По долям

   Памяти Бореньки    
        Грустная улыбка пробежала по моему лицу, как тень, при воспоминании о далёком времени. Кто может возразить против того, что в пять – семь  лет весь мир прекрасен и принадлежит тебе и твоим друзьям? И лазурное небо, даже когда оно кутается  в серую простыню грозовых облаков!  И солнце,   жаркое и палящее летом или скромное и блёклое зимой!  И дворовая собака, которая весело виляет хвостом и заливается  радостным лаем при виде тебя!  Всё это   является  неотъемлемой частью детства!
        А  кореша были ещё те! Одичавшая и шустрая ватага носилась   с гиканьем  и  улюлюканьем, осуществляя  свои  великолепные детские набеги. Время таяло невероятно быстро, словно сладкое ванильное мороженое на солнце.  На улице мы проводили безумно много времени, если это было лето или весна. Когда же наступали холода, то  ходили друг к другу в гости.
         Место для нашей дружбы и игр было самое лучшее на всём белом свете –  Молдаванка. Становится понятно, что речь идёт о наименовании не самого благополучного одесского района. Но для нас оно  самое лучшее! Неважно, что постройки были неказистыми.  В  одноэтажных строениях жили биндюжники.  Они занимались  продажей лошадей.  Во дворе стояли биндюги,  естественно запах витал своеобразный. Но мы находили прекрасное развлечение для себя: цеплялись  сзади к биндюгу, а возничий, зная об этом, делал взмах кнутом назад и стегал мальчишек. Попал по кому – то или нет -  это было неважно, а мы,  сорванцы,  вовремя спрыгивали. Хорошего понемногу!
         Потом шли двухэтажные постройки. Невзрачные  трехэтажные  дома грязно – жёлтого цвета располагались по левую и правую части  двора. Они, словно оберегали нас от тех опасностей, которые могли подстерегать за их пределами. Наша семья жила на втором  этаже трёхэтажного дома. В нём было шесть окон: три из них выходили на улицу, а три другие – во двор. В левом углу двора  находился  наш сарайчик, там хранился всякий нужный хлам.  Часто по вечерам после  работы   мужчины играли в домино. Столик размещали под акациями  возле  крана с  водопроводной водой.  Если начинался дождь, то игроки  вместе со столиком перемещались на веранду. По весне  ароматно пахло акацией.  Вздорно и многоголосо раздавалось чириканье воробьёв – проныр и нежное  воркование хрупких горлиц.  Здесь   все друг друга знали. И именно тут  зарождались серьёзные  и весёлые, ответственные и бесшабашные  личности. Девочек я почему – то не помню, кроме одной. Не скажу, как её звали, но была она года на четыре старше нас. Ей нравилось, когда мальчики ухаживали за ней. У нас загорались глаза и предательски дрожали  руки  от желания прикоснуться к ней.  Так она была хороша!  А мальчишек, едва закрываю глаза, представляю себе такими же шумными и задорными, словно это было вчера.
         Послевоенные времена были тяжёлые,  достатка не было.  Но это нисколько не ущемляло моего мальчишеского достоинства и не умаляло  дерзновенной жажды к жизни в разных её проявлениях. Каждую секунду,  какая – то неведомая сила толкала меня на   невероятные поступки. Я рос любознательным мальчуганом.
        Помню, было мне тогда лет пять,  не больше. Премиленький такой мальчик со светло – голубыми выразительными глазами, ямочками на щеках и двумя передними зубами, выставленными на показ! Вы думаете, что я так себя хорошо помню?  Дудки! Хороша фотография, которую сберегла моя мама. С  непередаваемым чувством  радости и восхищения  я со второго этажа сбрасывал прекрасный (я тогда этого оценить не мог) фарфоровый сервиз моей бабушки. Вся процедура хороша была тем, что от разбитой чашки или блюдца  доносился до моего слуха великолепный музыкальный звон. Это же был ещё тот фарфор!  И настал бы всему сервизу мучительный  и звучный  как симфония  конец, если бы не наша соседка, которая зычным степенным голосом воззвала к  моей бабушке:
        - Поля, ваш Боррэнька вибрасывает  через балкон сервиз!
Бабушке удалось спасти часть фарфоровых кувшинчиков и пару блюдец. Я теперь с большим удовольствием приобрёл бы такой сервиз, но  сумма, которую нужно выложить,  прямо скажем, внушительная! Самое главное, что я должен сказать -  наказывать меня не стали. В семье трепетно относились к детям.
        А как забыть этот благоговейный момент?  Вот ты -  смышленый крутолобый мальчишка несёшься  из квартиры с огромным ломтём хлеба, щедро намазанным смальцем и посыпанный сверху солью?!  Это  какое богатство!  По лестнице дома нужно было нестись стрелой, чтобы не вдохнуть  «ароматы подъезда». И угощение тоже не мешало прикрыть! В этот самый момент, когда ты преодолеваешь  с грохотом  металлические ступеньки, радостно клокочет в маленькой мальчишеской груди  переполненное восторгом сердце. Оно  живёт  ожиданием той восхитительной минуты, когда ты появишься с  ценным аппетитным куском.  Как вождь апачей,  в проёме подъездной двери ты предстанешь перед ребятами  с гордо поднятой головой. На тебя будут с восхищением смотреть твои друзья. Сегодня ты – волшебник и чудотворец! Эта та долгожданная минута восторга, когда кружится  голова,  и где – то в горле чувствуются толчки бьющегося сердца.  Ничто не сравнится с этим моментом. Мы росли,  и наши здоровые организмы требовали к себе особого  внимания - еды.  И  именно поэтому, как только в поле зрения возникал  съестной трофей  всегда, как боевой клич звучало: «По долям!»   Это означало, что каждому  полагалось откусить такой кусочек, чтобы хватило всем остальным. Завтра на моём месте будет кто – то другой, но всё повторится опять. Священный  обряд! Я храню его в своём сердце, как яркую нетленную частицу своего детства.