Здравствуй, милая картошка! Часть 3. О гитаре, сто

  Здравствуй, милая картошка!
Часть 3. О гитаре, стожке и погребе.

        Мне иногда кажется, что время избирательно относится к каким-то периодам человеческой жизни – то бежит со скоростью бешеного поросенка, то  тащится опять же, как самое медленное из  животных. (Какие –то зоологические сравнения, зато сразу видишь это самое время…)  В колхозе, да в восемнадцать лет, оно бежало почему –то  быстро: не успеешь оглянуться – вечер, не успеешь проснуться –картошка. И  так ежедневно… Эта  тягомотина  надоела всем, а поскольку мы уже в ритм втянулись, к вечеру оставались силы на подвиги. Но совершать их в деревне  было затруднительно –ситуации просто так, на земле, не валялись, поэтому приходилось пускаться на поиски .
   … В один из прекрасных  сентябрьских деньков, когда воздух был голубым  и прозрачным, а солнце грело почти по-летнему, настроения убирать картошку не было вообще ни у кого. Даже у бригадира. Он выдал нам ценные указания  и укатил на своем  «Газике»  по своим бригадирским делам. Сообщил, что работу мы должны сдать своему куратору, то бишь, преподу матанализа – и все. Мы поняли, что бригадира сегодня мы больше не увидим.
 В результате обед у нас затянулся часа на два, вставать с пригретой солнышком соломы было лень,  Вовка бренчал на гитаре, а народ вокруг тихо тащился от солнца, деревенского кислорода и элементарной сытости. Как всегда не вовремя пришел куратор, не очень активно поругался, мы встали и поплелись к своим бороздам, а Вовку всем миром отпросили  у преподавателя  в качестве   «тонизирующего средства» - на гитаре он играл неплохо, а с бодрой музыкой мы еще хоть как-то  могли шевелиться. Навыдавали ему заказов,  он был счастлив   избавиться от картошки , и мы принялись  хватать-бросать под гитару. Ушли мы  от стожка, где развалился гитарист,  метров на двести.Уж и гитару мало слышно было,  мы незаметно втянулись в процесс – все шло как всегда. Не заметили, как   шесть  вечера наступило. Дымком потянуло с соседних борозд, печеной картошкой запахло – кто-то закончил свою норму и угощался александровской красавицей  перед ужином. Трактор за нами приехал, пора домой.
       Помните, я говорила о ситуациях, где место подвигу? Вот в  этот день с ней повезло Вовке.  Мы его просто-напросто забыли в том стожке соломы. Он играл-играл  нам репертуар «Дискотеки -80-х», да и уснул там потихоньку – разморило. Молодой сон крепкий. Да на воздухе, да после плотного обеда, да после «согнись – разогнись»… Короче – спал он, как убитый и, можно сказать, « в ночь»  пошел.  И уж смеркаться стало. На поле только запоздалые вороны червяков довыбирают -  и все. Больше никого  в радиусе пяти-шести километров нету. Вольная природа. Посадки невдалеке, за бугром речка шуршит.  А к этому стожку давно уже пристально сам бригадир присматривался: дома скотины навалом. А соломы не хватает. Тем более бесплатной, колхозной. Бригадир – величина в колхозе  немалая: люди и техника навытяжку становятся, когда он мимо проходит, так что проблем в этом плане у него не было.  Подогнал он потихоньку часиков в девять вечера  к вышеобозначенному стожку копнитель, (штука такая типа кара  в супермаркетах или погрузчика контейнеров), поддел стержнями его потихоньку – и повез в свое хозяйство. Вместе с Вовкой, который наверху этой соломки не последний сон видел. Но до бесконечности кайф тянуться не может. Это знают все. Когда бригадир  во дворе своего дома вознамерился  стожок этот вилами перебросать на сеновал, Вовка восстал, задетый вилами за самое святое – гитару. Она жалобно зазвенела, издав  последний стон, и Вовка возвысил свою кудлатую голову над разворошенной соломой.
       Немая сцена. Бригадир через некоторое время   обрел  голос, Вовка – очнулся и на их дуэт   не только бригадирово семейство вылетело пулей из дома, но и изо всех соседних домов тоже любопытных набежало немало.  Негодяя - студента отправили на следующий день назад, в город, преподавателя строго предупредили за  этот случай (он бедный, даже самогонку стал после того дегустировать гораздо реже!), ну а мы – лишились гитары и гитариста. Было скучно, но недолго. Молодость умеет быстро забывать неприятности. Зато каждый день мы потешались, глядя, как преподаватель и бригадир нас считают по головам, и проверяют каждый стожок, перед тем, как погрузить нас в трактор.
     С неделю спустя наша бабка Матрена затеяла «генеральную» уборку. Она выперла нас на улицу, перетряхнула все наши матрацы с соломой, дабы вытрясти  различных насекомых ( кстати, какие-то там водились и кусались, гады, очень предметно!). После этого девчонки помыли полы и сели пить чай, а бабуля полезла в погреб – достать моченых яблочек, она их обожала. Погреб у нее располагался  в сарайчике, во дворе,  двор был не маленький, поэтому  ее секретные операции по доставанию всяческих продуктов из него осуществлялись за пределами дома. Попили мы чайку,  поболтали немножко – и угомонились. Про бабку, естественно, мы и не вспомнили – мало ли куда она отлучиться может! Местные пенсионеры имели массу свободного от цивилизации времени, и по вечерам, собравшись в одной из очередных изб, до посинения лупились «в дурачка», в карты.  Проигравшего позорили всем миром, потом он « проставлялся» - и все были очень довольны. Так неспешно и текла александровская житуха, пока туда не нагрянули студенты.
…Ночью мы проснулись от  виртуозного мата, перемежаемого дикими завываниями и проклятьями! Спросонок очумелые, мы увидели посреди комнаты попирающую синими босыми ногами наши матрацы бабку Матрену с   каким-то ковшом в руке! Она воздымала его высоко, причитала как над покойником, и мы боялись, что им, то есть, покойником, дело может и закончиться, потому что орала она  и махала оружием в опасной близости от наших распростертых на полу тел.
Оказывается, какой-то шутник, пока мы в доме чаевничали, закрыл бабку в погребе, и сверху на крышку погреба для верности  еще и бочечку накатил. Посидела там, посидела Матрена, потыркалась наверх – поняла, что дело это бесполезное, перекусила мочеными яблочками и стала элементарно громко орать. А как иначе выберешься из добротного погреба полутораметровой глубины, с  низкотемпературным режимом! До определенного времени, пока в деревне все не разошлись по домам, не успокоились и на улице, кроме собак, никого не осталось, причитанья ее были как мертвому припарки – абсолютно бесполезны, а вот после десяти-одиннадцати вечера ей повезло. Сосед по нужде вышел во двор и услышал нечеловеческие вопли и завывания, которые неслись из бабкиного  сарайчика. Не долго думая, проснувшись окончательно, тот взял кол подлиннее и пошел  выяснять  обстановку.