Из жизни Евдокимовой

ИЗ ЖИЗНИ ЕВДОКИМОВОЙ

Она была маленького роста. На вид ей было лет тридцать пять–тридцать восемь. У нее были волосы желтого цвета, очень ухоженные. Она приходила в зал игровых автоматов, садилась за электронную рулетку и ставила на «черное» минимальную ставку, сорок кредитов. Это был ее ритуал. У нее со временем образовалось множество таких ритуалов. Например, если выпадало число «двадцать один», то она ставила на «двадцать один», дублировала. Рулетка время от времени повторяла числа. Евдокимова помнила, как однажды «зеро» выпало три раза кряду, а через пять ходов – еще два раза подряд. Число «двадцать один» при ней никогда не повторилось.
Ей случалось выигрывать. Самый большой ее выигрыш составил две пятьсот. В тот раз она забрала деньги и ушла. На следующий день она выиграла еще тысячу, но не остановилась, а продолжила игру, и, в конце концов, проиграла четыре восемьсот, все, что у нее было с собой. После этого она не появлялась две недели, но, получив зарплату, снова пришла и проиграла половину денег.  На другой день она выиграла двести рублей и ушла, чтобы вновь появиться на завтра и опять проиграть в три раза больше.
Со временем у нее образовался круг знакомых, таких же, как она, постоянных игроков. Особенно она любила, когда все были в сборе. За столом комментировали падения шарика, шутили. Бородатый мужчина в роговых очках часто приговаривал:
– Рулетка-рулетка, выйди на крылетко.
– Нелогично ты играешь, зараза, – комментировал высокий, в драповом пальто.
– Хорошо сыграла, умничка! – радовался полный, куривший «Беломор». Ему обычно везло, он выигрывал рублей сто-двести после двух часов игры и уходил довольный. Потому что играл по системе. Так все решили и пытались ее вычислить, эту систему.
Евдокимова тоже искала законы. Как-то раз шарик падал, как примагниченный, только на «красное», двенадцать раз подряд, и Евдокимова все выжидала, а потом решилась и поставила «на «черное» сразу тысячу. «Черное» сыграло. Евдокимова повторила ставку, но на сей раз выпало «зеро», «ноль».
– Принесло тебя, черта зеленого! – буркнул полный, с «беломором». «Ноль» был не черный и не красный, а зеленого цвета.
Евдокимова причину своих неудач, как и все, искала не в том, что проигрыш был гарантирован, а в том, что она играла неправильно. Конечно же, надо было ставить на «ноль», поскольку до этого выпадали числа «15» и «26», а они как раз находятся рядом с «зеро». Значит, шарик метился в «зеро», только два раза он промахнулся, а в третий раз уже точнехонько на «ноль» и упал. И Евдокимова поражалась самой себе: как она, с природной женской интуицией, с ее опытом игры в рулетку, не сообразила вовремя такой элементарной вещи и не поставила сто рублей на «зеро», а поставила их на четное, и еще сотню на «черное», и еще двадцать рублей на первую дюжину, а еще тридцать – на  третью линию. В другой раз она уже поставит сотню на «ноль» и выиграет сразу три тысячи шестьсот. Но в другой раз после числа «двадцать шесть» выпадал не «ноль», а совершенно непонятное число «тридцать», потом «один», а потом опять почему-то «тридцать». Но и тут Евдокимова находила повод себя ругать. Ведь именно в этот день как раз и было тридцатое ноября, а, значит, на «тридцать» шарик обязательно должен был упасть. В ноябре тридцать дней, после тридцатого – первое декабря. Ну, пусть она не смогла угадать «тридцать», но уж «один»-то, граждане хорошие, угадать-то она была обязана? Конечно. Что же это делается, как она такую промашку допустила? Зато в следующий раз…
Когда Евдокимова приходила домой, она сразу же, не раздеваясь и не снимая обувь, проходила в комнату и включала телевизор, потом шла в кухню и там включала электрочайник и другой телевизор, старенький, маленький, черно-белый. Однажды она пыталась продать его, но никто не купил, и теперь она была рада, что у нее два телевизора. Ведь так приятно, например, утром сидеть на кухне, пить растворимый кофе и смотреть новости.
Евдокимова это мне рассказывала, когда мы лежали под ее толстым пледом и отдыхали после утреннего секса. Отопления все не давали, и я пошутил: «Что же ты своего тезку губернатора не попросишь поскорее тепло дать?»
Евдокимова захихикала. Мне было одновременно и приятно и брезгливо. Приятно оттого, что я чувствовал полную над ней власть. Она угодливо смеялась над моими шутками (а я вообще-то про себя знаю, что шутить не умею), поддакивала часто, даже и невпопад.
Я работаю как раз в игровом заведении, которое носит громкое название «Центр развлечений». Однажды мы вышли из него на улицу вместе с Евдокимовой, я как раз передал смену, а она проиграла все деньги, и, видимо, на правах постоянной клиентки,  решилась попросить меня одолжить ей десять рублей на билет на автобус.
– Домой добираться пешком – это очень долго. И холодно, – сказала она. – Я вам отдам завтра.
А мне как раз выдали зарплату в тот день, да еще премиальные.
– Вы где живете?
– На «Кирова».
– И я в том районе. Ладно, я вас подвезу. Только не на автобусе, а на такси.
И мы поехали, сели вместе на заднее сиденье, я на переднем «месте смертника» не люблю находиться. Хоть и не очень-то велик шанс, что машина залетит в аварию, но зачем рисковать? Итак, мы сели рядом, а у меня давно не было женщины, и я стиснул ее руку, это случилось как-то спонтанно, а потом, когда водитель остановился у ее подъезда, мы вышли вместе, забежали в ее квартирку и в молчаливом исступлении набросились друг на друга. Я никогда раньше не думал, что женщина, которая на десять лет меня старше, бывает такой прыткой, и с ней может быть настолько хорошо. Поэтому я остался у нее до утра, чего не люблю делать, вообще-то, я не люблю ни к кому привязываться, поживешь с девушкой три дня, и она уже строит на тебя планы.
Но Евдокимова никогда не делала попытки меня оставить, и, наверно, потому-то я к ней зачастил, тем более, что мне хотелось поесть нормально, а она готовила хорошо. Мои визиты к ней стали чем-то вроде навязчивой идеи, совсем как походы в казино для той же Евдокимовой.
Я снимаю комнату в деревянном доме, сам я из области, домой ездить не люблю, нечего там делать, предки ругаются и уже десятый год разводятся. Хозяин квартиры и одновременно мой сосед, старый пердун, поставил себе цель споить меня: как домой зайдешь, так сразу же на пороге маячит с бутылкой, но я же не алкоголик, я ему сто раз говорил: – оставь меня в покое, – но он дурак, пить с ним неинтересно, я все разговоры его наизусть выучил. Особенно политическая тема меня достает, ну вы и сами знаете, какую чушь они любят нести, эти «отцы и деды», как замкнуло его на Горбачеве, так до сих пор не успокоится. «Вы плохие книги читаете. И передачи по телевизору плохие смотрите. Телевизор хороший, передачи плохие. И еду вы нехорошую едите.  Вообще вы живете плохо».
А я, между прочим, как раз читаю, очень люблю, например, Чейза, но об этом позже. Ответить ему резко я не решался, меня вполне устраивала низкая цена за съем хаты.
Так вот потому-то вы меня поймете, почему я однажды неделю не появлялся в своем доме, если это можно домом назвать, мне неплохо жилось у Евдокимовой, в казино я ей ходить запретил, и деньги у нее теперь водились (она, оказывается, работала бухгалтером). У меня, теперь, значит, были хорошие завтраки и ужины, она отлично заваривала кофе, мне был обеспечен бесплатный секс два раза в день, и мне не приходилось тратиться на платных девушек, я предпочитал их больше, потому что с обычными девчонками приходилось долго возиться, ну, там, нести всякую дребедень, меня это вначале прикалывало, а потом уже мне хотелось только одного: побыстрее раз-деть подружку, короче, терять время я не любил. Время – деньги. С другой стороны, на путан мне всегда было своих денег жалко, я ведь хотел накопить на квартиру, а накопить никак не удавалось.
В конце концов я все-таки  решил зайти домой. Наша квартира на первом этаже, и я, подходя к дому, увидел в окне своей комнаты какого-то мужика. Занавесок я так и не удосужился купить, поэтому сразу понял, что это именно незнакомец, а не сосед забрался ко мне. Если бы сосед, еще можно было бы объяснить, что он, например, мучимый похмельем, забрался в мою комнату с надеждой раздобыть початую бутылку пива.
Я стоял около окна и внимательно наблюдал за происходящим. Мужик был гориллообразного вида, он ходил в грязной майке-тельняшке, грудь нараспашку, самая волосатая из всех, какие мне приходилось видеть. Мужик пил из моей кружки, и то, что он пил, вряд ли называлось чаем. Он медленно смаковал свой  напиток, покачивал головой, расхаживая с кружкой по всей комнате. На вид ему было лет сорок.
Я долго раздумывал, стоит ли мне вызывать милицию. Вор не стал бы расхаживать в ограбленной квартире. Скорее всего, это окажется приятель или кум какой-нибудь, или сват моего хозяина. Конечно, кум ты или сват, неважно, ты все равно не должен вламываться в чужие комнаты и пить какую-то дрянь из чужих кружек. Меня достала, наконец, погода, поздняя осень, сами знаете, ветрено и слякотно, потому-то я зашел в дом, стараясь повернуть ключ как можно бесшумней. Но мужик все-таки услышал, как открылась дверь, вышел из моей комнаты, уставился на меня и говорит:
– Тебе чего здесь надо, шибздик?
Голос у него был далеко не певческий, и я уже пожалел, что решился зайти. Стараясь не делать резких движений и говорить медленно, я ответил, потупившись в пол:
– Я снимаю здесь комнату. У Николая Ильича.
– Это чего? Ты говоришь, это, типа, твоя комната?
– Я снимаю ее, – повторил я. – И мы можем выпить за это. Только в сортир зайду.
По опыту знаю, что почти любого агрессивного человека можно умиротворить предложением выпить. Мужик на меня тупо уставился, а я прошел в туалет,  хотя мне не хотелось, и стал обдумывать, как быть дальше. Может, у этого «дяди» не все дома? Туалет у нас совмещен с  ванной, и тут я заметил кое-какие детали, которые меня совсем разозлили. Это были детали женского белья, они висели на трубе и сохли. Значит, мужик-то был не один, а с бабой? В моей комнате, на моей кровати… Куда запропастился мой сосед? Он целыми днями дома сидел, разве только за пенсией на почту выходил, а когда нужен, нет его.
Смыв воду, я вышел из санузла с видом человека, который только что облегчился и потому настроен великодушно. Мужик меня встретил у порога с бутылкой виски. Это меня удивило –  не потому, что я никогда не пробовал виски, а потому, что виски стоит дорого. Мужик же не был похож ни на нового русского, ни на читателя Чейза, у которого все герои в свободное время ничем кроме виски не интересуются. Я люблю читать Чейза, не помню, я вам говорил, или нет.
– Давай, – предложил мне мужик стакан. А сам, гад такой, мою кружку держит в руках. И в комнату зайти не предлагает.
Я выпил залпом, ну и гадость. Но виски все же придало мне смелости, потому-то я и сказал:
– Слушай, пропусти в мою комнату, ты чего?
– В другой раз, – сказал мужик, посмеиваясь.
– Там у тебя кто, баба, что ли?
– А тебе какое дело?
– Да так. А Николай Ильич где?
– А Николай Ильич все… уехал. Тебя хотел найти, но ты же телефон не оставил, так что все, паря, теперь я тут буду жить. Чемодан щас вынесу.
– Слушай, – сказал я ему, пытаясь выиграть время, – вынеси хоть закусить чего.
Он пошел в комнату, там поговорил с девушкой своей, голос у той был очень такой приятный, люблю такой тембр. Потом выходит с палкой колбасы, буханкой черного и ножом кухонным.
– Давай, ладно, допивай, заедай и не задерживай, – говорит.
Я, однако, не тороплюсь, нарезаю колбаску, стараясь делать ломтики потоньше, режу хлеб, делаю бутерброды так основательно, как будто в лес собираемся всей честной компанией.
В это время из комнаты вышла девушка, очень конкретная, то есть я хочу сказать, что я не влюбчив, но тут у меня дух перехватило, фигура, лицо, все при ней. Да, думаю, на Евдокимову ты теперь и смотреть не захочешь. Эта девушка меня окончательно настроила против грязного типа, который мало того, что пьет из моей кружки и выгоняет меня из дому, так еще и владеет такой красавицей. Поэтому я сказал очень твердо:
– Я, короче, уезжать не собираюсь. Я за три месяца вперед заплатил.
– Да ты никак «быка врубил»? – удивился «Горилла», теперь я про себя его так называл. Дальнейший разговор передавать не имеет особого смысла. Мы стали драться, и мне под руку подвернулся нож, а потом наступила тишина. Меня стало мутить от крови, я пошел в туалет, меня вырвало, затем я долго отмывался в ванной, и даже не сразу вспомнил про девушку, про то, что она все видела. Странно, мне было все безразлично, даже то, что она, наверняка, вызвала милицию. Очень скоро мне прикажут встать лицом к стене и развести ноги, на руки наденут наручники, станут бить, потом повезут в КПЗ; меня это не волновало, я жалел только о том, что не успел спросить имя девушки, – меня это неизвестно почему сильно огорчало, про труп «Гориллы» я вообще не думал, не думал и о том, что будет дальше, просто лежал в ванной. У меня вдруг стало болеть все тело; когда я дрался, то в ярости  боли не чувствовал, а сейчас все у меня саднило.
Тут девка в ванную заходит, хотя я голый, на меня, впрочем, не смотрит особо, собирает свои шмотки. Потом говорит:
– Лежишь? Ну, лежи, лежи.
– Тебя как зовут?
Но она не ответила. Я подумал: сейчас она точно вызовет ментовку. И еще: то, что она спокойная, это значит, что она, возможно, фригидная.
Мне хотелось лежать в ванне до самой смерти, но вода стала остывать. Я нехотя вылез, оделся, вышел в коридор. Труп лежал в луже крови. «Хоть бы кровь подтерла перед тем, как уходить», – подумал я. И тут зазвенел звонок. Я сначала не хотел открывать, но потом убедил себя, что прятаться глупо. Просто пошел и открыл дверь. За дверью стояла Евдокимова.
«Соскучилась…»,  – сказала она как будто извинялась.
Я сказал ей, что убил человека. Евдокимова впала сначала в ступор, а потом стала делать все так решительно, что я даже удивился. Она обыскала  убитого  и вытащила из его кармана ключи от «Форда».
– Машину видел? – спросила она резко.
– Нет.
– Во дворе стоит. Джип, тонированные стекла. Сумки, ковры есть?
– Чемодан.
– Так. Ясно. Ладно, фонари не горят на наше счастье. Поздно уже, люди не ходят. Нельзя время терять. Потащили.
И тут я себе представил, как это все будет происходить. Как мы будем волочить труп, подложив под него матрас, накинув на него одеяла и простыни, засовывать его в багажник, потом  мы поедем на «Гору дураков», остановимся  в глухом месте, потом потащим труп в лес, ну и вся эта «чейзовщина», если читали…
Я и говорю Евдокимовой:
– Все бесполезно. Свидетельница была. Девка одна.
– Что за девка еще? – это просто с ее стороны смешно было   ревновать в такой момент.
Ну, я рассказал и про девку все как было.
– Может, она и не донесет, зачем ей впутываться? – сказала Евдокимова.
Но я ответил, что если даже и не донесет, все равно никуда не поеду. Повторяю же, на меня апатия навалилась, тоска.
Тогда Евдокимова несколько раз обошла вокруг трупа и вдруг схватила нож и с силой несколько раз ткнула его куда попало. Я глаза выкатил, а она и говорит:
– Ну, все, звони ментам. Скажешь, что это я сделала.
Я смотрю на нее и молчу, мне вдруг пить захотелось, и я опять пошел в ванную и там из-под крана водички попил. Только перед этим головой покачал, вроде бы отрицательно, но можно было понять это покачивание как «ну и ну, вот это ты придумала».
А когда я вернулся, она – смотрю, стоит у телефона, слышу – адрес говорит, потом повернулась ко мне:
– Ну, все, только ты  молчи и все подтверждай.
У меня как будто груз свалился с плеч, и из-за этого я начал на нее орать:
– Что это ты придумала, – ну, конечно, я не такими словами кричал, а сами знаете какими. А она смотрит на меня, и я осекся.
Потом приехали менты. Ну, тыры-пыры, все она рассказала, как пришла ко мне в гости, а тут у меня увидела девку, и стала ревновать и оскорблять ее, а за девку заступился мужик, а я за Евдокимову, и мы стали драться, и когда Евдокимова увидела, что мужик меня сейчас убьет, она схватила ножик и несколько раз в него ударила. А я молчал и только головой кивал, а сам думал, что если девку найдут, то ничего не сойдется.
Тольку ту девку так и не нашли. Не знаю, кто она была, зато мужика опознали, это оказался бандюган, и я думаю, что зря Евдокимова все это на себя наговорила, зря вызвала милицию и вообще все зря. А, может, не зря, а это мне нужно было ее послушать и поехать на «Форде» закапывать труп. Меня допрашивали долго и нудно, но я говорил, что вообще все плохо помню, и это была правда. Евдокимову осудили на восемь лет. А я вот живу как раньше.
Только не совсем как раньше. Во-первых, Евдокимовой не хватает. Во-вторых, я часто теперь думаю.  Что  живу себе, и никто на меня не показывает пальцем: «Убийца». А обернись по-другому, вся жизнь была бы этим клеймом испоганена. И мне все чаще приходит в голову, что все люди живут с какой-то постыдной тайной за плечами. Те, кому повезло меньше, разоблачены, выведены на свет и, жмурясь и отворачиваясь, мямлят, что бес попутал, виноваты, но их не очень-то слушают, а упрятывают с глаз долой. Толпа злорадствует и кидает в них камни из инстинкта самосохранения. Каждый боится, что кто-то узнает их жалкую мерзкую тайну, увидит скелет, который болтается за плечами. Любого взрослого человека можно посадить в тюрьму просто так, и ему это пойдет на пользу, и каждый в глубине души будет знать, за что. Потому-то, когда я встречаюсь с вами, то смотрю на вас особенным взглядом, разве что не подмигиваю. И, по-моему, вы тоже готовы мне подмигнуть.