Восемь лет

– Мои родные! Как вы? Как здоровье ваше? Как же я рада вас видеть! Сонечка, солнышко, ты уже совсем большая стала – выше мамы на полголовы! А на папу-то своего совсем и не похожа. Ну, иди, иди, я тебя поцелую! – пожилая пышная женщина с силой прижала к груди покрасневшую девчушку и звонко чмокнула в щечку. – Какая же ты красавица растешь! Только вот худенькая какая-то. Совсем тебя не кормят, родители-изверги! На работе, наверное, целыми днями, а вечерами от телевизора не отходят, и нет им дела до моей девочки!.. Ольга! Почему у вас ребенок такой тощий?! Ты бы хоть разок пирожки испекла, какие, или ватрушки. Совсем же ничего не едите! С ваших постных щей-то только в туалет ходить хорошо. Вспомни-ка как я тебя в детстве кормила, а? Блинчики, все время, киселек… Как на поминках, прости Господи! – Она с укором посмотрела на мать девочки, которая, смутившись грубых слов и нравоучительной интонации, как и дочь, залилась краской и опустила голову.
 – Вот то-то же! Оля, ты ведь у меня умницей росла, всегда хорошо кушала. Сыт - весел, а голоден - нос повесил. Так твоя бабушка всегда говорила, и я говорю. И ты, Соня, запоминай… Ну, да ладно, что это мы все о еде, да о еде?! Как вы живете? Как здоровье? Как отец ваш поживает? Не пьет? Помню, как напьется, так сразу: «Теща! Пшла вон!». И что ему не говори, как об стену горох. Только злится еще больше и орет. А если заметишь ему, что нетрезв, он в ответ: «Кто пьян да умен – два угодья в нем». И не возразишь. Вот упрямец-то!
Женщина тяжело задышала, видно, проигрывая в воображении, как отец Сони и муж Ольги буянил, будучи излишне выпившим. Затем собралась, помолчав, глубоко вздохнула и продолжила:
- А Сонечка уже в старшие классы ходит, наверное, и с мальчиками дружит уж вовсю. Я в этом возрасте с девочками совсем не общалась, все как-то с мальчишками. Куда они, туда и я. На рыбалку собираются, меня под окном кричат: «Шурка! Выходи, мы без тебя не пойдем!» Я бегом собираюсь, и летим на речку все вместе! Хорошо было, интересно, весело...
Рассказчица умиленно вытерла покатившуюся к округлому подбородку слезинку.Потом вторую. Потерла пухленьким кулачком глаза и спросила:
- Ну, что же вы все молчите? Рассказали бы хоть что. Давно ведь не виделись…
Девочка с матерью переглянулись, не зная, что ответить. В это время кто-то окрикнул женщину:
- Александра Тимофеевна! Вот вы где! Я вас уже битый час ищу…
К ним троим быстрым шагом подошел высокий молодой человек интеллигентного вида в белоснежном халате, поверх хорошего дорогого темно-синего костюма.
- Здравствуйте. Вы извините, пожалуйста, но Александре Тимофеевне уже давно пора лекарство принимать, – он о чем-то немного подумал и добавил: – А кем вы ей приходитесь, если не секрет? Родственники? К ней очень давно никто не приходил, уже несколько лет…
- Нет… Мы… - замялась женщина, которую Александра Тимофеевна, отошедшая в сторонку, и насупившаяся, совсем как маленький ребенок, назвала Ольгой.
- Понимаю, - грустно улыбнулся молодой человек. – Знаете, у пожилых людей бывает такое. Это от одиночества все. Она у нас уже почти восемь лет, и за это время ее навещали лишь однажды, в самом начале, после того, как только привезли в пансионат. Вот и обозналась она... А вы по какому вопросу пришли? Документы оформлять? Как вас…
- Ирина… Ирина Сергеевна… Мы, пожалуй, лучше пойдем. Вы уж извините нас.
Мать схватила дочку за руку и резко развернувшись, направилась к выходу. Из конца коридора послышался звонкий девичий голосок:
- Мам, а мам! А почему та тетя меня поцеловала и назвала Соней? Мам, а бабушка тоже будет здесь жить?
Доктор пожал плечами, взял под руку неожиданно обмякшую женщину и медленно повел в противоположную сторону, рассказывая ей что-то умиротворяющее. Старики, собравшиеся было вокруг этой компании, зашаркали тапочками и стали медленно разбредаться, шамкая между собой на своем непонятном языке.