Отзыв на стихотворный сборник Владимира Цивунина

С Владимиром Цивуниным я познакомилась в сетевом виртуальном мире.
При обсуждении в «Читальном зале» творчества одного известного современного поэта старшего поколения, когда я отбивалась от недоброжелателей любимого автора, к дискуссии подключился некий zivunin с одобрительной репликой; потом он исчез, но в Форуме возникла другая, довольно симпатичная фигура, скрывшаяся под ником Таёжник. Почему-то я сразу потянулась к нему, представляя себе эдакого убеленного сединами, бородатого философа, старого интеллигента, когда-то известного, но отошедшего от страстей, уединившегося в холостяцкой (или вдовцовой) квартире и время от времени выходящего в свет, чтобы уж совсем не одичать да и выделить из аудитории или темы беседы кого-то (или что-то), достойного на его взгляд внимания. Суждения Таёжника выдавали в нем литератора.
Стоя плечом к плечу в том споре «против неприятеля», мы перебрасывались редкими репликами (ну, союзники же!). Так я однажды спросила: не поэт ли он сам. «Да, сочиняю помаленьку». – «Пришлите почитать». Прислал по «мылу» подборку. Прочла. В дикий восторг не пришла, прямо скажем, но человека «почувствовала».
Дала, опять же по «мылу», отзыв, как всегда, – прямой, мол, в общем, понравилось; то-то и то-то очень, на мой взгляд, ничего, а вот то-то – не разделяю заложенную мысль, то-то слабое по форме, ну и т.д. Таёжник отозвался неожиданно восторженной благодарностью за «потраченное» время, за понимание или собственную интерпретацию некоторых стихов… (что и понятно: всегда доставляет радость сознание, что кто-то не только прочел твое произведение, но и нашел, что сказать – то есть подтвердил его значимость), но были в отзыве и… как бы помягче… недоумения: некоторые стихи я назвала слабыми, автор же настаивал, призывая в качестве аргумента мнение других его читателей, на их качестве…
Вот тогда-то я и поняла – мой собеседник страстей не утихомирил, и если и бородат, то сединами ещё не убелен и далеко не стар. В чем и убедилась довольно скоро.

Итак, наше знакомство-общение началось 25 октября 2003 года, когда Владимир Цивунин обратился ко мне со словами: «Не расстраивайтесь!» и продолжается до сих пор.
Читая подборки стихов Владимира Цивунина, я испытывала двоякое чувство: с одной стороны, они явно несли в себе доброту, что для моих предпочтений очень существенно («Что чувства добрые я лирой пробуждал…»), в них была часто печаль, иногда – обеспокоенность неустройством жизни (передающееся через описание природы: осень, зима – всё это метафоры неуютности, одиночества, холода внешнего и зябкости душевной). Но с другой стороны – проскальзывало и озлобление на людей, сменяемое опять и опять призывами к себе о смягчении.
И много обращений к Творцу… И вот эта сторона была наиболее уязвимой…
Мы не избалованы (были, сейчас – не знаю) духовной поэзией в годы своего становления (как и духовной музыкой и духовной литературой. А духовная живопись – такие капли нам доставались, что, не имея наставников, – мы проходили мимо икон в музейных залах, находя их совершенно похожими). И встречая обращения к Творцу или его прославления в стихах, я, бывшая комсомолка, пробегала строки глазами и переворачивала страницу. Может быть, кого-то (чего в жизни не бывает!) «духовные» (религиозной тематики) стихи и разбудили к вере, может быть… Но я их стала читать с вниманием, лишь придя к вере другими путями… И сама тема не сподвигала такие стихи критиковать (разбирать) – ну, видит так Господа человек, ну пытается данным ему языком выразить свое восхищение, благодарность… «Псалмы царя Давида» - что ещё можно прибавить? Всё там!
Но Пастернак с «Рождественской звездой», но Бродский со «Сретеньем», но Пушкин с «Как с древа сорвался…» и «Отцы пустынники» и т.д. и т.д. И целые циклы восхваления Бога и Присно-Девы у Даниила Андреева…
Не-е-ет, об этих стихах надо говорить! Их надо писать, надо читать и надо обсуждать именно потому, что мы ими не избалованы. Они для нас – как новейшие течения в поэзии: и форма, и содержание (я уж не говорю и семантике и прочих премудростях, в которых ни смыслю ни бельмеса, а они-то существуют – недаром процентов 90 литературной критика для меня – как на китайском: «силлабонические рифмы» - кто бы знал, что это такое и зачем оне мне-читателю? Но это так, мысли в сторону).

Как-то, в Рождественские дни мне пришло в конверте плотненькое вложение – давно просимое у Владимира: книга его стихов: «Имена всех живущих».
Почему, зная его стихи по сетевым страницам, я упорно просила книгу? А потому, что давно убедилась в «магии печатного листа» - уверена (и ещё раз уверилась) – читать с листа и читать с экрана – такая же разница, как смотреть репродукцию полотна в художественном альбоме и видеть его в оригинале.
Вот все говорят об энергетике, заложенной в творческом произведении… Так вот – наиболее сильно (для меня) энергетика стиха ощущается именно в прочтении с листа. Возможно, это моя индивидуальная особенность, не знаю.
Книжку (это «книжку» - не от снисходительности, а от размеров издания) я прочла за вечер. В ней меньше ста листов, 68 стихотворений и «Размышления, вызванные воззрением на Святую Троицу и стихами изложенные» - что-то вроде цикла стихов на тему, указанную в названии). Потом сидела с полчаса, умиротворенная – такая была легкость внутри. «Печаль моя светла» - бывают же такие нечастые минуты печальной светлости… А печаль была от несказанности (я иногда это чувство называю жалостью), от сострадания, от бессилия (каждый своим путем идет в одиночестве – и крест помогают нести только те, кто избран тебе (тобою?) в попутчики)– потому что книжка Цивунина – она ещё об одной мающейся душе, проходящей свой путь грехопадения, очищения, обретения веры, просветления и печали о тех, кто всё еще этот путь не осознал, на него не встал и может опоздать, не успеть.
Стихи Владимира не богаты метафорами (или они общеприняты – увядание природы совпадает с жизненными невзгодами, гроза – с голосом Бога…) или неожиданными образами… Часто они, на первый взгляд, так просты, что (ощущение), будто ты их в любом самоиздатовском сборнике читал. Сентенции: «впервые, по-детски, вдруг загрустила душа», «время уже ходит за ним по пятам» (кто-кто? Время? Так об этом же Тарковский уже…); «потихоньку просто быть, грустно и не больно» и т.д. – они заставляют морщиться своей необязательностью – как это привычно, как бедно словами, уже слышано, и мысли подспудно - «и я так могу, но кому я что новое скажу?»
И вот это-то, в первую очередь, я испытывала нередко, читая «Цивунина» с экрана.
Но что значит – магия книги! Стихи идут чередой, выстраиваясь не только в смысловой ряд, но и в образ: тянущегося к небу растения (не буду банальностей вроде дуба там или клена, береза тут (женщина) вообще не уместна, хотя именно она – с тонким стволом, с устремленной в высь хлещущейся кроной в бурю или обвисшей к земле в жаркий или ненастный день, или в ясный – стройная, вбирающая в себя солнце, радующая глаз и белым чистым стволом, и просвечивающей солнцем листвою – именно она-то и видится, когда читаешь этот сборничек. Даром, что на обложке – кряжистый дуб без листвы, прочно стоящий в земле – не отпускает! – топоршащийся корявыми ветвями, некоторые из которых – под лучами невидимого солнца – золотятся и сами как-будто являются уже источником света).
Одно из главных достоинств стихов Владимира – простота. Если человек добр – он примет книгу безоговорочно. Но хорошо бы ему ещё и верующим быть, чтобы оценить метания, недовольство собою, срывы и оплакивание себя (и других, таких же), и надежду (иногда воспринимаемую автором, как мертвую), и, самое главное, страх за то, что грехи свершенные (не больше, чем у многих других, у кого душа не прозрела) – они лягут на других, дорогих… И Веру: не попустит, Он благ, Он – прощает.

Ох, как не хочется употреблять это словосочетание: «лирический герой». Ну, подскажите что-то другое для название (поименования) того, кто бьется в этих стихах! Человек? Душа? Автор? Всё – не то! Пока скажу «Человек, который пишет». Вот этот Человек ощущает ещё и ответственность за свой поэтический дар. Одно из лучших в сборнике «Деревьев шум…»
«…Прошу я много, но себе ли.
Я слаб – Ты видишь – но стою.
А жаль в эфирной колыбели
Мне музу бедную мою…».

И суетные мысли о славе:
«Просвистит моя слава далече…
………………………………
Просвистит, а души не излечит…»

И понимание, что тоска по «безличности» - напрасна, потому что не по силам отказаться от данного при рождении, перебороть богатство души, (что, вероятно, свойственно было великим старцам):

«…Сердце бьется темно и глухо,
Все-то мнится нам благодать.
Только сколько же надо духа,
Чтобы нищим душою стать…»

И мольба о тех «чья жизнь не по воле темна», чтобы и их имена были услышаны на небесах. Книга - это молитва об «именах всех живущих», как она и названа, в том числе и о Рабе Божьем Владимире.
Книга – это и о выборе пути: тихо в келье ли молиться или нести свой крест на миру, не переступая по возможности заповедей, осознавая свою ответственность за все, что происходит даже и без твоего участия. Человек, который пишет – выбирает последнее.

Несколько стихов в книге посвящено детям – дочкам, сыну. Читается драма разлуки с дочерями, слышится боль, страх, надежда и трепет в отношении «последней радости» - сына. Такие понятные чувства, так редко звучащие в стихах поэтов-мужчин (да и женщин тоже). Такие подобраны слова, так передана эта интонация ощущения – не душевной близости, о которой мы все время судачим, а теплой детской руки, всхлипа детской обиды, плечики, хвостик волос, челка, преодоление болезни малыша – ей Богу, я впервые читаю такое у мужчины: не снисходительная усмешка –а! было бы о чем говорить! – нет, переживание детской беды, как своего взрослого горя. Эти строфы – большая удача!

Комментарий затягивается, поэтому сейчас перечислю особенно понравившиеся стихи: «Дерево трудно растет…»; «Кто назовет тревогам цену…»; «Не дорог нарочитый мне прием…»; «Не долги дни багряной желтизны…»; «Имена»; «Спасибо, господи, за благодать…»; «Никто по улицам не бродит…»; «Простятся ли шалости поэта…»; «Просвистит моя слава…»; «Путь некрещеных и крещенных…»; «Живем на пенсию родителей…»; «Теперь свободомыслие в почете…»; «Деловитым лицом обратясь на восток…»; «Ночная гроза»; «По воле случайного случая…»; «Разговоры с Богом» (посвященные стихам Г. Русакова) и это далеко не всё, пришлось бы добрую половину сборника перечислять. Отмечены те, которые отозвались совпадением с моими личными переживаниями…
И еще – не коснулась я почти цикла, посвященного Святой Троице. Тут нужен отдельный разговор. Не знаю, вычитана ли интерпретация библейского сюжета в богословских книгах или это собственное прочтение – отождествление трагедии содомогоморского катаклизма с отношением на небесах к душе и телу, но мне она не знакома и требует более глубокого прочтения, чем просто стихотворное изложение библейского текста. Возможно, я к этому циклу еще вернусь.
А пока на этом закончу.