Врата и верный сторожила

– Мы вправе сами выбрать, куда идти. Мы ничего никому не должны.

– Я согласен с тобой… м… я забыл, как тебя зовут.

– Зови, как хочешь. Мне без разницы.

– Марина, мы должны пойти туда, все уходят туда после смерти.

– Откуда ты знаешь?

– Если там есть что-то, то это обязательно для нас.

– Почему? А почему то, что есть вокруг нас – не для нас?

– Потому что это – оборотня сторона жизни, а мы не живы…

– Правильно, мы на другой стороне, и именно потому, что не живы…

– Оставайся, если хочешь, но я пойду туда, дальше.

– Даже при жизни я была трусихой, а уж тем более, после всего, что пережила!

– Что ты пережила?

– Твою смерть, например… И миндаль ты есть не стал, после моих рассказов!

Он обернулся и сделал тугое выражение лица. Да, теперь,  в силу определенных обстоятельств, я называю реальные вещи такими словами, которые могут описать происходящее в одно слово: «тугое» выражение лица означает:

выражение лица, при котором человек (и не совсем человек) ничего не соображает;

что он ничего не слышит;

ничего не слушает;

не понимает;

ничего не хочет;

но у него есть цель.

И вся жизнь, все существование подчинено одному – поскорее взять то, что заявлено в последнем пункте «тугого» выражения лица. Или правильнее «литса»? Неважно (ни важно?).

– Ты решил все окончательно?

– Разве ТУТ может быть решено что-то окончательно? – спросил он, сменив «тугое» выражение на «слепое» (ничего слышать не хочу; ничего понимать не стану; не принимаю; не смогу воспринять).

Я оглянулась. Мы находились в каком-то городе. Я не знаю названия (или просто из не запоминаю), хотя читаю исправно каждую табличку, но вот уже какой раз не могу справится с буквой «Й» - как ее читать? Странно.

– Ты знаешь, какой это город?

– Это Москва.

– Нет, в Москве мы были несколько шагов назад!

– Мы шагаем исключительно по Москве.

– Пока мы не побываем в Лондоне, я не отправлюсь с тобой ТУДА, и уже тем более, не отпущу тебя…

– Скажи: чем Москва отличается от той деревни, в которой мы жили и были убиты?

Я опустилась на землю. Присела на вялую, сухую траву и ощутила пустое беспокойство: неужели Апокалипсис повсюду? Неужели только миндаль способен вернуть нас на пару мгновений в действительность ту, в которой жили наши предки несколько сотен лет назад?

Он снял с себя рубашку и остался по пояс в воде. Я не знаю, где он взял воду, как мы подошли к ней – с некоторых пор я не слежу куда он меня ведет, куда укладывает спать и что мы делаем по ночам. Да и по дням тоже. Теперь вся ответственность за меня на нем.

Москва была разгромлена.

Многоэтажки свалены, провода и коммуникации оборваны.

Все ждали лета.

Летом ИХ нет. Летом есть только ПТИЦЫ, от которых теперь умеют избавляться.
Вернее, умеют с ними справляться днем и укрываться от них ночью. А раньше птицы были страшнее собак, клыкастых и огромных тварей, пожирающих людей и все живое.

ПТИЦЫ,  преимущественно вороны, особи мужского пола, всегда оставляют жертву мучится перед смертью, подыхать долго и мучительно – без глаз и конечностей, с выдранными кишками и пережеванной головой…

– Ладно, пойдем к Воротам…

***

Мы стояли возле них.

От нашей деревни до Москвы – тридцать пять шагов. А до ворот – с любой точки земного шара – всего один шаг. Быстрый и высокий.
– Итак, мы пришли.

– Марина, Ворота заперты.

– Ты же видишь, они заперты, но забора, в котором они выполняют роль калитки, нет. Их можно просто обойти.

– Я не думаю, что это возможно… Скорее, надо подождать…

– Тебе нравится зеленый свет, окутывающий все вокруг?

– Нет, цвет гнили…

– Может быть, подождем на земле?

– Нет, будем ждать тут.

Я знала, что ждать придется долго: вокруг была абсолютная пустота, заполненная зеленым светом и каким-то туманом. Поэтому, даже если сторожила и есть, то навряд ли он нас быстро увидит. Скорее, лет через двадцать…

– Я тут всегда, вопрос лишь в том, готовы ли вы принять меня? – спросил голос откуда-то изнутри.

– Ты слышала это?! – взволнованно спросил он.

– Ты волнуешься, – удивилась я.

– Ты удивляешься? – спросил он.

– Еще рано… слишком рано…

Я повернула обратно. Он отправился за мной.

– Пока в вас есть хоть что-то от людей, надо жить среди них. Даже в виде призраков… Надо жить…