Ангел

АНГЕЛ


            Дул холодный, промозглый северный ветер. Серая, чуть сутулая фигурка, плыла в сумраке аллеи. Длинные ноги, пальто, неприметного серого цвета… Скорый шаг, дрожь в крыльях… Да, да, в крыльях, Вы, не ослышались. По аллее шел настоящий ангел. Он, потому что ангел, ведь как известно у ангелов нет разделения на он и она.   Я это знаю, потому что тогда была я…
       Итак, мой ангел шел, а реальность встречала его в своем реальном духе. Ледяная крошка больно колола его крылья, пространство сворачивалось в неприветливый серокаменный холодный улий, выталкивая его прочь. Но он шел. Упорно и упрямо. Весь его путь, все его упорство было вытянуто в одно желание – чтоб этот самый путь обрел смысл. Он все крепче стискивал зубы и вновь и вновь просил Господа озарить его путь. Но Бог молчал, быть может просто занят или спит. Но ангел верил, что все не напрасно, ждал, что однажды вдруг раздастся гром небесный, и он получит ответ. Он шел, готовый в каждой дороге увидеть Ту, заветную, в каждой встречи – Ту, значимую…
          Парк закончился,  над склоном у моря тускло поблескивали огоньки прибрежного кафе «Старая бухта». Ангел чуть плотнее закутался в шарф, снял крылья и прошел вовнутрь. В углу кафе уже давно его ожидала я. Я взглянула на часы – они показывали полночь. 
           Ангел решительно пересек пространство от меня до него. Сел за мой стол. Я взглянула на него поверх крышки ноута. Он был высок, фактурные скулы, и пронзительные глаза, словно, сегодняшнее, штормящее море заполнило две пустОты.
           Здороваться не было смысла, мы слишком понимали друг друга.  Я просто вот так сидела, изредка отхлебывая давно остывший кофе. Не знаю сколько прошло времени, помню лишь, когда я очнулась Ангел мне улыбнулся. А я вдруг заплакала так, как плачут лишь совсем маленькие дети – горько, но не безнадежно. В эту молчаливую встречу он стал совсем родным мне, словно я признала ту часть себя, которой никогда не было права на существование. Я знала, что отпустить его будет больнее, чем отдать своего ребенка,  или ампутировать самой себе конечность. Но в этот вечер мы были вместе, а что будет позже? Я просто запретила себе об этом думать.
             Мы сидели у меня дома. Пили ароматный чай на горных травах и   домашнее печенье. Было тепло, и Ангел повесил свое пальто в прихожей, а шарф сложил где – то на полпути к кухне. На нем был чуть колючий свитер цвета черничного йогурта, и легким, ели уловимым ароматом фиалок. Я знала, что самое страшное этой ночью вот так, просто взять и уснуть… Мне хотелось привязать его к себе, или просто по – бабьи выплакать, выпросить его на ПМЖ. Но он ведь тоже был ангел, метался и искал, страждал и страдал.
             - Я готова любить тебя…
              - Не стоит…
Уже наступал рассвет, силы мои были на исходе, но я мужественно болтала ногами и пила чай из кружки для гостей, раз уж свою я само собой отдала ангелу. Мы болтали о каких то пустяках, как говорится о моде, природе и погоде. Ангел укутал горло шарфом, обернув его в несколько серебристых колец вокруг шеи. Открыл окно и затянулся толстой сигаретой. По комнате разнесся запах ванили. Я невольно зевнула.
             - Иди спать, я буду тут пока ты не проснешься.

- А дальше?! Дальше то, что?  - не терпеливо перебивала меня Аня, нервно оборачивая ладонь серебристыми кольцами.
Я невольно улыбнулась.
 - А дальше… - я протянула ей ежедневник в кожаной обложке на котором были вытеснены крылья и буква А. Она не могла не узнать его.
             Дальше я проснулась, в полном нежелании признать что пробуждение. Страшнее всего было признать, что это один из тех сладких снов, которые кажутся  очень – очень реальными. Перебарывая ватность сна, я побежала на кухню. Окно на кухне было открыто настежь. Было очень холодно. Залетевший в квартиру снег покрыл стены и пол мелкой изморозью. Я подбежала к подоконнику, и взяв в руки кружку прикоснулась губами ровно по следу губ моего ангела……………………………………………………………………..


5 октября воскресенье

          Я так давно молилась о чуде, столько жаловалась на свою скучную жизнь… Просто ХЫ. А теперь что делать????? Сердце бешено бьется и колотится и думаю, что самым здравым решением будет звонок в 03 и добровольная депортация в дурку. М да. Ну и ну. Хотя, что тут такого, происходит это с кем то другим я бы вот поверила. Хотя, нет лучше об этом никому ничего не говорить. Кстати как это? Вернее этот. Мои смятения моими, но реально то плохо ему – хм… Ангелу.
          Пойду посмотрю как он там.
          Странная вчера была ночка, ходя до сих пор меня не оставляет ощущение, что это лишь сон, дурной сон.
          Вчера мне не спалось. Около полуночи я пересаживала цветы. Мой психоаналитик посоветовал мне в качестве терапии уход за домашними растениями, потом животными, а следующая ступень уже отношения. Фу, я не о том. В общем, у меня почти получилось расслабиться, проводя руками по темно зеленым мохнатым листочкам, я даже спросила у них отчего же они не цветут, чего им не слава богу, как вдруг, я услышала тихий плачь. Совсем не похожий на плачь младенца или кота. В нем было что то завораживающее, зовущее и отталкивающее одновременно. Грустно…
           Я надела плащ прямо поверх романтичной розовой пижамки, сапожки на босу ногу и вышла во двор. Ночь была спокойной, после долгого проливного дождя, темной по -осеннему. Пошла на звук. Тягуче подташнивало в странном предчувствии, сердце  стучало как турецкий барабанчик. Я пересекла дворик и подошла к старой двухэтажке,    мама рассказывала что ее строили пленные немцы. Когда- то в ней жили люди. В окнах горел свет. Раздавались голоса. А сейчас она стояла в сумерках черным пятном, и словно сами эти стены источали плач уходящего времени и оставленной жизни. Я вошла в подъезд. Скрипнула дверь. В нос ударил запах старого влажного дерева. Звук шел со второго этажа. Я стала подниматься по лестнице,    перебарывая острое желание  убежать, укрыться.
           На втором этаже спотыкаясь об обрывки чьей то чужой, некогда текшей тут жизни,  я шла по наитию. Шла сквозь длинные пустые комнаты со свисающими полуободранными обоями. Вдруг я остановилась и взглянула в окно. Полная желтая, матовая луна отбрасывала свет сквозь окно. Я заскользила взглядом по лунной дорожке, от самого шара, до окна и вдоль по комнате. Свет проходил в кухню, где за старинным буфетом плотно поджав под себя ноги лежала в позе эмбриона лежала фигура. От нее веяло холодом вечного одиночества, страшной тоски.
           Ангела била дрожь, глаза были полны слез. Крылья безжалостно свисали. Ободранные, надломленные. Я присела на корточки. А дальше словно это была не я. Или точнее я, истинная.   
           Поднесла ладони к его лопаткам, оттуда выпирали кости надорванных крыльев, перья прилипли к запекшейся крови. Я провела ладонями по крыльям – он оторвался, посмотрел на меня. Я поцеловала его крылья, там где они были изранены, склонилась и обняла его.
             Его голова лежала на моих коленях. Я ощущала как холодные капли обжигающими дорожками скатывались по ним…

18 ноября, суббота.
          
             Вот так он и появился у меня. Кажется, прошла уже целая вечность. Жизнь приобрела какой то смысл и свет. Бегаю на работу, потом в магазин и уже лечу просто домой. Там меня встречает Ангел, гора пепла и окурков и… политые фиалки. Мне кажется, что они зацветут.
            Я очень люблю смотреть на него, это завораживает меня больше чем вода или огонь.
           Он уже чувствует себя намного лучше. И вот, в больших мягких тапках, гостевых для моего отца, в моем белом халате, который горбато топорщится из – за крыльев, уже он ухаживает за мной готовит завтрак. Звучат полутибетские  мотивы песен Линды. Он готовит нам омлет, пепел от сигареты служит нам приправой.

5 декабря…
            Милый, милый дневничок я опять тебя оставила, но ты же простишь великодушно. Я сама не своя, хотя на самом деле как раз наконец – то я это я . Долой маски. Я ЛЮБЛЮ. Все, чего так давно я хотела, все, от чего так долго бежала здесь и сейчас происходит со мной. Мир не существует, он просто исчезает как я переношу ногу за порог нашей квартиры, чтобы вновь ожить вечером в 7.
           Я варю ему кашки, супы и даже компоты. Он готовит нам омлет, приправляя бледный желток городских яиц пеплом сигареты.
            Мы варим кофе, вместе, в две руки. И пьем его почти синхронно. Иногда, замирая, по – детски, я прижимаюсь к нему всем телом. Он молчит.
           Он вообще малоразговорчив. Иногда улыбается, больше глазами, уголки же губ лишь чуть – чуть приподнимаются. На его плече шрам. Странный. Причудливые изгибы его напоминают мне мотылька или бабочку. Мне хотелось провести по ним губами, верилось, что они заживут.
Скоро новый год.

8 декабря. Пятница.

Вчера я стояла с ним на балконе. Ангел курил, чужой и холодный. Бледная, сероватая кожа. Я стояла к нему боком, изучая вид, знакомый с детства. Мысли убегали от красот родного района в лучах заката, просто я знала он вновь тут, оторвался от своих мыслей и сейчас смотрит на меня. Меня подташнивало от невозможности обуздать свои эмоции и чуть трясло от холода.
 - Иди в дом, простудишься.
- Не хочу – ответила я не поворачиваясь…
- А чего хочу? – спросил Ангел дерзко улыбаясь.
Я резко обернулась, поднялась на цыпочки и поцеловала его. Это был мой первый поцелуй с ангелом. Мне хотелось распробовать его на вкус, как дорогое вино в французском ресторане. Я жадно сглатывала первый вкус свежей сигареты, пытаясь добраться до сути, пробиться сквозь эти холодные, отстраненные или чуть снисходительные эмоции…
Я открыла глаза, и заметила, что в квартире, на моем подоконнике расцвели фиалки. Сиреневого цвета.




Я отвернулась к окну. Стоит ли ей рассказать о той, что однажды чуть не умертвила Ангела. Он был юн, а она стара. Ей было 143 , а ему 17. Он любил, она желала полюбить. Но все его фонтанирующие эмоции вызывали лишь усмешку. Пока в одну ночь они не остались вместе, и тогда она взяла его ладонь в свои руки, отбросила прядь цыганских кудрей и повела на кухню. В ту ночь в лесах выли волки, а желтый шар полной луны был близок как никогда, казалось, лишь протяни руку и вот он. И она протянула, но не свою, а его. Его пронзила страшная боль, будто его живая, настоящая плоть горела. Боль текла от ладони, по руке, отдавая в мозг. Она подошла, резким движением сдернула рукав свитера, и чуть коснувшись губами, стала языком рисовать странные вензеля на его плече. По телу пробежал сладкий холодок. Она прижала его ладонь к стеклу, так чтобы лунный свет шел в нее. Их пальцы сомкнулись, как и губы в бесконечном поцелуе холода и огня, боли и сладости. Оторвав руку от стекла он сам достал нож из верхнего ящика кухонного комода. Сам вложил ей в руки, чтоб она нарисовала таинственные знаки на его ладони. Но она поступила иначе – срезала опаленную плоть и просто прижала свою руку к его руке… Когда наступил рассвет она уже была мертва, из дома выносили старую сморщенную женщину со смоленными кудрями… Но Ане еще рано знать об этом, да и не стоит ее волновать, ведь она ждет ребенка.