Пригоршня синего овса. Продолжение Синей сказки

Жила-была девочка Инта. Та самая, из «Синей сказки» Иманта Зиендониса, помните? У неё ещё Синий Конь съел на зонтике все голубые незабудки - крохотулечки такие, а жёлтые цветы оставил. Жила она неподалёку от тех мест, где Всемирный сбор коней выбрал Синего Коня в бессмертные, подарил ему крылья и назвал Синим Конём Надежды. Вспомнили? http://www.proza.ru/2008/12/30/616 

Инта тогда ещё к экзамену готовилась по геометрии. Так вот, она уже давно сдала свои экзамены, да и лето закатилось под кусток, и наступила грустная осень с серыми дождями. Как-то раз, возвращаясь из школы, под один из таких вот холодных дождей Инта всё-таки попала и вымокла до нитки. И разболелась, да так, что даже доктор Янис не на шутку обеспокоился, часто её навещал и, качая головой, повторял маме Инты, что, пока не пройдут хрипы, гулять на улицу девочку выпускать нельзя. И прописывал ей противные сиропы от кашля. Мало-помалу Инта пошла на поправку. Но кто не знает, что заболеваем мы быстро, а вот выздоравливаем воробьиными шажками. Инту на улицу не пускали, и она подолгу стояла у окна, мечтая поиграть во дворе с друзьями.

И вот однажды синим вечером, когда Инта с грустью смотрела в окошко, тоскуя по свежему воздуху, играм, друзьям, она вдруг увидела в синей дали синюю тучку, напоминавшую коня. С замиранием сердца девочка стала вглядываться: а вдруг это её старый знакомый… Вгляделась – и точно: Синий Конь летел ей навстречу. Ой! Теперь бы синего овса достать… Тут Инта вспомнила, что мама только что сварила черничный кисель, и побежала на кухню. Схватила кастрюльку и пулей выскочила за дверь, чтобы выставить угощение на крылечко. Вы не подумайте чего – крышку она сняла, а то как же Конь из кастрюльки выпьет киселя? Почему кисель? Да потому что синего овса, даже горсточки, у неё не нашлось. А тут на тебе: прилетел. Стала она за дверью, чтобы не спугнуть дорогого гостя, и ждёт, когда он, фыркая, начнёт кисель пить или хлебать, одним словом, втягивать в себя, сложив губы трубочкой. Слушала-прислушивалась, да так ничего и не услышала. Постояла-постояла, выглянула. Глядь, а киселя-то и нет, кастрюлька пустая, только пенка к стенке прилипла да по ободку немного, ну знаете, как после киселя бывает. Взяла она кастрюльку, огляделась и пошла на кухню мыть. А сердце-то замирает: значит, прилетал он, Синий Конь, к ней, к Инте. Мама сказала бы «повадился», раз не только цветы на зонтике повыщипал, а и киселём полакомился. Теперь вот нужно синего овса достать, хоть горсточку, чтобы на Синем Коне прокатиться.

Стала она думать, где ж ей синего овса раздобыть. Спросила у мамы, да та только руками развела, мол, синего овса отродясь не видывала. А Инте-то казалось, что в дальнем углу кухонного стола лежал мешочек как раз синего овса. Но, видно, ей так только показалось. Как тут быть? Думала она думала и решила овёс гуашью покрасить, но потом сама испугалась, а вдруг Конь отравится, и красить овёс не стала.

Вот как-то раз проснулась Инта ночью – огромная, как большущая капля ртути, Луна в окно светила и разбудила девочку. Инта глянула на стол, там у неё стояла тарелочка с овсом на всякий случай – вдруг Конь к ней снова пожалует, и поразилась: овёс, самый обычный днём, ночью стал синим, она точно видела, потому что встала с кровати и взяла в руки посиневшую тарелочку, чтобы получше разглядеть. И в это время тень закрыла окно, и Инта поняла, что это Синий Конь, и он не просто смотрит на синий овёс, а ему очень хочется отведать хотя бы горсточку небесных зёрен. Распахнула она окошко, протянула Синему Коню тарелочку, поставила на подоконник, а сама ухватила Коня за шелковистую васильковую гриву. А Конь, пофыркивая, осторожно, чтобы не обронить ни зёрнышка, брал мягкими губами угощение и не сопротивлялся, он даже повернулся, чтобы девочка получше устроилась у него между крыльев, да и понёс её в синее небо, сверкающее капельками ртутной росы, что рассып`ала Луна, размечая для себя Млечный Путь. Луна боялась в темноте заблудиться и попасть не в ту галактику (так бывает, когда, задумавшись, идёшь-бредёшь и вдруг опомнишься и не понимаешь, куда попал и как тут очутился). И Инта заметила, как у Луны, глядевшей на голубую девочку на Синем Коне (она же ещё не успела стать синей-синей) от удивления брови поползли вверх, а уголки губ вниз, и Луна даже перестала рассыпать свои серебристые капельки, но девочке дела не было до удивлённой Луны – так легко и хорошо сиделось ей на тёплой синей спине между пушистыми васильковыми крыльями, оберегавшими всадницу от падения с захватывающей дух высоты. Глянула, а и её пижамка стала тоже синей, и руки, вцепившиеся в мягкую гриву, и весь огромный мир вокруг оказался синим-пресиним, а на востоке – нежно-голубым. И она вспомнила, что дома у неё остались синие баклажаны, которыми она могла бы угостить своего верного Коня. «В другой раз», – подумала она, потому что теперь уже точно знала, что Синий Конь к ней непременно вернётся, и они погуляют с ним по синему небу хотя бы ещё разочек. Тут Конь осторожно подлетел к открытому окну её дома, и Инта разжала пальцы, выпуская шёлковую голубую гриву, и перебралась на подоконник, а потом помахала синегривому на прощанье рукой и легла спать... Правда, уже засыпая, она придумала позывную песенку для своего друга:

Синий Конь Надежды
С шёлком гривы нежной,
С добрыми очами,
Полными печали,
Прилетай, крылатый!
Буду ждать заката.
Только звёзды выткут небеса,
Дам тебе я синего овса...

Инта думала, что утром она вспомнит и запишет песенку, но ведь мы с вами отлично знаем, что сны по утрам убегают куда-то и уносят с собой ночные сказки, не оставляя нам на память ни словечка.