Без горизонта

Сначала это было совсем незаметно. Так, как будто что-то не так, но со временем грань стиралась и вроде бы все становилось таким, каким и должно было быть. И вроде бы все нормально - веселые друзья в накуреных кабаках рассказывают о проблемах по выходным, а в обычные дни работа и почти родные лица "нашего" отдела, хитрые физиономии из соседнего, и уж совсем любимая толстая харя начальника. Жизнь медленно тянулась за фанерными перегородками опенспейса, временами даже создавалось впечатление, что жизнь идет именно так, как нужно, что все сложилось очень удачно, работа довольно простая, времени вполне хватает на кучу разных дел, бесплатный телефон в каждом кубрике, принтер набитый бумагой, канцелярия в шкафу недалеко от входной двери под прохладным кондиционером, гибкий график. А еще эти приветливые рожи, каждая из которых выбьется из сил чтобы тебе помочь, стоит только обратиться с вопросом, подать голос по любой мелочи: у меня сломался компьютер, у меня не печатает принтер, у меня не пишет ручка, у меня жесткое кресло. А ведь было сначала какое-то странное чувство, когда пришел сюда, но потом оно пропало. Хотелось выслужиться, хотелось показать, что что-то знаешь.

И вот неожиданно услышал случайно попавшего к нам человека... он сказал оглядывая зал, где как пчелы, каждый в своей соте сидел инженер и яростно жужжа боролся с компьютером: "Да... хорошо тут у вас... только окон нету". Действительно, вот, чего мне не хватает, окон! И я помчался к ближайшему окну в надежде, что что-то осознаю. Вид был, конечно потрясающий - казалось, совсем близко были видны кремлевские звезды, все-все, чуть подальше торчали раскрытыми книжками многоэтажки Нового Арбата, виднелась высотка МИДа, а внизу светили друг в друга фарами стройные колонны автомобилей. И... Все. Это было явно не то, что я хотел видеть, что хотел ощущать. Я отвернулся и побрел к своему месту.

Вечером идти с работы было всегда легко. Как правило, это было поздней ночью. Если тепло и хорошая погода, то дорога домой превращалась в настоящее приключение. Вокруг никого, только горят огни рекламы, подсвечиваются софитами столетние здания с пятиметровыми дубовыми дверями и табличками у входа. Можно пройтись вдоль красной кирпичной стены Кремля проводя пальцами по древней кладке, пробежать по Александровскому саду, звонко чеканить шаг по пустой брусчатке Красной площади совсем близко от гранитного куба с надписью "ЛЕНИН", можно вдыхать прохладный и уже не такой отравляющий запах ночного города или просто любоваться пустыми улицами старого центра со мириадами поворотов, церквушек и скверов. Зимой, конечно, подобные прогулки были почти невозможны, температура, стараясь доползти до минимума в противовес глобальному потеплению, заставляла держать руки глубоко в карманах, которые в свою очередь принадлежали теплому пальто, а мой путь неизменно проходил по самой кратчайшей траектории до ближайшего входа в вестибюль метро.

Рабочее время, слихвой наполняемое бесконечными перекурами на крыльце, очень скоро стало выдавать какую-то недосказанность. Как будто было что-то еще кроме горевшего всеми цветами 32 бит большого жидкокристаллического монитора и перекуров на ступеньках. Как будто если все это понять, то можно занять свое место, и тогда станет совсем необязательным скалиться на бородатые анекдоты поднадоевших коллег и пересказывать свои никому не нужные проблемы широкому кругу гладковыбритых мужиков в пиджаках и галстуках, которые с ухмылкой и смесью интереса, одобрения и сочувствия будут их выслушивать, а мне будет ни к чему делиться всеми эпизодами своей жизни, которые в обычной ситуации я бы не стал рассказывать даже самым близким людям. Я смотрел вокруг с крыльца и не видел ничего, кроме потока машин, спешащих людей, цокольных этажей зданий на той стороне улицы. Сигарета еле тлеет в пальцах медленно и неохотно превращаясь в бычок. Чего же не хватает? Я почти увидел это нечто когда подошел к окну на этаже, но тогда оно ускользнуло от меня за дымкой и выхлопными газами.

Город, конечно, понимал, что постоянно подсовывает мне пустышку, возможно, он даже знал, что рано или поздно я все пойму, но все равно не оставлял надежды держать меня будто внутри пластмассового макета. Иногда он даже раскрашивал жизнь корпоративными праздниками, где все те же лица, которые совсем недавно с сигаретой в зубах пересказывали очередной бородатый анекдот, теперь жали руку и вручали грамоту или диплом, распечатанный на офисном принтере около уборной. Они не знали, что этим самым только сильнее различается фальшивость корпоративного духа, тоньше стенки макета, уже кубрики, меньше диагонали мониторов, темнее свет газоразрядных ламп вдоль коридоров. Я не помню, сколько прошло времени внутри макета, но пришло время и я решился.

Сильный ветер с удовольствием принялся раскуривать только что зажженную сигарету, оставляя всего пару затяжек своему хозяину. Совсем скоро все, что от нее осталось, полетело в сторону ближайшей урны. Сегодня ночью свету двух моих белых фар не был рад никто: ни редкие встречные водители, ослепленные яркими лучами, ни инспекторы, раздосадованные разрешенной скоростью, ни даже я сам, которому сейчас было далеко не до фар. Но сильнее всего был расстроен город.

Так осуществился мой побег... Три сотни верст, четыре часа уворачиваться, как от летящих комет, встречных автомобилей. И вот я в маленьком, всеми забытом поселке. Пришедшая в начале двадцатого века советская власть, кажется, все еще не покинула эти места. По крайней мере, Владимир Ильич все еще занимал почетное место перед зданием местной администрации, хотя асфальтовая площадка перед ним растрескалась и пропускала зеленую растительность, у сюрреалистического монумента с надписью "Никто не забыт, ничто не забыто" лежат свежие гвоздики, по кочкам разбитой дороги весело подпрыгивает деревенский УАЗик с полупьяными мужиками в ватниках на борту. А я... я лежу на матрасе посреди заброшенного сада и смотрю в небо. Небо голубое, солнце низкое,  облака белые, видно кромку бурого леса, где-то далеко лают собаки, соревнуясь с пилорамой, поет из старого магнитофона Юрий Антонов. Как в глубоком детстве. Кажется я нашел. Вот тут. Между низким солнцем и голубым небом. Чуть повыше Антонова и пилорам, но ниже белых облаков. Вот, эта ломаная линия, очерченная зелеными макушками высоких корабельных сосен, остроконечных елей и белесых берез. Я нашел горизонт.

30.12.08