От пяти до семи

  Посвящается памяти Бореньки               
                «О, эти дворы, поросшие
                травой, с многочисленными
                каменными пристроечками,
                деревянными верандочками…
                Тут ещё живут потомки
                коренных жителей Молдаванки».
                Р.Александров               
               
        Лукавая улыбка пробежала по моему лицу при воспоминании о событиях детства. Кто может возразить против того, что в пять – семь  лет весь мир прекрасен и принадлежит тебе и твоим друзьям? И лазурное небо, даже когда оно кутается  в серую простыню грозовых облаков!  И солнце,   жаркое и палящее летом или скромное и блёклое зимой! И Дюковский сад!  И дворовая собака, которая весело виляет хвостом и заливается  радостным лаем при виде тебя!  Всё это  неотъемлемая часть детства!
        А  кореша были ещё те! Шустрая и одичавшая ватага носилась   с гиканьем  и  улюлюканьем, осуществляя  свои  бандитски - рецидивистские набеги. Время таяло невероятно быстро, словно сладкое ванильное мороженое за  семь  копеек.  На улице мы проводили безумно много времени, если, конечно,  это была не зима. Когда же наступали холода, то  небольшими группками по два – три человека  ходили друг к другу в гости. Вот только принимали нас не везде одинаково: где – то  отправляли восвояси, а где – то терпели, и, бывало,  даже подкармливали.
         Место для нашей дружбы и игр было самое лучшее на всём белом свете –  Молдаванка. Что это значит, мы на ту пору не осознавали. Но для нас она  была самая лучшая! Здесь жили рабочие, матросы,  в то время мало востребованная интеллигенция, продавцы, воры, бандиты, инвалиды, - словом,  все, кто уцелел после войны. Неважно, что постройки  неказисты.  Невзрачные  трехэтажные  дома с жилыми подвалами.  Во дворе коровы, свиньи, собаки, кошки,  -  запах  уникальный. Но наш двор элитный – без одноэтажных домов рядом. Внутри двора размещался отдельный двухэтажный домик, а вокруг, словно на картине, замерли роскошные акации, возвышающиеся над крышами. Наша семья жила на втором  этаже этого дома,  в самом сердце крепости. Да – да, наш двор -  истинная крепость!  Она оберегала нас от тех опасностей, которые могли подстерегать за её пределами. Убегая от обидчиков, достаточно было забежать во двор – ты в безопасности – прекрасно! Никто из закоренелых врагов  соседних дворов не рискнул бы зайти сюда – здесь их ждал неминучий конец!
         В левом углу двора  у моего деда -  прекрасный  сарайчик.  Какой только живности не водилось в нём. Кроликов  по тем временам роскошно было иметь: мясо - на стол,  шкурки – на базар! В воскресенье дед Валя почти всегда «навеселе», а то и более того. Естественно получал  шумные нагоняи от бабушки Поли.  По вечерам после  работы   мужчины играли в домино, а дворовая элита – в шахматы. Столики  размещали под акациями  недалеко от общественного   крана с водой с потрясающе изогнутой ручкой. Как приятно было её поворачивать – и вода струёй! Если начинался дождь, то игроки  вместе со столиками  перемещались на веранду. В мае  акация просто дурманила!  Вздорно и многоголосо раздавалось чириканье воробьёв – проныр.  А какие голуби - красавцы восседали на серьёзной голубятне на сваях!  Здесь   все  обо всех знали. Никого не интересовал  твой достаток и твоё сословие: будь ты украинец,  русский, грек или еврей. Во двор несли свою боль и печаль, радость и надежды.  А свадьбы, если тепло, гуляли уж непременно во дворе.
        По булыжной  Розумовской катили  биндюжники с «платформами» - счастье нам, мальчишкам, когда на резиновом ходу. Мы находили прекрасное развлечение для себя: цеплялись  сзади, а биндюжник, зная об этом, не оборачиваясь,  хлестал нас по пальцам длинным кнутом. А когда ехала «полуторка», то мы неслись рядом, как ветер, стараясь обогнать её. На улице около ворот нас поджидало ещё не одно развлечение: катание блей с электрического столба, попадание  в «лунки» или игра в «пожара», что было наказуемо – азартная игра. Однако старшие мальчишки иногда позволяли себе эту роскошь.
         Девочек я почти не помню, но одна – Аля бередила наши чувственные души. Была она года на три -  четыре старше нас, а нам на ту пору было уже лет по десять. Ей нравилось, что мальчики  уделяют внимание. У нас загорались глаза и предательски дрожали  руки  от желания прикоснуться к ней.  Так она была хороша!  А мальчишек, едва закрываю глаза, представляю себе такими же шумными, задорными. Проказники и забияки Виталик – Кацап, Сашка – Мандарин, Толик – Англичан, Валерка – Трумэн, Саша – Агой, Мишка – Китаец, Славик – Кабан, Витька - Писун, - словно это было вчера. Многие клички я забыл, но ребят помню!
         Времена для взрослых тяжкие, послевоенные без достатка, как я теперь понимаю.  Но это нисколько не ущемляло моего мальчишеского достоинства и не умаляло  дерзновенной жажды к жизни в разных её проявлениях. Каждую секунду,  какая – то неведомая сила толкала меня на   невероятные поступки. Я рос! 
        Любознательный мальчуган лет пяти со светло – голубыми выразительными глазами -  хамелеонами  (от голубого до тёмно – серого, в зависимости от глубины  проделки),  ямочками на щеках и двумя передними зубами, выставленными на показ! Вы думаете, что я так себя хорошо помню?  Дудки!  Это моя мама сберегла фотографию – хороша! А с ней и воспоминания об одном из событий того далёкого времени. С  непередаваемым чувством  радости и восхищения   со второго этажа сбрасывал прекрасный (я тогда этого оценить не мог) фарфоровый сервиз моей бабушки. Вся процедура невероятна  была тем, что от разбитой чашки или блюдца  доносился до моего слуха великолепный музыкальный звон. Это же был ещё тот фарфор!  И настал бы всему сервизу мучительный  и звучный,   как симфония,   конец, если бы не наша соседка, которая зычным степенным голосом воззвала:
        - Поля, ваш Бора вибрасывает  через окно сервиз!
        Удалось спасти жалкие остатки и всё благодаря тому, что   бабушка была во дворе, а я не очень – то  торопился. Наказывать меня не стали. В семье трепетно относились к детям. Я теперь с большим удовольствием приобрёл бы  похожий китайский сервиз, но  где там!
        А как забыть этот благоговейный момент?  Вот ты -  смышленый крутолобый мальчишка несёшься  из квартиры с огромным ломтём хлеба, щедро намазанным смальцем и посыпанный сверху солью?! Можно с повидлом, с сахаром…  Это  какое богатство!  По лестнице на первый этаж к выходу  -  стрелой, чтобы не вдохнуть  «ароматы» подъезда от жильцов, примусов, керогазов, кошек и собак.  Угощение  не мешало прикрыть, как и чувствительный нос! В этот самый момент, когда ты преодолеваешь  с грохотом  металлические ступеньки, радостно клокочет в маленькой мальчишеской груди  переполненное восторгом сердце. Оно  живёт  ожиданием  восхитительной минуты -  ты появишься в  подъезде двора  с  обалденным,  ценным  куском  и с гордо поднятой головой. Наконец  ты в кругу пацанов – подельников.  На тебя смотрят  с восхищением все грабители окрестных садов и огородов. Сегодня и сейчас  ты – чудотворец и волшебник! Это  долгожданная минута восторга, когда кружится  голова,  а  в горле толчки сердца.  Ничто не сравнится с этим моментом. Мы росли,  и наши здоровые организмы требовали к себе особого  внимания – еды, еды, еды.  Как только в поле зрения возникал  съестной трофей  всегда, как боевой клич,  звучало: «По долям!»   Каждому  полагалось откусить  «кусман»,  но так, чтобы осталось ещё другим. Сначала  хозяин «несметного сокровища», потом ближайшие, потом остальные по привязанностям, и снова  последний «кусман» переходил  к хозяину. Кто не удержался, откусил больше, чем полагалось,  того бить! Завтра на моём месте будет кто – то другой, но всё повторится опять. Священный  обряд! Я и сегодня готов крикнуть: «По долям!» и обожраться, как тогда, но я уже не расту, не знаю,  к счастью или к сожалению.