Шелковица -7-

- Государство наше подобно шелковице. Вот уже три тысячи лет люди живут в нём и знают горе не понаслышке. Никто, ни один дервиш, не может сказать, почему на одном дереве у нас плоды белые, на другом красные, но появляются даже и чёрные. Почему в разное время на одной и той же ветке ягоды могут уродиться кислые и водянистые, а в следующий урожай будут слаще мёда? Почему шелковица-куст не вырастает выше ребёнка, а то вдруг, совсем недалеко от этого места превращается в дерево, да ещё живёт триста лет? До каких пор все вы, как одетые в шелка, так и те, кто ходит в лохмотьях, будете задавать неразрешимые задачки своим правителям? Не пора ли знать точно, какой год нас ожидает. Будет ли полна казна? Будет ли народу чем питаться? Будет ли чёрный люд бунтовать? Наконец, важнейший вопрос: будет ли счастье у вашего повелителя?
Эмир говорил, но никто даже не поднял головы. Все знали, что такое не вовремя поднять голову. Но один молодой визирь не выдержал и голову поднял, и язык на горе своё протянул:
- О, великий повелитель, потомок самого Сулеймана! Позволь молвить не во вред, а по совести, знаю ответ я на твои вопросы, но не сам, а через того человека, который тебе нужен….
- И ты смеешь говорить от имени другого? Может быть, и голова твоя не совсем твоя, а того другого? Так я посмотрю, кто из вас будет доволен, когда она покатится к моим ногам. Говори, несчастный, тебя потерять не жалко - ты служишь недавно и ты лишь пешка, простоявшая всю короткую партию на месте.
- Вот он, тот, кто тебе нужен! - Вскричал молодой визирь, ужаснувшийся своей смелости, и пальцем указал на спящего мудреца, стоявшего, как и все в тронном зале, на коленях и уже не совсем лёгкого на ногу.
- Слушаю и повинуюсь, - молвил мудрец, ещё не совсем поняв, почему его разбудили, а тем более зачем.
- Легко повиноваться, когда это единственное для чего предназначен, а ты попробуй сесть на моё место, когда сверху один Аллах, а снизу такие как ты. Отвечай немедленно: какой последует год?
- Государь, это великая тайна и я не могу её обсуждать при таком скоплении людей. Вели всем покинуть залу, а мне пусть принесут бумагу, угольник, карандаш и циркуль.
Когда всё это было исполнено, мудрец расстелил на полу огромный лист бумаги и принялся чертить треугольники. Вокруг треугольников он выводил окружности, а над окружностями рисовал квадраты, получалось нечто малопонятное, но красивое. Красота стала неописуемой, когда во все свободные от линий места мудрец посадил различных животных, а некоторые пустоты заполнил орнаментом и надписями на иностранных языках и иероглифами. Эмир долго пытался понять, что нарисовал и написал мудрец, но потом в голову его пришла одна светлая мысль, которая моментально вытеснила все другие.
- Гнусный разбойник, ты смеёшься надо мной, мирзой, мирзой, мирзы, самого…, - он вспомнил, что молодой визирь назвал его потомком Сулеймана и решил, что его настоящие родственники гораздо менее почётны, пусть и они все были царского рода, но таки не такого как род Сулеймана.
- Самого Сулеймана, - выговорил эмир, поперхнулся от злости и закашлялся.
- Рад бы выдавить из себя хоть крупицу смеха, чтобы порадовать тебя, о, великий эмир, удачной догадкой, но не могу ради правды, которую несу для тебя по воле Аллаха, одного её ведающего.
- Так объясняй человеческим голосом, что значат твои рисунки и надписи, и не сажай меня опять в медресе, устроенное тобой прямо в моём тронном зале.
- Звёзды говорят, мой повелитель, что год будет трудным….
- Это я знаю и без твоих звёзд, говори толком, лёгкий на ногу мудрец, а то я живо облегчу тебя ещё и на голову.
- Никогда не сомневался в широте ваших помыслов и скорости исполнения намерений, поэтому говорю: вот эти горные козы в северной части небосвода, которые получились на пересечении…, - мудрец поймал грозный взгляд эмира и опустил все подробности и геометрические построения.
- Горные козы, которые так высоко подпрыгивают, что задевают Тёмную область, это цены на товары. Они будут скакать и скакать весь год. Казна будет увеличивать сборы – это видно по расширению тёмного пространства. И нечистые на руку крупные купцы будут собирать товары и придерживать, увеличивая в них потребность. В эту же игру включатся и воры чиновники, которые будут ускорять разорение нестойких и овладевать их имуществом. Но ни один крупный или мелкий торговец не обладает такой силой, как самый мелкий чиновник, поэтому скоро все мелкие чиновники станут богатыми купцами, но торговать им станет не с кем, а народу уже ничего не будет нужно, потому как у любого народа, кроме потребности есть ещё и голова. Когда голова говорит человеку что, сколько бы он ни трудился, достатка у него всё равно не предвидится, то он перестаёт и трудиться и приобретать, пусть и, не покупая, а лишь производя для себя лично.
- То, что ты сказал почти преступно. Ты же знаешь, что мы теперь взялись за регулирование рынка, а ты мне рассказываешь то, что бывает тогда, когда рынок отпущен на свободу. Зову палача….
- Не надо палача, мой повелитель. Это говорю не я, а звёзды и великий источник знаний: Янь-те лунь дубэнь. Так уже было в Поднебесной, и программа Сан Хун-яна по регулированию рынка успешно провалилась. Это знает каждый конфуцианец: «…попытка привлечь государственные санкции для воздействия на рынок всегда оказывается лишь новым опасным оружием в руках тех же мандаринов и торговцев».
- Так что же ты предлагаешь, лёгкий на ногу мудрец?
- Всё очень просто, во сне я слышал самое мудрое, что когда-либо слышал на свете. Кто-то сказал, не ты ли мой великий эмир, что надо собирать шелковицу. Она питательна и полезна, а если собирать только фиолетово-чёрные плоды, то и вкусна. Отдай приказ собирать её в садах, а если не хватит, так и у подножья наших гор, вот мы и проживём этот тяжёлый год. Мы проживём его благодаря твоей великой мудрости, великий правитель, мирза, мирзы, мирзы….
- Ступай, эмир будет думать, и по дороге передай палачу, чтобы на всякий случай точил саблю. Возможно, шелковица не так хороша, как ты говоришь….
Мудрец свернул свои бумаги и медленно отполз от трона. Ему так хотелось быстрей встать на лёгкие ноги и убежать подальше из дворца, а может быть, и из этой страны, но он понимал: ещё рано. Сначала надо запастись шелковицей, а где так удобно это сделать, как не во дворце? Наконец, он вышел за ворота, почтительно кивнул стоявшему рядом с ними палачу, но ничего ему не сказал. Он только посмотрел на его острую саблю, которая так сверкала на солнце, что отчаянно захотелось ещё жить и жить.

Путь мудреца пролегал через сад. Сад благоухал дивными ароматами, в арыке, прорытом вдоль дорожки, с журчанием текла бурная и прозрачная вода. От неё веяло утешением и прохладой, хотя блеск солнца на волнах и напоминал саблю палача.
- Спаси и сохрани нас, всемогущий Аллах! Дай пережить этот трудный год, - так думал, но боялся произносить вслух лёгкий на ногу мудрец.