Кошка сама по себе или Кусок счастья

Был долгий сумрачный день, с неба не то лилось, не то падало что-то холодное и мгновенно таяло в общей мокроте. В такие дни утро, будто вовсе не наступает и тянется с незапамятных времен простуженный вечер, с каждым часом замедляя ход. Всё тащилось в сопливо-свинцовой пелене. Тяжесть дня упорно давило на веки.
Это был очередной день ранней весны, которая, как выздоравливающий больной после тяжелой болезни, делала свои нетвердые шаги.
Она – Кошка – была очень похожа на эту самую Весну, которая любя мучила ее каждый год астенией и апатией. Ее мех вымок и был весь заляпан вежливостью автомобилистов. Привычным движением Она задрала голову и цепким, ничего не ожидающим взглядом посмотрела на крыши домов и тут же спрятала непонятного цвета глаза под ресницы, убедившись в очевидном:
- Хм... Нет, скользко, да и ветер там сильнее. Нет, домой! Домой греться, а то совсем расклеюсь.

Она любила этот город с холодным гранитом, мрачно замкнутыми дворами-колодцами, грохочущими железными крышами, с его принципиальными, до высокомерности прямыми проспектами и линиями, уютной тенью садов, город, где она почти круглый год зябла от сырого нервно-порывистого ветра. Так любит безотчетно дитя свою сумасбродную и жестокую мать, любовью ничего не требующей и не знающей сомнение даже под ударами незаслуженных наказаний.
В общем, Она любила свой город каждой клеточкой своего простуженного тела.
На следующем перекрестке Он подошел к ней и спросил, не мог бы он пройтись с ней рядом, а то ему слишком одиноко нынче, да и погода такая тревожная: хоть и светит солнце, но как-то суетливо на душе. Она молча кивнула, позволив уголкам своих губ чуть дрогнуть в едва уловимую приветствующую улыбку. Но он это тут же заметил. Впрочем, он всегда замечал все, что касалось объекта его интереса. Его мягкий сипловатый голос поинтересовался – точно ли он не помешает, а глаза ответили благородной признательностью.
Ах, если бы Он знал, как Она была ему рада, не именно ему, а возможности, которую он привел с собой – не быть в этот вечер ранней весны наедине с собой. Но верно, она сама не имела четкого понимания того. Просто ей подумалось, что вовсе не повредит нечаянное знакомство и беседа ни о чем… Видимо, и далее она себе также мало давало отчета в том, Что и Как ее привело тем вечером к нему в дом и оставило ее там.
Как ни странно, Он любил ее. Любил по-настоящему, буднично и просто, очевидно до невероятности, также естественно, как и дышал, ходил, сидел.
Через минимум времени, какой может быть при безусловном принятии, родился Сын – крепкий, доношенный, здоровенький малыш, в котором била ключом радость жизни. Он будто весь был создан для ловли солнечных зайчиков и запускания воздушных змеев.

Это случилось, когда Он заболел. У него всегда были слабые легкие. После невозможно долгой ночи он, наконец, заснул. Кошка разогрела большую миску молока, но так и не решилась дать ему пить, не желая тревожить его зыбкий сон. Потом она подошла к сыну: малыш спал крепким детским сном.
- Пусть поспит подольше. Ничего страшного, если опоздает в школу. – Он тоже был встревожен ночным приступом отца.
Захватив миску и мягко ступая, Кошка неслышно ушла на кухню. Медленно, будто в забытьи мыла миску. Затем закрыла кран, села на табуретку и долго слушала, как мерно капает вода из недокрученного крана – думала о Нем и Сыне. И вот в этой капающей тишине с ней произошло то, что сделало ее кем-то другим. В предутренний час Она перестала быть Кошкой Сама По Себе.
Знаете, как это бывает: придешь с мороза, закоченев до костей, засунешь себя в ванну с теплой водой, и первые минуты тело покрывается мурашками, бьется в истерическом ознобе. Это холод, который поселился и уже успел обосноваться глубоко внутри, медленно, нехотя, отчаянно сопротивляясь, все ж уходит, уступая место живому теплу. Тепло приходит словно приливами и отливами: тогда плоть то сладостно млеет под жаркой волной, то судорожно сжимается от хлесткой и коварной пощечины холода, – и стремиться вновь расслабить свои члены, чтобы окончательно и безвозвратно отдать себя теплу.
Она еще долго так сидела на табуретке и чуть вздрагивала всем телом. И тут перед ней встала отрезвляющая ясность: «Ведь никто кроме меня не сможет создать для них то, без чего не бывает счастья. Они – часть меня, и, может быть, больше, чем я сама для себя». С этой мыслью она подняла голову, выпрямилась, встала и пошла на встречу будничному и неповторимому. Так своеобразно и вместе с тем однозначно на нее свалилось ежедневное счастье семейного очага. Странно, ведь с ней это должно было бы случиться раньше, хотя бы еще в тот далекий весенний вечер. Но, видно, у каждого свой срок.
Надо сказать, Она была хорошей хозяйкой, чуткой матерью и женой.

Разумеется, все когда-нибудь заканчивается, и искать в этом виновных – глупое и неблагодарное дело.
Сын вырос, и пришло время отпускать. Он ушел, нежно попрощавшись, не обещая вернуться, а Кошка проводила его коротко, без лишних слез, упреков и мольбы когда-нибудь вернуться. Она давно знала, что прощаться с уходящим надо тепло, искренне и легко, не добавляя в его дорожную кладь груз горечи разлуки и отчаяния безнадежной тоски ожидания.
ОН – ушел тоже, но еще дальше и еще безвозвратней, чем сын. Ведь у него всегда были слабые легкие. В тот день, когда Он оставил ее, она последний раз тщательно прибрала в доме, ключи отдала растерянной соседке и вышла с твердым намерением никогда не возвращаться в Дом.
Думаете, Она это сделала из боли потери и уважения к покойному? Нет, но Он был тому причиной. Как бы это объяснить Вам? Если Вы любите море с его вечным прибоем, то Вы никогда не променяете эту любовь на влюбленность к идеальной глади лесного озера.
ОН и был тем прибоем, что нес и нес к ее мерзлым берегам тепло южных течений.

Было раннее зимнее утро. Из-за нелепой оттепели накануне посреди зимы, нынче было дьявольски скользко. Вечно опаздывающие горожане неловко семенили и комично походили на взбудораженных пингвинов. Ее маленькое, иссохшее от жизненных ветров тельце обнаружил дворник. «И чего им все дома не сидится, что за мода пошла, подыхать на улице?», – дворник еще долго что-то недовольно ворчал в густые усы, пока пытался отодрать ее мех от заиндевелой скамьи. Ему хотелось поскорее закончить эту процедуру и уже отделаться от этого тела – жалкого свидетельства чьей-то судьбы. К тому же эта драная кошка совсем не казалась дворнику сколько-нибудь примечательной и заслуживающей печального внимания.
Но кто бы знал, сколько истинного тепла и любви было в Ней – целое Море! Ей посчастливилось отведать свой кусок счастья, от которого осталось наследие – Сын – которое где-то неистово било ключом жизни и света.