Сквозь стекло

Наконец-то выпал снег. Снежинка на снежинку - белый ковер. Накрыл газоны, тротуары, принес запах настоящей зимы. На стеклах моего кухонного окна - блики рекламы. Напротив большой магазин с прозрачными дверьми. Автоматические створки не успевают закрываться, бесконечной вереницей тянутся люди, входят и выходят. Но, больше выходят, тащат объемистые пакеты. Из пакетов торчат темно-зеленые горлышки бутылок в серебристой или золотистой  фольге, а пониже, может быть на самом дне, рыжие шарики мандаринов, их не видно, но, я точно знаю, что они там есть. Последняя предпраздничная суета. Если перефокусировать зрение, прямо за стеклом могу увидеть себя, как неясное отражение на елочной игрушке - желтом стеклянном шаре, подвешенном к форточке. Себя. И только.
Опять одна. Впору петь: "О боже, он уехал, навек меня покинул, зачем не уцепилась я за полы его". И - тра-та-та-тааааммм - симфоническая кода: яростный шквал звуков в потолок, к сияющим хрустальным люстрам, но тогда, в опере, ты держал в своей ладони мою размякшую кисть.
Впрочем, кода стала для нас пророческой. Ты тоже уехал, но я не цеплялась. Просто молчала с каменным лицом. Мгновенно перехватило горло. Я не могла говорить.

Со второй половины дня постоянно кто-то ломится в дверь.
- Сахар дёшево!
- Не надо.
- Картошка мешками!
- Идите…
- А вот подарок!
- И вы туда же.
Прости Господи, покоя не дают, и когда? Под Новый год.
Чай остыл и в духовке потрескивает как-то подозрительно. Мурчит телевизор, вьётся синий дымок в пепельнице, а я стучу ножом по доске. Сооружаю салат, а в духовке, завернутый в фольгу, истекающий соком, он: новогодний гусь. С яблоками. Вот сделаем-ка огонек потише, чтоб не трещал, и сочком его сверху, сочком. Хоть и одна, а все же праздник, как-никак. Ну нет Тебя, и нет. Господи! Да Тебя никогда нет, особенно, когда Ты так нужен…  Плевать. Я сильная женщина! "Ля-ля, ля-ля" себе под нос, и время от времени затяжка сигаретой, а дым все в глаза, в глаза. Вот и слезы навернулись - какой едкий дым… И, шмыгнув носом, разглядываю в зеркале свое несчастное лицо.
Ладно.
И что бы мне такое одеть… о, эта вечно-женская проблема! "Одеть нечего, а вешать некуда".
Очередной звонок буравит уши. Нет, я больше так не могу! Щас вот сковородкой каак… и распахиваю дверь. Если перетащить зеркало в проем двери, то в нём отобразилась бы фурия, в кухонном фартуке, с покрасневшим носом и, возможно, сковородкой в руке. Но, напротив совсем не зеркало и не картошка с сахаром, а здоровенный детина в красном колпаке, шубе, с мешком и букетом цветов.
- Ээто Деедушка Морооз, я подарки вам…
У меня решительный вид - растрепанные волосы, в руке длинный кухонный нож. Точно фурия. Детина  осекается и прекращает выпевать свой традиционный спич.
- Вы ко мне?
- Да, вроде, это ведь, - и неуверенный жест в сторону таблички над дверью.
- Именно 307. Но, я не заказывала никаких Дедов Морозов! - подозрительно вглядываюсь в лицо, закамуфлированное ватой и бутафорскими очками. Что-то здесь не так, когда это Деды Морозы приходили сами по себе? А может он и не Дед Мороз вовсе.  Вор, к примеру, или насильник. Да мало ли кто? Маньяк, короче.
Поспешно достает квитанцию. Номер дома с какой-то закорючкой и номер квартиры - мои. Число, год - на месте. "Заказчик" - прочерк. Точнее - галочка и пустое место.
- Сами заказали?
- Ну, что вы! Просто, заказчик пожелал остаться неизвестным.
- Во как! Хорошенькое дело. А точнее - совсем не хорошенькое. Подложная квитанция и, возможно, бутафорский Дед Мороз.
- Нет заказчика - нет и заказа. Все. Ариведерчи, и берусь за дверь. Но, он не уходит.
- Ну, так и будем стоять? - говорю я. - Молчит и только пялится  на  вырез  платья  в районе груди, а в руке квитанция.
- Ну, как "ариведерчи",  вот же, заказ!
- Хватит!  -  и собираюсь захлопнуть дверь. Почему-то рука моя медлит.
А может не маньяк? Понимая, что делаю глупость, говорю:
- Налить водички?
- Если можно, жарко…
Ищу открывашку. Слыша мою возню, говорит:
- Да мне из-под крана.
- Из-под какого ещё крана? - и, наконец, сладив с пробкой, наливаю в прямой бокал  "Нарзан". Пена шипящей лавой покрывает верх и проливается вниз. Прямехонько на платье. Тьфу ты пропасть… - на часах 11.40.
Где же салфетка? Да и салфетка теперь не поможет. Какая, к чёрту, салфетка, если весь бок и туфель мокрые. Или не маньяк?  Без двадцати уже. А он мнётся в проходе.
- Так. Вы Дед Мороз, или кто?
- Дед Мороз.
- Ладно. Проходите. Даже если  квитанцию сами нарисовали, Новый Год  никто  не  отменял. Помогайте тогда, да снимите этот реквизит, здесь нет детишек, - и решительно достаю из шкафчика заранее приготовленные закуски.
Сброшенная шуба и колпак с бородой обнаруживают нормального парня: высокого, широкого в плечах и со стеснительной улыбкой. То, что я ему нравлюсь - написано  у него на  лице.
Оценив мой фартук, вежливо спрашивает: "Помочь?". Вот вам и мужчина в доме. Хоть какая-то польза от незваных гостей. Веселись, женская душа, сейчас за вас все сделают.  Почему бы и нет? Нож на столе, хлеб в хлебнице, зелень на доске, а я, пожалуй, переоденусь. Пять минут на всё про всё. Одеть  с вырезом - значит провоцировать. Нет, будем скромнее, и уже дефилирую на каблуках, на ходу расправляя складки на платье, которые все как-то топорщатся. 
- Ну и как нас зовут? - поворачиваюсь к нему с тарелками.
- Игорь, - мягко произносит он и опускает глаза в пол. Достает из мешка  хороший коньяк, выкладывает коробку конфет, перевязанную трогательной розовой ленточкой. Подарки. Для цветов бы вазочку.
На маньяка не похож.
- Вот что, Игорь… Шампанское открывать умеете?
С третьим ударом курантов хрусталь издаёт свой традиционный звон.
- Ну, спойте песенку, что ли, или что там у вас в программе?

Вместо песенки сцепляет пальцы, кладёт на них подбородок, все это на краешке стола и, задумчиво улыбаясь, наводит на меня свои влажные голубые окуляры. Я принимаю взгляд. Нет. Не то. Не те ощущения. И где вы этому научились, молодой человек? Аааа, понимаю. Это ваша такая манера обхаживать женщин. Ну да. Ненавязчивый стиль:  скользящая полуулыбка, недосказанность пауз. Этакий Кевин Кестнер, только в московской кухне. А может сценарий неизвестного заказчика. Того самого. В прочерке. Чудны дела твои, Новый Год!
И вслух:
- Налейте мне вина.
Приподняв коньяк, смотрит вопросительно.
- Нет, вина.
Даме приличествуют более спокойные напитки.
Вот, мы сейчас с вами выпьем и вы будете меня развлекать. Что? Не умеете развлекать женщин? Только детишек?  Отговорки. И потом, это вы  ко мне пришли. А раз так - знали, на что шли. Ха! Тавтология. Нет, я не ругаюсь. Я вообще очень спокойная женщина. Я, знаете ли, редко когда возбуждаюсь. Что? Ну нет, нет! Не в этом смысле. Вы вообще, о чем говорите? Вот-вот. И я о том же. Хотя, о чем я… ах да! О вине. Давно не пила вина. Вино, знаете ли, такая вещь…

Вещи Ты собирал медленно и тоже молча. Перебирал, вглядываясь, словно в чужое. Рубашки, носки, спортивные брюки. Зачем-то слюнявил палец и тер невидимое пятно на пиджаке. Я догадалась - ждешь, что я не выдержу и кинусь на шею. Ты, несомненно, угадывал мое состояние. Состояние взведенной пружины. Достаточно малейшего нажатия, и она вырвется, выстрелит всей своей потаенной мощью. Ты ждал.
Когда вынес из ванной зубную щетку - я поняла:  все. Это последнее, что прихватывают с собой, когда уходят. Если бы Ты тогда только взглянул мне в глаза, но Ты все пытался куда-нибудь приткнуть эту дурацкую щетку. Наконец завернул ее в обрывок туалетной бумаги и бросил сверху. Изогнутый кусочек пластмассы в обрывке бумаги. И напряженный затылок в полуоткрытой двери. Все.

А сейчас передо мной лицо сомнительного Деда Мороза с глазами, изливающими какие-то загадочные струи. Что-то, что, по-видимому,  должно вызвать у меня интерес.
- Да, да, я понимаю вас и понимаю, как призрачно все в этом мире. Верю - вы одиноки, из этого я делаю вывод, что вы, как и все мы, -  в поисках любви. Как вам моя проницательность? Ну-ну. Не обижайтесь. Знаете? Любовь ищут миллионы, а находят единицы. Вот вы, м-м-м, ну да, Игорь, вот вы, Игорь, говорите - любовь. А что, в сущности, это такое?  Могли бы вы дать определение любви? Что? Вы не говорили? Ну да. Это не вы. Это, наверное, я. Или мое настроение. Сейчас у меня такое настроение, и я думаю:
Любовь! Нет, с разделенной все ясно. Она, увы, материальна. Дети и все такое, а вот неразделенная?  Я чувствую, нет, я почти знаю: это вещество абстрактно. Как мечта или надежда. Сияет высоко над нами, в сущности, она и есть надежда. И мечта. И то и другое. Два в одном. Да, я знаю. И все равно ничего не знаю.

Я ничего не знаю о Тебе, хотя всегда думала, что знаю о Тебе все.

Помнишь, как мы встретились в первый раз? Пресс-бар сочинского фестиваля "Золотая осень". Меня привела туда знакомая журналистка. Твой столик был рядом, ты сидел в компании известных людей: музыканты, писатели, композиторы. Играла  музыка. Все шумно обсуждали какую-то чепуху, но ты был не с ними. Поверхностно улыбался. Думал о чем-то своем. Обычное лицо, но взгляд! В какой-то момент наши взгляды пересеклись и меня пронзило током.
- Кто это? - спросила я журналистку и незаметно указала в твою сторону.
- Известный сценарист, - и произнесла фамилию.
- Не слышала.
- Известный в своих кругах. Широкая публика знает только имена режиссеров, им и достается слава. И, само собой, актерам.
Играл оркестр, в глубине колыхалась людская масса. На меня пялился сидящий в окружении расфуфыренных теток плюгавый мужичок в дорогом светлом костюме, шарил глазами поверху и ниже столика. Морда его лоснилась и я почти физически ощущала на себе сальные пятна. Журналистка куда-то испарилась. Я выпила много коньяка и стала пьяная. Все вокруг медленно кружилось: потолок, лица.
Мы столкнулись с тобой на лестнице: я поднималась из дамской комнаты наверх, ползла, еле переставляя ноги. Боже! Как я пьяна, и зачем я сюда пришла? Ты подхватил меня под руку. От тебя исходил незнакомый мне запах: смесь мускуса, дорогого табака и еще какой-то. Может быть, запах сильного зверя. Ты заглянул в мои мученические глаза своими, все понимающими. Я сказала: "Я пьяна. Вызовите такси".
Потом мы встретились еще раз в книжном магазине. Случайно, или нет? Ты вспомнил, как отвез меня в отель, как проводил до двери, как стоял и не уходил: сомневался - все ли в порядке за дверью. Через пятых лиц нашлись общие знакомые. Разговорились, незаметно перешли на ты. Потом встречались еще много  раз. Я слушала твои рассуждения о литературе, стояла покорная, доверчивая, как ребенок, и насыщалась тобой. Слушала твой флюид. 

- Скажите, Игорь, вам приходилось бывать в Сочи в бархатный сезон? «Морозили» на елках в январе? Понимаю. Хорошая работа. И веселая - постоянный, нескончаемый праздник. Детский смех. Салюты, фейерверки, конфетти. Все это здорово. Но, это в январе, Игорь, в январе. Однажды соберитесь и поезжайте в Сочи в бархатный сезон. В эту пору там случаются удивительные вещи. Верьте мне и поезжайте.

Фестиваль проходил в обычном режиме: репетиции, концерты, пресс-конференции. Улочки буквально кишели знаменитостями. Бесчисленные кафе и кафешки, винные погребки. Где-то среди всего этого был Ты. Вечерами многие купались в море. Под луной парочками колыхались на воде головы. Слышалось чмокание, приглушенный смех.  В один из вечеров я шла по берегу в коротких брючках с разрезами и под ногами хрустела галька. Ты приближался навстречу. Наверное тоже гулял.
- Все это мура и провинция.  Должна быть чеховская простота, - ты думал о своем.
-  Чья мысль? - спросила я.
- Не помню, - сказал Ты.
Мы стояли и впитывали сгустившийся  южный  воздух.  Он был насыщен  терпкими запахами  моря,  водорослей, запахами  любви. Запахами жизни.  Захотелось поступка.  В  какой-то  момент я почувствовала: что-то должно произойти. Так подсознание пробивается сквозь барьер нерешительного  эго.  Мы стояли долго, наконец, я сказала: "Проводи меня". Ты взял меня за руку и отвел в отель.
Кровать показалась тебе шаткой и ненадежной, ты снял матрац, положил его на пол, а каркас перевернул  и вертикально поставил к стене. Мышцы взбухали и опадали на твоих плечах.  Никогда не думала, что  мужчина  в этот  момент может быть так красив.  Так настойчив и целеустремлен.  Так нежен и сладостно груб одновременно. Я только помню свою голову: то у ножки кровати, то у двери.  Кровь толчками,  пересохший  рот  и клокотание в груди.  Мы заснули под утро. А потом, ты перевез свои вещи в мой номер.

Почему вы ничего не едите, Игорь? Положите ветчины, она восхитительна. Налейте еще вина.  И все же, Игорь, я кое-что знаю о любви. Любовь - это страсть. Страсть - это болезнь. Лихорадка.  Ты ходишь как сомнамбула,  и одновременно тебя трясет. Скрытно, где-то изнутри.  Ты пребываешь в постоянной вибрации и не помышляешь об ином. Наверное, это разновидность счастья.  Вы хотите со мной потанцевать?  Обязательно потанцуем, Игорь. Обещаю вам, но чуточку позже.

По ночам ты приходил  на наш матрац - ложе любви.   Мы плавали  друг в друге, задыхались в глубине и выныривали на поверхность. Ловили воздух широко открытыми ртами.  Это была какая-то паранойя.  Днем гуляли по городу, забирались в самые отдаленные уголки. В дендропарке меня  рассмешила табличка на чахлом деревце: "Поддуб рвотный".  Что-то знакомое. Ах да, тот мужичок в баре и его сальные глаза. Не дуб и даже не поддуб. Так. Коряжка.
Я постоянно хотела есть.  Под глазами синие круги. В каком-то  летнем  кафе Ты заказал "по-карски" -  две шпажки  с  крупными  кусками  баранины, покрытыми дымной ароматной корочкой, а  по краям  маленькие помидорчики. Классика жанра.  Запах  маринованного мяса на углях пронзал   желудок. Я вцепилась  зубами  в  румяный кусок, желваки двигались на щеках, сок полз по губам,  стекал на подбородок. Ты смотрел,  улыбаясь.
- Что? - забеспокоилась я.
- У тебя красивые зубы.
- Это как?
- Белые и острые, как у тигрицы.   
Как будто ты работал в цирке и видел тигриц каждый день.  Столик  с тарелками на  мозаичном полу,  а над головой шелест пальм в  золотистых  солнечных лучах. И тигрица с куском мяса в зубах. А может быть кошка.

Нет, Игорь, я не замужем. Вы так и  подумали?  Вот оно как. А почему вы так подумали?  Впрочем, я догадываюсь.  Незамужнюю женщину  всегда отличает настороженный взгляд. Она держит самооборону и одновременно выбирает. Но, я уже выбрала, Игорь. Да, я уже выбрала и думала, что это навсегда.
Мы часто так думаем, Игорь.

Фестиваль закончился, и мы улетели домой. Поругались как раз накануне отлета. Из-за чего? Не помню. Какая-то ерунда.  Что-то о текстах,  лишенных связности, но обладающих цельностью.  Разумеется, это был лишь предлог. Истинная причина, как это всегда  бывает, лежала где-то глубоко внутри.  И это  меня  пугало. Летели в разных самолетах.  Сначала ты, потом  я, интервал небольшой. Сидя в кресле, я смотрела в иллюминатор. Где-то впереди по курсу, наверное,  у иллюминатора, сидел ты.  За толстым стеклом - белая дымка, внизу - правильные квадраты  пашен. Я думала о тебе  и  о  нашей размолвке.  О чем думал ты?  Возможно, о правильности квадратов, как о правильности своих написанных строчек.  Все  разумно, красиво и стройно, как в совершенном творении: ни прибавить, ни убавить. Одно слово - совершенство.
По прилету разъехались в разные стороны. Ты к себе, я к себе. У тебя бесконечные поездки, у меня работа.  Большой коллектив, напряженная  суета. Я привыкла. Но, оказалось,  что  я привыкла  и к тебе. Независимо от  себя самой  приросла  всей кожей. Намертво. И теперь, когда тебя нет, я провожу праздники в одиночестве, жарю гусей, принимаю в гости сомнительных Дедов Морозов и сплю с телефоном в обнимку.  Но ты об этом не догадываешься.  Ты весь в своих сценариях, съемках, в творчестве - ни одной свободной минуты.  А тигрица-кошка  свободна. У нее полно мяса -  целый гусь  в гусятнице, но нет тебя.  И  ночи  ее полны сомнений. Если бы Ты тогда только взглянул мне в глаза!

Игорь что-то говорит, но, по моему лицу видит, что я не здесь. Не слушаю. Наконец я  включаюсь.
Танец? Да, я обещала.  Что бы вы хотели? Полный драматизма, страстный   пасадобль или танго?  Это такие танцы. Маски  безразличия  на лицах, но чувства  не спрятать, их выдают  красноречивые телодвижения.  И то и другое - танцы с человеческой душой.  Я  уже  чувствую  их огненную поступь, но вы не слушайте меня, Игорь,  не слушайте.  У  меня сегодня  приступ  лирического идиотизма.
Страстные  звуки из динамиков, твердая рука  как раз там, где надо - на спине.    Игорь  что-то хочет сказать, на  его лице  проступают  следы усилий.  Наконец, он решается.
-  Этот заказчик - странный человек. Совсем  старый   мужчина.  Он  позвонил в  агентство и   заказал  поздравления  своей  возлюбленной,  потом приехал и показал фотографию, боялся, что перепутают, а имя не назвал.  Почему?  Никто не спросил,  да  и некогда  было.  Послали меня. Фотография куда-то затерялась, сказали только, что  тоже  пожилая  женщина. Или  им  показалось. Вот я  прихожу,  звоню  и вижу  вас. Но, вы совсем не пожилая!  Вы такая! А этот прочерк…  Заказчик  сказал:
"Она  непременно  поймет от  кого". Скажите, вы сильно любите его?
-  Кого? 
-  Ну, этого старого  мужчину?
- Люблю,  но почему  старого?  Вы о ком? Какой заказчик?
-  Ну, как же?  Вот. Квитанция. 
-  Боже мой,  опять  эти басни. Дайте-ка сюда! Все сначала.  Улица - моя. Дом  - тоже мой. Хотя, это что? 
При внимательном рассмотрении  закорючка  превращается  в косую линию и цифру. Дробь один!
 - Ну?
 - Так  у меня без дроби! Тот же номер, только без дроби!

Рекламные  блики  пульсируют в прежнем ритме. Бьют толчками.  Во дворе никого нет, лишь  одинокая фигура  в шубе, колпаке и мешком на спине  спешно пересекает пространство между домами.
Звонок телефона.
- Але!
- С Новым годом.   
Голос  тихий, но стреляет  в мозг,  стекает  на грудь, разливается  по ногам. И опять горло. Что ж у меня с горлом? Проглатываю ком.
- Ты где!?
- На вокзале. Буду через двадцать минут.
Смогу ли я пережить эти двадцать минут?  Наверное. Сегодня - это завтра, о котором я волновалась вчера. Кто сказал? Не помню.