Бабушка о бабушке

Есть люди, которым что-то дано и они знают. Вот моя бабушка Василиса знала. Она лечила ревматизм. К ней со всей деревни приходили, и из других… а на моих глазах она вылечила мальчика. Пришла женщина, принесла мальчика, у него вокруг рта болячки, от грязи или чего-там: руки в рот суют они постоянно. «Помогите, тётя Василиа, - говорит, -  он уже два дня есть не может, не спит, плачет». Ну, бабушка взяла какую-то ступочку, палочку, туда травок, намяла, мазь сделала, вокруг рта помазала. Сама что-то шепчет, какие-то молитовки. Мальчик плакать перестал, успокоился, потом уснул. Она ему рот раскрыла, что-то накапала, а сама всё молитовки читает. Матери говорит: «Вы его не будите, как проснётся – так проснётся». На следующий день вечером… то она приходила днём… нет, мы дома были, значит - утром она приходила, иначе бы мы где-нибудь бегали. Приходит и приносит сито вот такое вот… раньше такие сита были, через них муку просеивали. Приносит целое сито яиц с горкой и шмат здоровенный масла. «Это Вам, тётя Василиса, спасибо Вам огромное». «Как мальчик-то твой?» «Да вот он только что проснулся. Болячки все прошли, даже следа не осталось. Сразу говорит: «Мама, дай покушать». Сейчас сидит, играет». 
Вот, мальчика вылечила, ему годика три было, маленький. В деревне дети все маленькими рождаются, это потом бугаи вырастают. С Семидворки была женщина.
А так бабушка от радикулита лечила. К ней привозили на тележках вот таких вот скрюченных, она помогала. Нас, причём, не прогоняла, мы там бегали, а я ещё и подглядывала, любопытно было.
И меня однажды вылечила. Мы в школе металлолом сдавали, и притащили туда рельсину, вот такую вот длинную, как отсюда до конца кухни. Вчетвером тащили, а я в самом конце была. Видимо на меня вся тяжесть и легла, я себе спину сорвала. Меня два месяца лечили, уколы кололи. В школе на уроках я не сидела, а стояла у стеночки. Могла либо стоять, либо лежать, а сидеть нет – больно. Ну вот, а летом в деревню поехала, так же - каждый год на каникулы в деревню ездила. Бабушка меня попросила полы помыть, а я говорю: «Не могу». «Почему?». «Спина болит. Спину сорвала. Мы в школе металлолом сдавали, рельсину тащили, я в самом конце была. Меня два месяца лечили». «Понятно», - говорит бабушка. А вечером подходит ко мне: «Ну, давай, я тебя лечить буду». Вывела меня в сенцы, говорит: «Вставай на четвереньки и переползай порог, а я буду тебя лечить». Я стала переползать внутрь, а она взяла веник, топор, и над моей спиной, так прислоняя слегка веник, стала топором его рубить, постукивать, при этом молитовки шептала. Потом говорит: «Ещё раз переползай». Потом – ещё.  Утром - опять то же самое повторила. Берёзовый веник, значит, и топор. Потом – ещё раз вечером. И я поправилась. Я ей потом и полы мыла, и вёдра здоровенные таскала, ничего у меня не болело.
А то мне ещё папа рассказывал: у него мерен был. Вернее не у него, а колхозный, они всё сдали уже туда, но всё равно – жалко скотинку-то, он за ним и ухаживал. Как-то сломались в конюшне ворота, а  отец здоровый был, крепкий, раз-два – ворота приладил. Мимо проходила женщина, и говорит: «Вот какой хороший работничек, побольше бы нам таких», - и ушла. Приходит отец домой, и всё – сил нет, и рука у него распухла, покраснела вся, зудит, а на ладони – волдырь образовался. Бабушка стала его расспрашивать, встречал ли кого-нибудь. Он говорит: «Только одна женщина проходила мимо, похвалила даже». «Я знаю кто это, - сразу говорит бабушка, - это такая-то, из Девятилова. Это она тебя сглазила. Тебе надо к ней пойти». Папа стал сопротивляться, молодой же, не поверил, конечно. Но бабушка стала настаивать: «Иди, возьми с собой угощение для неё и приходи в Девятилово когда будет солнце садиться». «Как же я найду её там, я ж её не знаю». «Иди, она сама на дорогу выйдет». В итоге отец пошёл всё-таки, знал, когда солнце будет садиться… а чего там идти-то – три километра для здорового мужика. Рука болит, но ничего – терпит. Приходит в деревню, действительно видит: женщина вышла из калитки, стоит на дороге: «Проходи, сынок». Он к ней обратился узнать, где та женщина живёт, потом смотрит – а это она и есть, та самая. Она ему: «Проходи, проходи», - в дом приглашает. «Прости меня, пожалуйста, - говорит, - Я не со зла это, действительно сердце порадовалось». Она усадила его за стол и давай что-то шептать; и он заснул… мозги затуманились, и – заснул. Проснулся, когда уже темно было, часов одиннадцать. Она говорит: «Хочешь – иди домой, хочешь – заночуй на сеновале». Он заночевал на сеновале. Утром она разбудила его – до рассвета опять-таки, отвела в избу и  опять стала нашептывать, он так же снова заснул. Проснулся, когда уже рассвело. Она поставила лохань с водой и попросила подать руку.  Он смотрит на руку, а она уже не опухшая и не болит, а на ладони – здоровенный  фурункул. Она  перевернула его руку вниз ладонью над лоханью и что-то произнесла такое, молитовку какую-то. Папа услышал только, как в воду что-то плюхнулось, смотрит на ладонь, а там – чисто, даже царапины нет. «Ну всё, - говорит она, - Теперь можешь идти домой. Прости меня за всё это, я не со зла действительно».
Вот так-то. Я бы не поверила, если бы не от собственного отца услышала. И бабушка Василиса, значит, умела. Она сразу сказала: «Иди к ней, кроме неё тебе никто не поможет».
Но ни у кого из нас дальше таких способностей не было, и никому она это не передала.

Записано 18 декабря 2008