Противостояние Добродетели и Порока

Супраментальный психоанализ

Противостояние Добродетели и Порока в романе Сэмюэля Ричардсона

Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все,
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.

А.С. Пушкин «Евгений Онегин»


«… в романе «Кларисса»…каждое слово, даже каждая запятая, исходят от самого сердца, все они наполнены любовью и состраданием к моей героине»
Сэмюэл Ричардсон


О чём роман «Кларисса»? О любви – скажет читатель, и добавит – об обмане и предательстве. Однако, кто же там кого любит? Ловелас (Роберт Лавлесс? Но нарицательное имя героя – Ловелас (Loveless) означает – лишённый любви, неспособный любить Тогда, очевидно, решает проницательный читатель, любит Кларисса, это она обманывается, надеясь «спасти» душу Ловеласа?! Поначалу, вроде так и есть, она (совсем юная) ещё верит Ловеласу, и даже пытается ему помочь, но утверждать, что побуждает её к этим действиям страстное увлечения – явный перебор, Кларисса – девушка неглупая, здравомыслящая и наблюдательная, так что скоро она начинает понимать, с кем имеет дело… то есть она Ловеласу явно «не по зубам», как считает его друг, и в чём убеждается в конце концов, и он сам..
 
К слову сказать, идея исправление порочного мужчины добродетельной женщиной станет чрезвычайно популярной в следующем, 19–ом, веке. Только ленивый не писал тогда трогательных, сентиментально-сусальных романов, где чистые, непорочные героини «удерживали на краю бездны» своевольных героев. Этой моде следовали даже выдающиеся писатели и писательницы (вспомним, хотя бы сестёр Бронте, и их романы «Джейн Эйр» и «Грозовой перевал»») Женщина, по всеобщему тогдашнему убеждению, уже фактом своего рождения, считалась достойной и призванной «смягчать» нравы своевольных мужчин, то есть Добродетель обрела признак пола. Всё это стало своеобразной игрой, почти ритуалом, моралистической условности, вроде того – вы меня, леди, исправляйте, а там поглядим, что получиться. А получалось почти всегда одно и тоже – «соединение сердец», как говорили в старину.

Идея «спасения» не чужда была и Ричардсону, но в ходе развития сюжета она дискредитируется полностью. Сам ли автор так решил, или это заслуга проницательной героини, но мы вместе с ними понимаем, что «спасать» собственно некого, ибо Ловелас «спасаться» не собирается. А вот доказать, что «все женщины в душе – шлюхи», для него, если можно так сказать, «дело чести»
 
Наш герой начисто лишён добродетели, а заодно (и это главное) способности что-либо или кого-либо любить. Он, может быть, и рад бы полюбить, но для него такое действо невозможно в принципе.
Что же ему в таком случае нужно от Клариссы, и что им движет – похоть, любопытство, может быть, страсть, самолюбие, интерес (он ведь подобных девушек ещё не встречал)?! Наверное, всё сразу, но об этом чуть позже

А как определяет назначение своего романа сам Ричардсон? А он определяет его как некую общественную миссию, цель каковой является исправление людских нравов, то есть, как моралист и философ, показывает противостояние Добра и Зла, или, говоря иначе, Добродетели и Порока, в душе человека. Получается, что в любовный сюжет он вкладывает содержание, намного выходящее за рамки самого сюжета. Это роман объёмный по содержанию, эпистолярный по форме и моралистический по сверхзадаче. И скучный при прочтении – мысленно прибавит читатель. И ошибётся. В 18 веке, одержимом моралистической идеей, умели писать изящно, умно и с виртуозным литературным мастерством.
И «Опасные связи», Шарля де Локло и «Простодушный» Вольтера, и «Монахиню» Дидро скучными не назовёшь (кстати первые две вещи были удачно экранизированы).
 
В борьбе Добродетели со Злом, роль Добродетели достаётся женщине, (юной девушке) а Порока – мужчине. Вряд ли возможно предположить, чтобы Ричардсон всерьёз считал, что Добродетель и Порок имеют признаки пола Этот выбор – личное пристрастие самого автора, вещь сама по себе для 18 века небесспорная, ибо «Женщина – сосуд греха, как говорила церковь, «О, женщины! – ничтожество вам имя»- это уже слова Шекспира, создавшего и датскую королеву Гертруду, и леди Макбет, да и «мрачное» средневековье, по историческим меркам случившееся совсем недавно, женщин, как известно, не жаловало – «Молот ведьм» и костры инквизиции, тому неопровержимое свидетельство

Но на дворе век 18-ый – век просвещения, и авторы философских романов и эссе выдвигают идеи прогрессивные и гуманистические, и Ричардсон один из первых (если ни первый) говорит о необходимости образования для женщин – образование даёт вечную духовную красоту – считает он и наделяет этой красотой (не в ущерб внешней привлекательности) и свою героиню.

Его Кларисса не мечтает выйти замуж, «абы за кого», что было обычным делом для её современниц, не стремится к роскоши или пустому времяпровождению – она хочет жить по совести, в согласии с самой собою, а не торговать своей душой и телом в угоду общественному или семейному произволу.
Она и добродетель понимает по-своему. От женщин во все века требовалось одно – покорность, жертвенность и терпение. Вспомним примеры женской добродетели. Маменька Татьяны Лариной, была выдана замуж практически насильно – поплакала, пострадала и смирилась, как тысячи и тысячи женщин всех времён, короче, пожертвовала собой ради семьи. Сама Татьяна Ларина, отвергла любовь Онегина, пожертвовав собой ради доброго имени мужа, Сонечка Мармеладова пошла на панель, пожертвовав собой ради мачехи и её детей, а потом последовала добровольно на каторгу, ради нераскаявшегося убийцы Раскольника, тоже озадаченная мечтой «спасти его душу». Жертвы, жертвы, жертвы – и это, венец добродетели!

А почему, собственно, только один путь, одна трактовка добродетельного поведения Сэмюэль Ричарсон так не считал. Кларисса понимает добродетель иначе, не как жертву во имя кого-то. Для неё жить добродетельно, значит поступать в согласии с собой, не совершать насилие над своими чувствами и убеждениями: не выходить замуж за человека, который противен, не принимать «любовь», человека, творящего бесчестные поступки, прощать людей за причинённое ими зло, но не оправдывать их. Вы должны «спасти его – льстиво лгут ей, на что она вполне резонно отвечает – а кто же тогда спасёт меня?!

Она стремиться сохранить себя, свою душу (не тело даже) от посягательств общественного зла, и считает в этом свой главный долг перед Богом. Что может сделать женщина, униженная до крайней степени и, казалось бы, абсолютно беззащитная перед произволом – рыдать, проклинать своего насильника роптать на Бога…!?
Кларисса поступает иначе – сохранив полное самообладание, глядя в лицо Ловеласа, она убеждённо говорит ему – моя душа выше вашей, и ей вы не причинили и не сможете причинить вред. Можете быть уверены, что ни за какие блага этого мира и тысячи миров я не стану вашей женой.

Её отказ выйти замуж за Ловеласа после изнасилования в глазах общества – вещь совершенно необыкновенная и шокирующая, ведь ее бесчестье означает бесчестье всей семьи, а кроме того, Кларисса даже не скрывала, что именно сделали с нею, тем самым усугубляя позор своего семейства.
Как писала критика, Ричардсон почти демонстративно пренебрегает общественными условностями, делая добродетель своей героини присущей ей внутренней чертой, а не данью требованиям света. Поединок Добродетели и Порока приобретает надличностные, не социальные, а почти мистические черты.
 
Но вернёмся к нашему герою, которого надо или не надо было «спасать»?
Ловелас - не просто «выдающийся злодей» как сказал Шон Бин, он, (так задумал этот образ автор) - само воплощение Зла. Вздор - скажет проницательный читатель, образ Зла уже существовал в сознании людей - это некто или нечто, наделённое своеобразными аксессуарами в виде рогов, копыт или опалённых крыльев – на выбор. То есть мы можем, образно говоря, ткнуть пальцем и сказать – вот, ЭТО, есть ЗЛО, а человек - только жертва коварного Дьявола.

По логике вещей мы также могли бы сказать, указав на нечто, - вот это есть Добро (Бог) Однако никому это не придёт в голову, ибо всем известно, что Бог – Отец и Дух – невидим и непознаваем логическим сознанием, можно даже констатировать, что это понятие – абстрактно. И всё же в материальном мире можно увидеть отражение Бога (Абсолютного Добра), в виде гармонии и красоты, можно даже соприкоснуться с Ним, не логикой конечно, у нас есть иной орган, который мы условно именуем – душа.

Итак, понятие Абсолютное Добро – абстрактно. Но ведь и понятие – Абсолютное Зло – тоже абстрактно, и никакие картинки и метафорические образы не отображают его суть. И кроме того мы можем, точнее вынуждены с НИМ соприкасаться тоже, ибо мир наш дуальный, по сути. Как же мы узнаём об этом соприкосновении, ведь самого Зла мы не видим, и не в состоянии понять его абстрактной характер? Мы осознаём это по следам разрушения, деградации, или как говорили когда-то, по следам падения нашей души
Каждый из нас имеет эту «печать Каина» – кто-то в малой доле своей, кто-то в большей, а иные – в огромной.
Утверждение, покайся – и будешь прощён, нуждается в уточнении – есть степень падения, когда покаяться уже невозможно. Вспомним Дориана Грея, ведь он уже собрался покаяться, и даже удержался от очередного низменного поступка, но в итоге ничего не вышло, падение его не остановилось.

Нечто похожее происходит и с Ловеласом. Для того, чтобы покаяться, надо осознать степень своего падения, проще говоря, до какой степени я есть негодяй. Однако, особенностью сознания подобных людей, как раз и является убеждённость, что всё, что они творят, совершенно нормально. Слёзы обманутых женщин – вода; смерть изнасилованной девушки – слабость её здоровья и истеричность её натуры; предательство – деяние, продиктованное обстоятельствами; лжесвидетельство – ловкий ход, подлость – присутствие ума и превосходство над, как бы сейчас сказали, «лохами»…

В это трудно поверить, но, ни один настоящий негодяй, искренне не считает себя таковым. Однако, так или иначе, может наступить в его жизни миг, час, не важно, сколько это продлиться по времени, когда судьба, или Бог, или Дьявол или нечто, даёт ему ощутить эту степень падения. И этот миг – невыносим! Нельзя сказать, что такой человек соглашается с тем, что он пал – нет. Он просто ощущает, что он, образно говоря, «за стеклом», что уже сильно отличается от большинства людей, и что пути назад, к людям, у него больше нет.
Добродетельная Кларисса, как бы тяжело ей ни приходилось, чувствовала, что она не одна, и может найти поддержку в своей вере.
Ловеласу надеяться было не на что. И поэтому он с маниакальным упорством преследует свою жертву, ведь любой ценой ему необходимо доказать, что нет никакой Добродетели, веры, может, и самого Бога, нет Раскаяния для него невозможно, но осознание этого – невыносимо.

Читатели и прежде всего читательницы, к прискорбию Ричардсона, не поняли и не приняли его трактовки образа Ловеласа, и даже настаивали на счастливой развязке этой истории, категорически отказываясь поверить в невозможность счастливого конца.
Так и хочется сказать – Милые дамы, пожалейте Ловеласа, ведь со стороны брак его с Клариссой, выглядел бы так, как если бы Дориан Грей дни и ночи напролёт смотрел бы на свой портрет, который, как вы помните, ничего кроме ужаса и муки у него не вызывал, ибо в этом зеркале он видел отражение собственного падения.
И поскольку, по воле автора, эти герои стали воплощением Добродетели и Порока, то судьбы их, по логике вещей разошлись, как ветки параболы, навсегда. Ни в этом мире, ни в ином, они не смогли бы объединиться.