Цветик-семицветик. Красная

Ненормативная лексика.

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                1

       – Света, запиши нас в тетрадку! Мы скоро подъедем! Мы уже встали! – Притушил я сигарету и подмигнул Иринке. Она подмигнула мне в ответ.
       – Хорошо…. – Мягко сказала секретарша Света в трубке. – Сейчас запишу….
       Я ещё раз улыбнулся Иринке, и хотел, было, положить трубку, как с ужасом услышал откуда-то издалека бодрый редакторский голос: – А-а-а… вы уже встали!

       Я так и окаменел – с отвисшей челюстью и трубкой в руке. Иринка с удивлением посмотрела на меня. Она никак не могла постигнуть – чего же там произошло? Отчего у меня так рожа вытянулась? Отставив в сторону чашечку с кофе, она буравила меня глазами…

       - ****ь, он подслушал нас по параллельному телефону! – Очухался я. И долбанул трубкой по аппарату.
       - Кто ****ь? – Спросила Иринка, пролив кофе.
       - Да он… этот…. как его… редактор! – Схватил я новую сигарету. – Как же я сразу-то не догадался?! Это же элементарно: у него со Светкой параллельный телефон! Вот он и подслушал! Ну, сейчас он нам устроит! Записались, блин, в тетрадочку! Щас приедем, он нам таких ****юлей даст!   
       - Хватит материться, - сказала Иринка, вытирая стол. – Одевайся! Мы и так опоздали!

                *         *         *

       Мы едем в автобусе, разглядывая утренние улицы. Июльское утро на удивление прекрасно, как и сама жизнь. Всем, кроме одного: редактор подслушал наш разговор, и меня ждёт экзекуция. Утро стрелецкой казни.
       Я совершил тройное преступление. Во-первых, мы опоздали. Во-вторых, хотели подло записаться в тетрадку, куда записываются отлучающиеся из редакции корреспонденты. Это делается только для служебных нужд: репортаж, очерк, интервью… Мы же пытались сымитировать работу, балдея вне стен родного коллектива, валяясь в кровати.

       Такова традиция: записался – и гуляй сколько хочешь! Только материал для газеты принеси. Эта халява обычно проходит, но вот сейчас, летом, такое не приветствуется. Половина редакции в это время в отпусках, и кто-то непременно должен быть на месте. Народ-то, жалобщики, – они ведь не отдыхают! Прут и прут в редакцию, как носороги на водопой… И вот здесь-то, их кто-то должен встречать. А мы, сволочи, дрыхнем….
       И я, с этой тетрадкой, тоже обнаглел… Вот и доигрался! Мог бы догадаться, своей тупою башкой, что редактор может снять трубку.

       А Иринка смотрит в окно и улыбается. Ей-то – все по барабану! Спокойна, как удав. Отчасти и правильно – ей-то чего волноваться! Она ж здесь, у нас, на практике… А какой с практикантки спрос? Зато я, её практикантский руководитель буду отвечать по полной! В этом и есть главный, третий, фактор моей гнусности: вместо того, чтоб обучать молодую журналистку газетным премудростям, я завёл с нею шашни. Впрочем, и в этом – есть свои премудрости…

                *         *         *
         
       Автобус загудев, поднимается в горку. Запахло выхлопными газами.
       - У меня спина болит…. – Потягиваясь, морщит губы Иринка. – От березок….
       - От каких ещё берёзок? – Недоумеваю я.
       Сейчас автобус несётся мимо залитого солнцем берёзового парка. Ассоциативный ряд… Зрелище красивое, но у меня отчего-то с ужасом начинает екать в груди.
       «Блин, что ж я вытворяю? – настигают смутные воспоминания о вчерашнем. И они не радуют. – Ой, дурак же я…Ох и дурак!» – Думаю с ужасом...
       У меня сегодня утро холодных душей. Точнее – ледяных.

       - Ты что, забыл, что ли? – Ласково, исподлобья, смеется Иринка.
       Ей-то можно смеяться, она через месяц уедет в университет… А мне тут, в этом городке, ещё оставаться. И меня, между прочим, здесь полгорода знает. Пошлют куда-нибудь, на учительскую конференцию, а там учителя будут пристально разглядывать, и шептаться: «Гляди, Свет, гляди! Уж не этот ли хмырь, в тот вечер, когда мы с тобой в кино, на «Фанфан-Тюльпан» ходили, девушку меж березок зажимал? И, мыча от удовольствия, трахал! Это точно, точно он! Вот так ни хрена – корреспонденты у нас?!»
       И как, после этого, мне писать статью о повышении нравственности в школе? «Как?» – спрашиваю я сам себя… И ответа не нахожу.
       А ведь от них, от этих берёзок, до тротуара – ну никак не больше двадцати метров! То есть, я был нагляден как рекламный щит. Получается, я рассадник уличной порнухи в городе! Днем статьи о нравственности пишу, а вечером эту самую нравственность растлеваю… А ведь я – не частное лицо… Я часть лица нашей редакции. Пусть и не самая лучшая, что-то вроде чирия или бородавки…но всё же…. Господи, куда меня несет?

                2

       Автобус останавливается возле редакции. Мы, осматриваясь, перебегаем через дорогу.
       Иринка прямиком идёт в наш кабинет, а я осторожно заглядываю в дверь приемной. Светка широко улыбается. Она всё слышала и всё понимает. На её лице читается глубокая женская мудрость. Женщины, они чуть-чуть мудрее мужчин. Мужики чутье приобретают с возрастом, а у женщин – это от рождения. Сызмальства. Однако, тоже не у всех. Некоторые как рождаются дурами, так и умирают в этом священном статусе.
       Впрочем, и мужиков порой судьба мозгами обносит. Но, в редакциях, слава богу, таких мало…. Мерзавцами тут кишит, а вот дураков мало. Здесь они были б особенно заметны, как апельсины на снегу. Хотя, с другой стороны – и без них скушно!.

       Поразмышляв пару минут, я решаю лишить редактора утренней аудиенции. Иду к себе в кабинет. Не маленький: надо будет – и сам зайдёт! Раз Светка ничего мне не сказала, значит, расправа временно откладывается.
       Редактор у нас, мудак известный, он всю молодость на сенокосах провел. И с девками, судя по его словам, гулял. Про сенокос и девок – он мне сам рассказывал. Причём, во время своих нотаций.
       – Я, – говорит, – с девками, до четырех утра гулял! А в шесть – уже с косою в поле выходил! А ты вечно опаздываешь! Стыдно, Дима! Иди!

       Я иду. Иду и думаю: «Лучше б ты, до сих пор – с косою по девкам ходил! И одуванчики им в косы вплетал! Или, на тракторе, по пашне! Трах-тах-тах, трах-тах-тах! Долбил бы и дальше свою кукурузу! Огненный тракторист, блин…»

       Мне отчего-то вспоминаются фильмы по мотивам русским сказок. Редактор – он царём Салтаном, а я царевичем Гвидоном. «Пушки с пристани палят – кораблю пристать велят!» Сегодня, значит, пушки молчат! И приставать, слава богу, никуда не надо!
       А надо заняться чем-то дельным. Солнце понемногу поднимается, и от нарастающей духоты, начинает побаливать голова. От вчерашнего. И, при резких движениях, болят плечи. Я ж Иринку, в тот момент, на весу держал. Спустил с неё трусики, подол ей задрал и приподнял на руках. А потом прислонил к двум смежным берёзкам, чтоб полегче было… Сплошная экзотика. Впору раздел «Камасутры» на страницах нашей газеты открывать. Интерактивное шоу.

       Собственно, я с этого свою работу здесь начинал. Ну-у, не с секса, конечно, а с рисования рубрик. Меня поначалу в редакцию как художника пригласили. Графика, она в газете вещь нужная, она лицо издания особым, запоминающимся делает. Иногда хорошую газету в руки возьмешь, а листать неинтересно. Не притягивает. Это как с автомобилями: ты хоть какие навороты в неё напихай, а, если сверху тачка не блестит – пиши, пропало! У нас, в этом смысле, газета нормальная, притягивающая… Хотя, может, я тот самый кулик, что своё болото хвалит? Местечковый патриотизм.

       Ну, а глобальных патриотов у нас в редакции тоже хватает. Правда, они, как и везде – не штатные, а залётные… В-основном, в отделе партийной жизни гнездятся. Или у редактора тусуются. У меня тоже свой набор сумасшедших. Но моя гвардия несколько иного рода. Один дирижабли под окном редакции строит, а у другого, мечта – все население новою породою свиней осчастливить. «Ландрасом» эта порода называется. Всё, что в наш отдел попадает – я обязан вычитывать. В том числе и про породу свиней «Ландрас». И вот теперь, они, эти свиньи, мне повсюду снятся… Летают надо мной, как дирижабли с обложки группы «Пинк Флойд»… Особенно с похмелья. От этого свихнуться можно! Или уже?
       Зато, пока я статьи про «Ландрас» вычитывал, основами свиноводства полностью овладел. Если завтра меня на улицу вышвырнут, любой свинокомплекс – с руками оторвёт!

       .                3
 
       Пока же я задумчиво разгуливаю по кабинету, Иринка разбирает почту. Поглядываю на потолок и даю ей мудрые советы. Читательская почта – это святое, чёрт бы её побрал! Меж тем, на меня снова накатывается волна похмелья. Нужно что-то делать. Впрочем, для этого, отлаженный механизм имеется.
       - Иринка, посиди-ка тут одна, минут пять-десять! – Киваю любовнице-практикантке. – Если редактор зайдет – скажи: я в типографию, на ЭГА, за рисунками спустился!
       Так оно будет лучше. Психологический буфер. Редактор зайдёт, а я уже вовсю по типографиям бегаю, весь в работе горю! Ну как такого ругать?
       ЭГА – это электрогравировальный аппарат. Он нарезает мои картинки на цинковые пластины. После этого они приобретают новый псевдоним – «клише». Это такие серенькие рифлёные квадратики, что-то вроде миниатюрной стиральной доски, с множеством едва различимых бороздок. Повсюду уже офсет и высокое травление, а у нас в редакции – всё ещё ЭГА. Каменный век полиграфии. Но, ещё во многих сферах правит палеолит.

       Однако, сейчас меня беспокоят вовсе не проблемы мировой полиграфии. Мне сейчас нужно немножко похмелиться…. Если я этого не сделаю, то точно помру. Сдохну от судорог или депрессии. И тогда кипучие социальные проблемы нашего городка останутся нерешёнными. Я не могу себе этого позволить. Значит нужно сбегать… купить пузырь… сухого… А лучше – парочку. Без этого я не смогу написать про ЖКК, про здравоохранение, про пенсионные проблемы, et cetera… 

       Трусливо озираясь, выхожу в коридор и торопливыми шагами семеню к входной двери, на лестницу. А там, вздрагивая от побаливающих головы, плеч, внутренностей, слетаю вниз. Выскочив на крыльцо, бойким шагом спешу к овощному магазину. Благо он в двух шагах.

       И вот – передо мною продавец овощного Наташка.
       - Натаха, дай-ка мне парочку бутылок «Алиготе»!   
       Натаха подает. Продавцы – мудрые женщины. Им хорошо видна человеческая изнанка. Сообразив, Наташка действует скоординировано и быстро…Знает, что люди с утра просто так не бегают за вином. У людей шланги горят… Наверное, из Наташки получится хорошая супруга.
       Я расплачиваюсь и бегу обратно. Купленная микстура вдохновляет меня, как инсулин диабетика…

       Перед крыльцом торможу, и надежнее прячу бутылки в рукава ветровки. Не хватало ещё редактору с вином попасться. Пить на работе втихаря можно, но вот бегать по редакции с пузырями – это чересчур. Все, конечно, знают, что журналисты алкаши (кроме редактора и бухгалтера), но носиться с вещдоком этого тезиса по органу ГК КПСС – это уж слишком! Вы ж не бегаете по офису с унитазом, если у вас диарея!

                4

       Я прячу бутылки в шкаф, за толстенные папки, набитые письмами читателей. Там, за папками, что-то предательски позвякивает. Надо будет выбросить стеклотару. А то получится как с Калещуком.
       Серега Калещук – он тут до меня корреспондентом работал. Как-то он опоздал на какое-то партийное собрание. Тогда в редакцию куча шишек из горкома понаехала. А Калещук, опоздав, решил на собрание не идти, а заняться чем-нибудь полезным. Ну и надумал, пока все на собрании, стеклотару сдать.

       Выдернул он из шкафа одну бутылку, а оттуда, за нею, целая батарея на пол высыпалась. Грохот был страшенный! А оно, это собрание, как раз борьбе с алкоголизмом посвящалось. И ещё – правильному освещению этой борьбы. Вот Серега, своим колокольным звоном, им всё это дело и осветил. Точнее, всю бесполезность борьбы. Так добротно засветил, что, через минуту, в наш кабинет редактор с собрания примчался.

       Морда у шефа была красная, как у брачующегося бабуина, а глаза, словно у пойманного с поличным карманника…. Трясётся весь, будто б с живым Кощеем Бессмертным встретился. Хотя, и пьянство на Руси, и Кощей – оба бессмертны! Вот и парализовало редактора – соприкосновения с вечным.
       - Он тогда мне ничего не сказал! – Смеясь, рассказывал Серега. – Посмотрел на меня страшно-престрашно - как венеролог на гонококка, покачал головою… – и молча ушёл!

       Мы потом Калещука ещё раз сто вспоминали. Много он забавных историй нашему коллективу подарил. Он любил вспоминать, как его отец в шкафу пьяный прятался. Он тогда зам.редактором толстого журнала трудился. Напился, папа Калещук, прямо на работе, напился до посинения… И к нему, как на грех, какой-то дядька из Московского Горкома заехал. 
       - У себя? – Спрашивает партиец отцовскую секретаршу.
       - У себя! – Одобрительно кивает та, машинально поправляя сиськи и прическу.
       У секретарш такая специфика. Если обычная женщина только причёску при начальстве поправляет, то секретарши, те – поначалу грудь на нужный угол выставляют, а уж потом – берутся за причёску. Не знаю почему, но это так. Может у них грудь, при виде начальства, схватывает?

       В-общем, поправила она грудь, и ответила: «У себя!» Она же не  знала, что шеф уже никакой. А Калещук, тем временем, забрался в шкаф. Дядька прошел к нему в кабинет сквозь тамбур, а там, ба! – никого! Хуюшки вам, а не Юрий Батькович!
       Секретарша аж побледнела… Тогда чинопочитание-то – о-ё-ё-й было! Подскочила эта фиолетовая лахудра со стула, заглянула в кабинет – а там, и в самом деле – никого!!! Та и опешила! ****ь, как сквозь стену шеф просочился! Сплошная мистика ё-моё!

       …А папка Калещук, сидит тем временем, папками заваленный, и не дышит. Пузырь к груди прижал, и – ни жив, ни мертв! Тутанхамон, да и только!
       Так и ушел наш горкомовский ни с чем. И правильно, незачем без звонка заявляться! Незваный гость хуже ксенофоба… Ну, сами знаете….

                *         *         *

       Но мы не будем в шкафу прятаться! У нас на этот счёт оптимальная схема отработана. Поставив Иринку «на шухер», встаю за шторку и наливаю себе вино, в фаянсовую чашечку. Та-а-а-ак! До самого верху. Второй этап – вставляем туда чайную ложечку. Готово! А теперь, помешивая зеленый чай, и прихлебывая, выходим в коридор. Навстречу летит корректорша Неля.
       - Слушай, Дима, зашиваюсь, вычитай вторую полосу! А заодно и свой авторский материал… Она там, у меня на столе лежит…
       Вечно она зашивается. Я ей постоянно помогаю гранки вычитывать. Наша корректор татарка, и у неё регулярные проблемы с авторской стилистикой. Особенно в нашей газетенке, где всякий пишет похлеще Джойса.
       Хотя, насчет маленькой, это как сказать! На город с населением в пятьдесят тыщ у нас тираж – одиннадцать! То есть, почти каждый четвёртый читает! А это, по любым меркам, – очень и очень круто! Вам это любой скажет! Такая удельная плотность никакой газете и не снилась! Ну, разве что «Аргументам», когда они на пике были… Тогда у них тираж за тридцать миллионов зашкаливал… Но, такое, раз в пятьсот лет бывает. Так что мы тоже – не хухры-мухры!

                5
 
       Один раз как-то я забурился к нашей корректорше в гости… И мы с её мужиком бухать начали. Муж у неё кореец, а по паспорту – русский. Не семейка, а вавилонское столпотворение, одним словом.
       Корректорша тогда с нами выпила и давай с мужем ругаться! Ругались они, ругались, а, потом на национальную тематику перешли. Он её сдуру татаркой назвал, а она ему, сгоряча ляпнула:
       - Да вы, русские, всю жизнь под нами, татарами, лежали!
       Муж от изумления глаза выкатил, стакан в сторону отставил, и так задумчиво выдохнул:
       - Ну-у-у… Это ещё посмотреть надо, кто и под кем лежал!

       Я чуть со смеху под стол не свалился! Прикольно, когда муж с женой вот такую бодягу разводят. Тут весьма любопытные вектора получаются. Или мы под татарами лежали, или она под мужем – блин, тут целый философский пласт!

       Сейчас, правда, мне не до философии. Неля меня часто ругает, что я на работе пью, а вот тут проскочила и не заметила. Значит, конспирация на высоте. Отрадно, что мои похмельные лазейки надёжно закамуфлированы. 

       Я иду в корректорскую, прихлёбывая вино. Ложечка, моё алиби, мелодично побрякивает. Беру полосу, и выхожу в коридор. По пути заглядываю в кабинет зам.редактора. Имечко у него – Игнатий Львович. Я его зову Игнатий Лойолыч, в честь Великого Иезуита. Но, для оригинального Лойолы – это комплимент. Наш-то - всяко похлеще будет! Наш, он любого абверовца за пояс заткнёт! Тоже добрый мудила. Но, с похмелья не даст умереть. Этот старый лис всё прекрасно видит, лучше, чем Вильгельм Рентген.
       - Старик, плесни-ка и мне немного! – Заискивающе прищуривается Лойолыч.
       Он меня моментально выкупил, и брякающая ложечка не вводит его в заблуждение. У него мыльные глаза, значит, тоже с похмелья… Зам командует у нас партийной жизнью, фантастические триллеры строчит.

       Лойолыч протягивает мне стакан в мельхиоровом подстаканнике, не забывая вставить туда ложечку. Глаза у него преданные, как у сенбернара, впрочем, я с похмелья, так же, наверное, на инвесторов смотрю… Но замредактору, как всякому судовому псу, верить нельзя. И задницей к нему поворачиваться тоже не стоит! Враз без штанов оставит!
       Но вот похмелить его – дело святое! Он хоть и мудак, но я пил у него дома. У сибиряков такое правило: если ты пил с человеком, да ещё и у него дома – ты просто обязан ему налить!
 
       Начальников, как и родину, не выбирают! И потом, на такой пидорастической работе, как у зама – поневоле в гниду превратишься. Зато с ним завсегда можно побухать. Тем более, наши пути особо не пересекаются. Я не лезу в партийную жизнь, а он не лезет к моим практиканткам. Это противоречит его партийным убеждениям. Так же как мои практикантки не вписываются в партийное строительство. Каждому своё. Он не против, чтоб я занимался ****ством. Ведь чем ты уязвимей, тем в большей безопасности твои коллеги. Таков закон творческого коллектива.

       Так как я себя постоянно дискредитирую, я ему не соперник. Поэтому я себя охотно дискредитирую. Это делает и мою жизнь безопасней. На Руси изгоев не обижают. Правда, изредка, для профилактики, Лойолыч подбрасывает мне какую-нибудь подлянку, но в каком творческом коллективе без этого? Тут все разгуливают с ножичками за спиной.  Такова уж специфика богемной жизни.

                *         *         *

       Я забираю замредакторский стакан и уношу к себе. Наполнив его эликсиром жизни, я возвращаю емкость страждущему партийцу. Он, энергично помешивая (это я первым придумал!) смачно прихлёбывает. На роже Лойолыча написано вселенское блаженство. Значит, в подлунном мире есть вещи, способные конкурировать с партийной жизнью. Не одна она пьянит горячее журналистское сердце.

                6

       Я вновь возвращаюсь к себе в кабинет. Сейчас мне надо рисовать фару.
       Витьку, моему приятелю, какой-то мудак разбил фару у машины. Витёк приволок мне кусок фанеры и попросил нарисовать на нем фару. Саму фару ему пообещали привезти через две недели. Значит, привезут через месяц. А пока у него под капотом зияющая дыра. И вот туда-то мне и нужно нарисовать эрзац-фару, чтоб Витька гаишники не тормозили. Уже завтра-послезавтра он будет ездить с двумя фарами. Интересно, а если одноглазому нарисовать глаз? У нас в институте, один парень, на военке себе глаза нарисовал… Спать ему сильно хотелось, а на военке спать нельзя. На сопромате можно, на проекте – сам бог велел, а вот на военке – нельзя. Заснашают до смерти. Таковы реалии студенческого милитаризма. Я об этом как-нибудь потом расскажу. Мы же о бабах сейчас договорились! Вот и давайте о бабах. Они этого вполне заслуживают.

       Кстати – у нас посетительница! Ещё та ведьма. Она у нас в городе системой детских библиотек заведует. И постоянно нам статьи пишет. Каждый опус размером с Энциклопедический словарь. Потом, такая статья, проходя через редакционные шлюзы, сужается до размеров семейной фотографии. Однако библиотекаршу это не смущает. Через неделю она нам приносит новый томик.
       Если б наша газета была размером с «Нью-Йорк Таймс», тогда, может быть, мы б смогли её статью и тиснули. И печатали в течение шести лет с продолжением. А так – нет… Грустно….

       - Здравствуйте, я вам тут статью принесла! – Патетически начинает гостья.
       - Хорошо, хорошо…. – Голосом врача-педиатра отвечаю я. И стараюсь держаться от неё подальше.
       Все библиотекарши – ярые трезвенницы. Моя ложечка бренчит в чашке без устали, как заблудившаяся корова в лесу. Сухое вино, в этом плане, штука довольно безопасная: от пива или водки за версту разит! Но феминистка может и это учуять.
       От неё так и прет мощным антиалкогольным фоном. Того и гляди – лучевую болезнь схватишь! Если б не спиртное – я б давно на этой работе облысел. Ну, и практиканток – нечем бы учить было. Все б указки – в негодность пришли!

       Заведующая библиотеками назойливо лезет ко мне… А я жмурясь, отжимаюсь к стене. Так борцы-сумоисты выталкивают друг друга за ковёр…. Не, во работа, а? Чтоб как-то переключить внимание библиофилши, выхватываю у неё рукописные листочки… И убегаю в угол кабинета, где лежит здоровенная газетная подшивка. Там, зачем-то начинаю примерять рукопись, как горчичники, к развернутой газете. Это абсолютный идиотизм, но заведующая заворожено следит за мной. Она понимает, что именно в эти минуты решается судьба её материала. Я, промеряв, выношу свой вердикт:
       - Пойдет!

                *         *         *

       И она выпархивает из нашего кабинета восходящей Джоан Роулинг. А, если не выпорхнет – я отведу её в промышленный отдел, к близорукому дедушке Лопарину. И передам ему библиотекаршу с рук на руки. Дедушка не понимает, зачем к нему привели это чудовище, но спорить не будет. Во-первых, у него стаж больше, во-вторых, в случае бунта – я его не опохмелю! Лопарин столько же понимает в детской литературе, сколько я – в гипофизе мадагаскарских лемуров. И он будет тупо смотреть на буйствующую Роулинг…
       А больше ничего и не надо! Я заметил: чем отрешеннее собеседник, тем больше вдохновляются приходящие в редакцию гении. Хорошо бы заказать сюда несколько фанерных журналистов, как это сделали гаишники. И пусть народные публицисты возле них чародействуют. Пусть на них, безмолвных, отрываются. А я буду ходить между столами, помешивая ложечкой свой чай, и присматривать, чтоб воинственные гости не начали душить своих молчаливых собеседников.


                ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

                1

       А сегодня мы пьём. Причина? А мы вчера затарились водкой!
       Водка на Северах продается строго лимитировано. Тут её просто так не купишь! Но мы всё ж умудрились купить! Сев по машинам, мы, всею толпой сгоняли к таёжным мансийским поселкам… Там свои, леспромхозовские ОРСы, и снабжение у них – не в пример нашему. Водку у них тоже просто так не возьмешь, но проще чем в городе. Ларчик открывается просто. Во-первых, здесь бабок поменьше…Во-вторых они все поголовно ставят брагу… Это – экономически выгоднее водки. В-третьих, водка стоит недешево, и если они и заходят в магазин, то за бормотухой. Водка это блажь.
       Мы заехали к знакомому егерю, и он нам записочку для продавцов черкнул. У них тут всё по записочкам, и без записочки на тебя смотрят косо. Как индейцы на белых завоевателей.
       Мы закупились на все деньги… Получилось тридцать шесть бутылок. Или – почти два ящика.

                *         *         *

       А вот теперь мы пропиваем добычу. Шумно, с визгами. Ирка сидит рядом со мной и всё время заставляет закусывать. Заботится о своем наставнике. Где б мы ни были – я её сенсэй, и это дает мне право изредка щупать её задницу. Задница на месте. Это меня успокаивает больше, чем рост читательской почты.
       Между тем, вокруг нас, нарастает типичный кутёжный шум. Кто-то тыщу расписывает, кто-то анекдоты травит… Одним словом гульба как на пугачёвской слободке.
       Народу в комнате набилось под завязку – все хотят причаститься к дефицитному напитку. Витек, хозяин квартиры, незаметно прячет парочку бутылок «на заначку». Он думает – незаметно… Я тоже пару штук загасил. Одну на всякий случай, засунул Иринке в сумочку. Береженого бог бережет! Мало ли что может завтра случиться! Нелегки минуты похмелья!
       А сейчас Иринка начинает нервно вертится, и ныть над душой: «Дим, а Дим, ну пойдём, проводишь меня до автобуса! Сегодня тетка из Ханты-Мансийска прилетает! Мне обязательно надо дома быть!»

       Мне, честно говоря, надоело её нытье… С другой стороны, она мне особо не мешает. Вокруг такой галдёж стоит, что её и не слышно! Отпустишь её, а вдруг, потом, бабу захочется? И где потом искать? Практика ведь не для того студентке дана, чтоб неприкаянной по улицам слоняться! Больше надо с руководителем быть, черпать из родника мудрости!
       Я снова незаметно трогаю Иринку за задницу. Какой ещё Макаренко будет вот так пульс ученицы слушать? С другой стороны, тётка есть тётка! Тоже родная кровь. Мы и так, в её хате, все эти дни нормально повисели… Чего борзеть-то?
       - Ладно, пошли… - Обреченно вздыхаю я.

       С горечью оставляю мужскую компанию, и тащусь с Иринкой к остановке. Вдалеке, из-за угла, выворачивает желтенький «ЛиАЗ». Поблескивая глянцевыми боками он подруливает к остановке. Странно, почему его называют «скотовоз»? Автобус как автобус… Если б не буйная пьянка, в ста метрах отсюда, я б и сам с Иркой проехался! Хотя, зачем мне перед её теткою светиться? Что я ей скажу? «Прошу руки вашей племянницы?» Это первая, обязательная фраза. А вот вторая, как не крути, должна звучать так: «Обязуюсь пройти антиалкогольный курс!» А вот это, мой язык, ей богу – не выговорит! Значит, и незачем к тётке соваться. Охомутают, и будешь из семейного вольера на жизнь облизываться….
       Мужик, он так устроен: как нажрётся, так и прёт на рожон, приключений на свою задницу ищет. Нет, пойду-ка я лучше обратно!

       Я целую Иринку в щёчку, и напутственно выдыхаю:
       – Счастливо, малыш! Не сердись на меня, ладно? Мужикам ведь тоже иногда надо оторваться! Релаксация нужна….
       – У тебя – каждый день релаксация! – По-супружески ворчит Иринка.
       Бабы, они завзятые собственницы. И эта тоже….
       - Много не пей! – кричит она мне уже из дверей автобуса.
       Жёлтый фаэтон, заурчав, медленно уползает. Я спешу обратно, к звону рюмок, к пьяным мужским голосам. И отчаянному щелканью картами – по носам… Носам, и без того красным.

                *         *         *

       Компания шумит, гудит, колышется! И мы тоже колышемся, как на палубе рыболовецкого сейнера… Журналистика особая профессия: тут надо поближе к народу быть. Пульс жизни чувствовать. Но, чувство меры, как известно, дар богов. И, если ты близок к народу, то и равняться на богов – тебе заказано! Значит, чувство меры, отменяется. Вот и начинаешь пить без меры.

                2

       А наутро мы болеем. Слава богу, сегодня суббота, и можно поболеть расслабившись. Однако, расслабуха с похмелья – это не кайф! Удовольствия мало. Мы начинаем вспоминать: кто ж, (и куда?) вчера прятал водку? Понемногу из-под матрасов, из шкафов, из газовой плиты извлекаются припрятанные накануне бутылки. Понемногу подтягивается и народ.
       - Ох, налей… - шепчет очередной гость. – Сейчас точно сдохну!

       Вскоре водки остается совсем мало. И тут меня осеняет. Нужно сварить грог. Он в голову похлеще водки бьёт. Это такое горячее варево, испытанное средство от похмелья. Я опробовал это дело ещё в нашей студенческой общаге…. Если грамотно заварить эту бодягу, то можно целое стадо бизонов опохмелить. Если, конечно, бизоны опохмеляются.
       Уж не знаю – грог ли это по сути, но мы вливаем в здоровенную кастрюлю пару  бутылок водки, и невесть откуда взявшийся «огнетушитель» с чернильным портвейном. Затем вся смесь разбавляется водой.

       Теперь бросаем туда несколько ложек клюквенного варенья, корицу, парочку лавровых листов и ещё – немного сахара…. Ставим на плиту и доводим до кипения. Смесь получается абсолютно убойная. Этим ядерным топливом можно любой реактор запитать.
       Вонища вокруг стоит несусветная! – …просто дышать нечем. Хоть парами, как астматик, опохмеляйся. Лечебная ингаляция. И тут раздается стук в дверь.
       - Витек, откройте! – Кричу я, не отрываясь от варева. – Это – к нам! Там кто-то стучится!
       Витек открывает. У женщины, стоящей на пороге, от изумления выпучены глаза. Вонь, хоть святых выноси! Аж глаза ест! Бедная тётка не может вымолвить не слова. Здорово её нашим ароматическим циклоном шибануло!
 
       Наконец, она представляется. Оказывается, это страховой агент к нам пожаловал! Ну, тут даже с первого взгляда видно: граждане явно нуждаются в страховании. Ещё полчаса – и сплошные страховые случаи наступят. Или кто-нибудь из окна вывалится, или кастрюлю с грогом себе на яйца опрокинет. Прямо не хата, а конгресс суицидов.

       Я выхожу в коридор и пытаюсь вежливо отшить тётку, переадресовав её на завтра, на послезавтра… В-общем, в другой раз! И тут, к своему смущению, обнаруживаю краем глаза демонстративно вывешенный прямо перед входом лифчик. Господи, это ж я, идиот, сюда его подвесил!
       И у меня в голове, как в камере видеонаблюдения, медленно, подробно, покадрово, – проползают события вчерашнего вечера….

                3

      Вчера, когда мы нажрались, нас на баб потянуло. И мы сразу вспомнили про тех девах, из аэропорта. Не откладывая в долгий ящик, я слетал до автомата и брякнул одной из них. К счастью, она оказалась дома.
       - Девчонки, в Москву, в командировку, на три недели уезжаю…– Соврал я. – Хочется на дорожку немного посидеть… Может, приедете? Давайте к кинотеатру, а я тут вас встречу!
       Она покапризничала немного, для приличия, и, в конце концов, пообещала приехать. С подругами, разумеется.
       Пока я шёл назад, у меня возникло странное ощущение. Будто б я Иринке изменяю. Как будто у нас уже подано заявление в ЗАГС, и даже день свадьбы назначен.
       «Ну, не волнуйся! – Успокоил я себя. – Твоя невеста поехала к тётке, а тебе разрешила отгулять последние холостяцкие деньки!»
       А может у меня характер такой, может, и я не однолюб? А может, годам к тридцати я нагуляюсь и образумлюсь? Но вот пока не получается. А может, и пробовать не стоит? Зачем себя ломать? А вдруг от ломки токсикоз начнётся?

       Тётя Зина, мама Витька, как только узнала, что сюда  машки приглашены, тут же куда-то слиняла. По словам Витька, она к подружке ушла переночевать . Меня это привело в изумление. Даже в шок. Вот это покладистость! Привел бы я каких-нибудь телок к моей маме, и сказал:
       – Мамочка, а вы не переночуете сёдня у подружки? Мы тут с тёлочками хотим повисеть?
       И полетел бы тогда я без парашюта… А тёлки вслед за мной! Показала б мне моя мама: «к подружке переночевать»!

       А тут такая лояльность! Тётя Зина мгновенно эвакуировалась, лишь бы сыночку хорошо! Мне её логика понятна: Витьке уже двадцать четыре, и он до сих пор ни разу не женился. Вот, тётя Зина и ждёт не дождется, – чтоб сынок хоть какую-нибудь бабу привел. Надоело ей на пьяные мужицкие рожи смотреть! Она всерьёз рассчитывает, что молодая супруга Витька приструнит. И он, одумавшись, перестанет водку пить. Тётя Зина давно уже одержима этою мечтой. Пока же Витёк, – как всякий, рожденный пить… – только мужиков к себе водит. А тёть Зина, как сахалинский каторжанин – одержимо ждёт баб!
       – Не волнуйтесь, тёть Зин, найдём мы ему бабу! – Пообещал я ей исправить этот гендерный перекос..
       – Давно пора! – Вскидывается она. – Смотри, он ведь так совсем сопьется!
       Она меня только поэтому и терпит. Я за приманку у неё… На живца хочет сработать.

                *         *         *

       …Вскоре я спустился и направился к кинотеатру. Девчонок из аэропорта встречать.
       Вот одна из них, потом, бюстгальтер-то и забыла. Вернее, она его не забыла, просто он куда-то за диван закатился. А я всю ночь обнимал девушку за титьки, безуспешно пытаясь ею овладеть. А Витёк, тот неподалеку храпел… Только тискал он не девушку, а бутылку.
       И вот, пока мы с моей подружкой вошкались, лифчик-то между диваном стеной куда-то упал. Мы его шарили, шарили в темноте, но так и не нашли…. А свет нельзя было зажигать – Витёк мог проснуться. Там, по-моему, кто-то ещё в углу лежал. Вот мы и решили – на потом эти поиски отложить.
       А уже через час, в полутьме, мне пришлось вставать, и идти провожать эту девицу… Без бюстгальтера. Она меня растолкала.
       – Дим, Дим, вставай! – бурчит мне на ухо. – Проводи, меня, на улице темно… Боюсь я одна….
       Ей, к семи утра, на работу нужно было. Почему она мне не тогда отдалась? Для меня до сих пор загадка… Или народу вокруг много спало, или – только после ЗАГСа…. Не знаю…. А там бы я не писал сейчас всю эту херню, а нянчился с внуками.

       Утром, когда посветлело, я лифчик нашёл. И, ради хохмы, решил повесить его вот сюда, на самое видное место. Хотел Витькину мамашу порадовать. Дескать, смотри тёть Зин, не зря я ваш диван пролеживаю! Она вот-вот вернуться должна была, от подружки, но что-то запаздывала. Ничего, зато я успел грог сварить!

                *         *         *

       А страховая агентша так ни с чем и ушла. Поняла, что проку от нас никакого. Зато через приперлась тётя Зина. Я показал ей лифчик, отчитался… Она осталась довольна. Теперь меня, пару месяцев, как желанного гостя будут пускать.
       А лифчик я убрал… Надо будет отдать его Ольге. Ольгой эту авиаторшу безлифчиковую звали. Я вспоминал о ней, и мне казалось, что лучше иметь одну-двух запасных подружек… Но как их, сволочей, удержишь? Это ж не зимняя одежда, её в шифоньер не положишь!
      
                4
 
       Мы с этими девчонками как раз в тот вечер познакомились, когда Иринка из Тюмени прилетела. Разговорились с ними в аэропорту, а потом, после смены, с собою их забрали.
       А накануне меня редактор вызвал… Поглядел на часы и сказал:
       - Дмитрий, к нам девушка из университета на практику приезжает… Будет в твоём отделе работать… Съезди-ка в аэропорт, к вечернему рейсу, встреть её. Самолёт в семь-тридцать прилетает… Узнай, может её в гостиницу нужно устроить? Если что – мне домой перезвонишь… Понял?

       Я кивнул. Во-первых, девушка – это интересно. Во-вторых, мне потом зачтётся. Редактор, он хоть и мудак, но добро и сверхурочную работу помнит. Меньше нудить будет, когда я с похмелья припрусь.
       Я дошёл до Витька и мы с ним в аэропорт поехали. Витек к девушкам индифферентен, но поглазеть на них никогда не откажется.

                *         *         *

       Девушка оказалась как девушка. Среднего роста, русая. На мой вопрос – не нужна ли ей гостиница, она ответила отрицательно: нет, у неё тут тётка живёт! Тетка с мужем в аэропорт приедут, за ней. Я объяснил девице, как ей до редакции добраться, и пожелал всего доброго…

       А потом мы попёрлись снова к стойкам регистрации. Там, пока мы Иркин самолет ждали, симпатичных девах зацепили. Ага, вот и они! Витек семенит сзади, в метре от меня…. Я сразу беру быка за рога:
       – Девчонки, поедем сегодня к нам в гости? Посидим, выпьем, потанцуем? – Кокетливо улыбаюсь регистраторшам, наваливаясь на стойку.
       Они хихикают. Значит, надо гнать волну дальше.
       - У меня товарищ уезжает в Канаду… На месяц… – Опечаленно киваю на Витька, - на нефтепромыслы…. А потом, по приезду, хочет обрести семейное счастье… А невесты, увы, нет! Поедемте девчонки, ну мы ж вас не съедим!
       Витёк молчит. Он, в этом смысле, дрессированный. Если б я его представил Председателем Всемирного негритянского Конгресса – он бы все равно молчал. С ним удобно в паре работать.
       – Нам надо заехать домой, переодеться… - Нерешительно тянет одна.
       – Какие проблемы, заедем! – Ободряюще киваю им. – Надеюсь, вы не Южно-Сахалинске живёте?
      
       Они даже не знают – где такой город. Наверно, где-то там, за Тюменью. Впрочем, это не играет роли. На них тёмно-синяя лётная форма… Прикольно… Как будто мы фрейлин из гитлерюгенда снимаем.

                *         *         *

       …Уже через полчаса мы мчимся по серым плитам бетонки. Бравый Витек мужественно вперился в дорогу. Я воркую с нашими пташками. Даю им полчаса на переодевание… Пока они переодеваются, мы бежим к автомату, и срочно перезваниваем знакомому парню. У него, по слухам, родители уехали в отпуск….
       - Леха, выручай! Мы тут трёх машек сняли, а везти некуда…. Давай мы к тебе забуримся?
       Тугодум Лёха, долго мычит в трубку, и потом, наконец, соглашается:
       - Блин, мне завтра рано вставать! Давайте, хотя бы часов до двух ночи… В смысле – не до утра! До утра - как-нибудь в другой раз!

       Через полчаса мы подруливаем к Лёхиной фазенде. Девчонки благоухают как георгины. Лёха живёт в частном секторе, и здесь можно врубать музон на все децибелы. Хорошо им тут: гуляй – не хочу!
       Пока я представляю Лехе девиц, Витек поехал ставить машину. Тут недалеко, как раз салаты нарежем.
       Через десять минут Витёк уже примчался, и мы дружно за столы расселись. Ну, попили, поплясали, и вот – уже два часа! Господи, как времечко-то летит! Смотрю, Лёха позёвывать начал…. Пришлось сворачиваться, а у нас – только-только настрой появился! На самом пике кайф обломали!

                5

       Пришлось их всех в редакцию вести… Благо, тут недалеко.  Ключи у меня всегда с собой. Это мой грех: везде, где б ни работал, я всегда завожу себе ключи. Невзирая на субординацию и на то, положены ли они мне по штату. Если б я работал в банковском хранилище или в ЦРУ, то у меня б наверняка были ключи – от банковского хранилища и от ЦРУ…Чтоб водить туда баб… А если б мне это запретили – то я б немедля отказался от любой, пусть самой денежной работы! Зачем всё это нужно, если нельзя водить баб? Чтоб деньгами стены обклеивать?

                *         *         *

       В коридоре-то мы свет не зажигали, чтоб случайно не спалиться. Мало ли кто будет мимо проезжать! Те же менты поедут, посмотрят наверх и скажут: «Бля, гляди-ко Вася, по редакции-то привидения разгуливают!» А время – третий час ночи…
       Ладно, окна моего кабинета в тыл, во двор выходят. И с дороги они практически не видны... Да ещё и березы, густой листвой, стекла снаружи прикрывают. До самых окон растут. Так что у меня относительно безопасно можно бухать. А вот если в коридоре зажечь, весь наш бардак отовсюду будет видно. Дорога редакцию полукругом огибает, и свет в окнах сразу заметят. А внизу, под нами, типография…Режимный объект. Там, на всех косяках, сигнализация напихана.
       У нашего редактора и так ранняя седина…. С таким ****ским коллективом можно и в пятьдесят от инфаркта сковырнуться! Будешь на инвалидной коляске очерки писать. Репортаж с уткой в кровати.

                *         *         *

       Сидим с девками в кабинете, треплемся, вино потихоньку пьем… Они тащатся, им прикольно в редакции, да ещё и в такое время…. А Витек, тихушник, опять куда-то смылся… Он, пьяный, опаснее шатуна…
       Сижу и думаю: куда ж он пропал? Как бы он там, в темноте, на типографскую сигнализацию не напоролся!
       Выхожу, в коридор, там темень полнейшая… Слышу, где-то далеко, справа, дальнее журчание слышится. Что-то булькает. Будто все северные реки на нашу редакцию повернули.
       Иду на звук, в сторону Красного уголка… И там, на мычащего Витька натыкаюсь. Оказывается, он забрёл в тупик, и на ковровые дорожки ссыт. Вот ещё не хватало! Утром уборщица раньше всех придёт – такой хай подымет! Уборщицы, это такой народ,  им всё похер, они могут и министра шваброю перетянуть!

       Одним словом, скандал мне не нужен. Тем более, тут, недавно, скандал уже был… Аркашу, фотокорресподента нашего вусмерть пьяного в Красном уголке забыли. Кажется, на Первомай... Они тут бухали, после банкета, что-то обмывали, а потом, сами как не помнят – разбрелись. А Аркашу забыли… Вот он ночью проснулся, и начал бродить… Пока из окна выпал. Легко отделался: всего-навсего ножку сломал. Серая шейка…
       А до него фотокор работал, так тот прямо на ходу, из редакционного уазика, пьяный, перед горкомом на асфальт выпал. Невезучие они у нас….

                6

      И вот сейчас Витек ссыт в коридоре, а прервать эту процедуру никак нельзя…Прервать-то можно, но как? Ведь у него барашка на члене нет! Можно, конечно, и жгутом из аптечки… А вдруг у него потом какая-нибудь аденома начнётся?       В-общем, бережно поддержал я его за талию, чтоб он в мочу не упал, но мешать не стал… Сильно беднягу штормило.
       Дал я ему прописяться, а потом завёл в Красный уголок, и на редакционном диване уложил. А сам пошёл авиадевок по домам провожать.

                *         *         *               

       Одна из них, Ольга, особенно мне понравилась. Из троих-то – проще выбрать…
       –- Знаешь, Оля, – сказал ей, когда мы расставались у её крыльца, – ты мне будто б по-новому глаза на мир открыла… Хочется жить по-иному, стать добрее, выше, чище…Хочется глазами твоими, бесконечно любоваться! Самыми прекрасными глазами на Земле! Теперь я понял, чего мне так не хватало, все эти годы!
       Она смутилась, руку выдернула и в подъезд убежала… Вот тебе и гитлерюгенд! Пугливы, как дикая серна!

       А я в редакцию рысью побежал. Надо было Витькины ссаки срочно убрать..
       Вернувшись, взял ведро с тряпкой из туалета, и давай обосанные дорожки тереть! На семь рядов протёр. До полной нейтрализации раствора…
       Марафет навел, а потом пришлось Витька на пинках подымать. Насилу разбудил.
       - Витёк, – толкаю его, – вставай! Вставай, валить, братан, отсюда надо! Уже скоро бабы в типографию придут! Незачем нам палиться! Домой надо идти, вставай Витёк!
       Тот уселся, мычит как контуженный… А потом, собрался с мыслями и выдавил:
       - Налей-ка сто грамм! Чтоб я до дому дотянул!
       Я налил. Он рюмку опорожнил, занюхал, и спрашивает:
       - Слушай, а ты куда девок-то дел?
       - Я их в роддом, на сохранение отвёз… Через девять месяцев, Витенька, за кутятами поедем. Двоих тебе, а одного я себе заберу… Мне, чур, кобелька! (Витек выпучил на меня глаза)…
       Я подхожу к нему ближе, и, сделав заговорщическое лицо, щепчу:
       – Я их в холодильнике спрятал! Ты что, не помнишь, как ты их по очереди передушил? Не бойся, я тебя не выдам! Вставай, надо трупы в палисадник вынести, пока народ не пришел!
       Он оторопело смотрит на меня, и не дышит. Но потом до него доходит….
       Он вздохнул, поднялся со стула и, кряхтя двинулся к выходу… Я довел его до дверей, и чуть ли не силком на улицу выпихнул:
       – Иди, Витя, иди! Бля буду, мы сейчас из-за тебя спалимся! Что ты, как Вий – еле передвигаешься?! Вот-вот уже третьи петухи пропоют, так и окаменеешь на крыльце! Открывай свои веки и ****уй! Иди, иди, отсыпайся, братан!

                7

       Первою уборщица пришла… Мне пришлось ей соврать, что я хотел ватман в ведре с водою вымочить, и, споткнувшись полведра на дорожку опрокинул. Ладно, что наш Красный Уголок в самом конце коридора расположен – туда никто не ходит. Кроме уборщицы. Она не стала мне лишних вопросов задавать.

       Потом и редактор заявился. Пришлось и ему врать с три короба… Что мол, дел у меня в городе выше крыши, и позарез в аэропорту надо быть…По работе. Мол, вчера там какой-то молодёжный клуб для авиаторов открыли, и я обещал приехать, посмотреть, написать…
       Сначала редактор на меня с недоумением смотрел… Голову всё ломал: с чего это я в такую рань на работу припёрся? Потом спросил: встретил ли я практикантку? Я доложил: встретил…
       – Ты уедешь, а она приедет! Кто её курс дела введёт? – Посуровел редактор.
       – А она чуть позже приедет… - Опять соврал я. – Я там, в аэропорту, ей сказал: «Ирина, вы отдохните как следует и, часикам к одиннадцати, подтягивайтесь! Мы вас в курс дела введём!» Я как раз к одиннадцати из аэропорта вернусь!
       Редактор покачал головою и отпустил.

       Я облегченно попёрся в кабинет. Аудиозаписи всё равно нет – попробуй докажи, чего я говорил, а чего нет… Пока всё выяснится, я уже отосплюсь!
       Дожидаться студентку не хотелось. Полная редакция долбоебов, уж как-нибудь проинструктируют… На всякий случай написал новенькой короткую записочку: как почту разобрать, и куда письма отнести. Не маленькая, разберётся!
       И, после этого, с чистым сердцем, поехал спать. Терпеть не могу – не выспавшись работать. Не работа, а одно мучение! Ходишь целый день как подраненный альбатрос, носом в землю клюешь.

       Никаких видов, на эту практикантку, я тогда ещё не имел. Мне тогда авиа-Ольга нравилась. Та, что в редакции ночью была. Та, что потом у Витька лифчик потеряла.
       А вообще, в отношении девиц, я провокативную политику проводил. Пока она сама интерес ко мне не проявит – я даже не дёргаюсь. Зачем понапрасну нервы и калории тратить? Будешь потом, как молодой Вертер – под её окнами рыдать. Им, бабам, только это и нужно!   
       А на Витька я за тот случай не в обиде: коридор у редакции длинный, дверей множество, поди разберись в темноте, какая в туалет ведёт… А если б он унитаз порушил? Один, на всю редакцию! Нет уж, пусть лучше на дорожки ссыт!
      
               
                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

                1

       …Щас мы наш грог допиваем. Он уже заканчивается, а нас по-прежнему мутит. Опохмелившиеся гости понемногу расходятся.
       - Пошли до Балакяна! – Предлагает Витек. – Сотку-другую у него перехватим, и чего-нибудь выпить возьмём. Вон, у Верки, соседки, самогон классный! Она его марганцовкой чистит!
       Тётя Зина гремит кастрюлями на кухне. Разбирает наследие вчерашней гулянки…Стаканы, фужеры, тарелки… И с укоризною смотрит на нас. Единственное, что искупает, так то, что вчера у нас были бабы… Настоящие, с лифчиками. И мы с Витьком, в глазах тёти Зины, теперь выглядим мужиками, а не какими-нибудь балетными болеро… Это её утешает.

       Чтоб не мешать ей, спускаемся на улицу, и идём к Балакяну. Он на окраине, недалеко от редакции живёт. Минут двадцать ходьбы. По дороге заглядываем к Мартыну.
       - Вован, налей чего-нибудь? Что-то нам тяжело….
       Мартын собрался куда-то уходить, но, поворчав, наливает нам по стаканчику красного:
       - Больше ни хрена нету! И с бабками проблемы!
       В дверь раздается звонок. Заходит Махач. Он в милицейской форме, значит – сегодня на дежурстве.
       - Вован, у тебя шестьсот седьмая микросхема есть? – Обращается силовик к Мартыну. – У меня, бляха-муха, магнитофон накрылся!

       Мартын лезет в шкаф, долго копается в какой-то шкатулке и удрученно вздыхает:
       - Нету, Серёга, нету!
       И тут меня осеняет.
       - Слышь, Серёга, - обращаюсь я к Махачу. – Мы сейчас идем к Балаяну! Ты напиши нам номер этой микросхемы… А мы её для тебя возьмем…
       - Точно, точно! - Подтверждает Мартын. – У Балакяна такая микросхема сто-процентов есть!
       - Но! - Добавляю я, - у меня к тебе будет встречная просьба! Большая просьба! О-о-очень большая!!! Вы же всё равно по городу катаетесь?
       - Катаемся… - Как певчий в хоре повторяет Махач…
       - Ну вот, раз вы катаетесь, заедешь по одному адресу, я тебе его щас напишу! И там возьмёшь у одной девушки, Ириной её зовут, пузырь водки… Я его вчера у неё в сумочке оставил! Забери его, Серый, пожалуйста, и завези к Балакяну? А мы тебя там будем ждать… С микросхемой! Ладно?
       - Ладно, - кивает Махач. – Только мы сначала на Промбазу съездим, заправимся… А там уж – заскочим за твоим пузырем… В-общем, примерно через час, я к Балакяну подъеду!

                2

       Мы потихоньку, как два тяжелораненых, побрели до Балакяна.
       Микросхему он нам сразу выложил, а вот денег не дал. Нету, говорит! И покрутившись пару минут, побежал на работу. Они по субботам работают. Вместо денег, он початый пузырь из холодильника достал. Поставил и говорит:
       - Тут немного совсем, но вам похмелиться хватит… Колбасу, если что, в холодильнике возьмете… Ладно, я побежал, и так опаздываю!

       Разлили мы счастье по рюмкам – едва-едва по сто грамм набралось… Мёртвому припарка. Выпили, колбаской закусили и стали Махача с нетерпением ждать. А он не едет и не едет. А нас мутит и мутит. Не прошибло.
       - Блин, – побродив у окна, молвит Витёк, – что-то меня совсем не прибило! Догнаться бы ещё, а нечем…
       И тут его взгляд падает на какой-то парфюмерный флакончик, стоящий на трельяже.
       - Ух ты! «О, Жён»! Классная штука! Будешь? – Витек приподнял пузырёк и посмотрел на свет. – Класс! Гляди-ка, почти полный!
       Пузырек и в самом деле был вместительным. Крупненький, словно баллончик с дихлофосом.
       Я понял, что это туалетная вода. Французская.
       Витёк тут же нацедил себе полную рюмку и ободряюще кивнул:
       - Давай? Давай, хряпнем по маленькой! Будешь?
       - Не-е-е… - С недоверием протянул я. И опасливо посмотрел на зеленоватое стекло
       Не прикалывало меня это. Да и сам напиток, в Витькиной рюмке, тоже был ядовито-травяным.
       - Не-е-е… – Вновь покачал я головой….– Ты уж извиняй, Витёк! Я косметику не кушаю.. Я не огнеглотатель…

       Не внушало мне это доверия. Консервативный я человечище. Как Лев Толстой. Тот тоже, помнится, «О, Жён» не любил… «Русский лес» - ещё бы куда ни шло!
       - Да ладно тебе, давай, хоть немножечко?… - Канючит, как кормилица над малышом, Витек. – Ну, хоть чуть-чуть, ну за компанию… Мне одному в горло не лезет! А вдвоем полегче!
       Честно скажу, я долго ломался. Не мог, вот так, сразу – свое антипарфюмерное целомудрие перешагнуть… Я ведь, и в самом деле – косметику до этого не пил!
       А Витек ноет и ноет над ухом:
       – Ну ты чё, Димон? Ну ты чё? Это ж не одеколон! Это классная вещь! Ну, пригуби чуть-чуть, хотя бы, по-корефански!..
       - Ладно, хрен с тобой! – Сдался я. – Плесни немного!
       Импортный деликатес полился в мою рюмку.
       Я взял и понюхал. Пахло, и в самом деле, неплохо… Не «Шатобриан», конечно, но и не выжимка из скунса…. Пахнет, во всяком случае, лучше….

       Витек, пододвинул ко мне пару тонких ломтиков хлеба, укрытых колбасой.
       Взглянув на меня, он замер… и опрокинул свою рюмку. И, сморщившись, кинулся к  колбаске… Вздох-выдох… вздох, выдох… Теперь моя очередь: я ж купеческое слово дал!
       Я обреченно посмотрел на дозу. Это напомнило средневековую дуэль с двумя рюмками… Раз противник не упал, и глаза не выпучил, значит… Господи, какая чертовщина в голову лезет! 
       Я зажмурился и проглотил микстуру… Уф, чистый спирт! Но, лучше ожидаемого!
       – А я ж тебе говорил! – Самодовольно смотрит на меня Витёк.
       Он походил на миссионера, обратившего в веру упрямого язычника.
       Мне отчего-то горько стало. Вот так – сдаем рубеж за рубежом! Значит, жизнь тянется к закату. Ещё и тридцати нет, а она тает, как шагреневая кожа...

                3

       В этот момент, за окном послышался характерный рокот «уазика». Потом, хлопок дверки, который, тоже – ни с чем ни спутаешь. По закону подлости Махач опоздал на пару минут. Как Дубровский, к Маше Троекуровой. Поздно, брат Махач, теперь я с одеколонной промышленностью навек обручён!
       Дверная ручка нырнула вниз. Махач зашел и поставил пузырь на трюмо:
       - Жрите алкаши!
       Увидев микросхему внимательно осмотрел её, и сунул в карман кителя.

       Потом, выждав паузу, повернулся ко мне и – ни с того, ни с сего – начал ругаться:
       - Димон, ну ты что, совсем охуел, ты хоть бы меня предупредил! – Его брови сошлись на переносице.
       Меня больше всего занимала водка, поэтому, поначалу, я не обратил на его слова ни малейшего внимания.
       Меж тем он продолжал:
       – Ну, ты и мудак! Ты хоть знаешь, куда ты меня заслал?
       – Куда? – переключаюсь я на него. Его гнев мне непонятен.
       – Я звоню, звоню в дверь, а мне Вера Леонидовна открывает! Прокурорша! Я аж дар речи потерял! Мы ж иногда в суд людей возим, она меня в лицо знает! Дверь открыла и на меня уставилась… Я постоял, помялся, а потом говорю ей: «Извините, а Ирину можно?» Та просверлила меня глазами, а потом говорит: «Можно!» Прибегает Ирина. И тоже на меня как на живого мамонта уставилась… Не может понять: какого хера за ней милиция приехала? Я ей говорю: «Ирина! Дима просил забрать у вас то, что он вчера в вашей сумочке оставил! И они начали друг с дружкой переглядываться…Прокурорша с Ириной! Я же сказать ничего не могу! Что, я скажу ей? «Извините, меня к вам за пузырём послали! Вот дежурный уазик ГОВД выделило, чтоб Витька с Димоном, от похмелья спасти!» Не-е-е, ты в натуре, здорово мне подкузьмил! Мог хотя бы заранее предупредить, с кем твоя телка живет! Или, позвонил бы ей заранее!
       «Ох, ****ь! – Я так и замер. – Точно, точно, она же мне говорила, что у неё тётка то ли в суде, то ли в прокуратуре работает! Вот так да-а-а! Как же я мог это забыть?! Господи, башка совсем голова не варит!»
       - Блин! Серёга… Извини… Я ж в натуре забыл! – Хватаюсь за лоб. – Честное слово забыл! Из головы совсем вылетело! Я ведь и сам, эту тётку, ни разу в глаза не видел!
       Молча опускаю голову: да, хреново получилось. Подставили Махача.
       Потом, придя в себя, спрашиваю:
       - Ну а что дальше-то? Дальше-то что?


       – Да ничего! – Махач уже улыбается. – Постояла она, твоя Ирина, потёрла лоб… а потом – врубилась!.. Глаза на меня вскинула: «А-а-а-а!..» - и убежала! Прибегает через минуту, и притаскивает пузырь. Прямо в руке…. Нет, чтоб в газету завернуть, дура! А Вера Леонидовна стоит в коридоре, и всё это наблюдает. Взял я пузырь, и говорю: «Извините, до свидания!» Прокурорша только головой покачала… ****ь, ну и сделали же вы мне рекламу!
       - Выпьешь? – Лезу я в шкаф за третьей рюмкой.
       - Да ну вас нахер! – Отмахивается Махач.- Пейте сами! Ну вас нахер…

       Через мгновение дверь за ним захлопывается. Потом ещё одна, на улице. Заурчав, воронок уезжает….

     . Я понимаю Махача. Устроил стресс бедной прокурорше… А та – ему! Тётка только-только вернулась из Ханты-Мансийска, а уже на следующий день к ней в дом милиция вламывается! Уазик под окном… Соседи видят… А оказывается – за пузырём приехали! Вам тут корреспондент Дима ничего не оставлял? Сатиновые трусы ищем! Интерпол послал!
       Махачу теперь неудобно: получается, менты, вместо дежурства, доставкой горячительных напитков занимаются…. Халтурят…

       А потом, когда я первую рюмку накатил, меня и вовсе смехом разобрало: «Вот так, они – сначала клиенту водяру привезят, а потом, когда тот её выжрет, в вытрезвитель бедолагу закидывают!» Перпетуум мобиле… Вечный двигатель.
       При таком-то раскладе – Махач герой! Парень деньги для родного ГОВД зарабатывает… Стратегически мыслит: сначала прикормку по домам развозит…С дальним прицелом…

                *         *         *

       Постепенно мысли возвращаются к Иринке. Скоро ж ей улетать! И что я без неё буду делать? Наверное, об этом лучше не думать… Будем страдать по мере поступления… Как-то же жил до неё! Блин, надо каких-нибудь машек дежурных найти. Говорят, помогает… Буфер. Чтоб спружинили удар судьбы. Хотя, у Витька есть парочка таких. Тут, неподалеку, в деревяшках живут.


                ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.   

                1

       А с Иркой мы, всерьёз, на юбилее нашей газеты пересеклись. Когда она работать пришла, у нас отношения нейтральными были. Так всё и шло – примерно пару недель. Она заметочки пописывала, а я ей помогал… А потом, как раз, и Витек со своею фарою нарисовался. Приехал ко мне под вечер, заходит в кабинет, и сразу, с порога:
       – Слушай, Димон, у меня к тебе дело есть! Даже два…Пойдём-ка, вниз спустимся, а то тут у тебя вечно какие-то богомольцы шароебятся! Толком не поговоришь…

       Мы спустились, вышли на крыльцо. Витек мне на разбитую фару показал и говорит:
       - Выручай! Нужно на картонке масляной краской нарисовать. Чтоб – один в один было! Чтоб как настоящая смотрелась…А то меня тормозить начнут – за осветительные приборы.
       - А ещё что? – Говорю. – Второе-то дело какое?
       .
       - А-а…. – Почесал затылок Витёк, - Эдик Фомичев тут меня попросил, у него свадьба на той неделе… Он хочет, чтоб ты ему плакаты к свадьбе нарисовал…. Ну, он тебе, как положено, выставит…. Может, и на свадьбу позовёт…. Нарисуй, чего тебе стоит? Зато пару дней – от души побухаем! Так и так – заняться-то нечем…А так – весело время проведем! Может, и машечек каких-нибудь там зацепим!
       Он испытующе смотрит на меня. Что ему ответишь? Машки во все времена дефицит. Даже, наверное, в текстильном Иваново…
       – А что ему нарисовать? Он сам-то хоть знает?
       – Да, в принципе, все эти плакаты типовые, - чешет репу Витёк…. – Нарисуй, хоть что! Что в голову взбредёт… Хотя, в принципе, я спрошу у него – что ему надо? И потом, всю эту лабуду – тебе завезу!
       - Да, ты лучше спроси у него! Так оно, понадёжнее будет….

       Витек прыгает в машину и уезжает. А я сворачиваю листочек с параметрами фары, и поднимаюсь к себе.
       Фару я нарисовал, плакаты тоже. Фара как натуральная получилась, с оттенками и бликами. Мы её аккуратненько на место поставили. И, как следует, закрепили. Отошли, языками придирчиво поцокали….Конечно, если приглядеться, она натуральной проигрывает…Но на безрыбье….

                2

       Так уж получилось, что день свадьбы у Эдика с праздником нашей газеты совпал. И, в соответствии с прогнозом Витька, он, и в самом деле, нас в ресторан пригласил. И то, и другое – в пятницу…

       После обеда, я собрал нужные подшивки, почетные грамоты, дипломы и прочую заслуженную ересь…. Так мне редактор приказал. Вынес я всё это на крыльцо и приказал Иринке: охранять! А сам наверх поднялся, ещё раз проверить – не забыли ли чего?
       Потом Витька ждали, а все остальные на редакционном уазике уехали. Мы так и так на первый рейс не влезли. Редактор сказал: через полчаса машину пришлю! Я отказался: нас и так довезут. Для редактора это солидно выглядит, и потом, дядя Саша, наш шофёр, тоже бухануть хочет. Чё его зря гонять? Ему ведь потом машину до гаража нужно гнать. Пусть он пораньше её поставит, а мы и с Витьком сами доедем. Все равно Витек сегодня целый вечер по свадебным делам мотаться будет. Эдик его чуть ли не до полуночи заарендовал.

       Мы стояли опёршись на перила и болтали, когда Витек подъехал…Рассовали в салоне весь багаж, и потихоньку тронулись. Дорогой мы с Витком нашу предстоящую гулянку на свадьбе обсуждали. Договорились – во сколько он за мною в Дом культуры заедет. Ну и прочее обсудили. Иринка весь наш разговор слышала, но я этому значения не придал. Мало ли о чем мужики меж собой разговаривают! Им, бабам, до всего дело есть!

                *         *         *

       Приехали мы к Дому культуры, а там народу – тьма-тьмущая! Машину некуда поставить. Витек помог мне все наши газетные регалии вовнутрь затащить. А потом на свадьбу укатил. Там тоже – забот до потолка! Он, бедный как тимуровец разрывается. Оттого, наверное, и пьёт… Нельзя человеку так надрываться.

       Зашли мы в зал, а там одно начальство разгуливает, все шишки сюда съехались…Одним словом – тусовка на высшем уровне. Все нас от души поздравляют, а сами искоса смотрят. Журналистов, как и судей, никто особо не любит. Того и гляди, напишут ****и что-нибудь крамольное…
       Справа торгаши за столиком сидят, они нашей конторе то кур, то говядинки подгоняют… У торгашей сердца бронебойные, про тех хоть что пиши…Как с гуся вода! А слева агрокомплекс притулился –  у тех сметанка, огурчики… На Севере с этим туговато… Эти критику не любят – самолюбивы… А вот транспортному предприятию – тому нечем писак ублажить. Им волю дай, они бы всю редакцию по бревнышкам раскатали! Своим «Катерпиллером»!

       Я-то благами не пользовался, мне эти куры бразильские по барабану, а вот элита наша – крепко прикормилась…. Вернее, её прикормили. Лойлычу тому, небось, живых страусов на дом возят… Вот он, сучара, и зоны вне критики создает. Но это прикрытие ненадежно, случаются сбои…Какой-нибудь мудак про свинокомплекс напишет, а Лойлыч, якобы по недосмотру, это в газету пропустит. Чтоб не расслаблялись, чтоб мясо ему понежнее выбирали. Чтоб про партийную жизнь помнили, суки…

       А потом я слышу как из кабинета Игнатия всхлипы и рыдания раздаются. Это директор свинокомплекса плачет. На критику так реагирует.
       А Лойлыч гладит его по плечу и утешает:
       - Да брось ты, старик! И как же я это пропустил? Недоглядел, недоглядел! Вот видишь старик, с какими ****ями работаю! Не народ, а кровопийцы…
       А потом они уезжают на свинокомлекс, водку пить. Подальше от нас, вампиров! А наутро, возле дома Лойолыча, шесть фур с мясом разгружаются. Вот такие дела!

       И вот они нас поздравляют. Нас, акул пера и опекунов «зон вне критики»… Только ассенизаторов среди гостей нет. Потому что им не надо нас бояться. Вот и не поздравляют. Как их продукцию раскритикуешь? Тоже, получается, зона вне критики. Самая, пожалуй, естественная. Без коррупционного привкуса. Там другой привкус.

       Сидишь и думаешь: вот так придут люди на юбилей, а лет через десять, никого из нынешних поздравляльщиков уже в живых не будет… На Севере народ быстро вымирает… И заметней. Это, как в маленьком племени, где уход каждого отмечен…Как зарубка на дереве. И за каждым именем – шлейф историй…

       Вот и торжественная часть прошла… А там, без переходов, все бухать дружно начали… Витек, тот время от времени из ресторана к нам подъезжает. Сообщает обстановку. Вот уж кто бы нажрался! Неблагодарное это дело – свадьбу возить. Хуже чем покойников…Покойники – те хоть к водителю целоваться не лезут! Хотя, кто его знает?

                3

       Прошло ещё полчаса, и дансинги начались. Я тут даже себе одну дамочку присмотрел… И, вдруг, моя практикантка (за одним столиком сидели) давай канючить: скушно ей бедной,  скушно…Одна она, одинёшенька… 
       Будь я трезв, я б смычки ни за что не допустил, а тут я слабину дал… Я ей говорю: «Ладно, тут машина, со свадьбы, уже в пятый раз приезжает, они там меня ждут… Если хочешь, я тебя, после вечеринки, с собою на свадьбу возьму!»
       Та, аж подпрыгнула: «Конечно хочу!» Как Ваня Соколов, из «Судьбы человека», на шею мне бросилась! Ну, тут у меня крыша задымилась, слезы потекли… Отцовские чувства проснулись… И я, вместо посторонних машек, стал с практиканткой гарцевать. Короче, принародный инцест…

       Мне потом редактор за это долго выговаривал. Правда, ругался он вовсе не за то, что я студентку-практикантку при всех тискал… Это не главное. Там все друг друга тискали… Редактора здорово зацепило, что, когда мы с Иринкой танцевали, я её кофточку на портрет Ленина накинул. Портрет там, самом в центре, у стены стоял, и его веточками и ленточками красиво обрамили…. И он, наш вождь, скорбно на пьяную вакханалию глядел. Не для того он Зимний брал, что земское буржуйство веселилось!

       А Иркина кофточка, она мне мешала… Я через кофту груди плохо чувствовал. И вот, когда ей жарко стало, она хотела кофточку на стул повесить… А мне лень было до столика идти, вот я и взял её, эту блузу, и прямо на лоб Ильичу накинул. Чтоб он всего этого ****ства не видел! Да, и потом, пусть товарищ Ленин бабий аромат почувствует, одиноко ему там, в Мавзолее-то своём… Накинул я кофту, а наш Ильич, как старый пират, одним глазком за танцующими подглядывал. Словом, неуважительно получилось.

       - Ты, Дима, иногда такие вещи вытворяешь, что у меня голова кругом идет! – Сказал мне на следующее утро редактор. – Там, в зале, весь городской партхозактив собрался, а ты Ленину бабские кофты на лоб одеваешь! Лучше б ты женские трусы себе на голову одел!
       «Снимайте, - подумал я, - одену!»
       А редактор, знай себе, продолжает:
       – Позоришь нас, редакционный коллектив! Ведешь себя как архаровец! Нужно же хоть какие-то приличия соблюдать! Ладно, никто на это внимания не обратил, а так ведь можно и выговор по партийной линии схлопотать! Совсем у тебя голова не варит…

                *         *         *

       Но это уже нас следующее утро было. А пока вечер катился к концу, и все были пьяны. Уж попить-то у нас любят! И никакие указы о трезвости не помогают. Всеобщий саботаж. Сначала по углам прячутся, а потом – и пошло-поехало!
       Юра, главврач из медсанчасти, до того нажрался, что начальника милиции начал тискать… А потом, один погон ему оторвал. Сначала они вроде мирно беседовали, потом у Юры катушки перемкнуло и начал он с главного милиционера погоны рвать. Разжаловать видимо, хотел. И в рекруты его, болезного. Плохо б дело закончилось, там уже менты всерьёз подвязались… Но музыканты помогли – впряглись за Юру. Отбили парня у ментов.
       - Мы его забираем, – говорят, – оставьте в покое человека! Видите: перебрал малый… Что вы до него доебались, он же ничего у вас не украл, никого не убил! Мало ли у человека какое помутнение может случиться? Может, его баба вчера бросила! Хули вы из мирянина рецидивиста делаете? Он завтра очухается, в себя придет, и сам вашему шефу позвонит, извинится! Вы что, суки, сами ни разу до поросячьего визгу не напивались?

       В-общем, отбили Юрку. А мне, получается , этот инцидент на руку был. Мою кофточку никто и не заметил. Кроме редактора. А остальным не до того было. Кто-то втихую бухал, кто-то на Юрину трансвестицию смотрел. Не каждый же день, с полковников погоны прилюдно снимают! Словом все получилось как на нормальной русской пьянке: где пьют, там и льют!

                4

       После вечера мы уехали на свадьбу. Пока мы ехали, Иринка сидела рядом, а я её всю дорогу приобнимал… Она молчит, а я её обнимаю. Женщины, они как «Реланиум» душу мужика успокаивают Обнимешь вот так – и никуда идти не надо. И вообще ничего не надо. По крайней мере – первые два часа. И горечь на сердце тает.

       Ну а на свадьбе мы оторвались по полной. Что было дальше – я смутно помню. Или вообще не помню. Помню, что когда все в дом жениха догуливать поехали, нас с Иркой, Витёк в редакцию отвез. И там, в Красном уголке, на диване… Да, на этом диване, и состоялась наша первая брачная ночь….  То есть, свадьба, она шла по всем направлениям. Должен и на нашей улице быть праздник быть. Как-никак юбилей у печатного органа! Гуляет орган.
       Что именно, там, в редакции, было, – не помню. Помню, что хорошо было… А остального не помню. Остальное и не важно. Лишнее тяготит.

                *         *         *

       Потом, уже под утро, Витек за нами заехал. Видимо, его там, на свадьбе достали: то колонки для музыки привези, то ящик водки из дому, то невеста какой-нибудь ридикюль забыла… Мы к нему погрузились, и поехали снова на свадебный банкет. Благо, уже суббота наступала.
       Правда, редактор накануне велел мне, и нашим мужикам, в Дом культуры, к обеду подтянуться. Чтоб вчерашние подарки, цветы, подшивки и прочую канитель отсюда вывезти. Но это дело на обед назначено было. А что касается выходного, так в редакциях, выходные – никогда выходными и не считались. Как воскресенье, так – то пионерское лето, то спортивный турнир… Хер отдохнешь! Зато потом, в рабочие дни – отрываешься!

                *         *         *

       Я приехал в Дом культуры в сиську пьяный… И все, кроме редактора и шофера, тоже бухие были. Погрузили мы всю эту шнягу, а потом, я обратно, на свадебную гулянку смылся. А перед этим редактор успел мне головомойку устроить. За пламенного вождя революции. Пришлось потупиться и слушать. Процедура-то недолгая. Главное – не спорить.
               

                ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

                1

       Зато, сразу после свадьбы, и Витек оторвался. Дней пять гудел, бедолага. Благо – у него свободная от вахты неделя. И я тоже, в его «отрыве», поучаствовал. А на работе полный завал: Ирка с простудою в больницу угодила. Дней на пять положили… Вот мы с Витьком, как неприкаянные, и квасили. Благо, я заранее писем всяких и статеек для публикации заготовил. Выкручивался понемногу… А редактор, тот в Тюмень упорол. На какое-то совещание. Командовал коллективом Лойолыч, и он уже не просил у меня налить. Сам наливал. Всё бы ничего, только я опять, в очередную передрягу попал. И опять по дурости.
       …А начиналось в тот вечер всё безобидно. Поперву, мы с Витьком на какой-то день рождения забурились, а потом, дальше куролесить пошли. Часов в одиннадцать Витёк спёкся, а я поперся домой… И дёрнул меня чёрт, к больнице свернуть! Захотелось мне на Ирикины окна посмотреть, романтикою зарядиться. Всё равно дома тоска.
       Свет в окнах её палаты горел белесым мертвенным светом, Ну я и поплыл на него, как пловец на Лорелею.

       Причалил к бордюру, и начал камушки на тротуаре отыскивать. Найду, и швыряю в окно, найду и швыряю. Минуты три никто не откликался… Потом какая-то всколоченная баба показалась … Прижалась к стеклу, как рыбка в аквариуме, корм ищет… Глядела, глядела и исчезла… А ещё спустя полминуты, выглянула Ирика. Щелкнул оконный шпингалет и рама, скрипнув, отворилось. 

       Ирка прилегла на подоконник, и помахала мне рукой.
       - Ты чё, опять пьяный? Иди домой, уже поздно…. Врачи могут заругаться! Подожди, я из палаты в коридор перейду!
       Я её как увидел, мне что-то ***во стало. А на врачей мне было насрать. Они ещё не видели – как я ругаюсь! Алкоголь давил на башку, а душа перца просила.
       Через несколько мгновений, заскрипело соседнее окно. И оттуда, из темного проема, высветилась Ирка, и начала что-то недовольно бурчать.
       Я стоял меж двух берёзок, и распирал их руками… И импульсивно вдавливался в кору. А потом задумчиво посмотрел наверх, и подумал:
       «А слабо мне к ним, туда, на второй этаж залезть? Хули они там киснут вместе со своими бациллами? А так, хоть девок повеселю!»

                2

       Наконец я решился. И полез. Ноги мои пару раз соскользнули, но я быстро приспособился… И дело побойчее пошло….
       Что думала в этот момент Ирка, сказать трудно. Поначалу у неё челюсть отвисла. Я всякий раз поражал её неординарностью решений. Трезвым у меня это как-то не получалось, но, к счастью, трезвым она меня не видела. Это и определяло мой неисчерпаемый креатив.
       Сейчас она что-то шептала, бурчала, ворчала, там, наверху, однако, для меня, это был лишь фон. Я самозабвенно лез вперед, как пьяный гуляка на масленице… До приза-то – рукой было подать!

       - Дурак, остановись! Прекрати, прекрати немедленно! – Запричитала она.
       Однако, увещевания были напрасны. Как леопард, почувствовавший кровь, я урча лез к туше антилопы… Она вон она, там, в густой антрацитовой листве!
       Через пару минут я влез на подоконник, и спрыгнул в больничный коридор. Торжество первобытного идиотизма!

       Впрочем у женщин иная философия. Ругая нас за идиотизм, они бывают тронуты, если этот идиотизм совершен ради них. Сейчас же Иринка  пребывала в полном смятении. Даже для её романтической натуры это был перебор
       Была ли она тронута? Была! И изнутри, и снаружи. И, если внутреннее её смятение мне сложно было прочувствовать, зато снаружи я её трогал вовсю! Я мял её волосы, закутывался в них, словно в одеяло. Там, внутри, я находил её глаза, её губы….

       Однако, не одна она любовалась моим звездным восхождением. Как я понял, это видели и врачи. Оглушительный треск сучьев был отлично слышен повсюду.
       И вот они, эти херувимы, мгновенно слетелись сюда как чайки на упавшую рыбину. Отовсюду слышался их возмущённый грай. А за спинами замаячила парочка верзил-охраников… Я же в это время, подхватив Иринку на руки, шатаясь, брёл к лестнице… Её очарование моими любовными подвигами уже прошло, она нервно брыкала ногами и что-то хрипела….
       - Ну пусти же, пусти меня, дурак!
       Эк, она со своим-то начальником! Впрочем, сейчас я ей не начальник? Сейчас я пьяный идиот, который корчит из себя коммандос. Или кривоногого Казбича. 

                *         *         *

       Краем глаза обнаружив прибывший конвой, я отпустил вырывающуюся подчиненную, и хладнокровно полез во внутренний карман… Пошарившись, выхватил как гранату оранжевую книжечку с золотистой надписью «Пресса».
       Нахрена я её достал? Спросите что-нибудь полегче! Это сейчас, со стороны, всё выглядит идиотски. Тогда же, в пьяной версии, это было чем-то сродни выхватыванию боевого щита. И я направлял этот щит так, чтоб обступившие меня Медузы Горгоны помертвели.  Хотя, в этой дурости, был и определённый резон. На периферии такие удостоверения действуют безотказно. Что-то вроде милицейского или похлеще… По крайней мере, тогда действовали….
      
                *         *         *

       Однако, фурор я произвел и без корочек. Не каждый день посетители в больницу по деревьям лазят. Здесь всё-таки не психиатрия… Народ тут поконсервативнее. И такие методы охоты за самками им не знакомы. Это ж не кенийский заповедник.
       Тем не менее, заложницу у меня отобрали, а самого вытурили.

       Я брёл по ночной улице и меня, огромным зонтом, накрывало чёрное как смоль небо. Космос дышал мне в затылок, и я, не поднимая головы, поднимал руку и щупал его за бороду. Вот так мы и брели, я и Космос, тихо общаясь. Он сказал, что когда меня зароют здесь, на местном кладбище, он заберет меня к себя. Я спросил его: а вместе с телом нельзя? Он сказал: за тело не беспокойся, тут сплошные пески, сухо, и телу будет хорошо. Пески гораздо лучше суглинков….   
       Потом мы распрощались, и дальше я пошел один. Внутри меня царили смешанные чувства. С одной стороны, я был удручен, что мне не удалось вызволить Иринку из холерного плена…  С другой, утешало то, что я бился за неё до конца….
       Лютые слуги феодала вышвырнули меня из замка. Впервые я пытался добыть женщину в соответствии с классическими средневековыми традициями.

       Один из лозунгов журналистики гласит: «Не пускают в дверь – залезай в окно!» Сегодня я ни на йоту не отступил от профессиональной заповеди! Неужели мне это не зачтётся?

                *         *         *

       Потом, не искушая себя раздумьями, я направился в ночную лавку. Там купил пару бутылок вина. Мне нужно было отдохнуть от контакта с Космосом и нажраться. Просто так – не зная с чего… Это, кстати, лучшая форма пьянства.

                3

       Наутро мне надо было ехать на собрание в рабочее общежитие. Там у них буча возникла, по поводу выселения семейных. И мне предстояло пером осветить это изгнание из рая.
       Терпеть не могу такие мероприятия. Все ждут твоей статьи, как соломонова решения, и бегают к газетному киоску ожидая номера. А сначала ты сидишь на собрании как гуру, хотя и знаешь, что ситуация патовая. Это тот случай, по Канту, когда оба правы.

       По дороге заглядываю в больницу. Ещё Черчилль советовал идти навстречу опасностям. Согласно бритту, такая комбинация уменьшает опасности вдвое. Вот я и пошёл! Что они меня – расстреляют что ли? По****ят, по****ят да утихнут…
       Время неприемное, но я уговариваю девок из справочной вызвать Иринку. Те, под обещание шоколадки, соглашаются. Буфет тут же, неподалеку, и купив обещанное, передаю справочницам взятку. Те, деловито прячут её под прилавок:
       - У них сейчас обход, и вам нужно будет минут десять-пятнадцать обождать!
       - Хорошо, я подожду…
       Их хихиканье кажется мне подозрительным. Неужели и они уже всё знают? Впрочем, больница – тот же монастырь: все слухи моментально передаются по кельям…. А, насрать!

       Мимо меня проходила врач. Строгая, в больничном халате. Что-то вспомнив, она притормаживает, но я опережаю её:
       - Вы уже меня извините за вчерашнее… Что-то крышу малость сорвало… - Символически склоняю я голову. – Ладно?
       - Ладно… - Криво улыбается она. – Вы уж давайте, к нам лучше, через дверь? Вам же спокойнее будет! Хорошо?
       Я послушно киваю. Я в костюмчике, при галстуке, и меня это внутренне успокаивает. Пуританский имидж скрашивает вчерашнее. Я ещё по институту знаю, что после больших скандалов, нужно либо напрочь гаситься, либо, напротив, дефилировать, всячески смазывая вчерашнее впечатление. Новая краска покрывает старую.

       Врач прекрасно знает, что я лез сюда ради девушки. Ну не телевизор же из холла украсть! Да и потом, как я, со второго этажа, с телевизором?
       Хорошо, что Иришка ещё сюда не спустилась. Ни к чему ей видеть коленопреклонение своего наставника. И, потом, с двумя женщинами одновременно, лучше не разговаривать. Тут должен быть определенный интим. Так продуктивнее. Это откуда-то свыше идет.

       Врачиха меня простила. Сейчас она поднимется к себе в ординаторскую, скажет остальным, и они все, автоматически, простят меня. Я ведь пострадал из-за них, из-за баб. Меня влекла вверх, по березам, любовь. По крайней мере – пусть они так думают. Женщины боготворят всяческие разновидности любви. Их хлебом не корми, а подари им какую-нибудь мелодраму. Вот я и подарил. А дареному коню…

                4      

       А вот и Иришка спускается… В шлёпанцах и лагерном халатике. Сейчас скажет, что прокурор ей добавил срок, и чтоб я не ждал её из тюрьмы… «Ну, зачем тебе, Дима, из-за меня судьбу ломать? – зарыдает она. – Найди себе нормальную бабу, а не такую рецидивистку как я!» А я что ей скажу? А я ей отвечу: «Нет, любимая! Я буду ждать только тебя! Я буду ездить на маленькой дрезине повсюду – за твоим столыпинским вагоном! По всем сибирским пересылкам! И так будет, пока небо, наконец, не разлучит нас!» А она что скажет?

       Она выходит в холл, и приближается ко мне.
       - Ну и что, тебе нравится такая жизнь? Ты опять пьян? – Сердито взмахивает она чёлкой.- Господи, Дима, ну когда же ты возьмёшься за ум?

       Супруженица, да и только… Я целую её в щёчку и ухожу.
       За ум мне браться не хотелось. Я даже не знал, в каком месте у меня эта субстанция находится. А может, ещё в детстве, я потерял её в речке при купании? И потом, какой мне смысл браться ум? Что мне это даст? Дни, спаянные воедино, как кирпичики в стену, и жизнь, как типовой проект? Нет, я этого хотел!
       Я хотел, усевшись верхом на бутылку, и улететь куда-нибудь к островам Полинезии. Туда, где можно любоваться фиолетовым небом, и где за тростниковым частоколом колеблются в тумане маковые головки фламинго… Наверное, время там движется вовсе так же как здесь… Ведь время – это нечто, придуманное самими людьми. А когда-то они, эти люди, так же искренне верили, что Земля покоится на трёх китах… Где гарантия, что они не ошибаются в этот раз?
 

                ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

                1

       Пока Иринка в больнице лежала, меня грусть-тоска заела. Но тут – случай помог. Витек одного парня встретил, Женю, мы на свадьбе вместе гуляли. Вот он нам и предложил – приехать к нему, оторваться. В моем депресняке назревал хоть какой-то выход. Тем более, Витек мне пообещал, тех самых дежурных Машек выцепить.
       С водкой в городе проблемы были, но Женя в одном магазинчике электропроводку менял. И заведующая пообещала ему пару литров подбросить. Поверх оплаты.

       Жил Женя в Электросетях. Это в лесу, километра два от города. А может и ближе.
       Телок мы из дома, часов в одиннадцать вечера забрали… И заранее отвезли их в общежитие к Жене, чтоб они стол сервировали. А сами поехали машину отогнать, да, заодно, может ещё чем-нибудь спиртным разжиться.. Четыре бутылки на пятерых – маловато… У меня на работе почти литр венгерского вермута стоял, но я решил его приберечь. Тот же Витек ко мне частенько опохмелиться прибегал. Все равно, на такую ораву – как на ветер… Нужно было чего-нибудь побольше и попроще…
.

       Поставили мы машину, и ковыляем бодро назад, к Первомайке. Это поселок такой, на окраине, а уже за ним Электросети. Витёк, из гаража,  зачем-то с собою здоровенную банку прихватил. Может, думаю, бензин у кого хочет слить?
       - Витя, а нахрена тебе эта банка?
       - А мы сейчас к Вороне заскочим, бражки у него немножко отольем!
       «Ни хрена, себе, – думаю, – немножко! Ты б ещё бензобак от Камаза взял! Стратег, однако!»
       - А он не спит? – Озабоченно спрашиваю, стараясь не отставать от Витька.
       - А какая разница: спит он или не спит! А вдруг нам водки не хватит? Я этих баб знаю, они как лошади пьют… Оглянуться не успеешь, как водка кончится! Лучше сейчас прибарахлиться… Всё равно по дороге!

                2

       Подлетели мы к дому Вороны, а на дворе – двенадцатый час… В другой ситуации мы бы постеснялись, а тут – отступать некуда…Зашли в подъезд, и давай к нему в дверь  ломиться… Дверь Воронина мамаша открыла….
       - А Олега, – говорит, – дома нет! Он к сестре ушел…
       Пока мы рты открыв, стояли, она дверь захлопнула.
       Нам аж дурно стало. Мы на брагу всерьёз настроились, а тут – такой облом! И брага у Вороны хорошая, на малине…. Он обычно не меньше двух фляг ставит.
       Плюнул я на правила приличия, и снова в дверь! А, параллельно, у Витька спрашиваю:
       - Ты хоть знаешь, где конкретно она у него стоит?
       - В комнате, за диваном, возле окна, справа! – По-военному отвечает Витёк. – Там у них батареи, чтоб бродила лучше! Он её ещё одеялом укрывает….
       «Дурень, – думаю, – щас батареи-то отключены! Или Ворона с котельной договаривается?»
       Пока Витек мне дисклокацию объяснял, мамаша снова открыла….И, вопреки ожиданиям, на три буквы нас не посылает. Стоит, с прищуром улыбается… Ждет, что мы промямлим, хотя по банке уже догадалась… Житейская женщина, ничего не скажешь!
       - Извините, - кланяюсь я ей, - тут у нас такое дело! День рождения у нас, понимаете… Мы хотели у Олега немного браги взять… Извините, конечно….

       Она улыбнулась, дверь распахнула и, совершенно спокойно:
       – Знаешь где – бери!
       Я разулся, и довольно уверенно прошёл в Олегову комнату. Взобрался на диван, стал на колени, и руку за спинку сунул… А там, и впрямь, фляга упрятана!
       Встал я с дивана, и решительно, как чекист на обыске, со скрипом его в сторону отодвинул. Потом подошёл к двери и в темноту подъезда Витька кликнул:
       - А ну-ка зайди, подсоби малость….
       Тот, бочком-бочком, как пионер-наводчик, Павлик Морозов, мимо мамашки проплыл.

       Накренил я флягу, и бережно, через марлю в банку наливаю. А Витёк аккураненько её держит. Маман за нами с улыбочкой наблюдает: «Ни хрена себе немножко, тут минимум литров на пять баночка тянет!»
       Но нам ничего не сказала. Затарились мы от души, Воронинский диван на место поставили, сами бочком-бочком оттудова… Десять раз перед мамашей в извинениях рассыпались.
       А та, знай себе, по-прежнему улыбается: «Ни хрена себе, – думает, – продразверсточка! Время-то к полночи, а они гулять собирались! Именнинички хреновы…»
       А мы кланяемся, кланяемся, и бежать, бежать! Пока наши тёлки из Электросетей не смылись!
       …Пришли мы, передохнули, да и начали гульбу… Все бы ничего, но вот не умеем мы скромно, по-тихому…

                3

       Где-то часа в три ночи, когда мы уже совсем ужратые были, Жене начал какую-то херню про ипподром рассказывать… Дескать, он в гости, к своему дядьке ездил, а тот на ипподроме работает… Вот, Женя, впечатлениями и делился… Про лошадей да про жокеев рассказывал…
       И тут мне в голову идея пришла: в ипподром поиграть. Благо, люди спят, и нашим скачкам никто мешать не будет…
       – Вы ж мудачье, только языком можете чесать! – Напустился я на Женю. – Люди на лошадях скачут, а вы тут брагу херачите! Никакой пассионарности в вас нет!
       – В нас? Нет? – задохнулся от возмущения Женя. – Да мы… Да мы!
       Он с Красноярска, а они, енисейские, горячие….В-общем завёл я их...
       Ну и начали они по общаге с колясками наперегонки бегать. Благо, детских колясок тут полно стояло. Коридор в общаге длинный, и он, кроме колясок, прочим скарбом уставлен. Посадили они Маринку с Лилькой в коляски и газуют – туда, сюда, туда, сюда!!! А я – вместо арбитра…
       Грохот, конечно, страшенный…. Там столько всякой херни, в коридоре стояло! Лыжи с палками, кастрюли семиведёрные, жбаны всякие… Да и сапоги-болотники возле каждой двери висят. Электролинию через тайгу к промыслам тянут, а там, в урмане, – и клюква, и рыбалка…. Вот всю экипировку жильцы на стенах и вешали. В комнатках-то тесно….

       А они, Женя с Витьком, пьяные были, и поэтому по прямой бегать – у них не получалось… Больше зигзагами. Всё время в стены врезались… А наездницы, те в колясках визжали. Словом, хороший ипподром получился!
 
       После двух забегов они половину болотников и лыж наземь свалили! Ну, думаю, щас какая лошадь споткнётся, и пристрелить её придётся! Чтоб не мучилось животное…
       Однако, до этого дело не дошло… От нашего грохота, все аборигены проснулись… Дружненько, по одному, по двое, коридор высыпали. Стоят, шары испуганно протирают… А потом начали лаяться! То с лошадками, то с ездоками!... Одним словом, скандал! Вот-вот и морды чистить начнут! Хотя, у электрических пролетариев, перевес… И кулачищи у них, мегаваттные!.
.
                *         *         *

       А там, в коридоре, на стене, телефончик, висел…. И табличка к нему прилеплена: «В город звонить через 99»… Наши подруги с перепугу к нему кинулись… Сразу сообразили, хоть и пьяные! И дозвонились! Да не куда-нибудь, а в ментовку! Слышу, они орут: «Заберите нас ребята, заберите отсюда!»
       Сначала я не допер, а нахера они в милицию-то звонят? Зачем самонаведением занимаются? Но потом до меня дошло: бабы-то, у нас, кооперативные, а такой товар, как раз, у ментов в почёте! Те всю ночь на своих уазиках рассекают, скучно им, горемычным… А наши телки, тоже не прочь ночью пошарахаться! Вот и находят они друг друга… Симбиоз такой.

       Короче, звонят они своим мусорам, и кричат:
       - Парни, приезжайте скорей, заберите нас отсюда!
       А сами на аборигенок поглядывают, боятся, что те их метелить начнут.
       А менты взволнованно отвечают: «Щас, щас, приедем девчонки! Лиля, Марина, вы только скажите, вы где находитесь?»
       Те объясняют – но ничего не выходит! Лес, окраина, общага, забор! И всё! И полная темень!
       Менты занервничали: «****ь, да вы объясните по-человечески, куда вас занесло? Куда за вами приехать? (И, в трубке, кому-то в сторону: «Да хрен их, сучек, знает! Забрались куда-то, а куда – сами не знают! Пьяные похоже… Да на – сам с ними поговори!»)
       А бабы возле аппарата, трубку друг у друга вырывают, и в два ручья ревут:
       - Да мы не знаем, не знаем мы! Завезли нас, блин, в какую-то глухомань!
       Короче, концерт.

       Так и не приехали за ними менты. Во-первых, не знают куда ехать! Да и потом – слухи нехорошие могут пойти… Одно дело – втихаря по городу с телками рассекать, а другое – вот так, публично, как папанинцев, со льдины их снимать. Чтоб вся страна видела…  Да ещё в самый скандал, прилюдно! (Скандал-то в трубке наверняка был слышен!) За такое по головке не погладят! Даже если поначалу головке и хорошо.
       Бросили менты трубку. А может, и майор в дежурку зашёл. В-общем, не примчались с сиренами и мигалками….
       Ну, и Женя тут, своим аборигенам, извинения принес… Народ расходиться начал. Решили замять до утра.      

                4

       Ну, пока суть да дело, я, воспользовавшись паузой, тоже незаметно к телефону подлез. И, чтоб отвлечься от стресса, одной бабе позвонил. Она диспетчером работала, раньше нам в редакцию нефтяные сводки привозила. Для промышленного отдела. А дедушка Лопарин их в своих передовицах печатал. Сегодня у этой девахи как раз ночная смена была.

       А та, дура, долго не раздумывая – свидание мне назначила…В четыре утра. То есть, через двадцать минут. Позднее я понял: это она в трубке гвалт услыхала…Вот и выманить меня решила. От греха подальше.
       Встреча была назначена на самой окраине города, как раз возле редакции. Минут пятнадцать бегом.
       Ну, я и побежал… На мне спортивный комбинезон был, и бежалось легко. Да и баба ничего… Симпатичная. Тоже сил придавало.
       Двигался я споро… Потихоньку пробежал Первомайку… Вокруг сиротливо моргали редкие фонари… А так – темень непроглядная….Поселок спал, и на улицах не было ни одной живой души. После буйств общаги, картина казалась просто фантастической. Над миром царила глухая многозвездная ночь.
       Бежал я строго на Север, пытаясь нагнать недвижимо висящую Полярную звезду. Она, сволочь, стояла на месте, но, как я ни старался, даже поравняться с нею мне не удалось…

       Ровно в четыре часа я стоял на посту… Смотрел на пустынную дорогу и думал: «Ну и ночка же сегодня выдалась! Мне б ещё, как той чёрной курице, куда-нибудь в подземное царство провалится!» Тогда б уж точно, можно считать, жизнь удалась!Вот ****ь, какие закидоны с малиновой браги бывают! Особенно, если её с водкою помешать!

       Судьба оставленных в электросетях невест меня не волновала.. Они были уже там, в прошлой жизни. Теперь меня ждала иная судьба…Я ждал другую девушку… Она родит мне трёх или четырёх детей… И суррогатная мать уже ехала на встречу со мной, суррогатным отцом….

       Автобус подъехал в пять минут пятого. Я никак не ожидал, что она приедет на целом автобусе. Здоровенном, с продольными синими полосами. Он подвалил с нарушением правил, по встречке, игнорируя сплошные полосы…. Благо, у нас перед редакцией, дорога расширяется, и превращается в широкую площадку.

                5

       Двери раскрылись, и она выпорхнула из автобуса. Подбежав, и убедившись, что это я, девица подала знак водителю, чтоб тот отчаливал…
       У неё озабоченное лицо. Она за меня переживает. А меня это разочаровывает. Зачем изображать монахиню, если ты прёшься на свидание в четыре утра ?
       - Пошли, в редакцию поднимемся! – Предлагаю ей. – Чего тут торчать?
       А сам проверяю карманы: с собою ли у меня ключи?
       Поначалу она не соглашается:
       - Да не-е-е, давай тут постоим… У нас времени мало…
       Спустя пару минут, я всё же её уговариваю. Пять утра не лучшее время для стояния под фонарями. И потом, если девица уже в руках, какой смысл держать её на улице? Тем более, суррогатную мать!

       - Через пятнадцать минут автобус за мною обратно приедет! – Первым делом сообщает она.
       Это она меня с ходу ограничивает. Она уже всё за меня решила. Значит, она всё за всех привыкла решать. Плохое начало.

                *         *         *

       Открыв кабинет, я привычным жестом достаю из тайника за папками пузырь с зеленоватым вермутом. На работе я пью только белое. Таковы незыблемые принципы журналистской конспирации.
       - Будешь? – Предлагаю ей.
       Нет, она не будет. Я наливаю себе доверху в фаянсовую чашечку. Медленно пью.
       Она пристально смотрит на меня. В её глазах проскальзывает нечто учительское. Её интересует глубина моей патологии. Этим все женщины интересуются. Мужчина, с наркотической тягою к спиртному, более управляем. Это хорошо. Но тут важно понять: насколько же устойчива эта тяга? Вот она и смотрит на меня экзаменующим взглядом. Она читает то, что это читаю я…

       Мы обмениваемся парой фраз, и я прячу бутылку на прежнее место. Мизансцена окончена. Вот-вот – и на первый путь подадут её состав. Я прячу бутылку, и мы выходим в коридор. Сопровождаю даму к вагону. Она едет в Гавр, вторым классом.
       Тут, напоследок, нужен какой-то маневр. Метка, как вымпел на Луне. Я бережно притягиваю её к себе и говорю ей на прощание несколько кокетливых, фривольных комплиментов. В таких случаях лучше выставить себя дураком. Мне досадно, что она не остаётся, но я подавляю раздражение. Иногда следует расслабиться и плыть по течению. Крокодилы всегда так делают. На открытии пасти тоже следует экономить, иначе челюсть вывихнешь.

       Поддерживая её под руку, бережно веду вниз по лестнице. Чуть наклонившись, паточно внушаю ей, что сегодня она сегодня на удивление хороша. А я такой дурак! Она так и так мне сегодня не отдастся, поэтому всё, что я сейчас несу – никакой роли не играет! Но, потом, это зерно, посаженное в землю, может взойти…Это вам не «Ландрас», тут нужно читательские письма по цветоводству изучать.

       Из-за угла, словно эллинский дракон выползает чудовище-автобус. Настало время передать Минотавру его добычу. Сегодня, увы, не моя очередь…
       Она чмокает меня в щечку, и, делая пару назиданий, семенит к животному. Дверная гармошка распахивается и она исчезает в его бездонном чреве...
       Мыча от удовольствия тварь уползает в темноту… А я провожаю взглядом её дымящуюся задницу…. И мне, брошенному среди ночи, остается только прогорклый запах соляры.

       Теперь она довольна. Она не зря сюда приехала. Она меня проверила, вписав в сценарий своего спектакля. Для женщин контроль стократ важнее любви. Ведь она, их любовь, только на нём и зиждется. А мне остаётся ждать: потянет ли её вновь сюда, на мой пустынный водопой? И зарывшись в тину, ждать, ждать, ждать…. А не придёт – туда ей и дорога!

                6

       Мне отчего-то становится одиноко. Господи, а где у меня бабы-то все? Одних кони по общагам катают, другую больничные русалки в омут утащили, а третью… Третью авиатор какой-то с****ил… И даже последнюю, четвёртую, только что сожрал дизельный Минотавр… Что же это творится? Где все бабы-то? Почему я стою один, посреди тёмной и безлюдной улицы? Почему меня ни одна тварь до сих пор не купила? Ведь нынче даже покойника можно выгодно продать! Например, в какое-нибудь медицинское учреждение. Впрочем, я там недавно был, но меня не взяли!
         
       Интересно, что они там делают, в Электросетях… Сбегаю-ка я туда! Наверное допивают свою брагу и канючат: «Витя, Витя, а где Дима? А чо он нас бросил? Ну и свинья же он! Ты передай ему, чтоб он нам больше не звонил! Так же не делается! Притащить нас сюда и бросить?!»
       Всё знают: как делается, и как не делается! Господи, да у нас полжизни состоит из свинства!

       Я потихоньку бреду в сторону Электросетей.
       Интересно, а что сейчас делает Иринка? Спит себе небось без задних ног… И даже не знает, как терзается сейчас её руководитель! Все спят, а он не может себе места найти!
       Господи, я опять думаю об Иринке! Вот уж действительно: «Привязанность порождает скорбь!» Через два часа у них, там, в больнице, подъём. Войдет старшая медсестра, перепоясанная портупеей, и хлестанёт по выключателю: «Шестая Па-а-а- ла-та па-а-адъём!!! Выходим, строимся в коридор!» Аж стекла задребезжат!

       И рыхлые, худосочные бабки кряхтя сползут вниз с двухъярусных кроватей. Кутая ноги  в застиранные портянки, они начнут выбегать в коридор. А там, заскорузлыми пальцами, будут застёгивать пуговицы, и приглаживать гимнастёрки….
       – Люська, ты куда лезешь? Забыла своё место в строю, тварь? – Взъярится медсестра. – После отбоя сгниешь у меня, сучка, на полах! Получишь, ты у меня, ****ина, таблеточку от триппера! Загибаться будешь, скотина – а хрен я тебе что подам!
       Да, мне теперь заказано в больницу ходить. Меня туда теперь и не тянет. Как голый в трамвае себя чувствуешь….

       Ладно, хватит лирики Я потихоньку перехожу на бег. Полярная звезда дышит мне в затылок. Теперь она тщетно пытается меня догнать, а я на ней отыгрываюсь…
      

                ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.

                1

       Я встретил их на дороге… Ещё издалека, двигаясь ленивою рысью, я обнаружил движущиеся вдалеке тени. А потом, сближаясь, услышал и знакомый визг….И пьяное бурчание Витька…
       Да, это были они. Оказывается, через пять минут после моего побега, сверху к ним спустилась сонная комендантша… И ястребом накинулась на них. Скандал возобновился, но уже на официальном уровне. Витька и девиц с треском выперли, а хитрый Женя умудрился угостить комендантшу малиновой брагой… Та сразу поостыла, и простила Женю. Но изгнанникам пришлось убраться.
       И вот теперь святая троица держала путь к городу. А я, как мессия, вышёл им навстречу. Встретив, я обнял их, и повёл… правильно, к дверям редакции.
       Спустя пять минут мы уже поднимались по лестнице. Мы решили продолжить гулянку. На всё – про всё, нам оставалась пара часов. Уборщица появляется к восьми и нужно было торопиться.

                *         *         *

        Девки визжат и всё время норовят прорваться в коридор. Нет, их надо срочно разъединить. Хуже нет тандема из пьяных баб.
       Я увожу Лилечку в нашу фотолабораторию. Там отличный английский замок. Его можно легко открыть даже обувной ложечкой… А Маринка остается с Витьком. Ей выпало сегодня любить Витю. Ну а Лиля, соответственно, должна полюбить меня. Я же должен обеспечить ей плацдарм для любви, и не быть рохлей. Хватит изображать из себя Отца Сергия.

       У этих, как у деревенских девочек, любовь не завоевывается, и не выпестовывается… Она просто распределяется – как делянка на колхозном поле. Это твой участок, а это – мой.
       Бери его и люби – каким он тебе достался! Мечтать можешь о ком угодно, однако любить нужно его… Сегодня я – Лилечкин участок. Значит, у меня неотъемлемое право на секс… Как у феодала.
       Пока Иринка в больнице, я могу умереть от воздержания! Должно же быть какое-то женское братство, помогающее мужику выжить! Лиля должна спасти меня, наш отдел, моих читателей…

                *         *         *

       Мы входим в фотолабораторию. Я запаливаю красный фонарь и мысленно переношусь в Гамбург. Или Амстердам. Где там у них рождаемость выше? Я помогаю Лиле поудобнее усесться попочкой на стеллаж. Знал бы Аркаша, насколько полифункциональна его лаборатория! Впрочем, зачем его просвещать, конкурентов себе плодить!
       Лиля теперь сидит точно напротив меня. А её голова точно на уровне моей. И все, что ниже – тоже на одном уровне. Она расслабленно прислоняется спиной к фотоувеличителю Я щелкаю клавишей выключателя, и алый свет, бросая последний блик гаснет. Я задираю кверху её тонкую кофточку, и прямо на меня вываливаются тёплые груди. А я, расстегнув рубашку, наваливаюсь на них. Второй закон Ньютона.
       Спустя секунду, я беру её за бедра и притягиваю к себе. И, мягко, по-кошачьи, стягиваю, стягиваю, стягиваю… Стягиваю все, что мешает, а заодно и саму Лилю… Ей остается лишь податься чуть-чуть вперёд… А потом она крепко обхватывает меня за шею, и падает мне головою плечо… Прости меня, Господи! И редактор тоже…

                2

       В эти минуты я действительно люблю её… Это мой вечный девиз: люби то, что под рукой! Или в руках. Квинтэссенция самодостаточности. А, значит, и земного счастья… По крайней мере, так я его себе представляю. Я люблю её губы, её волосы, её гладкие бёдра, выползающие из-под юбочки.
       Трагедия большинства людей в том, что они не могут полюбить то, что рядом. Мне это не грозит.

       Через пять минут мы возвращаемся в кабинет. Она смотрит на меня взглядом-присоской. У одного американского писателя была целая шкала взглядов. Будь писатель сейчас рядом, он бы наверняка обо всем догадался. Витек не писатель, но, по-моему, он тоже догадывается. И испытующе смотрит на меня. Так часто бывает: когда одному дают, а другому нет, то тот, второй, смотрит испытующе…

       Лиля пытается договориться со мною на завтра. Она так и говорит:
       - Мальчики, а что вы завтра делаете?
       Я чувствую себя свободным Ллойко Зобаром. Мой табор уходит завтра в небо. Я не рожден для тихого семейного щастья. А если я и соглашусь, что потом? Через неделю её пыл поостынет и мне придется вылавливать её в пролетающих милицейских уазиках… Или наоборот – они начнут отлавливать меня? Заманчивые перспективы!

       Но мне её не жаль: это её выбор. Возьмешь такую – и это будет китайский автомобиль. Неизвестно – что, где, и в какой момент сломается. Или, как старая копейка, побывавшая во множестве рук. Я не виню её, это, скорее, её беда, а не вина… Через час мы расстанемся, и ей придётся самой расхлебываться с той жизнью, какую она себе выбрала. Эта жизнь у неё была до меня, и, скорее всего, останется после. Космическое предначертание, в которое, кстати, я не верю. А бабы, те – верят. Зачем тогда бороться, если всё предписано заранее?

                3

       Утром меня нашли в приемной. Я спал на стульях в синеньком типографском халатике… Халатик был женским, а трусики, выбившиеся из-под него – мужскими. Такой вот гермафродитический ансамбль. И где я этот халатик нашёл? Неужто сквозь стену в типографию просочился?
 
       Когда меня разбудили, я ещё полчаса слонялся по редакции, а редактор выгонял меня домой. А я наливал остатки вермута в чашку, и никак не уходил… И пил его безо всяких ложечек.
       Это произошло оттого, что после секса меня охватывает слабость. Витёк тоже был в отключке… Он спал, развалившись на стульях, в моем кабинете, как самый лучший посетитель отдела. И это правда: он не носит сюда изобличительных статей, не строит дирижаблей и не разводит свиней Ландрас.
       Не в обиду Витьку будет сказано, когда редактор его нашел, он сам был похож на спящую свинью. Может быть и не такую благородную, как «Ландрас», скорее среднерусскую… Тогда на кого был похож я?
 
       Как сказал мне потом редактор, все двери, вплоть до уличной – были нараспашку раскрыты… Ну ладно коридорные, это бедный Витек туалет искал, а вот уличную-то кто открыл? Значит, машки от нас сбежали?

       Витька редактор разбудил и выгнал… Тут, правда, особого криминала не было: Витька шеф хорошо знал: и тот не раз его до дому подвозил…

                *         *         *

       А через четыре дня, Иринка улетела…. На третий курс своего университета.
       Я долго смотрел самолёту вслед, пока он совсем не растаял… И мне всё никак не верилось – что она уехала навсегда… Вот так живут люди, живут, и ещё миллионы лет будут жить, а страшное значение слова «навсегда»… - им никогда не постигнуть! Бездна необратимости!

       У меня обычно расставания с женщинами через кровь, через драму проходят… А это первая – с кем вот так… Она мне даже и насолить-то не успела! И наскучить тоже. Так и осталась она у меня в душе – ни горькой, ни сладкой, ни белой, ни коричневой… Пион-не-пион – гвоздика-не-гвоздика!
       Наверное,  красной… Как бакен в чёрных водах моей памяти….