Зирко

Зирко*

Рассказ

(Персонажи "Зирко", "Сологуб" и "Варвара Даниловна" - не вымышлены, имена не изменены. Народ должен знать своих "героев").


Новый 2009 год Максим и Тарас встречали вдвоём в двухкомнатной квартире на втором этаже 4-этажного дома. Когда-то такие дома были в Умани едва не самыми высокими постройками… в том числе и здание детдома в том далёком 1942-м.  Накануне нового 1943 года немцы переселили детдом в 2-этажное здание.
У Максима жена померла, дочь с внуком встречали Новый год в Петербурге, куда подались на заработки… У Тараса дома собралась молодежная кампания, он оставил жену прислуживать и присматривать, а сам удрал к другу.
В квартире было тепло, по телеку шел новогодний концерт, но воспоминания друзей сразу после новогодних тостов почему-то перенеслись в то далёкое время. Тему зацепил Тарас:
- Давай выпьем за то, чтобы нашим правнукам не досталось такое детство, как нам. Внуков, слава богу, обошло…
- Да брось ты, что плохого было в нашем детстве?
- Ну, как "что"? – удивился Тарас. – Детдом, голодуха!
- Так ведь выжили. И особо не голодали. Ты подумай, те немцы, что кормили наш детдом – может быть, нам жизни спасли!
- Э-э,  - "спасли" – передразнил друга Тарас. – А для чего? Какие планы были у них в отношении нас? Может, доить из нас кровь для немецких солдат, как в Саласпилсе!
- Ну, для этого они могли наловить у населения. А нас – кормили трижды в день!
- Ты хоть помнишь ту кормёжку? Утром и вечером чай с долькой хлеба, а в обед – чечевичный суп. Это у них – пайка для пленных!
- Так ведь время, какое было…
- Голодное было время, что ни говори. Попрошайничали…
Вспомнилось.
За самовольный уход с территории детдома полагалось жестокое наказание. Розги были для устрашения, ими пользовались редко. На памяти Максима и Тараса, только Варвара Даниловна свирепствовала, за что и получила своё прозвище. Более страшным наказанием был карцер, под который приспособили довоенный туалет. В карцере было тесно, темно, холодно и страшно. Да ещё из отверстия в полу вылезали крысы. Одного мальчика крыса укусила, и он после этого болел туляремией. Что это за болезнь, Максим с Тарасом до сих пор не знали, но слово запомнили с тех ещё пор…
А вот в новогодние праздники, на Рождество и на Пасху воспитатели закрывали глаза на выход детей за пределы детдомовской ограды. Проходящие люди одаривали ребят, кто пряником, кто оккупационными карбованцами (рублями), на которых слово "карбованец" было написано по-немецки – "KARBOVANEZ". Перед Пасхой детям доставались "крашанки" – окрашенные яйца. Однажды девочка принесла целую охапку буханок хлеба, три или четыре. Как хлебцы достались девочке - неведомо. Но такой хлеб мог дать только немец. Буханки были короткими – такие хлебы пеклись на немецких полевых пекарнях, - одна буханка на одного солдата. Воспитательница забрала у девочки "добычу" и потом долго делила эти буханки на всех детей группы. Вообще, в детдоме, после резки хлеба, горбушки доставались самым послушным и прилежным. Чаще всего на улице люди дарили семечки подсолнуха и кусочки "макухи" – подсолнечного жмыха. И то и другое было лакомством и никогда не  становилось предметом детского обмена, кто добыл – тот и потреблял.
Максим задумчиво проговорил:
- А помнишь Зирко? Ведь тогда его с группой старших пацанов увезли… а куда? Может быть, в тот же Саласпилс! Вот за кого стоило выпить. За Зирко!
- Так нам неведомо, что с ними стало потом. За что пить – за здравие или за упокой?
Помолчали, выпили – непонятно, то ли за первый предложенный тост, то ли за второй, то ли просто так, абы  налитые рюмки не ставить обратно на стол. Однако рюмками не чокнулись. Похоже, всё-таки – за упокой.
 
Своё прозвище Зирко* получил за то, что рисовал красные звёзды на задней стенке корпуса здания детдома и на внутренней стенке конфорки "грубы" – круглой, оббитой цинковой жестью, печки в углу спальни, которую топили дровами и углём сами ребята, кому выпадало дежурство. Поэтому эти звёздочки обнаруживались не сразу.
Собственно, звёздочки мог рисовать и не Зирко. Для того чтобы нарисовать пятиконечную звезду не надо быть художником.
Для Максима и Тараса старшие мальчики были наивысшим авторитетом. Особенно – Зирко. Как здорово он рисовал! Его карандашные шаржи на ребят, карикатуры – на воспитательницу Варвару Даниловну по прозвищу "Даныло – штоб тебя галушкой задавыло" и директора Сологуба с прозвищем "Салогрыз", старшие пацаны давали малышам только глянуть издалека. Эти клочки бумаги ребята берегли от зоркого ока воспитателей. Берегли ради Зирко, памятуя, что в углу каждой спальни стояло ведро с розгами.
Но какая-то сука продала. После шмона несколько рисунков попали в руки Салогрыза.
Зирко вызвали в кабинет директора.
Кроме Салогрыза. в кабинете сидел немецкий офицер. Этого офицера Зирко знал в лицо. Он часто приходил с инспекцией, иногда сам пробовал детдомовский обед и хвалил чечевичный суп, доедая порцию полностью.
Когда Зирко рассмотрел на директорском столе свои рисунки, сердце ёкнуло, - будет экзекуция. Но он приятно ошибся. Немец протянул ему плитку шоколада:
- Карош рисовайт! Гросс канцлер!
Добавил по-немецки:
-  Du kannst gut zeichnen! (Ты можешь хорошо  рисовать!)
Он повернулся к Сологубу. Тот, как мог, перевел:
- Господин офицер хвалит тебя и называет большим художником.
Он ещё не знал, что дети быстрее осваивают чужой язык. Зирко пришел ему на помощь и ответил по-немецки:
- Ich lernte dem Zeichnen nicht, ich liebe nur, zu zeichnen! (Я не учился рисованию, я только люблю рисовать).
Немец пришел в восторг и разразился длинной тирадой, из которой Зирко понял, что он очень умный мальчик, что такие мальчики очень нужны Великой Германии и её вождю фюреру Гитлеру, и еще, что он должен нарисовать портрет.
Директор на всякий случай пояснил:
- Господин офицер говорят, что желают, чтобы ты нарисовал их портрет.
Немец протянул директору руку:
- Geben Sie das Papier und der Bleistift, schnell!
- Бумагу и что ещё? – теперь директор обратился за помощью к Зирко.
- И карандаш – подсказал Зирко.
- Ja – ja! - обрадовано подтвердил офицер.
Директор засуетился и в дебрях стола раздобыл красный карандаш и школьную тетрадку в линейку.
Немец озадаченно посмотрел на эти предметы и пошутил:
- So zeichnetest es du die roten Sterne?
Директор опять озадаченно посмотрел на Зирко и тот сам перевел, придерживаясь "директорского стиля":
-  Господин офицер говорят, что господин директор рисует красные звёзды…
Побелевший директор замахал руками:
- Найн, найн! Их нихт рисовайт!
Немец улыбнулся, полез в планшетку, достал какую-то карту и чёрный карандаш. Взял с директорского стола линейку и, аккуратно, приложив линейку, оторвал от карты прямоугольник, протянул Зирко. Оборотная сторона карты была желтоватой, но немного глянцевой, и карандаш плохо ложился. Зирко быстро сделал набросок, пальцем потушевал полутени и протянул немцу работу. На рисунке офицер выглядел надменно и горделиво и Зирко ждал недовольства. Но немец был в восторге, - именно так он и хотел бы выглядеть!

Зирко было поручено оформление стенгазеты, а если сможет – то и портрет самого Гитлера в ней. Так это было, или детская легенда обросла тем, чего и не было.
В Новый 1943 год Зирко уже не было в детдоме. Новогоднюю ёлку украшали без него. А случилось вот что. За неделю до нового года всех детдомовцев повели в баню. Немцы ставили гигиену высоко: детей регулярно стригли наголо и один раз в 10-12 дней водили в баню. В бане каждый получал железный тазик – шайку, и шел набирать воду. Кранов было два – с горячей и холодной водой. Следовало сначала налить холодной, а потом добавлять горячую воду.
Как получилось, что Зирко обварил себе кипятком правую руку, у мальчишек было две версии. По одной из них, он сам сунул руку под кран с  кипятком. По другой, - он ошибся, набрал сначала горячей воды в тазик, а потом поскользнулся и попал рукой в шайку с кипятком.
Зирко оказался в лазарете, а через пару дней исчез совсем. Одни говорили, что его усыновил какой-то крестьянин, и это могло быть так, потому что до этого много детдомовцев разобрали крестьяне окрестных сёл. Одни – из жалости, спасая детей, другие – чтобы получить в хозяйство пару рабочих рук, попросту – батрака.
По другой версии - Зирку забрали немцы за то, что он не захотел рисовать Гитлера и выпускать стенгазету. Могли быть правы и эти, потому как в то же время немцы увезли большую группу старших ребят, как тогда говорили – "угнали в Германию".
Мальчики – все склонялись к этой, второй версии и считали Зирко героем.
Вспоминая дни своего детдомовского бытия за новогодним сытным столом, Тарас и Максим до сих пор расходились во мнениях по некоторым деталям. Слишком малы они были тогда. чтобы помнить подробности.

Вот и выпили тост и не за упокой, но и не чокаясь.
Что с них взять – стариковские причуды.


___________________________

*) - звезда (укр.)


Рецензии
Воспоминания, даже в виде художественного произведения - это интересно и познавательно.
Но всегда лучше правда.
Одно высказывание навеяло воспоминания из моего детства - Киевская область, Броварской район, село (теперь - город) Гоголев, сентяьрь-октябрь 1941 г.
Цитата:
"Утром и вечером чай с долькой хлеба, а в обед – чечевичный суп. Это у них – пайка для пленных!"
Не знаю, может быть, каких-то избранных военнопленных кормили так, но в обычном, типичном лагере было совсем по-другому.
На окраине нашего села Гоголев для небольшой части военнопленных т.н. Бориспольского окружения был создан лагерь. Поле, окружённое двумя концентричными кругами ограды из колючей проволоки. Внутри ограды несколько сооружений. Военнопленные, включая больных и раненых, жили под открытым небом. Ночью под крышу сооружений могли забраться некоторые, но большинство спали под открытым небом - это в холодную осень! Среди тех, кто смог забраться под крышу, была такая теснота, что утром обнаруживали задушенных. Пленных почти не кормили. Жители села приносили к ограде еду, но этой еды было мало для огромной толпы пленных, стоявших у внутренней ограды из колючей проволоки. Картофель и кое-что другое из съестного им бросали через два ряда проволоки. Кому-то удавалось поймать. Многое зависело от настроения охраны. Охрана - это, в основном, полицаи из местной молодёжи, не попавшеё по возрасту или по другим причинам в Красную Армию. В охране - плюс немецкие солдаты и унтер-офицеры из примерного расчёта один немец на десять полицаев. Иногда по настроению кто-нибудь из полицаев брал у женщины корзину, если там была пища получше, кое-что отбирал для себя и других полицаев, остальное раздавал пленным. А иногда те же полицаи прогоняли приносивших пищу и военнопленных от проволоки: "Не положено!"
Некоторые военнопленные бросали через проволоку записки, обвернув записку вокруг камешка. В записке примерно так писали: "Передайте в Киев по адресу ..., что такой-то находится в лагере военнопленных в селе Гоголев Броварского района". Удивительно, но поднятые записки доходили до адресата, хотя часто передавались через много рук. Иногда родственникам удавалось добиться освобождения пленного.
После войны часть захороненных в разных могилах погибших красноармейцев свезли в одну братскую могилу в центре Гоголева и соорудили памятник. Помню надпись на этом памятнике: "Здесь похоронены одиннадцать тысяч советских военнослужащих, имена и фамилии которых неизвестны".
Это я вспомнил по поводу: "Это у них – пайка для пленных!"


Олег Киселев   06.02.2018 02:31     Заявить о нарушении
Олег, я сам удалал статью, так как не хотел пиарить Э.Ж.
Но Э.Ж. перешла на личности, причём оскорбления я видел в адрес Дроздова, благодарёвой и Паршикова (хотя не знаю, где они с иваном Паршиковым схлеснулись).
Вынужден вернуть статью на свою страницу.

Станислав Бук   07.02.2018 16:06   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.