Пирожки с мясом

Встреча с друзьями. Два года пролетели как одно мгновение. Алиса, Вадик, Сашка, Ира, Кирилл – слава богу, что хоть что-то в нашем мире остается неизменным.
- А где Аля? – Саша прикурил сигарету (а раньше он не переносил дыма).
- Приедет попозже. Работа…
- Ах, ну да, эта ее работа! – Ира, никогда в жизни не державшая в руках ничего тяжелее шариковой ручки и подарочного комплекта кремов от Dior, засмеялась.
- Ну, не одному же мне быть бездельником…
- Андрюшечка, ну ты же у нас творческая личность, такие дизайнеры на дороге не валяются!
И вечер потек. Единственное, о чем мы никогда не говорили, так это о политике. В нашей компании считалось дурным тоном завести разговор на данную тему, т.к. в подвыпившем состоянии женщины при этом засыпали от скуки, а мужчины, наоборот, готовы были перегрызть друг другу глотки.
Аля пришла позднее, чем я рассчитывал.
- Привет, милая! – защебетала Алиска. – Так вот значит, что это за работа! Сколько месяцев? – она погладила Алю по животу. Все уставились туда же.
Я видел, как Аля побледнела, но только через несколько минут понял почему.
- Да нет! Нет! Это я сегодня что-то переела… Ну, сами знаете…
Ну, слава богу, обойдется без скандалов и обид.
- Закажем пиццу?
- Нет, Андрюш, не хочется чего-то…
Она сидела надувшись, периодически вгрызаясь зубами в стакан с минералкой.
- Ты чего, обиделась что ли на эту ненормальную?
- По поводу?
- Эээээ! Да ну тебя!
Стоит проявить по отношению к девушке малейшее участие или сочувствие, как тут вдруг становишься заложником выдуманной, высосанной из пальца проблемы. Я всегда считал, что женщины намного завистливей мужчин. Им просто жизненно необходимо чем-то выпендриться друг перед другом, и не важно будет это новая вонючая помада или мужик с толстой пачкой зеленых. Мужчины в этом плане куда проще и приятней.
Что? Я серьезно сказал это вслух? Что ж, если они съедят меня живьем, так мне и надо.
 Мы возвращались поздно, уже за полночь. Я и Аля. Шел снег.
- А у тебя опять замерзли ушки! – она прикоснулась к моему уху горячими губами.
- Да, есть немного, - я растянулся в довольной улыбке. И надо мной повис такой большой пушистый теплый шарик.
- Как думаешь, я действительно толстая?
Шарик лопнул. Прощай хорошее настроение. Прощай страстный секс. Здравствуй очередное мозгоковыряние.
- Нет.
- Нет – не думаешь или нет – не толстая?
И почему простого «нет» никогда не достаточно?!
В тот вечер я до дома так и не добрался. 


- Алло, Алюш! Нас сегодня Саша с Иришкой приглашают к себе к шести, у них что-то типа годовщины.
- Сегодня? К шести? Я не успею забежать домой…
- Зачем тебе домой? Поедешь сразу туда…
- Ну, я сегодня джинсы одела такие, они мне узкие короче, живот торчит… Я ж думала, что на работу и назад…
- Так, короче, если ты не пойдешь, я обижусь очень!

В Ирке всегда было что-то такое, что меня притягивало и отпугивало одновременно. Она уверенной походкой шагала по острию лезвия между стервой и милашкой. Но ни в одном ни в другом не призналась бы ни за что.
- Тьфу ты, чего Вы тут понаставили перед дверью, - под ногами валялась железная бандура.
Иришка удивленно засмеялась.
- Ой, я Сашке сказала, поставь на пороге весы, если, говорю, буду весить больше шестидесяти килограмм, в дом не пускай! Аль, вам тоже такие нужно поставить, очень стимулирует.
- Ага, – просопело что-то за спиной.
Внутри заманчиво пахло яблоками и корицей – любимым Сашкиным блюдом. По квартире рассекали две босые девчушки лет четырех, одна из которых, Кристинка, была Ириной дочкой от первого брака.
Завидев нас, она подбежала к Але и, истошно вопя на понятном ей одной языке, вцепилась в Алину коленку обоими ручонками.
- А ну-ка свалила отсюда нахер! – хозяйка отвесила дочери подзатыльник, - Весь вечер покою не дает, коза!
Как ни странно, маленькая Кристина не захныкала, а гордо удалилась под стол, прихватив заодно пару конфет и большой оранжевый апельсин.
Когда вручательно-поздравленческая часть вечера завершилась к моей огромной радости, ко мне подошел Кирилл и заговорщически увлек на кухню.
- Слушай, у вас что, с Алей все так плохо? Нашел другую? Признавайся! – он пьяно захихикал.
- Нет. С чего ты взял?
- Нет, ну она сидит все время так, вжавшись в диван, вот-вот заплачет как будто. Да и растолстела она знатно, так бабы от депрессухи разъедаются только. 
- Да все в порядке с ней, - мне захотелось вдруг уйти, но Кирилл схватил меня за плечо.
- Вот видишь, что я говорю, тебе уже наплевать. Ты уже не замечаешь даже.
Было что-то до блевоты противное в его ухмылке и дерганом подмигивании правым глазом.
- Ты думаешь, я не вижу, как ты на Ирку смотришь сегодня?!
Надо было дать ему по морде. Но я промолчал. Потому что не знал, как действительно я смотрел на Ирку. И что больше всего меня пугало, уже не знал, все ли в порядке.
 Ужин закончился. Пора было ложиться спать, завтра предстоял трудный, нудный и по большому счету бестолковый разговор с заказчиком. Но из головы не шел разговор с Кириллом. Я посмотрел на Алю и залип.
- Ты чего? – она смущенно уставилась на меня.
- Да так…
Было что-то трогательно-извиняющееся во всем, что ее окружало. Как будто всегда кто-то исподтишка за ней подглядывал, и ей приходилось постоянно пытаться прятать свои недостатки, запихивая их быстрыми движениями поглубже, внутрь, где она хранила их бережно, но ненавистно. Она была все той же, но абсолютно другой, той маленькой девочкой, которую я встретил на четвертом курсе института, с крошечными пальчиками рук и огромными глазами на пол-лица, и сидевшей сейчас передо мной тридцатилетней женщиной с мешками под глазами и начинающим развиваться двойным подбородком. Она располнела не так давно, может, год или два назад, когда видишь человека каждый день, изменения не так разительны. Я открыл альбом со свадебными фотографиями. Куда делась сейчас ее заразительная улыбка? Или мы все стали блеклым отражением наших юношеских снимков?
Я так привык к ней, что перестал наблюдать течение ее жизни, как хлопают ресницы, как рука убирает с лица выбившуюся прядь волос… Или она уже давно пыталась скрыться от моих назойливых взглядов, сидела молча, уткнувшись в телевизор и жевала семечки.
- Может, хватит?
- Что? – голова лениво развернулась в мою сторону.
Впервые в жизни мне захотелось ее ударить, за все, что наболело, за постоянные полуупреки-полуиздевки друзей, за бесконечные оправдывания, за  то стеснение и даже иногда стыд, которые сопровождали меня в последнее время, и даже за то, что вот сейчас, сидя здесь, дома, я не мог успокоиться и отделаться от этой навязчивой мысли…
- Может, хватит уже есть? – и еле удержался от того, чтобы не выкрикнуть «жрать».
Она обиженно вышла из комнаты, прикрываясь, как броней, колючим пледом. Сегодня будет плакать весь оставшийся вечер. Нет, ну а кто, если не я?!

Я собрал вещи, вышел и закрыл дверь. В подъезде пахло сыростью и тухлой едой. Видимо, вот он, запах свободы и счастья. Долго не приходило в голову, куда бы теперь пойти. К родителям – нельзя, начнут расспрашивать, а я не знаю, что ответить. К друзьям – ну нет. Почему? Да потому что нет и все тут. Наверное, просто стыдно. Пока решал, промок до нитки, устал, порвал ботинок. В итоге оказался на Ярославском вокзале.
Аля позвонила только в одиннадцать:
- Ты когда будешь?
- Не знаю. Мне нужно о многом подумать.
- Ты выпил?
- Нет.
Она молчала. Может, плакала. Может,  лучше так, чем после еще долгих лет непонимания вместе.
На утро проснулся от того, что дико болела голова. Изо рта несло помойкой, а рядом вместо сумки с вещами валялись обертки от чипсов.
И было так холодно и мерзко, бесцельно, бессмысленно и безнадежно. Я улыбнулся. Мы раньше так любили играть с Алей в слова, придумывая бесчисленные, самые невероятные синонимы. А я и сейчас люблю. Мы любим.

У подъезда на лавочке сидел Кирилл. По замерзшему раскрасневшемуся лицу было видно, что ждет он давно. Больше всего на свете сейчас хотелось проскользнуть мимо него незаметно. Но он увидев меня сразу, резко вскочил.
- Андрей, привет! Я звонил, ты трубку не брал весь день. Мне нужно кое-что тебе сказать…
- Да хватит бред нести, Кирилл! Хватит! Мне плевать, пусть весит хоть тонну, хоть десять тонн! Мне хорошо, понимаешь? Она всегда… такая теплая и… И не перебивай! И грудь я всегда любил, чтобы из рук вываливалась, понял? Тебе что, с твоей Наташкой когда-нибудь светит? И пирожки она печет лучше всех! С мясом, а не с соей, с МЯ-СОМ! И посмеяться с ней могу вот так, чтоб в ушах звенело. А в постели...да… Да мне с ней хорошо короче! ХО-РО-ШО! – казалось, еще минута и я наброшусь на него с кулаками. Ночь, проведенная на вокзале, давала о себе знать.
- Андрюш, ты послушай… - Кирилл жалобно переминался с ноги на ногу.
- Да что за жалкое «Андрюша»?! Ты меня так только в школе назвал один раз, когда разбил мой плеер вдребезги. Уже тогда надо было…
- Андрюш! – он преградил мне путь к подъезду, по-детски расставляя в стороны руки.
- Пусти, я щас пойду и вот ей все это скажу! Может, у меня счастье!? А? Может, мне лучше всех!? Аля! Аляяя, слышишь!?
- Умерла Аля. Повесилась. Сегодня. Я как…Андрей, ну что ты молчишь? Андрей! Андрюша!
Тихо стало так, очень тихо, как будто сердце даже перестало биться.
- Я сказал – дыши! – Кирилл, наверное, никогда так не кричал.
- А я дышу…
- Фуууууу,  - он с облегченьем выдохнул, - Ты меня так напугал! Андрюш…
- Извини.
- Я сейчас вызову такси и мы…
- Не надо. Я пойду.
Я шарил руками по асфальту, но встать никак не удавалось, ноги отказывались слушаться. От щенячей безысходности хотелось разрыдаться. А еще… Еще безумно хотелось пирожков с мясом.