двенадцать тысяч баксов...

...двенадцать тысяч баксов...

Поэт и, конечно же, писатель  Семечкин прочитал в Интернете о призовой сумме в двенадцать тысяч  долларов и,  так ему захотелось эти двенадцать тысяч получить, что от сильного желания засосало там, где всегда сосало по-другому поводу. Это желание было сродни тому первому детскому желанию игрушки, с той детской значительностью этого желания, что, казалось, жизнь остановилась от  раздумий: давать удовлетворять это желание Семечкину или нет. Это желание, обработанное болезненной впечатлительностью, казалось,  материально воплотилось:
……. Семечкин удовлетворенно вошел к себе домой и с радостью швырнул на расправленную тахту всю эту кучу денег; зеленых заморских долларов. Она, эта куча, равномерно расстелилась в постели,  игриво шевелясь от форточного ветерка. Впечатлительный Семечкин не смог сдержаться при виде этого поэтического «рая» и, сбросив с себя всю одежду, бросился всем телом своим на этот роскошный «баксов» ковер. Он, как кот на пролитой валерьянке, стал кататься по шелестящей, хрустящей зелени - каждый волосок на теле должен запомнить, запечатлеть этот приятно-полезный запах денег. Пальцы рук и ног, ноги в коленях, руки в локтях,- все, что могло сжаться, - сжималось и производило неповторимый шелест купюр. Казалось, он, как дикий зверь,
внюхивался в этот миллионный запах людей, державших когда-то эти деньги. Этот запах переходил в другое множество запахов человеческих; здесь был запах умиротворенного богача;  который сменялся запахом насильника и игрока; острых запах потных тел, работающих казалось за гранью человеческих возможностей; сменялся запахом продажных женских тел; запах боли менялся запахом острой радости; запах садиста мгновенно переходил в запах мазохиста; наивный детский запах «первого заработанного» сменялся на старческий, последний, отчаянный запах бесполезных попыток взять все «это» в мир иной. Это, казалось, продолжалось вечно, но всему есть конец и Семечкин,
открыв глаза, вернулся, наконец, в безысходную действительность помятой кровати, пустого желудка и,  такой же пустой перспективы что-либо заработать на данном поприще. Взяв себя в руки, а руки в ноги, он решил попытать судьбу-индейку и начал писать:
Первое и главное - это идея, т.е стержень, вокруг которого будут разворачиваться события описанные им и за которые он должен получить целые двенадцать тысяч баков!
Сердце вновь защемило….. О чем писать? Конечно же начну с любви и строки полились……пролившись на бумагу в виде какой-то затхлой банальности, что даже мороз по коже пробежал. Нет, это нести нельзя. За такое не только по морде получить можно, но и навсегда подмочить и так довольно подмоченную репутацию поэта-бабника.
Так. Что бы патриотично-торжественное такое придумать? Долг, Родина, честь. Эти три «слова –понятия» стояли перед ним как три кола, вбитые посредине ровного, вечно зеленого поля. Все слова, пытаемые пристроить к ним, отскакивали, больно ударяя его по незадачливому затылку. Все. Хватит. Это - не мое!
Давай-ка попробую о былом: наплыли воспоминания детства, юности, но были они не особо явными и в сравнении с двенадцатью тысячами не сходились в сравнении.
Криминальное, просто не хотел впускать мозг. Он отчаянно сопротивлялся пытке в хозяйской попытке и, в конце концов,  все закончилось страшной головной болью.

Боже! Дай силы мне! – возопил Семечкин. Неужели я бестолковый такой, что не могу сочинить хотя бы что-то более-менее приличное. Ведь были же чувства, эмоции, первые строки, первые полеты фантазии. Где они? Как теперь оправдать свое пребывание на этой земле, когда не могу заработать эти драные:  двенадцать тысяч. Как после этого взглянуть судьбе в глаза, той судьбе, которая часто благоволила к Семечкину? Что я оставлю потомкам? Что?! Прилив болезненной впечатлительности, придавивший горло стал постепенно спадать и на смену торжественным самообвинениям пришли неясные образы многих женщин; голых и не голых, очень разных и не очень. Приятные картины этих тел
сменились обычными кухонными мыслями. Семечкин вспомнил о возможности получения квартиры от матери могущей достаться и цена ее не шла ни в какое сравнение с этими паршивыми двенадцатью тысячами. « А я гордо пройду мимо этого конкурса», - самодовольно подумал Семечкин. «Меня, Семечкина, за похлебку не купишь!»….
….и все пошло своим чередом;  где будут творческие вечеринки, взаимные похвалы, и много, много просто приятных людей.» А жизнь-то продолжается»,- подумал Семечкин, удовлетворенно потирая руки…….