Книга, которую не стоит открывать даже посередине

КНИГА, КОТОРУЮ НЕ СТОИТ ОТКРЫВАТЬ ДАЖЕ ПОСЕРЕДИНЕ

Как-то раз в мои руки попал сборник научных трудов филологического факультета одесского госуниверситета имени И.И.Мечникова «Проблемы современного литературоведения. Выпуск 11» (Одесса, «Маяк», 2002), где встретилось научное исследование доцента Валентины Саенко, написанное в соавторстве с её коллегой по кафедре новейшей литературы и журналистики Инной Пономаренко под названием «Книга, которая всегда раскрыта посередине» (с.283 – 291).
   Словосочетание это о книге неожиданностей, всегда раскрытой посередине, принадлежат выпускнице Краковского университета польской поэтессе Виславе Шимборской. Этими словами завершается её верлибр «Любовь с первого взгляда», переведенный на украинский язык одесским переводчиком Анатолием Глущаком и помещённый в книге переводов «AVE EVA» (Одесса, «Астропринт», 2000). Этой же цитате из Виславы Шимборской посвятил и своё послесловие к своим же переводам А. Глущак, назидательно подчёркивая, что необходимо обратить внимание именно на эти слова В. Шимборской: книга «всегда раскрыта посередине». В очередной раз переписав это изречение, учёные-филологи В. Саенко и И. Пономаренко не только вставили его в середину своей рецензии, но и вынесли в заголовок. Но удивляет не этот многократный повтор, а то, что авторы этой научно-исследовательской статьи, посвящённой переводам, ухитрились обойтись без анализа хотя бы одного из шестидесяти размещённых в книге стихотворных текстов. И при этом сумели даже оправдаться, заявив, почему отказались от какого бы то ни было текстологического разбора: «Сравнительное сопоставление оригинала и перевода требует детальнейшего филологического анализа, и, надеемся, найдёт внимательного и добросовестного исследователя, тем более, что данная сфера гуманитарного знания является очень актуальной, а перспективность такого анализа в контексте данного сборника очевидна…»  После публикации этих мыслей прошло уже несколько лет, но ни единой заметки, касающейся качества переведенных стихов с одного языка на другой, так нигде и не появилось.
   Что ж, попробуем сделать робкую попытку того, на что нацеливали и надеялись одесские филологи-профессионалы.
   Не будем раскрывать книгу «AVE EVA» строго посередине, а откроем, как говорится, наудачу. Страница 26. Известный русский поэт Николай Заболоцкий: „Це узір жар-птиці на крилі” («Это узор жар-птицы на крыле»). Любопытно, а как эта переведенная Глущаком фраза звучит в оригинале, то есть в поэтическом цикле самого Николая Заболоцкого? Но оказывается, что в его русских стихах вообще нет ни узора, ни крыла, ни  жар-птицы. Вот как выглядит в этом месте подлинник: «Организм, сплетённый из лучей». В свою очередь, ничего этого невозможно найти в переведенном Глущаком на украинский язык стихотворении. Читаем дальше: «Прямо в серці ВІТРЯМИ зійшлись...» Стоп! Что значит «вітрями»? Что же это слово обозначает? А ничего. Просто ахинея, абракадабра, заумь, потому что это опечатка, кстати, тиражом в  тысячу экземпляров. И ни профессиональные литературоведы и критики, ни рядовые читатели ошибки этой не замечают, вероятно, потому, что никто книжек Глущака не читает. В том числе и корректор, и редактор, которых попросту нет, так как их функции взял на себя сам переводчик, являющийся одновременно иногда и автором, так как нередко переводит и сам себя. Очень показательна в этом отношении его строка «Да, бывает неотвязней бреда…», которая вполне могла бы стать заголовком исследования его переводческой деятельности.
   Давайте посмотрим, а есть ли у Н. Заболоцкого такая предложенная А. Глущаком строка: «Й чорна галич непорушних грат»? Как это звучит в русском оригинале? Галки или вороны неподвижных решёток? Мог ли что-то подобное сочинить поэт Николай Заболоцкий? Нет, в оригинале всё довольно ясно и просто:
«Снилась мне высокая темница
И решётка чёрная, как ночь».
А нельзя ли взглянуть, подумал я, как завершается перевод  этого стихотворения? Оказалось, что и вправду сделать это невозможно, так как автор перевода решил никак не переводить последнее четверостишье, то есть вообще проигнорировать его, опустить. Не говорит ли этот факт лишь о беспомощности и об отсутствии поэтического мастерства?

И простёрся шип клинообразный
В грудь мою, и уж в последний раз
Светит мне печальный и прекрасный
Взор её неугасимых глаз.

В вот стихотворение «Голос в телефоне». Заболоцкий сравнивает здесь телефон со струящимся и звенящим родником, который хотел весь излиться в сиянии. У Глущака же в переводе ручей зазвучал
«Мов душі сумна, прощальна в’янь».
Видимо, неологизм этот, никакого отношения к стихам Заболоцкого не имеющий, образован от глагола «вянуть» или «чахнуть». С не меньшим успехом Глущак мог бы употребить и слово «чахнянь». Этот же глущаковский ручей хотел перелиться «через край» как будто бы из-за изжоги:

Ніби від невтишної згаги
Прагнув перелитись через край.

Вспомним у Т.Г.Шевченка „Неначе згага допекла”.
Думается, что ручей, у которого изжога – это открытие в переводческом искусстве. В переводах Глущака из Николая Заболоцкого заметно и то, что переводчику трудно даже находить нужную рифму. Он рифмует «стужу» с «кустом», там где у русского поэта рифма очень точна: «пуст» – «куст».
Остаётся только добавить, что эту книгу, связанную с именем Глущака, сумел проиллюстрировать Пабло Пикассо.