Ведьма

                Любава, я знаю,
                что в прошлой жизни
                Ты на костре была сожжённой…
                Я вижу в гриве кос твоих,
                остались искры тех времён
                И будоражат сон
                поленья,
                кора, прижатая ногами
                И пламя,
                что лизало языками
                Израненные в кровь ступни.
                Стан обнимал клубами дым,
                А над головою вился херувим,
                Истошно голося: «Она Святая!»
                Но ты, уж улетала, тихо тая,
                И только взгляд горел,
                горел, горел…
                Твой ангел боль твою убрать не мог.
                Толпе слепой не ведом света слог!
                А Бог взирал на заблуждение толпы
                И омывал тебя росой своей слезы…
                Ольга Ростиславна


Испания, середина июля 1472 год. Я с точностью помню всё до мелочей.  В этот день на главной площади Севильи всюду толпились люди. Они жаждали зрелищ, которые им были обещаны! О, это будет целое театрализованное представление, поверьте!
А пока только о декорациях. Каменные здания, словно трусливые шакалы, окружали центральную площадь города со всех четырёх сторон. Они  имели  грязный  серый цвет. Всюду чувствовался тошнотворный  запах  смерти. Дышать было нечем.  Небо затянуто  тяжёлым свинцовым полотнищем.  Даже солнце скрылось, чтобы не видеть происходящего.   
Чудилось, что всё это происходит не со мной.  Потеряно ощущение реальности. Покидали  последние  силы.  Ноги становились тяжёлыми и непослушными. Мне страшно, безумно страшно! Как быть смелой и сильной? Господи! Все эти люди пришли сюда, чтобы насладиться моей смертью.  Познания и сила, которыми  ты наделил меня, слишком  непонятны и страшны для них.  Они  как вампиры, жаждущие свежей человеческой крови, слетелись сюда на пиршество!
По главной улице к площади шествовала целая процессия.  Она двигалась размеренно медленно, в строгом порядке.  Идущую процессию возглавляли угольщики. Ведь это они поставляют дрова для костров.  (Разве не всё  равно,  какие дрова запылают под моими босыми ногами?)  За угольщиками шли монахи – доминиканцы в чёрных одеяниях.  Затем -  инквизиторы в жёлтых балахонах с  крестами на груди.   На  их головах  возвышались красные пикообразные колпаки  с прорезями для глаз. Они несли знамёна,  отливающие  золотом в редких, пробивающихся сквозь тучи, лучах июльского солнца. В конце этой процессии вели меня, одетую в жёлтый балахон с изображением сатаны и языков пламени.
-  Господи, неужели ты доверил им мою судьбу? –  вырвалось  из  груди. -   Подобные люди  прикрывают свои  грязные  деяния  именем твоим!
Приблизившись вплотную  к  клетке, я  тут же   почувствовала резкий  удар  в спину.
- Встань на колени, ведьма! – прорычал мне в спину  сопровождающий. – Осуждённые на коленях должны слушать свой  приговор.
Эта была  пустая трата времени, формальность. Приговор был предрешён.
- Виновная осуждается  на казнь без пролития крови.
О, да!  Без пролития крови! Милостиво, что тут скажешь. Как благородно. Великий инквизитор ни на минуту не забывал о борьбе с  врагами церкви. Он собственноручно жёг костры, где горели и люди, и книги: коран, талмуд, целые библиотеки по медицине, математике и истории.  И всё это ради Бога? Или  из страха перед людьми? Из страха, что кто – нибудь узнает о его еврейских корнях происхождения? Или из брезгливости и отвращения к своим предкам?
Ораторский талант сродни мастерски отточенной гильотине. Именно он не давал покоя, звал  и поднимал за собой тех, кто чувствовал несправедливость. Памфлеты передавались из рук в руки с молниеносной быстротой, словно чума. Как иначе инквизитор мог поступить, чтобы заставить замолчать этот назойливый голос раз и навсегда? Сжечь!
Меня повезли за город. Никто не смог бы утешить мою боль. Я была  одинока и раздавлена. Сердце колотилось в груди  пойманным зайцем, металлическим холодным обручем сдавливало горло. Этот путь к последней моей пристани был равен вечности. Когда и как прибыли к месту казни, помню смутно.
Собравшиеся с жадным любопытством рассматривали помосты, которые были с особенной тщательностью здесь сооружены. Один из них был  предназначен для осуждённых. В центре возвышался столб, а под ним разложен костёр. Другой  помост предназначался для судей. А для зрителей и почётных гостей была построена трибуна. Меня, как тряпичную куклу, выволокли из клетки и притащили к столбу. Верёвки с яростью впились в тело. Какая боль, но она ничто по сравнению с болью истерзанной души! Факелы поднесли к разложенному костру.
- Ведьма! Ведьма! – завыла гневно толпа. – Сжечь её! Ведьма! –  громогласно  прокатилось по площади.
Казалось, что кроме раскрытых чёрных ревущих ртов, больше ничего не  было  вокруг. Я стояла лицом к лицу со своими врагами, только их руки были свободными, а мои связаны. Обрушился ливень из камней. Один из них достиг цели и  рассёк  левую бровь. Горячей струйкой кровь потекла из раны.
- Господи, прости им, ибо не ведают, что творят! –  шептали губы.
В эту минуту мне показалось, что  вижу всё происходящее со стороны. Словно тело и сознание разделились. Простолюдины махали руками, бранились и призывали ускорить казнь. Им не терпелось острых ощущений.
Меня обожгло взглядом. На противоположном помосте я увидела пять мужских фигур. Невольно вздрогнула всем телом. Ты здесь.  Это ты. Я точно это знаю, я чувствую. Пусть твоя голова скрыта под капюшоном одеяния. Но это ты. Твои губы  беспрестанно шепчут молитву. Мне не видеть больше твоих глаз, наполненных нежностью, не чувствовать неукротимую ласку твоих рук. Ты молил, упрашивал,  приказывал отречься от моих убеждений. От чего отрекаться? От веры, от любви? Это равносильно тому, как если бы одновременно померкли все небесные светила, и мир поглотила тьма! Путь  избран, поздно поворачивать назад! Неужели ты думаешь, что таким образом спасёшь меня? Очистишь мою душу огнём? Безумец! Как можно любя отправлять на смерть?
Хворост запылал, затрещал. Ещё немного, и огонь, как живой, побежал от полена к полену. Он жадно облизывал своим  алым языком дровяное тело.  А оно не сопротивлялось, напротив, от страстных поцелуев пламени разгоралось всё ярче и ярче. Завораживающий танец огненной страсти! Я ничего больше не видела, кроме жгучих глаз доминиканца. В них всё: боль, мука, любовь, осуждение, отрешение. Нет сил больше терпеть! Господи, как душно, больше нечем и незачем дышать…