Дашенька

Д А Ш Е Н Ь К А

Садитесь сэ-э-эр!  Карета чистая…
Только что с похорон!
О. Генри


Я как раз мучился со своими хеттами, когда пришла она. Вся взбудораженная растрепанная.
- Мне сообщили, что Влад прислал письмо… Мне бы его адрес… - сказала она.
Я подтвердил насчет письма, так как помнил, что когда Влад был здесь, они вместе с ним лазили по кустам в нашей Забоке.
- Посиди пока, - сказал я, указывая на кресло. – Сейчас найду письмо.
Найдя конверт и переписав адрес, я отдал его Даше, а именно так, насколько мне помнилось, звали эту барышню, сел в другое кресло и закурил.
- А вы меня помните? – спросила Даша.
- Довольно смутно… Пару раз видел вас с Владом у нас дома, но это было давно.
- Два года назад, - подтвердила гостья.
- Да… Потом он уехал в Сибирь и от него долго не было ни слуху, ни духу, а сейчас вот снова объявился.
- Ну как он живет?
- Да у него все нормально… Работает в геологии… Живет в Красноярске.
- Не женился?
- Не знаю… Он ничего об этом не пишет. Хотя и сооб-щил, что в личной жизни у него все путем и что если его у нас кто-нибудь еще ждет, чтобы не ждали.
- Понятно, -  сказала Даша и тоже закурила… А у вас вы-пить ничего нет?
- Нет… Я не очень большой любитель… К тому же и времени на это нет.
- Вам-то куда тратить время?
- Да вот, переводами занимаюсь, - и я показал на фото-графии глиняных табличек с хеттскими письменами, разло-женными на столе.
- И давно занимаетесь?
- Да уже лет тридцать, пожалуй.
- И все же я бы выпила, - сказала Даша, докурив сигарету. Она сидела в кресле, положив ногу на ногу и покачивала од-ной из них. Я видел, что она нервничает. Деньги у меня, как раз были. Я сходил в магазин, купил бутылку водки, собрал закусь и мы начали пить. После второй рюмки, Даша пере-стала качать ногой, уселась в кресле поудобнее и стала более спокойной.
- А ведь я ваша сноха, - сказала Даша, немного помолчав.
- Это как? Ты же замужем была. И вовсе не за моим сы-ном.
- А так… В свадебную ночь Влад увел меня к себе и трахнул, пока пьяный жених спал.
- Это не в счет… Мало ли кто ночевал у него в комнате и с кем он спал… Это не серьезно… И не какая ты мне не сно-ха.
Мы не торопясь пили и разговаривали.
- А кого вы переводите? – спросила она.
- Хеттов… Народ жил такой четыре тысячи лет тому на-зад на территории нынешней Турции… Хеттское Царство.
- Скука-то какая! – воскликнула барышня.
- А мне нравится этим заниматься.
- А что это за палки на фотографиях?
- Это хеттская клинопись… В 1905 году немецкие архео-логи раскопали в столице бывшей Хеттской Империи – Хат-тусе архив, в котором обнаружили 10 тысяч глиняных табли-чек с хеттскими клинописными текстами… А в 1917 году один ушлый чех по фамилии Грозный, эту клинопись рас-шифровал, составил словарь и описал хеттскую грамматику. Кстати, это оказалось не сложно, так как язык хеттов периода Империи, принадлежит индоевропейской семье… В нее же входят все славянские языки и почти все языки Европы, Ин-дии и Ирана.
После двух рюмок я пить перестал и Даша попыталась было возмутиться.
- Все… Все… Я знаю сколько мне можно… А ты пей.
- Нет, одна я не буду.
- Как хочешь… А я не буду ни один, ни с тобой.
- Почему так?
- Потому что прервется системная работа над переводами. Мне нужны чистые мозги и твердая память.
- Не зря в нашей деревне вас считают чокнутым, - сказала Даша.
- Я знаю… Она тоже чокнутая… Только мы с деревней чокнуты по-разному, я на своих переводах, а деревня – где бы что украсть.
- Ну и кто же они эти хетты?
- Хетты?... Еще в конце третьего тысячелетия до нашей эры они пришли из  южных степей нынешней России на Анатолийское плоскогорье в Малой Азии. Знаешь где это?
- Примерно… Я же школу закончила с серебряной меда-лью.
- Так вот… Себя они тогда называли хатами, а свое цар-ство – Хатти. И язык тогда у них был другой, родственный проабхазо-адыгейскому, не индоевропейскому языку.
- А откуда вы это знаете?
- Из текстов глиняных табличек, которые перевожу, из текстов других переводчиков, из монографий ученых-востоковедов.
- Скука-то какая – Господи, прости! Давайте я вам лучше расскажу, как ваш Влад меня трахнул…
- Ты думаешь, что это интереснее хеттской клинописи?
- Еще бы! Я же тогда девочкой была.
- Надо же! Тогда валяй.
Дашенька уже изрядно закосела от выпитого и разоткро-венничалась. – Вы же знаете, что мы с Владом дружили не-которое время. Потом мы поцапались и я, сразу же после окончания школы, вышла замуж за первого попавшегося придурка… Назло Владу… На свадьбе мой жених напился, как свинья и его уложили спать. Когда гости разошлись, свекровь отправила меня в клуб на дискотеку потанцевать… Там-то меня Влад и выловил. Мы помирились, пришли сюда и потихоньку прокрались в его комнату. Влад быстренько расшнуровал сзади мое белое свадебное платье, стянул с ме-ня все тряпки и подгреб под себя… дурак!
- А почему дурак-то? – спросил я.
- Потому что было больно.
- Ну, а ты как хотела?
- Но не так же!
Я промолчал, так как уже плохо представлял  девичьи страдания, связанные с этим моментом.
- Потом он поимел меня еще раз и мы стали одеваться. Он сдернул простыню с красным пятном с кровати, скомкал ее, взял из шкафа другую и застелил постель…. Вы тогда спали в своей комнате.
- А куда дели простыню?
- Бросили в костер… От вас мы пошли в Забоку и развели костер. Потом он проводил меня до дома и я легла спать. Ут-ром жених приперся ко мне, но я его прогнала… Потом он пил еще три дня, а Влад меня имел, как хотел… А жениха я не подпускала к себе до тех пор, пока не поняла, что залетела от Влада… Его я любила… А через два месяца я разошлась со своим придурком… Так что я ваша сноха.
- Ага, размечталась косоглазая!... А ты, кстати, в кого та-кая раскосая?
- Отец был вьетнамец.
- Да ты что?
- Да.
- А где он сейчас?
- Сожгли в топке… Он работал проводником поезда.
- За что?
- Наверное, за то, что вьетнамец.
Мы помолчали. Я налил ей и себе и мы выпили.
- А нашли тех, кто это сделал?
- Нет… я думаю, их никто и не искал.
- А где же твой ребенок?
- Потеряла… Поскользнулась на берегу речки и удари-лась боком об бревно… Вот… Но все равно я ваша сноха.
Она допила оставшуюся водку, быстро опьянела и попро-сила разрешения с часик поспать на диване. Я раздел ее, уложил и накрыл пледом. Время уже было далеко за пол-ночь.
Странная какая-то вьетнамка, - подумал я. Волосы на го-лове светлые и волнистые, грудь, правда, маленькая – вьет-намская, таз узкий, сама высокая с длинными прямыми но-гами…
Я оттянул резинку на ее трусиках, посмотрел на лобок, волосики там были темными и пушистыми, как шубка у ко-тенка. У меня было промелькнула мысль – уж не поиметь ли ее, пока она спит. Но я ее тут же отбросил. А вдруг и вправду сноха! – и пошел спать к себе в комнату.
С той ночи Даша нет-нет да забегала ко мне. То перед дискотекой, то после нее. Мы пили чай, она рассказывала про свою жизнь, про Мишку и Андрея с которыми она спит, а я рассказывал ей про хеттов.
- До Древнего Царства о них известно очень мало. Пись-менных архифактов почти не сохранилось, разглагольствовал я. – Хеттская история более менее известна с 1740 года до нашей эры. Со времени первого хеттского царя – Тудхалии. До него науке известно имя Аннити, сына Птхана. При рас-копках древнего города Несси, археологи нашли кинжал с надписью, на котором он именуется еще не царем, а «вели-ким повелителем». Ассирийские купцы довольно рано, еще в 1990 году добрались до Анатолийского плоскогорья и в их глиняных табличках с вавилонской клинописью, упоминают-ся хеттские имена, при переписке с древней своей столицей – городом Ашшуром. Из их переписки можно было понять, что на плоскогорье в то время существовало множество мел-ких царств, которые непрерывно собачились между собой и большинство которых, в конце концов, прибрал к рукам этот самый Аннита…
- Ладно… Я пошла на дискотеку… Подруга ждет, - не-ожиданно встала Даша.
- Тебе все это не интересно?
- Интересно. Но мне нужно идти, - и она ушла, а я занялся клинописью.
Утром того же дня заходил ко мне Михалыч. Мы с ним пили чай, я читал ему свои переводы, а он сказал, что нако-нец-то закончил строительство своей бани и мансарды над ней. – Потом пришел сосед, - продолжал Михалыч, - мы с ним обмыли это дело, и уже после третьей рюмки тот заявил: «Путный ветер дунет и все твое сооружение рухнет»! Сосед уснул в мансарде, а я в бане, потому что домой жена меня уже не запустила.
Я же поведал Михалычу, что санскрит является проязы-ком всей индоевропейской семьи. И хеттского со славянским тоже.
- У нас даже склонение имен существительных происхо-дит по одним и тем же правилам… - просвещал я Михалыча. – Вся ведическая литература написана тоже на нашем общем проязыке – санскрите. Ты читал что-нибудь из Вед?
- Нет, не читал.
- Советую… Прочитай хотя бы Кама-Сутру… У нас в библиотеке есть… Про любовь…
- Обязательно прочитаю, - сказал Михалыч и засобирался. – На урок идти надо.
Дня через два Даша зашла снова, уже днем, попросила рюмку и обещала позже ее вернуть. Я предложил ей закуску, но она отказалась.
- Обойдутся, - сказала Даша.
Когда она ушла, я посмотрел в окно. На берегу речки стояло трое незнакомых мне взрослых парней, которые с приходом Даши двинулись вглубь Забоки и вскоре скрылись среди тополей. Я отодвинул в сторону фотографии с клино-писью и занялся бытовухой. Часа через три пришла и Даша, без рюмки, со спутанными волосами и пьяненькая.
- От меня спермой не пахнет? – спросила она, тяжело опускаясь в кресло. – Сейчас имела дело сразу с троими… Впрочем, я потом в речку лазила… Можно я часик посплю на диване?
- Ложись, - разрешил я.
Она легла и я накрыл ее пледом. – Перепились?
- Нет… Выпили мы мало… Они косяки потом забили и я обкурилась травы… Крыша вообще съехала… Я же раньше ее даже не пробовала.
Уйдя из зала на кухню, я снова занялся бытовухой. Пере-мыл посуду, поставил варить то да се. Когда стемнело, я раз-будил Дашу. Возможно, мать ее потеряла. Она встала, схо-дила умылась, повытаскивала из своих волнистых волос су-хие травинки, причесалась и попросила: «Проводите меня пожалуйста до дома».
- Я дам не провожаю… Старенький уже, - воспротивился я.
- Ну, я очень прошу!
Я оделся потеплее и мы пошли. Шли молча. Я ни о чем не спрашивал, она ничего не рассказывала, а просто держала меня за руку. Прямо-таки вцепилась в нее.
Проводив, я вернулся домой и лег спать.
С неделю она ко мне не заходила, потом зашла как-то с подругой и я показал ей второе письмо от Влада.
- Мне не отвечает… Я ему написала, а он молчит… Не женился?
- Да нет…Впрочем, живет с какой-то женщиной в граж-данском браке.
- Понятно, - сказала Даша и они с подругой ушли. Они ушли, а я вновь занялся своими хеттами. С табличкой, кото-рая последнее время у меня была в работе, имелись пробле-мы. Я не знал, как звучат на хеттском, некоторые из знаков. Возможно, они были заимствованы из аккадской письменно-сти, которую я знал по - стольку, по - скольку. Возможно, из шумерской. А возможно, были из ассирийского или вавилон-ского языков. Потом пришел Михалыч и рассказал, что Саня Барсуков с братом, поймали на рваную фуфайку и голые крючки, двух здоровых тайменей. – Понимаешь, течение не колышет, а таймень рыба любопытная, вот они и зацепились за крючки…
Я не очень верил, чтобы таймень клюнул на рваную фу-файку, да еще в Таловке, да еще возле Плотинки, но опро-вергать его не стал.
Потом он достал четвертинку водки из кармана и попро-сил принести рюмки. Я пить не стал.
- Ты знаешь, - говорил Михалыч, скручивая пробку с чет-вертушки. – Было официальное сообщение, что эволюцион-ная теория Дарвина ошибочна… Что все формы жизни на Земле появились 70 миллионов лет назад одновременно и здесь не обошлось без вмешательства Высших Сил… В не-которых штатах США отменили преподавание эволюцион-ной теории даже в школах.
- Когда это ты слышал?
- Сегодня ночью по первому каналу.
- Официальные сообщения, Михалыч, передают днем. А по ночам передают только байки и гипотезы… Попы от нау-ки и просто попы всегда ее отвергали. Она не укладывается в библейский миф о том, что Бог создал Землю и Небо, Свет и Тьму семь с половиной тысяч лет назад. И Адама слепил из глины и Еву из его ребра. А куда девать животный и расти-тельный мир Триасового, Мелового и Юрского периодов? Куда девать эпоху динозавров, которая закончилась сорок пять миллионов лет назад? Любой палеонтологический му-зей легко опровергает это…
- Ты слишком доверяешь науке, а она бессильна объяс-нить многие явления природы, происходящие вокруг нас.
- Это пока… Со временем все объяснит… Впрочем, вру… Процесс познания бесконечен, - не соглашался я.
Больше спорить я с ним не стал, так как из под модного галстука сельского интеллигента, у Михалыча выглядывал воротник поповской рясы.
Дня через три, после дискотеки,  пришла Даша, вся такая взъерошенная и сказала, что мать сегодня дежурит в ночь и что она может остаться у меня до утра.
- Только найдите где-нибудь выпивку, - попросила она. Магазины уже были закрыты, но я сходил к одному само-гонщику и купил бутылку самогона. Мы с Дашей собрали ужин, уселись в кресла и начали пить. После первой же рюм-ки, я понял, что за гадость варит этот хохол. Еле выдохнул. А Даша выпила, как ни в чем не бывало.
- Ну-ка расскажите еще что-нибудь про ваших хеттов! – приказала Даша после третьей рюмки. Обрадовавшись, что она больше не заставляет меня пить, я продолжил хеттскую историю.
- Давай я тебе лучше зачитаю хеттскую табличку, кото-рую я недавно перевел.
- Читайте.
«Прежде царем был Лабарна, - начал я. – Затем его сыно-вья, его братья, его родственники по браку и его родственни-ки по крови объединились. И страна была мала, но куда бы он не шел в поход, он силой покорял страны своих врагов. Он разрушал страны и делал и делал их бессильными, и моря стали его границами. Когда он возвращался после похода, каждый из его сыновей отправлялся в какую-нибудь часть страны – в Хуписну, в Тувануву, в Ненассу, в Ланду, в Цел-лиру и в Лусну – и правили там, и великие города страны были даны им во владение».
- Видишь, Дашенька, как Лабарна объединил под своим началом многие царства, лежащие далеко от страны Хатти, он раздвинул границы государства от Черного до Средизем-ного моря. А его сын перенес столицу из древнего Куссара в Хаттусу. И назвал себя Хаттусили I, оставив имя Лабарны, как титул, означающее слово «царь» или «владыка»… По-следующие хеттские цари использовали его именно так. Как в Древнем Риме, скажем, имя Цезарь. Иногда Лабарну назы-вали Табарной, но это всего лишь иная транскрипция одного и того же слова.
- А что это за знаки? – и Даша ткнула пальцем в одну из фотографий с клинописью.
- Это идеограмма TI -        «жить» или «жизнь», в зависимости от контекста.
- А это? – и она ткнула пальцем в другой знак на другой фотографии.
- А этот знак   означает «богиня Иштар» или «богиня-Мать».
- А это?
- Это шумерская идеограмма        - «мужчина». В хеттском клинописном языке много заимствованных шу-мерских и аккадских слов… Вот эта идеограмма аккадская и означает она – «его»… В славянском языке тоже много заим-ствований. Ты привычно думаешь, что слова «собака», «кнут», «ямщик» - русские. На самом деле, это тюркизмы… Клинопись изобрели шумеры и через Аккад они попали к хеттам… А до этого у них было рисуночное письмо. Вот смотри:   « »  - птица, рыба, бык. А это, видимо, «хлеб», «зерно» -       . А это           - «хлебное поле».
- Мрак! – сказала Даша. – Вы думаете, что я что-нибудь запомнила из того, что вы сказали? – и помолчала.
- Вы это… С женщинами еще общаетесь?
- Да бывает.
- Тогда пошлите в койку.
Я немного посомневался, потом мы разделись и забрались в постель.
- Ну ты даешь! - сказала Даша, когда мы отдышались. – Сколько же тебе лет?
- Не скажу.
- Да ладно, уж…   
Я сказал.
- Ничего себе!
- Не удивляйся… Я никогда не увлекался выпивкой, ем обычную крестьянскую еду. В основном овощи и рыбу. А если мясо, то только дичь.
- Оно и видно, что дикий… Пошли выпьем… И дай мне что-нибудь прикрыться.
Я достал из шкафа женский халат и подал Даше.
- Это чей халат? – спросила она.
- Ничей… Дежурный… Одевай… Он стиранный и гла-женный. 

Мы оделись и выпили по рюмке самогона. Я еле вздох-нул. Рожу бы начистить этому красномордому  малоросу за такой самогон! Дашенька выпила, закусила и хоть бы хны.
- Ну как сноха? – спросила она, закусив.
- Годится, - ответил я.
- Расскажи еще что-нибудь про хеттов.… Только не заби-вай мне буки идеограммами и транскрипциями. Мне это не к чему… Расскажи лучше, какими они были из себя. Если ко-нечно знаешь.
- Из себя?... Коренастые, широкоплечие, низкорослые, белокурые, бородатые, в отличие от египтян, того времени, которые брились.
- А как одевались?
- На них были длиннополые плащи с накидками, плоские шапочки, кожаная обувь с загнутыми вверх носами… В пе-риод Поздней Империи, воины стали носить короткие юбоч-ки и шлемы с гребешком. В руках они держали боевой топор из бронзы, а на поясе короткий меч.
- Пошли, поспим пару часиков, а потом я пойду.
Мы поспали и в прямом и в переносном смыслах и на рассвете она ушла.
Утром, часов в восемь, пришел Михалыч и уже никакой. Сегодня, он, по-моему, вообще не ложился. Достал из карма-на четвертинку водки и предложил выпить. Больше четвер-тинки он никогда не приносил, зная, что я буду браниться. А могу и выставить из дома. Михалыч - единственный из дере-венских мужиков, с которым я общаюсь более или менее системно. Женщины не в счет. Они полезны для здоровья.
- Вот, - говорил он, скручивая пробку с четвертинки. – Вчера наконец-то закончил баню с мансардой. Пришел сосед и говорит: «Путний ветер дунет и все твои завитушки, вместе с мансардой, унесет!»  Мы, конечно, обмыли баню, как надо. Сосед, пока мы пили, все поминал «путний ветер», пока не свалился под стол. Я немного поспал в бане, а к открытию магазина был уже в Торговом центре. Дождался, когда его откроют и вот пришел к тебе…  Ты извини, что так рано…
- Нам, людям  искусства, для вдохновения необходим до-пинг…  Для полета фантазии – говорил Михалыч, пока я прибирался на столе. – Шаманы северных народов пьют на-стойку из мухоморов, чтобы во время камлания скорее войти в транс.
- А у нас по-другому.., - отвечал я ему, после того, как унес халат, который Даша бросила на диван, и тоже уселся в кресло. – Нам нужны чистые мозги… А водка их сушит и мутит… И шаманские глюки от мухоморов, с пеной изо рта, нам тоже ни к чему.
- Дама была? – поинтересовался Михалыч. – Святое де-ло… Давай по маленькой…
- Нет, не буду… А ты пей.
Голова у меня не то чтобы болела, а как-то слегка шуме-ла.
- Как хочешь… Я тебя знаю… Хоть секс частично ней-трализует алкоголь в крови, но полностью его не выводит… С дамой выпил?
- А куда деваться.
Михалыч закончил музыкальное училище и режиссерское отделение Института Культуры и потому знал все. Кроме то-го, он верил в чудеса, и выписывал журнал «НЛО». Именно через него Михалыч был осведомлен обо всех последних достижениях науки. Он выпил еще, а потом быстренько от-ключился прямо в кресле. Ну что с ним поделаешь? Это бо-лезнь не только нашей деревни, почти всей нашей нации. Пьем, как слепая лошадь. Через час он проснулся, допил ос-татки и его растащило на философские беседы.
- Существует информационное поле Земли и этому есть неопровержимые доказательства, - начал Михалыч.
- Знаю такую гипотезу, - поддержал я разговор. – И не только Земли, а и всего Космоса.
- Не гипотеза, а научный факт, - возразил Михалыч. – На островах затерянного в океане Архипелага, один старый обезьян, перед тем, как есть бананы, которые валялись на песчаном берегу, стал их полоскать в воде, чтобы не жевать вместе с песком. Другие обезьяны этого острова, глядя на него, тоже стали мыть бананы… Но удивительно вот что. На других островах Архипелага, обезьяны этого вида, тоже ста-ли мыть бананы перед едой.
- Да. Эта информация прошла по ОРТ и я ее слышал.
- Вопрос… Как могли получить эту полезную для себя информацию обезьяны других островов, разделенных водой в тридцать или пятьдесят миль?
- Они не поплыли бы на такое расстояние, чтобы поде-литься своим опытом, - согласился я. – К тому же обезьяны этого вида плавать не умеют… И все же необходимо провес-ти научный эксперимент.
Михалыч посидел у меня еще немного и пошел. Куда? Не знаю. Скорее всего, к своему знакомому самогонщику на Горку. А может на работу. В моей голове тоже не проясни-лось и я уже знал из опыта, что день для переводов потерян. Вечером, перед дискотекой, зашла Дашенька. Почему-то с синяком, который она тщательно загримировала.
- Где это тебя угораздило? – спросил я. – И зачем тебе ид-ти на дискотеку с таким фингалом?
- А что, сильно заметно? – забеспокоилась она.
- Еще как!
- Мишка, дурак, под глаз дал!
- Это еще за что?
- Да не за что… Дурак потому что.
- Так уж и не за что, - не поверил я. – Не за что барышням фонари под глаз не ставят.
- Да?.. В общем, в обед я пошла на речку искупаться, а там один сопляк, ну малолетка еще, ко мне прицепился… Он давно на меня засматривается… Переплыли мы с ним на ту сторону, с часок поигрались в кустиках на песочке и поплы-ли назад. Подплываем, а на берегу сидит Мишка. Рядом с ним одна девица… Она конечно Мишку привела. Она давно за этим малолеткой бегает… Одним словом, только мы вы-шли на берег, Мишка мне по глазу – Хлесть! Малолетке – Хлесть! А я той девице – Хлесть! И пошла одеваться. Та сле-зами умылась. А я одежду в охапку и домой… Дурак! Фин-галы ставит. Я ему не жена!
- Теперь все понятно… Ты на дискотеку не ходи, не по-зорься.
- Не пойду, конечно, раз заметно… У тебя выпить ничего нет?
- Нет… чаю налить?
- Нет, чаю себе наливай… Все, пропал вечер. И, наверное, не один.
- Ну, Даша, ты своей смертью не умрешь…
Чаю, мы все же попили и она попросила почитать перево-ды. Я почитал. Потом предложил послушать кусок своей прозы на хеттском материале и она согласилась.
- Только давай под одеялом. Так теплее… Полежим, как брат с сестрой. Мы разделись, она прижалась своей вьетнам-ской грудью ко мне и я начал:
«Анустасс, сын начальника стражи из Кадеша, стоял в третьем ряду. Первый ряд шагнул вперед и тысячник со жре-цом начали раздавать солод и пивной хлеб. Когда они дошли до конца ряда, на площади взвыли трубы и рассыпалась ба-рабанная дробь.
- Как этот хлеб, пусть будет размолот, изменивший своей присяге! – громче труб и барабанов крикнул тысячник.
- Да сбудется! – хором отвечали ему воины.
- Как бесплоден это солод, который нельзя употребить ни на посев, ни на выпечку хлеба, пусть будут бесплодны жена и скот, изменившего своей присяге!
- Да сбудется! – отвечали ему воины, стоящие во внут-реннем дворе храма Хатусаса…
Анустасс не первый раз был здесь и знал, что сейчас при-несут женское платье, зеркало и кудельник и тысячник ска-жет: «Пусть станут женщинами те мужи, что нарушат прися-гу, пусть носят женскую одежду, а вместо оружия зеркало и кудельник». Но на этот раз он изменил распорядок и вывел перед строем дряхлого старика.
- Пусть станет слепым и глухим, как этот старик, изме-нивший своей присяге!
- Да сбудется! – отвечали ему воины.
Потом шагнул второй ряд и ему тоже раздали пивной хлеб и солод, и он, так же, как и первый, хором отвечал ты-сячному начальнику: «Да сбудется!» Потом третий. И так до конца, все десять рядов. Когда сотня, в которой числился Анустасс, вернулся в лагерь, там уже горели костры.
Я дочитал кусок прозы до половины и решил передох-нуть. Руки непроизвольно поползли по всем Дашиным эро-генным местам и остановились на груди.
- Ну-ну! Давай не отвлекайся… Читай.
- Пусть грудь вашей женщины уместится в вашей ладони, - процитировал я пожелание немецких мужчин друг другу.
- Что? Есть такое пожелание?
- Есть. У немцев.
- Я даже ни разу о нем не слышала.
- Ты Даша многое еще не слышала и не читала… Тебе нужно учиться, а не болтаться по Забокам и речкам… Моло-дость быстро пройдет.
- Ну! Начинается… Ты, как моя мать.
- А это потому, что мы оба желаем тебе одного и того же.
- Ага… А что же тогда между ног лезешь?
- Основной инстинкт… Хотя я могу и не лезть.
- Да чего уж там, - милостиво разрешила Даша.
Мы побарахтались под простыней и я продолжал читать дальше: «Из далекого Кадеша прибыл сюда Анустасс, через Хуму, Тель-Алалах, Зинджирли и Мараш добирался он до Хаттусаса. Потому что великий царь Лабарна позвал его на войну. Минуло три года с тех пор, как умер мудрый Хатту-силис и снова, кичащийся своими богатствами Вавилон, гро-зит стране Хатти. Но до похода еще далеко. Еще не все муж-чины прибыли в Хаттусас, чтобы опоясаться мечом и взять в руки копье. Еще не все кони боевых колесниц прошли поло-женный тренинг. Еще не все возницы научились с полуслова понимать лучников, а щитоносцы защищать от вражеских стрел всю боевую колесницу. Звон стоял на кузницах ору-жейников и лошадиный храп на ипподромах. И все же сего-дня Анустасс не просто сын начальника стражи из Кадеша, а воин третьей сотни десятой тысячи Лобарны.
Когда начальник сотни распустил воинов, в палатках, где они спали, пришлось зажечь светильники. От костров пахло пищей и лошадиным потом от конюшен великого царя. Во-семнадцать зим исполнилось Анустассу и сегодня ему под-поясали меч и дали в руки копье…»
- Слушай… Я вот все думаю, - прервала мое чтение Даша. – Вдруг ты когда-нибудь возьмешь и умрешь, прямо на мне.
- О! Это было бы здорово, - обрадовался я такой перспек-тиве. – Разве можно представить смерть прекраснее этой!?
- Это тебе здорово… А каково мне?
- Да переживешь как-нибудь… А потом и забудешь… Хотя нет, не забудешь… Будешь долго помнить, а иногда за-гадочно и глупо улыбаться без видимых причин.
- Как Джоконда?
- Как сельская дурочка… Что, впрочем, одно и тоже.
- Читай дальше, -  приказала Даша. И я стал читать даль-ше.
«После того, как все воины поели, каждый занялся своим делом. Только Анустасс не знал чем бы ему заняться. Он слонялся от костра к костру и наконец, присел возле кучки молодых воинов. В центре сидел пожилой пехотинец, со шрамом на плече и что-то рассказывал молодым.
- А собрал он тогда двадцать тысяч и разбил их на четыре колонны. И двинулись они к Кадешу, - продолжал пехотинец свой рассказ. Анустасс придвинулся поближе к бывалому воину и прислушался. Другие тоже со вниманием слушали старого вояку.
- И назвал он каждую колонну по имени своих богов – Амона, Ра, Птаха и Сета… Лабарна  тоже не стал ждать, ко-гда фараон захватит Кадеш и двинется на Хаттусу.
Он послал гонцов к князьям Арцавы, Нагарины, Карке-миша, Халпы и Кадеша и тоже собрал двадцать тысяч».
Старый пехотинец отодвинулся от костра и взял в руки свой меч.
- Не доходя до Кадеша, египтяне захватили в плен не-сколько наших солдат и те сказали фараону, что хеттская ар-мия в страхе отступает. Фараон приказал разбить лагерь и созвать Военный Совет. Это была первая колонна, которой командовал сам Рамзес. Остальные колонны шли на расстоя-нии трехчасового перехода друг от друга. Но когда быки и кони были выпряжены и воины расположились на отдых, ка-кой-то тысячник обнаружил недавние следы нашего лагеря. Тысячник поднял шум, пленников допросили еще раз, уже с пристрастием и те под пыткой признались, что их рассказ о хеттском отступлении был  военной хитростью. Как их доп-рашивали, фараон потом приказал изобразить на стенах сво-его дворца.
Пехотинец взял в руки точильный камень и продолжал.
«Тогда Рамсес послал гонцов в колонну бога Ра, но те опоздали. Лобарна отрезал им путь, а наши колесницы уда-рили в спину колонны бога Ра. Египтяне, как овцы замета-лись по долине Оронта, но через час уже валялись тут и там с перерезанными глотками. Великий царь Лабарна не стал ос-танавливать наступления наших колесниц и те с разлета во-рвались в неукрепленный лагерь Амона. И здесь египтян ре-зали, как овец и кололи, как рыбу, воины страны Хатти. Фа-раону со своей личной охраной удалось бежать… Они про-бились сквозь наши ряды и много хороших воинов легло то-гда от их мечей».
В это время над лагерем прохрипела труба, призывающая ко сну.
Я замолчал.
- Читай дальше, - ткнула меня в бок Даша.
- Все, - сказал я. – На этом мой литературный экспери-мент закончился и я вплотную занялся переводами.
- Жаль… Мне понравилось… А как ты вообще на них на-ткнулся? Лично я о них ничего не слышала.
- О них известно давно, еще с Ветхого Завета. В первой книге Моисея «Бытие» вся 23 глава посвящена торговой сделке патриарха Авраама с хеттами.
- Ну-ка расскажи! – потребовала Даша.
Пришлось рассказывать.
- Когда жене Авраама – Саре, исполнилось 127 лет, она неожиданно возьми, да помри…
Случилось это в земле Ханаанской, возле Хеврона. Поры-дав и оплакав Сару, Авраам сторговался с сынами хеттовы-ми, а именно с Ефроном, на счет погребальной пещеры, ко-торую намедни присмотрел для покойницы. Пещера называ-лась – Махпела. Но у нее был хозяин, который и уступил ее бедному еврею за 400 сиклей серебра. Вместе с полем, при-легающем к пещере и деревьями на нем… Строго говоря, земля Ханаанская, не входила в Хеттское государство того времени и сыны хеттовы представляли в ней некую диаспо-ру, жившую обособленной общиной.
- А сколько это – сикель серебра? – поинтересовалась Даша.
- Если они сторговались по хеттским мерам веса, то 7,5 грамма, если по вавилонским, то чуть больше… В Библии это не уточняется. Хотя среди ученых есть мнение, что один хеттский сикель равнялся 11,75 грамма серебра.
- Ничего себе! Этот бедный еврей прилично отвалил за склеп для своей старухи!
- Видимо не такой уж и бедный, - согласился я с Дашей. – Упоминание о хеттах есть и в других местах Ветхого Заве-та… Мне нравится этот народ и я с удовольствием перевожу их глиняные таблички. Каждая из них – образец архаичной словесности. Хетты не кровожадны, как скажем ассирийцы, с их бессмысленной жестокостью. Они другие. Они сродни даже чем-то нам – славянам… Пили, к слову сказать, тоже сверх всякой меры…
Моя рука опять поползла по Дашиным эрогенным точкам и остановилась на худой попе.
- Подожди… Я схожу помоюсь.
Пока она мылась, я покурил, а потом мы от души поку-выркались.
- Не дышишь? – спросила Дашенька через некоторое вре-мя. – А как дышал!
- Ты тоже не молчала! – парировал я.
- Да уж…
Вскоре она задремала. Она дремала до тех пор, пока мимо наших окон не прошла группа молодежи с песнями. Моло-дежь возвращалась с дискотеки. Песни разбудили Дашу и она тоже засобиралась и пошла за ней следом.
Она не заходила с неделю. Зато дважды был Михалыч, трезвый, как стекло и без чекушек. Мы с ним пили чай и раз-говаривали разговоры. Когда-то он жил в Киргизии и Казах-стане и знал многие тонкости Востока. В Усть-Каменогорске Барри Алибасов вроде бы подарил ему свою гитару, а во Фрунзе он пил водку с Андреем Макаревичем прямо в авто-бусе. На реке Или под Копчегаем, на прозрачную обертку от сигарет «Медео», он ловил крупных жерехов, которые в тот день, якобы, не на что не клевали. В глубоких ямах Или ему приходилось ловить крупных сомов на лягуху.  При этом со-мы клевали такие, что конец капронового шнура приходи-лось привязывать за бампер «Жигулей». Спал он в машине, а среди ночи сомы будили его плавными рывками, грозя ута-щить машину в омут. Он включал двигатель и на первой ско-рости вытаскивал сома на берег. Бывали случаи, когда сомы утаскивали машину в воду. Правда, было это не с ним. Кроме того, он поделился последними научными открытиями, вы-читанными в журнале НЛО.
- Знаешь, в Болгарии нашли череп инопланетянина. В журнале даже фотография есть. Глазницы большие и книзу заужены, рта нет, зубов тоже, по бокам, где щеки отверстия для закладки пищи, а сверху на черепушке эдакий костный блин… За него денег предлагают – кучу.
Я когда-то тоже читал этот журнал, но убедившись, что там сидят крупные спецы из дерьма делать конфеты, бросил. С его страниц желтые утки взлетают косяками. Но Михалыч был толи дальтоником, толи потому, что кроме него больше ничего не читал, все в нем принимал за чистую монету.
Даша через неделю все-таки зашла, уже без синяка под глазом и вся такая веселая-развеселая.
- Все! Решено… Буду поступать в университет… Вы, с матерью, меня убедили… Какой же я дурой была, что сразу после школы, не стала никуда поступать, а вышла замуж за этого придурка. И поступать буду на исторический, а не на твой дебильный филфак… Языкознание не для меня, слиш-ком муторно и скучно. А я буду ездить в экспедиции, раска-пывать курганы и древние города, находить золотые и сереб-ряные украшения древних женщин…
- В экспедициях, Даша, жизнь не сахарная… Пустыня, жара, песчаные бури, вода привозная, рабочие из местных грубых и неотесанных мужиков. К тому же находить ты бу-дешь, в основном, керамические черепки и поделки из брон-зы.
- Ну и что? Я жару легко переношу. А этих бедуинов с лопатами, я быстро на уши поставлю… Что? Не веришь? Да они у меня денно и нощно копать будут!
- Верю, Дашенька, верю, - не стал я ее разубеждать.
- Ну, а штанишки сегодня снимать будем?
Я не возражал. Мы быстренько поснимали штанишки, порезвились, я потом почитал переводы, и тут Дашенька спрашивает: «А ты еще раз сможешь?»
- Наверное, смогу.
- Тогда давай, моги…
- Подожди Дашенька… Нужно немного отдышаться. Мне же не двадцать лет… Хочешь я пока анекдот расскажу?
- Ну, расскажи хотя бы анекдот, раз больше ничего не можешь, - ехидно сказала Даша и отвернулась к стене.
- В общем, так, - начал я. – Послала однажды мать одну матрешку в красной шапке пирожки бабушке отнести… А бабушка далеко жила, в дремучем лесу, в одинокой избуш-ке… Несет, значится, внучка бабушке пирожки в корзинке, Муси-Пуси распевает, а навстречу ей Волк. Вот он и гово-рит: «Красная Шапочка, я тебя сейчас съем!»  Ну, ты даешь, Волк! - отвечает ему Красная Шапочка. – Ты лучше меня из-насилуй! Пожалуй ты права, - согласился Волк, немного по-думав. – Съесть я тебя всегда успею… Снимай штанишки!
- Ну и что дальше? – заинтересованно спрашивает Да-шенька, повернувшись от стены ко мне.
- А дальше… Красная Шапочка сняла трусики, повесила их на кустик, и Волк поимел ее. Он уже было собрался ухо-дить, передумав даже пообедать ею, но здесь Красная Ша-почка поинтересовалась: «Слушай Волк, а ты еще раз смо-жешь?» У Волка самолюбие мужское взыграло, к тому же он всегда считал себя мачо и он ответил утвердительно… И так повторилось семь раз… После седьмого раза, Волк отвалился от Красной Шапочки и еле выдохнул: «Так, вали отсюда к своей бабке, тащи ей пирожки, а своей матери скажи, чтобы она впредь таких ****ей как ты, в лес по одной больше не отпускала!»
- Дурак! – сказала Даша.
- Кто?
- Ты дурак!
- А я думал Волк!
- И Волк тоже… Вы с Волком – два дурака! – И она, бы-стренько одевшись, ушла даже не попрощавшись.
Ее не было с месяц, а может и больше, зато дважды захо-дил Михалыч. Один раз с четвертушкой, второй раз с чаем и конфетами.
- Ты вот все сидишь и сидишь над своими табличками, а когда жить-то будешь? – говорил Михалыч в первый визит, когда мы выпили по рюмке. – Время-то уходит…
- Время уже ушло, Михалыч… К тому же таблички и есть моя жизнь. Было бы грешно не использовать это опыт и зна-ния, которые я накопил по хеттологии.
- Это так… и все же.
- Знаешь Михалыч, все мы смертны и после нас останется только кучка мокрой грязи. От одного большая, от другого маленькая, в зависимости от массы тела. Нужно непременно оставить после себя что-то в духовной сфере… Или в науке. Это и будет нетленка… А мышиная возня вокруг недвижи-мости, денег и власти, проходяща… Статус переводчика в науке фактически безымянен, но сознание причастности к ней, держит меня на плаву. А главное – мне это интересно.
- А почему переводчики безымянны? У тебя же есть имя?
- А потому, что все переводы, скажем глиняной таблички, в идеале должны быть идентичны. Кто бы ее не перевел. Нам не нужны литературные художества. Нам нужны – знания, опыт и интуиция… И только… Поэтому мы безымянны.
- Но это же обидно, - произнес Михалыч.
- Ничуть… Это специфика нашего ремесла. Природа за-чем-то обделила меня тщеславием. Возможно, что это чем-то мне и вредит – могу писать в стол… Но есть и плюсы, на-пример – не надо пыжиться. Ты пей, я больше не буду.
- Еще одну, - запротестовал Михалыч.
- Нет, все… Мне нужно двигаться дальше… Табличек еще много, а жизнь коротка.
- Да успеешь.
Нет, не могу… Мне же не навоз из хлева после рюмок выгребать. На Руси многое и делается-то через пень-колоду, потому что зачастую по пьянке… Мне нужны чистые мозги.
- Мы, люди искусства, - говорил Михалыч, наливая себе в рюмку, - должны уметь расслабляться. Снимать стресс… Алкоголь – самый простой и проторенный путь… Проверен веками… К тому же, он иногда провоцирует появление гени-альных произведений.
- Я то к искусству никакого отношения не имею, так что мне можно вообще не пить, - пришлось возразить мне.
- Что такое Красный и Черный Квадрат Малевича? – Про-должал развивать свою мысль Михалыч. – Это глюки в их наивысшей точке… Или «Полет над Витебском» Шагала:
- Михалыч, я не думаю, что эти глюки как-то связаны с алкоголем… Скорее это продукт еврейской культуры ми-грантов, оторванных от исторической родины, вынужденных жить среди гоев, но не принявших сердцем, ни их традиций, ни их культуры. Вот наука – она интернациональна. А лите-ратура и искусство обязательно имеют национальный прив-кус. Поэтому среди евреев так много замечательных и та-лантливых ученых и так мало, скажем, литераторов.
- А ты знаешь, какие деньги стоят эти картины?
- Знаю… Но это ничего не доказывает… Искусство вне времени и пространства, обращенное в никуда… Невозмож-но создать что-либо ценное вне национальной культуры… Это как посадить в землю дерево, предварительно отрубив ему корни.
- Но деньги!... Такие деньги люди не платят просто так! – не унимался Михалыч.
- И пусть платят. У них они не считаны… Деньги в этих делах вообще не критерий. Я лично и ломаной копейки бы не дал.
Михалыч в тот раз, кажется, обиделся и ушел. Возможно на Горку, к одному магаданскому хронику, которому он сли-вал информацию о моих рыбалках. И не только о них. И не только ему… Второй раз, когда он приходил с чаем и конфе-тами, мы сидели довольно долго. Он опять рассказал, как два брата в нашей речке на рваную фуфайку и голые крючки поймали двух здоровых тайменей. Теперь уже восемь лет тому назад. Но я-то родился не в степной Ивановке, а на Волге и знал, что на голые крючки можно поймать сильно зашипованную рыбу из породы осетровых. Я Михалыча не разубеждал и он, время от времени, особенно когда перебе-рет, рассказывал эту байку о двух тайменях.
Через месяц с лишком, после моего анекдота про Крас-ную Шапочку, Дашенька пришла. Такая же радостная и воз-бужденная, как раньше. Оказывается, все это время она была во Вьетнаме. Брат отца с родственниками выхлопотали ей гостевую визу, оплатили проезд туда и обратно, и хорошо встретили ее в своей деревне.  
- Могла бы и предупредить, - попенял я, когда буря пер-вой встречи улеглась.
- Я забегала перед отъездом, но тебя не было дома, навер-ное, уходил на рыбалку.  А я торопилась в город, чтобы ула-дить там кое-какие формальности. Собиралась написать с дороги, да так и не собралась… Не обижайся… Ладно?
- Ладно, - согласился я не обижаться.
- Я соскучилась по тебе… Штанишки снимать будем? – спросила Даша.
- Конечно, будем!
Мы провалялись часа два в моей постельке и она расска-зала много интересного.
- Встретил меня родственник на вокзале в небольшом го-родке, в тридцати километрах от их деревни. Тетя и моя двоюродная сестра Кэт, завели меня в женский туалет и пе-реодели во вьетнамскую одежду: свободные женские штан-цы, свободную темную рубаху и плетеную из рисовой соло-мы конусную шляпу. Туфли они с меня тоже сняли, а на ноги надели обувку, типа наших сланцев. Потом мы поехали на рейсовом автобусе к ним домой в деревню.
- А какая там местность? – спросил я.
- Равнина… Только вдалеке виднелись горы. Много бо-лот, рек и речушек. Много прудов, в которых они выращи-вают рыбу на продажу. Много рисовых полей.
- А лес есть?
- Кое-где торчат пальмы и это все… Слушай дальше… На следующий день в доме дяди собрались родственники, чтобы поглазеть на меня и познакомиться. Но так как они по-русски ни бум-бум, а я ни бум-бум по-вьетнамски, разговора не по-лучилось. Один только дядя говорил на ломаном русском и сестра Кэт чуть-чуть. Она специально учила русский к моему приезду.
- А дядя откуда знает русский язык?
- Воевал в отряде, где было много русских… Это когда на них напала Америка. Американцев они до сих пор ненавидят, а нас любят.
- Ну и?...
- Вот… Мужчины пили рисовую водку из маленьких бе-лых пиал, женщины чай… На низеньких столиках стояли плоские тарелки с вареным рисом, жареная рыба, всякие овощи и фрукты… Я тоже пила чай… Вот… Дядя меня пре-дупредил, чтобы я по деревне одна не ходила, а только с бра-том… Был у меня там и двоюродный брат… И не потому, что меня могли обидеть, а потому что это неприлично. По их понятиям… Гостья, девушка и вдруг без сопровождения ко-го-либо из мужчин дома хозяина. А с Кэт можно было хо-дить только на речку и недалеко от дома… Но она, как и тетя с дядей, целыми днями работала на рисовых чеках или в ого-роде. Вставали они рано и часов в шесть уходили всей семь-ей на плантацию, в том числе и дети…
- А как они одеты?
- А так же, как нарядили меня на вокзале… Под штаны и рубашки ничего не надевают… Ну, все, я побежала, а то ме-ня хватятся. Остальное расскажу в следующий раз… А ты перевел еще какую-нибудь табличку?
- Перевел… и не одну.
- В следующий раз почитаешь. Ага?
- Ага, - пообещал я. И она убежала.
В следующий раз Даша пришла на всю ночь. Ее мать ра-ботала в третью смену. Мы вместе поужинали, а потом зава-лились в постель и я ей почитал таблички из хеттского зако-нодательства. Вот они:
«Если кто-нибудь убьет в ссоре мужчину или женщину, он загладит свою вину, отдав 4-х человек, мужчин и женщин соответственно и он, наследник, отпустит его восвояси».
И еще:
«Если кто-нибудь украдет пахотного вола, то раньше сле-довало отдать 15 быков, а теперь же он должен отдать десять быков; он отдает трех двухлетних быков, тех годовалых бычков и четырех сосунков, и жалобщик отпускает его во-свояси».
И дальше:
«Если свободный человек подожжет дом, то он должен отстроить дом заново, но что бы ни погибло внутри дома, будь то человек или бык, или овца, за это он не должен пла-тить».
Еще дальше:
«Если свободный человек убьет змею и при этом произ-несет имя другого человека, он отдаст одну мину серебра; если это сделает раб, то он должен умереть».
- Ну-ка прочитай еще раз про змею, - попросила Даша.
Я прочитал.
- А почему так строго?
- Произнести имя человека во время убийства змеи у хет-тов считалось колдовством.
- Но почему так строго?
- У них законодательство вообще строгое, но, как мне ка-жется, справедливое,… Конечно же, по меркам второго ты-сячелетия до нашей эры.
Мы побарахтались под одеялом и Даша продолжила свой рассказ про Вьетнам.
- Бань у них нет. Моются в речке… На берегу из камыша сплетены три ширмы, две из которых уходят в воду, а одна с дверью, вдоль берега. Со стороны реки ширмы почему-то нет. Впрочем, до противоположного берега далековато и там никто не ходит. Но однажды, когда я мылась, там все-таки остановился какой-то мужик с желтой рожей и уставился на меня. Я выскочила из воды, как ошпаренная и Кэт, которая меня охраняла, набросила на меня халат. В другой раз, когда я мылась, какая-то тварь, вцепилась мне в попу зубами и я заорала благим матом. Кэт быстро вбежала в воду и оторва-ла, вместе с мясом, рыбу похожую на карася.
- Пиранью?
- Не знаю… Кэт ее назвала по-вьетнамски, но я не запом-нила.
Я повернул Дашу на живот и укусил еще раз в то же са-мое место, что и пиранья. Там остался след от ее зубов. Даша аж взвизгнула.
- Ну, ты орать! Всех моих мышей перепугала!
- А что кусаться то! Точь-в-точь, как та пиранья! – нако-нец выдохнула она.
- А знаешь, почему она тяпнула именно тебя? – спросил я.
- Не знаю… Бешеная какая-нибудь…
- Нет… Они там в реке привыкли к желтым попам. А эта заплыла в вашу баню, смотрит – попа белая. Дай, думает, по-пробую на вкус.
- Может быть… Деревенские пацаны таких ловят на удочки с проволочной леской. Я просила у них как-то удоч-ку, чтобы порыбачить, но они не дали.
- А крокодилы у них там в речке есть?
- Нет. Их, наверное, всех переловили и съели… Крокоди-лы есть только на болотах. Когда я там была, они как раз утащили в болото корову.
- А какие у них коровы?
- Небольшие… И с горбом.
А буйволы есть?
- Есть, но мало… На них работают на плантациях, а дере-венские пацаны плавают на них по реке.
- А церкви есть? - засыпал я вопросами Дашу.
- В деревне, где я жила, есть небольшой храм с такой вот крышей, - и Даша провела руками, сначала вниз, потом вверх.
- Пагода? Или кумирня?
- Наверное… Я точно не знаю.
- Они буддисты?
- Не знаю.
- А в храме на алтаре есть сидящий в позе лотоса толстый лысый мужик?
- Есть.
- А барабанчики с молитвами, которые нужно крутить?
- Тоже есть.
- Значит буддисты. – Удостоверился я в своем предполо-жении. – А христианские храмы есть?
- Есть один, в соседней деревне. Кажется католический… Мы с братом туда ходили. Поп там не вьетнамец. Так он на меня враз глаз положил. А сам по-русски ни в зуб ногой… По-английски он пытался со мной разговаривать, да я в шко-ле немецкий учила и по-английски ни бум-бум… Так мы с ним ни о чем и не договорились.
- А ты пыталась?
- Да нет… Брат был рядом.
- А в буддийском храме кто попом?
- А там шаман… Старый такой косоглазый старикашка. Сморщенный весь, маленький и кривоногий… Он у них главный в деревне.
- А там, где ты была, какой Вьетнам, Северный или Юж-ный? – докапывался я.
- А я знаю?
- Ну, какая там столица? Как называется?
- Да не знаю я,- чего пристал? К тому же она далеко.
- А кто там правит? Коммунисты или буржуины?
- Раньше были коммунисты… В домах на стенах висят портреты их вождя с бородой клинышком.
- Ну, слава богу! Разобрались наконец-то… А то не знаю, да не знаю… Кстати, Вьетнам с 1976 года единый и социали-стический со столицей Хо Ши Мин.
- Точно. И на портретах он же.
- А какая техника в деревне?
- А никакой, кроме велосипедов. Машина, правда, приез-жает иногда из города, да рейсовый автобус допотопный раз-возит людей по деревням.  Деревенские на нем же увозят в город рис, овощи, рыбу… Рыбины здоровые такие, с пол-вьетнамца.
Наши соседи рыбой промышляют. Ловят ее сетями и бьют острогой. Браконьерничают… Иногда на джипе приез-жает в деревню вьетнамский негр, привозит всякие товары – кто что закажет, в вроде бы скупает наркоту… Его папа-негр, местный мафиози, самый богатый в округе, а мать вьетнамка.
- А вьетнамский негр к тебе не подкатывал?
- Подкатывал… А как же! У него прямо-таки челюсть от-висла, когда он увидел меня в первый раз… Сватался даже ко мне.
- Ну а ты?
- Да нафиг он мне нужен со своей наркотой… С меня хва-тит Забоки на всю жизнь.
- Да это рано или поздно плохо кончится.  За наркоту у них, кажется, смертная казнь… Точно я не знаю, но в сосед-нем Китае именно так. Поставят на площади Тень Ань Мынь на колени и сзади пулю в черепушку.
- И ты с этим негром даже не переспала? – посомневался я.
- Ага? Переспишь… Дядя один раз разрешил посидеть со мной на скамеечке возле дома, да и то в присутствии двою-родного брата… Он же нам и переводил с пятое на десятое… Слушай, ты запарил меня сегодня  своими расспросами! По-читай лучше переводы.
- Успокойся… Сейчас почитаю, - я достал лист с послед-ней работой и начал читать.
«Болящий затыкает себе уши черной шерстью… И наде-вает черную одежду… Потом старая женщина разрывает сверху до низу черную рубашку, которую он одел, и снимает с его ног черные гетры, и вынимает из его ушей черные шер-стяные затычки и говорит: «Теперь я освобождаю его от темноты и окоченения, причиненных нечистотой, той нечис-тотой, от которой он потемнел и окоченел; я удаляю грех». Затем она снимает черную одежду, надетую им, и складыва-ет ее в одном месте.
- Это еще что за бодягу мне читаешь? – прервала меня Даша.
- Это магический ритуал древних хеттов по снятию порчи с мужчины, страдающим половым бессилием… А «старая женщина», видимо колдунья, ведьма.
- Ты смотри! Значит, и тогда были ведьмы.
- А возможно, знахарка… Или жрица одного из хеттских богов-врачевателей.
- Читай дальше, - попросила Даша.
- Хорошо, - и я начал читать табличку похоронного обря-да. – В этой табличке описан второй день обряда. Табличка первого дня не сохранилась, но нам известно, что хетты кре-мировали своих царей и цариц.
«На второй день, как только рассветает, женщины идут к уктури, - перевод этого слова неизвестен, но видимо «погре-бальный костер», - прервался я для пояснения, - чтобы со-брать кости, они гасят костер десятью кувшинами пива, де-сятью кувшинами вина, и десятью кувшинами валхи (риту-альный напиток).
Серебряный кувшин весом в полмины двадцать сиклей наполняется очищенным маслом. Они берут кости серебря-ной лопаткой и погружают их в очищенное масло в серебря-ном кувшине, затем они вынимают кости из очищенного масла и кладут их на льняной гаццурнулли, - видимо ска-терть или простыня, - поясняю я Даше по ходу чтения текста. – Под который подложена «красивая одежда».
Кончив собирать кости, они заворачивают их вместе с льняной тканью в красивую одежду и кладут их на стул, а если женщина, они кладут их на скамеечку.
Вокруг уктури, на которых сжигается тело, помещают двенадцать хлебов, а на хлебы кладут пирог с жиром. Огонь уже потушен пивом и вином. Перед стулом, на котором ле-жат кости, они ставят стол и угощают горячими хлебами… и сладкими хлебами для причащения. Повара и стольники ста-вят в первый подходящий момент блюда и убирают их в пер-вый подходящий момент. И всех, кто пришел собирать кос-ти, они потчуют едой.
Затем они трижды дают им пить и ровно три раза дают пить его душе.
Хлебов и инструментов Иштар тут нет».
- Читай дальше, чего замолчал?
- Дальше, Дашенька, табличка повреждена… Понятно только, что женщины выполняют какие-то магические дей-ствия. А еще дальше табличка переводится так:
«Тем временем из дворца приведут двух быков и две пар-тии по девять баранов. Одного быка и девять баранов прино-сят в жертву богине Солнца, а одного быка и девять баранов в жертву душе покойного. Затем они берут кости и уносят их от уктури и приносят их в его «Каменный Дом». Во внутрен-нем помещении «Каменного Дома» они раскладывают по-стель и кладут на нее кости, взятые со стула. Перед костями они ставят лампу… и в … сиклей весом с очищенным мас-лом: затем преносят в жертву душе покойного быка и бара-на».
- Все, Даша, - закончил я.
- А что это за Каменный Дом? Мавзолей что ли?
- Мавзолей и храм одновременно… Хетты не говорили – царь умер! Они говорили – Царь стал Богом!... А теперь рас-скажи ты, где твоя вьетнамская родня покупает необходимые продукты и товары.
- А магазинчик есть, там и покупают.
- И что же в нем продают?
- А все… Чай, конфеты, соль, сахар, ведра, лопаты, тряп-ки всякие китайские и вьетнамские… Слушай, ты меня запа-рил со своими косоглазыми! Ну-ка, снимай штанишки…
Мы снова разделись совсем и поигрались в постельные игры.
- Ну, ты сегодня воо-ще!
- Мадам – сказал я. – Надеюсь, вы забеременели и мне больше не придется повторять этих идиотских движений?!
- Еще как придется! – возразила Дашенька.
- Это всего лишь цитата из английского анекдота.
- Что за анекдот?
- Так сказал один сэр своей жене после первой брачной ночи.
- А-а!
- А по части «во-ще»! Дашенька, не преувеличивай моих возможностей. У меня тоже бывают критические дни во вре-мя магнитных бурь и смены давления. Я тогда как ежик в зимней норе впадаю в анабиоз.
- Состояние нестояния?
- Типа этого… Даже хуже… Ты просто в такие дни ко мне не попадала.
- Ну ничего… Как-нибудь переживем, - успокоила меня Даша. – А в прошлый раз я тебя только из любопытства спросила, а ты сразу кинулся анекдот про Красную Шапочку рассказывать… Ой, какие же вы с Волком дураки!
В знак полного примирения, я потрепал ее маленькую грудь и худую попу, потом немного поспали, а рано утром она ушла. Дня через четыре Даша забрела ко мне прямо днем, да и то на минутку. Была она невеселой.
- Типун тебе на язык, за твои анекдоты, - сказала она, са-дясь в кресло.
- Что опять не так? – поинтересовался я.
- Залетела, вот что. - И даже не знаю от кого… - То ли от Мишки, то ли от Андрея, то ли еще от кого… Нужны деньги на аборт, а у меня их нет.
Я не отрицал свое соавторство, сходил в комнату, взял двести рублей и отдал ей. – Больше у меня пока нет… По-проси у Мишки с Андреем, может добавят.
- Ага! Добавят! Сча-ас!... Да они лучше купят на эти деньги самогона и вместе выпьют.
- Ну, тогда придется подождать пару недель, пока я не получу.
- Подожду… Время еще есть, - и ушла.
На этой же неделе заходил и Михалыч. Я как раз перечи-тывал Лермонтова, когда он постучал в дверь. Кстати, един-ственный из всех, кто у меня бывает, только он стучится в дверь, прежде чем войти. Остальные прутся без стука.
- Что это за книга? – Спросил Михалыч, увидев, что я от-ложил том в сторону.
Я показал ему.
- А что именно читал?
- Поэму «Демон».
- Да? А я уже и забыл о чем там речь… Еще в школьные годы по литературе проходили.
- А речь, Михалыч, в ней о том, как одно чудо в перьях, затрахал до смерти грузинскую княжну, дочку старого Гуда-ла.
- Забавно… Надо бы перечитать.
- А однажды, лет восемь тому назад, среди зимы, на го-лые крючки и рваную фуфайку я поймал двух тайменей… Таймень рыба любопытная, - рассказывал Михалыч, прихле-бывая чай. Потом он достал из пакета четвертушку водки и бутылку пива и предложил выпить. Водку я пить не стал, а пива выпил.
- А однажды мы с другом, еще, когда я жил в Восточном Казахстане на Бухтарминском водохранилище, за одно утро поймали восемьдесят килограммов язя, - рассказывал Миха-лыч, попивая водку. – Мой отчим еще спал, когда мы отплы-ли от берега к камышам… Как только туман рассеялся, мы подкормили рыбу перловой кашей и начался клев. Ловили на червя… Язь жирнющий, грамм по восемьсот штука. Осенью-то вообще вся рыба жирная. Знающие рыбаки нас предупре-ждали, что в это время рыбу долго не сохранишь, как не со-ли. Но у нас в машине стояли кастрюли и полмешка соли… Когда мы подплыли к берегу, отчим уже вылез из палатки и копошился у костра.
- Ну и куда вы плавали? И сами не ловили и мне утрен-нюю рыбалку сорвали, - по своему обыкновению начал зу-деть отчим. Ему за камышами не было видно, как мы таскали язей.
- Почему не ловили… Вон рыба, - показал я на лодку.
- Да какая там рыба! – И он с досадой плюнул на песок. Потом подошел к лодке, заглянул в нее, а там, почти вровень с резиновыми бортами лежали язи. Отчим плюнул еще раз и потихоньку выругался. Он был опытный рыбак, но не любил, когда его облавливают…
Допив водку, Михалыч по своему обыкновению, заснул в кресле, а я пошел заниматься бытовухой. Когда он проснул-ся, то допил оставшееся пиво и засобирался на уроки музыки в детдомовскую школу.
- Ну… Сохранили вы в тот раз язей от порчи? – полюбо-пытствовал я, когда он уже уходил.
- Каких язей?
- Которых на Бухтарме наловили… Ты же сегодня расска-зывал.
- А я рассказывал?
- Ну, да.
- Нет, не сохранили… Мы их по хребтам распластали и выпотрошили, и солью пересыпали, и в кастрюльки сложи-ли… Но пока до дому доехали, он весь затух. Так все сто ки-лограммов и выбросили.
Михалыч ушел, а я занялся переводами. В следующий раз он зашел почти трезвый, мы попили чаю и он рассказал про свою жизнь в Киргизии.
- Когда я туда переехал, то в городе Токмак, собрал груп-пу музыкантов и мы подготовили такую программу, что от предложений выступить отбоя не было… Мне сразу же дали квартиру… Восемь лет мы держали первое место по Респуб-лике… Играли на свадьбах… А какие у меня были солисты! Песню «Тополя» мы делали на шесть голосов… Представля-ешь?
Я не представлял, так как музыкантом никогда не был. Потом он достал из кармана журнал «НЛО» и просветил ме-ня по части одной статьи. Там описывалось, как орел утащил из детской коляски человеческого младенца и вырастил его вместе со своими птенцами. Он показал даже рисунок, на ко-тором шустрая девочка лет четырнадцати, одетая по послед-ней моде, карабкается на скалы к орлиному гнезду. А папа-орел парил над ней.
- Чем же он кормил ее первые годы? – спросил я. – И что она пила?
- Наверное, привыкла к мясу, которое приносил орел, - отвечал Михалыч.
- А кто ее так нарядил? Тоже орел?
- Может быть, она нашла одежду в лесу… Кто-нибудь по-терял, - не сдавался Михалыч.
Когда Даша пришла в следующий раз, я рассказал ей о жизни хеттов в период расцвета Империи.
- А что они ели?
- Да почти то же самое, что и мы… Вот посмотри перевод таблички с ценами на сельскохозяйственные продукты: ба-ранина, свинина, хлеб, яблоки, сыр, молоко, пиво, вино, ка-кие-то еще неизвестные нам напитки, оливковое масло, сли-вочное масло, фиги, груши…
- Ты смотри… За четыре тысячелетие почти ничего не изменилось.
- Да… Человеческая природа осталась прежней. Мы не-сколько раз поменяли своих Богов, языки на которых когда-то разговаривали, менталитет, но наша сущность осталась прежней.
- А что такое менталитет? – спросила Даша.
- Это нравственный закон внутри нас… Если проще, то понятие о том, что такое-хорошо и что такое-плохо. В раз-ных обществах, государствах, даже регионах, он разный… В нашей деревне, например, никто даже не подозревает, что воровать нехорошо.
- Понятно… Почитай еще чего-нибудь из переводов, - попросила Даша.
Я прочитал ей кусок из Введения к Анналам Лабарны Мурсили II. Вот он: «Когда я, Солнце, взошел на отцовский престол, то прежде чем выступить против какой-либо из враждебных сторон, объявивших мне войну, я посещал все праздники богини Солнца Аринны, госпожи моей»: «Богиня Солнца Аринны, госпожа моя, враждебные страны, окру-жающих меня, зовут меня ребенком и не уважают меня и по-стоянно пытаются захватить твои земли, о богиня Солнца, госпожа моя. Обрушься на них, о богиня Солнца Аринны, госпожа моя, и порази эти враждебные страны ради меня. «И богиня Солнца Аринны услышала мою молитву и пришла мне на помощь, и за десять лет с тех пор, как я сел на отцов-ский трон, я завоевал эти вражеские страны и разорил их.
А с тех пор, как я сел на отцовский трон, я правлю десять лет. И эти вражеские страны я завоевал за десять лет своими руками; вражеские страны, завоеванные царевичами и са-новниками, сюда не включаются. Каких бы благ не удостои-ла меня богиня Солнца Аринны в дальнейшем, я запишу все и повергну к ее стопам».
- Это и вправду интересно… Буду учиться дальше, - за-думчиво сказала Даша.
- Только ты не думай, что я о хеттах знаю все. Всего о них никто не знает. А ты учись, займись ими всерьез и будешь знать о них больше, чем я. А можешь заняться и другим древним народом. Потом определишься…
- Почитай еще что-нибудь.
- Слушай. - И я прочитал ей табличку из автобиографии Хаттусили III.
«Так говорит Табарна Хаттусили, великий царь, царь страны Хатти, сын Мурсили, великого царя Хатти, внук Суппилулиумы, великого царя, царя Хатти, потомок Хатту-сили, царя Куссара.
Я говорю о божественном чуде Иштар, пусть все люди слышат это и пусть впредь среди богов Моего Солнца, сына моего, внука моего и потомства моего Солнца воссоздаются почтения богине Иштар».
- Да, - только и сказала Дашенька, когда я закончил чи-тать табличку.
- Теперь твой черед рассказывать про твоих вьетнамских родичей.
- Они тебе зачем? Хетты жили давно и на Западе, Вьетнам на Востоке… Какая между ними связь?
- На нашей Земле все, Дашенька, связано… Люди, по ис-торическим меркам, не так уж и давно перестали вести бро-дячий образ жизни и осели в определенных, очерченных гра-ницами, местах. А раньше, подобно странствующим муравь-ям, кочевали по всей планете. Кочевали родами, племенами, а то и целыми народами.
Скажем, осело какое-то племя, в каком-то месте, но при-шло более сильное племя и прогнало его с обжитого места. Или завоевало и ассимилировало. Или начнутся землетрясе-ния, или извержения вулканов, или начнут наступать ледни-ки, или континентальные плиты начнут сдвигаться и раздви-гаться… Ох, Дашенька, человечеству не позавидуешь! Не меньше ста тысяч лет планета так гоняла нас по своему лицу, что просто чудо, что мы вообще выжили как вид. И твои вьетнамские предки не сидели на одном месте… Кто такие американские индейцы, или наши якуты, чукчи, юкагиры, камчадалы и ненцы. Это потомки тех азиатских племен, ко-торые двигались вслед за стадами животных на Север, когда отступал ледник. По широкому перешейку, вслед за стадами они перешли с Чукотки на Аляску и стали там американски-ми индейцами. Так было до шестнадцатого тысячелетия, по-ка перешеек между Аляской и Чукоткой не разорвало и обра-зовался Берингов Пролив. Но представители желтой расы не знали об этом и все двигались с Юга на Север. Но уткнув-шись на Чукотке в воду с трех сторон, кроме Запада, они вслед за оленями, пошли на Запад. Ледник Северного Полю-са то наступал на них, прогоняя южнее, то опять отступал и ненцы, чукчи и якуты снова выходили на берег Ледовитого океана. Гнал Ледник на Юг и народы успевшие перебежать в Северную Америку. По сути, все эти ацтеки, майя, чероки, юкатане и прочие индейцы, потомки азиатских племен.  В том числе, очень возможно, и твоих вьетнамских предков. Только они почему-то из желтокожих, превратились в крас-нокожих. Видимо эту шутку с ними сыграл американский климат. Индейцы нынешней Аляски, видимо перескочили через перешеек последними. Чуть раньше их этот же путь проделали дакоты и гуроны, еще раньше аджубеи. Впрочем, доподлинно науке об этом ничего не известно и это всего лишь мои догадки. Доподлинно известно только то, что уже в восьмом тысячелетии до новой эры твои восточноазиатские предки достигли южной оконечности Южной Америки… Но среди индейцев есть одно племя, а именно племя ольмеков, которые по своим внешним параметрам в схему монголоидов никак не укладываются. Они губасты, мордасты, курносы, не так чтобы очень косоглазы, одним словом на лице все при-знаки негроидов.  Цвет кожи, к сожалению, найденные бюс-ты их мастера, не передали. Как они попали в Америку в до-потопные времена пока не известно. Вполне возможно, что приплыли из Африки на папирусных лодках типа «Тигрис» и «Ра»… Расскажи лучше про свою родню.
- Я даже не знаю, что рассказывать.
- Ну где спят, на чем, есть ли телевизор, холодильник? Едят палочками?
- Да.
- А ты как же?
- А они ложку с вилкой в городе купили к моему приезду.
- А уху они варят?
- Да… В пиалы наливают. А вместо картошки рис кладут.
-- А чай какой пьют?
- Да такой же как и мы… Спят на циновках, постелив на них тонкие матрасики. Кэт, как взрослая девушка, спит в от-дельной комнате на низенькой кровати.  Я жила тоже в ее комнате. В ее же комнате стоит видак. Но на кассетах у нее всякая бодяга…Кэт спит в длинной рубахе, типа ночной со-рочки. Девушкам огурцы и баклажаны в натуральном виде обозревать не положено, только резаные… Я привезла туда пару кассет с эротикой, так Кэт целыми днями их крутила, когда родители с детьми были на плантации, а ее оставляли со мной. Со мной всегда кто-нибудь оставался - или брат, или она.
- И ты что же? Так за месяц никого и не совратила? – спросил я.
- Нет… Пыталась однажды соседского парня совратить… Даже рубашку с него сняла. Но когда дело дошло до штанов, он чего-то испугался и убежал в дом.
- Воспитание значит такое строгое.
- Наверное… Невеста должна обязательно быть девствен-ницей, иначе  замуж никто не возьмет… Шаман собственно-ручно проверяет на девственность. Мерзкий такой старикаш-ка – Лама… Родственники предлагали мне жениха, да я за-муж выходить не согласилась… Очень охота горбатиться там целыми днями на плантации.
- Может нам хватит болтать и пора снять штанишки? – спросил я.
- Можно и снять…
- Что-то есть хочется, - сказала Даша, когда мы немного поостыли. – А тебе?
- Мне тоже, - подтвердил я.
- Тогда давая мне свой дежурный халат и одевайся сам.
Я мал-мал оделся и пошел к холодильнику в комнату Влада. Вскоре туда зашла и Даша. – Тебе помочь? – спросила она.
- На вот неси, - я подал ей две тарелки с едой.
- Вот здесь, на этой самой кровати, меня твой Влад и трахнул! Дурак! – говорила Даша, стоя в дверях и размахивая тарелками. – Только стояла она тогда вдоль той стены.
- А почему дурак-то? – поинтересовался я.
- А потому, что жениться надо было на мне раз трахнул!
-  Ну, ты сейчас наговоришь! – не согласился я.
- Так я же девочкой была… Только что школу закончила.
- Ну и что? Ты же все равно замуж собралась… К тому же ты не единственная барышня, которой с Владом крупно по-везло в этой кровати.
- А откуда ты знаешь? Влад говорил?
- Влад не говорил… Сам догадался, когда собирал по-стельное белье в стирку с его кровати.
- И что ты ему сказал?
- Что свое рабочее место надо прибирать после смены.
- Нашел тоже рабочее место! – возмутилась Дашенька.
Уходила она грустная.
- Завтра вечером зайди… У меня должны появиться день-ги. А в понедельник поезжай в больницу… Заодно и спи-ральку вставь.
- Сама знаю, - сказала Даша и ушла.
Часов в десять утра пришел Михалыч.
- Дама была? – спросил он, увидев Дашин халат, который та, по своему обыкновению бросила на диван.
- Да было дело, - подтвердил я его догадку.
- Ты заметил, что я никогда не спрашиваю кто был?
- Заметил… А я бы и не сказал. – Михалыч несколько смутился, но продолжал дальше… - Секс программирует ор-ганизм на долголетие.
- Да… Но несколько ослабляет иммунную систему, - до-полнил я его утверждение.
- Это если злоупотреблять… По Кама-Сутре, в твоем воз-расте, норма, это раз в неделю… Ты придерживаешься этой нормы?
В прошлый приход я дал ему Кама-Сутру и он из нее уже что-то вычитал.
- Да когда как получится, - отвечал я.
- Надо придерживаться, - строго сказал Михалыч. Он ра-ботал учителем музыки в школе-итернате для умственно от-сталых детей и потому знал все. – Иначе тебе от него будет только вред.
- Ты думаешь? – не очень-то испугался я.
- Даже уверен… Кама-Сутру писали индийские мудре-цы… Архонты.
Мы попили чаю и я почитал ему кое-что из своих перево-дов.
«Раба, восставшего на своего хозяина надо «посадить в горшок».
Процитировал я одну из статей хеттского законодательст-ва.
- А что это за «горшок»? – поинтересовался Михалыч.
- А это такой большой глиняный сосуд, в который винов-ного заталкивали вниз головой, где тот и умирал.
- Да, порезвились в свое время эти хеттские мужики, - мечтательно произнес Михалыч. – Хозяин-хетт, имеет свою рабыню, а ее муж стоит с подсвечником в ногах и не моги возмущаться, иначе в «горшок»… Это они здорово придума-ли.
А рабыня, может быть, раньше была принцессой в завое-ванной стране.
- Вполне возможно, - подтвердил я догадку Михалыча и почитал ему еще некоторые таблички из анналов хеттских царей.
«Тебя, Маддуватту, вместе с твоей женой, с твоими сы-новьями, и головами рабынь и рабов, и вместе с войском твоим, с лошадьми твоими, отец Солнца спас».
И еще: «Когда же в последствии рабы царевичей стали плохими, то они, дома их начали истреблять, против своих господ они начали сговариваться и стали кровь их проли-вать… И Циданта Писепи сына Хаантили вместе с его сы-новьями убили, а так же преданных рабов его, он убил…» - Дальше, Михалыч, табличка испорчена и текста не понять… А вот еще из хеттского законодательства:
«Если мужчине свободному руку его или ногу его кто-нибудь сломает и он если останется калекой, потом ему два-дцать сиклей серебра заплатит. Если же он не останется ка-лекой, потом ему десять сиклей серебра заплатит. Когда я закончил читать табличку, Михалыч уже позевывал. Он не любил слушать. Он любил говорить.
Потом он ушел в школу на уроки, а я занялся переводами.
Через две недели явилась Даша, с голой писькой и хоро-шо выраженной буквой W внизу живота. Я задрал кофточку и поцеловал ее вьетнамскую грудь: «Красавица, ты моя… то бишь наша» - приговаривал я целуя.
- Не наша, а твоя, - поправила Даша. – Я тех двух придур-ков больше близко к себе не подпущу?
- Красавицы вы мои, - исправился я, целуя белые холмики со спелыми клубничками на вершинах.
- Тебе уже можно?
- Можно… Только осторожно.
- Понял, - кивнул я.
- А теперь почитай что-нибудь, - попросила Даша, когда мы закончили наши острожные игры. Я прочитал ей молитву царя по случаю чумы.
- Ну и что боги? Прогнали чуму?
- А я откуда знаю.
- Ну, как же! Ты же все о них знаешь.
- Всего о них никто не знает. Я уже говорил. Даже ученые – хеттологи. А я обыкновенный переводчик, каких много…
- Ладно, почитай еще, - сказала Даша и положила свою голову на мою волосатую грудь. Я взял другую табличку и начал читать:
«Прежде воины Манда, воины Саада, воины города Тама-лия, воины города Хутра, воины города Цалпа, воины города Тасхиния, воины города Хомува, лучники, плотники, оруже-носцы и люди karuhali луцци выполняли, саххан не соверша-ли…
- А что такое луцци, - спросила Даша.
- Луцци – это работа на царских полях. Типа русской барщины. А саххан – это повинность в пользу царя в виде оброка, а иногда и работы по строительству крепостей, дорог и прочее. Значения слова karuhali я не знаю, но по хеттски звучит она именно так. Дальше табличка повреждена, но скорее всего царь обязал перечисленных выше хеттов, вы-полнять какие-то повинности в свою пользу.
«И когда я еще был ребенком, - начал я читать другую табличку, - и был конюхом, Иштар, госпожа моя, к Мурсили-су, отцу моему. Посредством сна Муваталиса, брата моего, послала говоря: «Годы Хаттусилиса коротки – не жить ему. Отдай его мне».
- А кто такая Иштар?
- Это одно из древнейших божеств Мессопотамии.
- Мессопотамия – это где?
- Это земли между реками Тигр и Ефрат. Восточнее стра-ны Хатти.
- А как она выглядела?
- Я порылся в своих книгах и нашел фотографию бронзо-вой фигуры Иштар из археологического справочника.
- Вот, смотри… Какая попа! Какая грудь! Не то что у те-бя… Богиня – мать… А с твоей попой только котят рожать, - сказал я.
- Что, моя попа уже не нравится? Сегодня же пойду к Мишке… Ему нравится.
Некоторое время мы лежали молча.
- Слушай, а тебе не стыдно такую, как я иметь?
- Какую – такую?
- Молодую.
- Нисколько… Сиськи – письки у вас у всех примерно одинаковы… К тому же ты, по сравнению с отроковицами апостола Павла, просто старая вешалка!
- Тоже скажешь!
- Точно говорю.
- Ну-ка расскажи про апостола Павла и его отроковиц, - попросила Даша.
- Тебе-то это зачем?
- Интересно.
- Апостол Павел, - начал я, - бродя по пыльным дорогам Палестины и проповедуя Евангелие, всегда таскал с собой барышень. По - древнерусски – отроковиц.
- А ты откуда знаешь?
- В старых книгах так написано, - и я показал ей репро-дукцию картины с изображением апостолов Петра и Павла, ткнув в Павла пальцем.
- Фу! Какой гнусный старикашка!
- Здесь он примерно моего возраста… Кстати, все посла-ния Павла, от римлян до евреев, читаются как хорошая по-эма. Считаю их лучшей частью канонического Нового Заве-та, хотя веры в Господа нашего Иисуса Христа мне они и не добавили.
- А почему?
- А вот этого я не знаю… Все в руце Божьей, как утвер-ждают попы… Так вот, днем Павел проповедовал Слово Бо-жие язычникам, а ночью, в стороне от проселочных дорог, они с какой-нибудь Феклой, разжигали костер и варили в ко-телке чечевичную похлебку, потом спали под широким апо-стольским плащом на теплых палестинских камнях.
- Тоже мне!.. Нашел трахальщика!
- Дашенька, отроковица Фекла, – это исторический факт и я ничего не придумал.
Потом она ушла, а я занялся хеттами. У меня давно в ра-боте была поврежденная табличка с непонятным мне словом. Ни в хеттском, ни в аккадском, ни в шумерском словарях его не было. Вот эта табличка:
Телепину о Доме Печати
«… и зерно я умножил. А плугари полями этими пусть ведают. Эти страны совершают обман. И они должность ilessar с участком в один гипессар, так же с участком в два гипессар связывали и в стране кровь пили. А теперь и в дальнейшем пусть этого не делают. Кто это сделает, пусть ему смерть пошлют боги»!
В табличке речь идет, видимо, о чиновничьем беспределе в завоеванной стране, с которым царь пытается покончить. Но что это за должность ilessar я так и не понял.
Шел октябрь. Хариус катился вниз и после обеда обычно я брал удочку и отправлялся его ловить. Селил на зиму.
- Когда я жил в Киргизии у меня там были музыканты, каких здесь никогда не было, - с порога говорил Михалыч, застав как-то меня дома. – Мне квартиру дали в первый же год… Играли и на свадьбах у киргизов и джунгар и нам хо-рошо платили.
Михалыч и здесь веселил пьяную публику на свадьбах, хотя и не часто. Слишком много конкурентов у «Ямахи».
- А почему ты уехал из Киргизии? – спросил я.
- А сына в школе уже со второго класса стали заставлять курить анашу. У киргизов она в порядке вещей… Если он отказывался, его били.
Я посетовал на то, что не могу перевести слово и зачитал ему табличку.
- А ты не переживай… Не важно, как она, эта должность называлась.
Я с ним согласился.
- А как ты вообще вышел на этих хеттов? – поинтересо-вался Михалыч. – Я, например, раньше о них вообще ничего не слышал.
- Это было давно, когда я еще учился на филфаке. Тема дипломной работы у меня называлась: «Присутствие санск-рита в языках индоевропейской семьи». Хеттский язык, одна из ветвей этой семьи. Некоторые советские ученые считали, что Хатти как раз то место, откуда эти языки и пошли. Так сказать, прародина праязыка. Но древние хетты говорили на другом языке, родственном адыге-абхазской группе. А на хеттском, то есть на индоевропейском языке они заговорили гораздо позже. Санскрит, на мой взгляд, в Западную Азию и Европу привнесли древние арии, которые подхватили его у индусов, двигаясь от Гималаев на Запад.
Михалыч зевнул.
- И в Европу, я думаю, санскрит попал, как основа индо-европейской языковой семьи, не между Аральским и Кас-пийским морями, а через перешеек между Малой Азией и Балканами.
Михалыч опять зевнул.
- Тогда еще был этот перешеек и Черное море было таким же закрытым, как сейчас Каспийское. Так вот, индоевропей-ские народы двигались волна за волной не одно тысячелетие. Попав в Европу, они разбрелись по ней, со временем разго-родились границами, но сохранили в основе своей санскрит.
Михалыч зевнул снова.
- Вот смотри, как склоняется на хеттском языке сущест-вительное «Вода». – продолжил я:
Им.:   wadar
Род.:   wedenas
Дат.:   wedeni
Вин.:   wadar
Твор.:  wedeni
Предл.:  wedenit
Добивал я Михалыча. – И чередование суффиксов r и n, часто встречается в других языках индоевропейской семьи.
- А откуда у тебя столько фотографий с клинописными табличками? – вздремнув, поинтересовался Михалыч.
- Отснял в Грузинском отделении Академии наук три-дцать лет тому назад…
Они тоже посылали экспедицию раскапывать царский ар-хив в Хаттусе. Но уже после немцев и англичан… Брал от-ношение в деканате, за подписью ректора, с просьбой разре-шить студенту-дипломнику поработать у них в архиве. Сей-час бы меня наши братья-грузины к архиву близко не под-пустили… Так вот… Я целыми днями и ночами в течении месяца только и делал, что расставлял таблички, подсвечивал их, фотографировал и складывал опять в корзины.
Я глянул на Михалыча. Тот дремал.
- Так вот… У них там с десяток плетеных из виноградной лозы корзин с табличками, - повысил я голос, чтобы Миха-лыч проснулся.
- Да, забавно, - сказал Михалыч и пошел на уроки пения к себе в дурдом.
Даша не заходила ко мне с неделю. Наверное, кувырка-лась с Мишкой или Андреем. Ей видимо невдомек, что у нас не Палестина и земля уже холодная.
- Что так долго не приходила? – поинтересовался я, когда она появилась. – Резвилась с молодыми?
- Нет… Что-то нехорошо у меня… Не нужно было в про-шлый раз в эти игрушки играть. Нужно было подождать еще с недельку… А про этих придурков забудь.
- Как скажешь.
- Давай полежим с тобой, как брат с сестрой, а ты мне что-нибудь почитаешь.
Я прочитал ей несколько табличек. Вот они:
ЗАВЕЩАНИЕ ЛАБАРНЫ ХАТТУСИЛИСА I
«Смотрите, я заболел. И тогда назвал я вас лабарной, ска-зав: «Пусть он сядет на трон». Я, царь, объявил его своим сыном, обнял его и возвысил. Я постоянно окружал его забо-тами.
Он же оказался недостойными того, чтобы на него смот-рели. Он слезы не уронил, не выказал сочувствия! Он холо-ден и невнимателен! Тогда, я царь, схватил его и доставил к своему ложу. И что же? Пусть впредь никто не возвеличива-ет сына своей сестры. Слову царя он не внял, а слову своей матери, этой змеи, он внял. И братья и сестры все время ему нашептывали враждебные слова, их слова он и слушал. Я же, царь, прослышал об этом. На вражду я отвечаю враждой.
До сих пор никто из моего рода не следовал моей воле. Ты же, Мурсилис, сын мой, ты последуешь воле моей. Храни слова отца своего! Если же ты слова отца своего будешь хра-нить, ты будешь есть только хлеб и пить только воду. Когда же достигнешь зрелого возраста, тогда ешь два и три раза в день и насыщайся вдоволь. Когда же возраст старости придет к тебе, тогда пей вволю! И словом отца, тогда только ты мо-жешь пренебречь.
Вы – мои первые подданные! И мои, царя, слова тоже храните! Хлеб ешьте и воду пейте! И город Хаттусас будет возвышаться, как моя страна, в мире и спокойствии. Если же слова царя вы хранить не будете, то в будущем вам не жить – вы погибнете. Кто же нарушит слова отца, тот час же должен умереть. Он не может быть моим посланником, он не может быть моим первым подданным. Пусть ему отрежут член! Так было со словами моего деда… Разве его сыны не отложились от него? Мой дед своего сына Лабарну в городе Санахуитта отметил как своего наследника. Потом же его подданные и сановники нарушили слово его и посадили на трон Папах-дилмесана.
Сколько лет с тех пор прошло и сколько из них уцелело? Дома сановников – где они? Разве они не исчезли?
Дочь моя обесчестила мою голову и имя мое. И я, царь, взял дочь и сюда ее из города Хаттусаса  перевел… Слово отца своего она отбросила и кровь сыновей Хатти она пила. Теперь же из города она выслана. Если в дом мой она при-дет, она дом мой перевернет. Если же в город Хаттусас она придет, то в нем она мятеж посеет. Вне города ей дом по-строен. И пусть она ест и пьет.
Вы же ей зла не делайте! Она делала зло. Я же в ответ зла не делаю. Она меня не назвала отцом и я ее не называю до-черью своей.
Посмотрите на сына моего Хуццияса. Я, царь, сделал его хозяином города Таппасандаса. Жители же этого города схватили его и дурно с ним обращались. Со мной они стали враждовать, говоря ему так: «Восстань против власти отца своего»!
Я, царь, сместил Хуццияса. Тогда сыны Хатти в своем го-роде Хаттусасе со мной вражду затеяли. Они схватили дочь мою, потому что у той были сыновья, и со мной они враждо-вать стали говоря: «Для трона отца твоего нет сына! Простой подданный будет царствовать»! И она потом посеяла мятеж в городе Хаттусасе и во дворцах Исе мной сановники и сыны дворца стали враждовать. И она восстановила против меня всю страну. И брат во вражде убивал брата. Сыны Хатти умирали.
Никто не должен говорить: «Царь делает тайком то, что его сердцу мило, а сам говорит: я это ему прощаю! «Так это будет или не так, все равно злонамеренности да не будет. Вы же, кто не знает мои слова и мою мудрость, сделайте сына мудрым.
Один другого не должен отталкивать, один другого не должен продвигать вперед. Старейшины пусть да не говорят и к сыну моему ради благополучия своего не взывают. С то-бой, сын мой, да не говорят старейшины Хатти, люди города Куссар, люди Хаммуваса, люди Тамалкияса, люди Цалпаса: никто из местного населения не должен говорить с тобой.
У вас одно сердце, одна грудь и один и тот же дух в вас. Вы не должны заноситься, среди вас не должно быть никого, кто бы враждовал с другими. Никто не должен нарушать за-поведь. То, что сделали города Синахувас и Убарияс, вы не должны делать! Злонамеренность да не будет в вас. Иначе сын мой сделает с вами то, что я сделал с теми.
Смотрите же! Мурсилис – сын мой. Признайте его своим царем! Посадите его на трон! Ему много богом вложено в сердце. Только льва божество может поставить на львиное место. В час, когда дело войны начнется или восстание тяго-ты принесет, будьте опорой сыну моему, подданные и санов-ники!
Только когда пройдет три года, тогда он лишь идет в по-ход. Я хочу уже теперь сделать его царем – героем… Ваш он царь, отпрыск моего солнца. И его возвеличивайте, как царя-героя… Когда же его в поход поведете, то назад его приве-дите благополучно. Ваш род да будет единым, как волчий. Да не будет в нем больше вражды. Его подданные от одной матери рождены.
Что же касается сына моей сестры, то довольно! Он мне не сын! Мать же его подобно корове заревела: У меня, живой еще, сильной коровы, вырвали чрево. Его погубили и его ты убьешь»! «Но разве я, царь, причинил ему какое-нибудь зло? Разве не сделал я его жрецом? Всегда я его отличал на благо ему. Он же к воле царя не отнесся сочувственно. Разве может он тогда в глубине своей души питать доброжелательство по отношению к городу Хаттусасу?
Мать его – змея. А если он придет? Он снова и снова бу-дет слушать слова матери своей, братьев своих и сестер сво-их. И когда он приблизится… Чтобы добиться возмездия, приблизится он. И, говоря о сановниках и подданных, по-ставленных на свои должности царем, он поклянется: «Смотрите! Из-за царя они умрут. И к ним он придет и будет их уничтожать. И кровавое дело творить он начнет. И не бу-дет знать он страха.
И он придет. К тем, кто сыны города Хаттусаса, он при-близится так. Приблизится он, чтобы увести быка и овец, ко-му бы они не принадлежали. Внешних врагов своих я пора-зил молотом и страну свою я держал в спокойствии. Так пусть не приходит он и не нарушает потом мира в моей стра-не!
Да отныне да не спускается он беспрепятственно вниз, куда ему вздумается! Смотрите! Своему сыну Лабарне я дал дом, много полей я дал, много быков, много овец я дал. И пусть он ест и пьет. Если он будет хорошо себя вести, то то-гда он сможет подниматься вверх. Если он будет плохо себя вести или если в нем проявится злонамеренность или стрем-ление к возмущению спокойствия, то тогда он не может под-ниматься вверх и должен будет оставаться в своем доме.
Великий царь, Лобарна, говорил Мурсилису, сыну сво-ему: «Слова свои я дал тебе и эту табличку пусть тебе чита-ют из месяца в месяц. Так запечатай в сердце своем мои сло-ва и мою мудрость и милостиво управляй моими подданны-ми и моими сановниками. Если ты увидишь чей-либо про-ступок, или перед божеством кто провинится, или кто-нибудь слово не то скажет, то в каждом случае ты спрашивай собрание (панкус). И речь да будет обращена всякий раз к собранию (панкусу). Что в сердце твоем, мой сын, то и де-лай.
…………………………….
Вы же должны слова мои – слова Лабарны, великого ца-ря, хранить! Если вы их хранить будете, тогда город Хатту-сас будет возвышаться и страну свою вы будете умиротво-рять. Так ешьте хлеб и воду пейте. Если же вы слово царя не сохраните, тогда страна ваша подпадет под чужеземное вла-дычество! Будьте осторожны в делах касающихся богов, в их доле хлеба и возлияниях, которые им полагаются. Их блюдо из крошеного хлеба и их крупа должны быть поставлены на стол! И ты, Мурсилис, не должен быть не нерадивым, ни медлить! А если ты будешь нерадивым, то зло может снова прийти, как прежде. Да будет так.
Великий царь, Лобарна, сказал жене своей Хастаяр: «Ты же обо мне не забудь! Да не скажет о тебе царь и да не ска-жут о тебе сыны дворца так: «Смотри! Она всегда спрашива-ет жриц. «Царь пусть так не говорит о тебе: Спрашивает ли она жриц, я о том не знаю». Ты обо мне потом не забудь! Снова спрашивай меня и тебе я свои слова поведаю. Обмой мой труп, как это положено. Прижми меня к своей груди и, прижав к груди, похорони меня в земле».
Подпись: «Таблица Лабарны, великого царя: как великий царь,
Лобарна, в городе Куссаре заболел и призвал к
царствованию юного Мурсилиса».

- Это и вправду интересно, - сказала Даша, когда я закон-чил.
Мы попили чаю и она пошла домой, когда уже стемнело.
- На будущий год обязательно пойду учиться… Я тебе обещаю, - сказала она на прощанье.
- Только не поступай в АГУ, а поезжай в Томск или Но-восибирск, - посоветовал я.
- А почему?
А потому, что в АГУ и учатся и преподают жертвы вод-ного йододефицита из окрестных деревень.
- Хорошо, - и она ушла.
Вскоре Дашенька поправилась и мы интересно пережили эту зиму и без проблем вышли из зимовки.
Заходил и Михалыч. То с четвертинкой, то без. Если он заходил с четвертинкой, то начинал обычно так.
- Вчера достроил баню с мансардой. Пришел сосед и го-ворит: «Путный ветер дунет и унесет твой теремок… А твой петух с флюгера, улетит аж до самой больницы». Выпили мы с ним за окончание работ и он свалился под стол, а я ночевал в бане, так как моя Катерина в дом меня уже не пустила.
Я покормил его соленым хариусом с отварной картошкой, а сам попил чаю. Когда он покончил с четвертинкой, то по своему обыкновению, заснул в кресле, а я пошел заниматься бытовухой. Через час он проснулся и начал рассказывать.
- На днях друг приезжал в деревню к родителям и мы вы-езжали с ним на речку, посидели у костра, попили виниш-ка… Он миллионер. Восемь автозаправок по Краю. Еще свой магазин и производственные цеха… А может он уже милли-ардер.
- У нас в Крае, Михалыч, нет миллиардеров… Не те фи-нансовые потоки текут. У нас так, мелкие жулики, крохобо-ры…
- Он очень богатый, - не соглашался Михалыч. – У него шестисотый «Мерседес».
- Богатый, Михалыч, тот, у кого свой самолет и остров в океане…
Видя, что по части оценки богатства, у нас единодушия нет, он перевел разговор на рыбалку.
- Лет восемь тому назад, ездил я на мотоцикле в одно ме-сто под Верблюдом. Там ниже шиверы галькой был замыт здоровенный тополь… А за ним тишинка темная-темная, и глубина. Ездил я туда почти каждое утро и всегда ловил си-няков… Грамм по восемьсот харюзяки… Восемь штук пой-маю и домой. Не веришь?
Я верил, хотя за последние десять лет с удочкой его ни разу не видел.
- А когда мы с Саней Барсуковым рыбачили в Сухой Про-токе, он тогда еще был живой, - продолжал Михалыч. – Я за раз поймал на червя восемь тайменей… Саня так злился… А я их под ярчиком! Под ярчиком!
- А когда я жил во Фрунзе, у меня была группа музыкан-тов, лучшая в Республике. Мы восемь лет первое место дер-жали… Квартиру получил в течение полугода. А когда меня утверждали на должность руководителя группы, один из партийных боссов спросил: «Водку пьете?» Пью, - ответил я. – Но с отвращением! И меня утвердили.
Потом Михалыч ушел на репетицию в детдом готовить новогоднюю программу со своими ребятишками. Он долго не заходил, видимо обитал на Горке у магаданского хроника.
Новогоднюю ночь Даша отплясывала на дискотеке, как и положено, со всей молодежью в сельском клубе. Пару раз за ночь она забегала ко мне и мы пили с ней вино. Мы успевали все, после чего она поправляла свою прическу и макияж и упархивала. По ходу пьесы она рассказывала, как вьетнам-ские старухи в той деревне, куда она ездила, падали ниц и называли ее «Королева Божия». – Как потом мне рассказал дядя, - говорила Даша, натягивая трусики, - в прошлой жизни я была Королевой, очень любила мужчин и часто по утрам отсылала их к палачу. Далай-лама почему-то указал именно на меня, но деревенский шаман с ним не соглашался. Он что-то бормотал себе под нос и щипал возле моих ног травку.
Если бы я верил в инкарнацию, то мне, наверное, поль-стило иметь Королеву, но я в переселение душ не верил.
В конце января она зашла как-то днем и сказала, чтобы я ее дня три не ждал.
- Вьетнамский жених приехал, - сказала Даша.
- Да ты что? – удивился я.
- Да… С папой-мафиози.
- Негр что ли?
- Ну да…
- А что им надо?
- Сватают.
- А ты?
- Я сказала – нет!
В тот день я неважно себя чувствовал и Даша, побыв не-много, собралась было уходить. Но потом передумала.
- Ну-ка ты, апостол Павел, раздевайся… Ишь, завалился в постель одевшись!
- Да я, Даша, что-то неважно себя сегодня чувствую, - за-мялся я.
- Как ежик в зимней норе?
-Хуже… Как лягушка под зимней корягой.
- Ничего… Сейчас мы этого ежика разбудим. Снимай штанишки…
И Дашенька занялась мной и у нее все получилось.
- Ты там не умер? – спросила она через некоторое время.
- Да, вроде бы, нет.
- А чего притих?
- Расслабуха…
- Не вздумай умереть! Ты еще мне будешь нужен…
- Ах, Дашенька… На всю твою жизнь моей жизни все равно уже не хватит.
- Насколько хватит…, - подытожила Даша наш разговор.
 Пока ее не было, дважды заходил Михалыч. Он расска-зывал про рваную фуфайку, про двух тайменей, пойманных на нее и еще, что его районовский друг поймал осенью тай-меня под Маяком в сети весом в 25 килограмм. – Одна пе-чень 8 кг весила… Еле в кастрюлю влезла… Сам видел…
Я того тайменя знал и ставил на него и перемет на кораб-лике, и лягушку на спиннинг, но он ничего не брал. А одна-жды в темную дождливую ночь, когда я ночевал под Скалой, он дважды так ударил по воде, что сверху покатились мелкие камешки.
- А три дня тому назад, мы вернулись с конкурса само-деятельных коллективов среди школ нашей образовательной системы, - рассказывал Михалыч дальше. – Получили ди-плом.
- Михалыч, это же мышиный уровень. Чему радуешься?
- А ты знаешь, - перевел он разговор на другое. – В по-следнем номере «НЛО» была статья, в которой описывалась плазменная форма жизни. Есть и очевидцы…
Когда наши альпинисты остановились на ночлег на Эль-брусе на высоте 12 тысяч метров, откуда-то прилетел ма-ленький светящийся шарик и замочил руководителя группы прямо в палатке… С подобным явлением сталкивались и американские солдаты в Ираке.
Я не стал спорить, хотя и удивился. Где это они нашли на Эльбрусе такую высоту?
Потом он ушел на уроки, а следом пришла Даша.
- Вообщем я ему дала, - радостно сообщила она, когда мы сели пить чай.
- Кому опять? – спросил я.
- Жениху… Кому же еще!
- Ну и как негр? - полюбопытствовал я.
- Да не так чтобы очень… И сказала, чтобы завтра они ехали назад домой.
- Он, небось, еще мальчиком был?
- Ага, мальчиком… Он там в своем городке с 15 лет с проститутками общается.
- И где же это вы с ним измудрились? Зима же?
- А на соседнем сеновале, - засмеялась Даша.
Потом она тоже ушла, а я занялся переводами. Не переве-денными у меня оставались только две таблички. Ими я и занялся. Одну табличку я перевел довольно быстро. А вот с последней пришлось повозиться. Вот текст последней таб-лички:
«Если все поле ремесленника кто купит, запрашивают ца-ря и какое царь скажет, такое луцци он и будет выполнять. Если же он затем чьи-либо дополнительные поля прикупит, луцци он не выполняет. Если же угодье лишено владельца и если его ему общинники дадут, луцци он должен выпол-нять».
Помучившись с неделю с последней табличкой, в конце-концов я перевел и ее. Вот этот текст:
«Царь и царица следующее предписание дали: конные и пешие войска, которые в Хатти Каменный Дом страны Хулая посылал, от всего этого его царь освободил и он пусть в бу-дущем в пехотную армию Хатти двести воинов посылает. А посылаемый Каменным Домом контингент впредь не потре-бует. И этот контингент для саххана и луцци Богов будет возвращен: одни для службы в храме, другие – для обработки земли».
Уже в мае месяце Даша забежала как-то ко мне на минут-ку и впопыхах.
- Все… Уезжаю!
- Куда это? Во Вьетнам?
- Нет… В Новосибирск… Поступать на исторический. Родственники оттуда попутно из Казахстана заехали к нам… Зовут… Жить буду пока у них.
- Так рано же еще… Экзамены в августе.
Не рано… Похожу пока на подготовительные курсы… Мать денег дала… Ну я пошла, родственники ждут в машине у твоей калитки.
- Подожди чуток, - попросил я и прошарив все свои за-начки отдал ей. Мы расцеловались
- Я тебе напишу, -  пообещала Даша. Ее губы дрожали. Я потискал легонько ее вьетнамскую грудь, похлопал по худой попе и она убежала. Когда я подошел к окну, от моей калит-ки отъезжали новые «Жигули» синего цвета.
Прошел месяц. Потом еще один. И так с хеттами я закон-чил. Дашенька уехала, старуха с косой бродит  пока что по другим городам и весям. А коли этой ведьме не до меня, се-годня утром я сложил в рюкзачок котелок, чай и конфеты, взял удочку и отправился за острова на Дальнюю Протоку…
Оно можно, конечно, попробовать дописать историю хеттского воина из Кадеша. Да к чему мне это – я же не пи-сатель. Да и поздно уже начинать в своей жизни что-либо продолговатое. Закончить-то все равно не успею.