Маргарита и кино

Восемь, девять, десять, одинадцать. Ровно двенадцать минут. Я буду терпеть не более двенадцати минут. Если она не обернется, не обратит на меня внимания, я просто… Да, я сделаю это, клянусь, я сделаю это.

Маргарита стоит в нескольких метрах от меня. Запрокинув голову, разглядывает: то ли созвездия, то ли неоновые вывески на стенах пятяэтажки, то ли кончики своих накладных ресниц. Тело ее танцует в такт музыке, что гремит в наушниках, правая рука сжимает мобильный – видимо, кто-то должен позвонить, и этот кто-то – навряд ли я. Ее интересует все, кроме меня: небо, альтернативные песни, странные люди, одиночные прогулки вдоль шоссе, белые стихи, венгерская кухня, отутюженные пиджаки… Я стою поодаль; сосредатачиваюсь на ее фигуре, направляю к ней все свои мысли, все свои чувства, все негодование, но ей плевать, она продолжает жить – ей не нужно моего присутствия, чтобы жить. А я хочу. Хочу, чтобы она не могла жить в мое отсутствие. Это все, чего я хочу. И не могу этого добиться. И именно сегодня, именно в эту спокойную обыкновенную ночь: в которой ни гиперболического ливня, ни украшений в виде снега либо листопада, ни саундтрека из проезжающей мимо машины, - в эту обыкновенную ночь я решил расправиться со своей болезнью по имени Маргарита.

Достаю из кармана пиджака пистолет. Да, как в самых изъезженных и затасканных сюжетах, я достаю из обыкновенного кармана (правда не самого обыкновенного пиджака – Cavalli) самый обыкновенный пистолет, украденный у дяди-полицейского всего два часа назад. И стреляю. В девушку, которую люблю. Целюсь и стреляю. Прямо в сердце. Попадаю в правое предплечье. Подхожу на шаг ближе. На ее светло-коричневом пальто тут же прорисовывается алая. Но она не падает. И не оборачивается в мою сторону.

Второй выстрел. На этот раз попадаю в самую середину – куда-то в область позвоночника. Алый узор заявляет о себе громче, требовательнее, у меня дрожит рука – я стреляю впервые в жизни, я никогда еще не убивал, тем более Маргариту.

Я еще никогда в жизни не убивал Маргариту.

Кровь на ее пальто. Маргарита – это моя девочка. Я – выстрелил в Маргариту. Но она не реагирует. Я в растерянности. Я не знаю, что думать и что чувствовать: ликовать или бежать? Смеяться или упать лицом на асфальт? Мне никто не подсказывает, я остался совсем один – нет прохожих, которые могли бы помочь советом, нет саундтрека - по саундтрекам всегда понятно: радоваться либо плакать, героям кино – легче, им подсказывают, как себя вести, что чувствовать, где получше пустить слезу, а где можно в совершенно такой же ситуации улыбаться, словно радуешься чему-то такому философскому и загадочному, что никому кроме тебя непонятно. Но я – не герой кино, у меня нет режиссера, а если он и есть, то он полный дурак. Или гений.

Стою неподвижно. Молчу. Жду знаков, жду подсказок. Тишина, как назло тишина. Самая предательская тишина. Рыхлая и тупая.

Она вся в крови, но она не падает. Она продолжает пританцовывать в такт своей дурацкой музыке из наушников. У меня не остается выбора, я стреляю еще. И еще. В сердце. Еще раз в сердце. Она не падает. В голову, прямо в лоб. Ничего не меняется, ничего не происходит, все та же тишина (только выстрелы, только шум выстрелов). Я роняю пистолет. Я – идиот, я псих, я ее люблю, но она не умирает, она не падает.

Она истекает кровью, но не падает. Оборачивается. Замечает меня. Поочередно снимает наушники. В глазах – страх, в пальцах заметна дрожь. Как глупо, как обыкновенно – страх, дрожь, она, пустота. Которую срочно нужно заполнить. Хотя бы чем-нибудь. Если нет саундтрека, можно проще – голос за кадром, пусть он пробасит: «Он понял, что последний выстрел не поставил точки его трехлетней бессоннице, что этот поступок всего лишь случайная запятая в этой адской истории, запятая – похожая на больной, дурацкий сон…», либо пробубнит какое-нибудь утешающее умозаключение. Пусть произойдет хоть что-нибудь. Хотя бы. Что-нибудь.

Но нет.

Она молча подходит ко мне вплотную, пристально смотрит в глаза, говорит:
- Мне страшно.
Я молчу. Она прижимается ко мне всем телом, упираясь лбом в мою грудь. Руками обвивает шею, молчит, затем добавляет:
- Я знаю, кто-то в меня стрелял. Много раз стрелял, мне очень страшно.
Молчание. Она вся дрожит. Я обнимаю ее. Кровь отовсюду, кровь изо лба залила все лицо, ее красивое юное лицо. Я люблю ее, но понимаю, что менять что либо поздно, она уже умирает. Осталось совсем немного. Она, почти шепотом:
- Даже в лоб стреляли, я знаю, даже в лоб. Я знаю, у меня дырка во лбу. Кому нужно было в меня стрелять? Что я им сделала? Просто вышла погулять, смотрела на небо, думала о тебе, ждала твоего звонка, но кто-то стал в меня стрелять… Или мне так только кажется? Я не знаю, но мне страшно… Но сейчас, с тобой, не очень страшно, с тобой не страшно.

Тело ее начинает холодеть, но она продолжает что-то шептать, шепот ее становится все менее и менее различимым. Саундтрека все еще нет. Ни дождя, ни проезжающих автомобилей, ни голоса совести, ни музыки в ее наушниках. Ничего нет, абсолютно ничего нет. Я понятия не имею, как мне нужно сейчас себя чувствовать.