М-м-м-да!..

Порода в женщинах так же важна, как и в лошадях.
Лермонтов

Суббота, вечер. В травматологическом отделении клинической больницы идет прием. Врач один, рентгенолог бегает из корпуса в корпус, не успевая нигде, и это страшно злит всю очередь, разговоры в которой «раньше было лучше» и «если б дать им денег, вот бы они забегали». Много покалеченных и пьяных, но есть и приличный народ.
Дверь в очередной раз открывается, и охранник впускает в приемную троицу, которая прекращает все разговоры в приемной уже хотя бы потому, что очень громко, на публику разговаривает.
— Нет и нет, Виталий, — говорит дама лет сорока, ведя под руку совсем еще молодую, очень высокую и стройную девушку изысканной красоты. — Инночка больше не сядет на эту лошадь, которую я просто ненавижу. Я вообще лошадей ненавижу.
— Мамулечка, — возражает ей Виталий, импозантный мужчина, сознающий, что он — глава семьи, — еще как сядет. Она любит лошадей, и верховая езда ей необходима. А переломы бывают у всех. Да, девочка?
— Конечно, — отвечает Инночка, — я очень люблю лошадей, и верховая езда необходима.
— Опять ты со своим престижем, Виталий, — говорит дама и кривит губки, которые у нее полны и ярко накрашены.
Из дальнейшей беседы выясняется, что Инночку в Битце сбросила лошадь и, по-видимому, у нее сломана ключица. Сюда, в травмопункт, ее привезла мамулечка, а глава семьи подъехал уже на своей машине. В разговоре мелькают «твой “Мерседес”», «мой “Опель”».
Внимание от них отвлекает появление нового пациента — сильно окровавленного пьяного бугая, затем еще кого-то привозят на носилках, затем еще. Прием продолжается…
— Следующий проходите! — зовет из-за двери кабинета медсестра, и Инночка небесной походкой, демонстрируя подиумные ножки, следует в кабинет.
— Да, — вздыхает немолодая женщина с переломом ноги, глядя вслед троице, — кому же такая красота достанется?
— Да какому-нибудь козлу вроде меня, — отвечает хриплый злой голос.
Через час с небольшим все перебинтованы, уколоты и ждут результатов рентгена. Инночка с сопровождающими уже не вызывает такого интереса, не стреляет глазками по сидящим в очереди, и разговаривают они тихо.
Наконец приходит рентгенолог, и врач Оксана Викторовна вызывает пациентов и рецензирует снимки. Очередь доходит до Инночки, и все трое заходят в кабинет.
— Ну, более-менее все в порядке, — слышится из-за двери голос врача.
— Что значит более-менее? — с напором спрашивает Виталий.
— Шина наложена хорошо, но, возможно, на месте перелома останется небольшой бугорок.
— Какой еще бугорок?!
— Его почти не будет заметно.
— Не понимаю! Это вы неправильно наложили шину и теперь девочка останется уродом?!
— Что вы, какой урод!
— А такой! Если вы никогда не носили декольте, то не знаете, что грудь и плечи должны быть безупречными. Переделывайте!
— Как это? — В голосе врача слышится смущение.
— Я вам заплачу, но это должно быть переделано!
— Подождите, папаша. Это же процедура не из приятных, пожалейте дочку!
— А она мне не дочка, а жена. А мне не нужна жена с изъяном!
В коридоре наступает гробовая тишина. Никто не шевелится и даже не переглядывается.
— Виталий… — вступает жалобно «мамулечка», но ее тут же перебивают.
— Помолчи, моя хорошая, не возникай!
— Но ты сошел с ума!
— Это не я сошел с ума, а ты, когда навязала мне свою дочь. Так что… Я сделал, как ты хотела, а теперь все будет по-моему.
— Гражданин, — говорит Оксана Викторовна, — вы меня задерживаете. Я ничего больше сделать для вас не могу.
— Можете, доктор, можете. Сколько?
— Да отстаньте вы от меня!
— Тогда я свяжусь с вашим главврачом. Вы плохо наложили гипс, моя хорошая, и к тому же что это еще за «отстаньте»?! Вот… вот и вот… — По-видимому, достает деньги. — Переделывайте.
Видно, сумма хороша, да и вина некоторая имеется, потому что Оксана Викторовна вздыхает и после паузы говорит:
— Пойдемте.
Все четверо выходят. Очередь не отрываясь смотрит на юную красавицу. Она чуть не плачет, не поднимает головы и как-то сразу перестала быть красавицей. Даже одежда, надетая на гипс, не кажется богатой и подобранной со вкусом. «Мамулечка» старается не смотреть по сторонам и, кажется, даже постарела. Группа скрывается в операционной.
— Да, — с превосходством произносит женщина со сломанной ногой, — бедная ты, бедная! — И уже с сожалением и насмешкой от души добавляет: — Коняшка!