Алина-дочь Наташи

Всю ночь шёл мокрый, уже не живой снег - вязкий и чужой, какой-то обезличенный. Он мёртвой птицей прибивался к неровным, морщинистым впадинам в кожуре мышиного асфальта. Снег прижимался, подобно голодной и битой дворовой суке, к уставшей от озноба спящей и продрогшей земле. Он тенью просачивался к обесточенной смятением чувств - бессмертной по всем приметам - душе. Он ещё не научился быть долгожданным и приветливым, внося только отсыревшую тоску непогоды и плохого настроения внутренней, но такой привычной и родной неустроенности. Снег стоил зимы, которая в этом году затянулась на вечность, проглотив золотую и пышную, как купчиха, осень за просто так, не дав той догулять в силе и багрянце свой фееричный, отвлекающий от реальности и повседневных забот, искромётный и вычурный водевиль. Зима учит умирать, как весна учит возрождаться. У всех свои задачи - не хуже и не лучше - узкая специализация сезонности.
Аля - маленькая и не прикормленная человеческим теплом девочка стояла у окна и смотрела на падающую, крупную вату с изнанки неба. Её огромные, печальные глаза подранка вбирали всё то, что глаза других людей часто не хотят видеть вообще. Им так удобнее - не видеть и не слышать, ибо на зрячих и слышащих всегда открыт сезон охоты, как на чужака - неприглядного и не понятного.
 Она была без слухового аппарата. Алина привычно слушала тишину вечности. Идущий снег - лучший проводник вселенской тишины, поглотившей все чужеродные и надоевшие звуки. Тишина - это чёрный квадрат звуков.
Аля родилась с врождённым дефектом слуха. Она почти ничего не слышала, но могла достаточно внятно говорить. Этому было трудно научиться, но с ней долго и мучительно занимались - въедливый логопед из специализированной поликлиники, папа Алексей, когда был дома, оптимистка по призванию - мама Наташа, которая стремилась изо всех сил, что б её единственная, любимая дочь была не ущербной. Для мамы это состояние Алинкиной глухоты было большим ударом. Но мама - как мужественная и энергичная женщина, воспитанная канувшим в Лету социализмом - быстро справилась со своими лабильными чувствами и впряглась в борьбу за преодоление очередного удара судьбы, которая строила ей мелкие и крупные козни постоянно. Наташа усердно, с каким-то отчаянием, заказывала новые, сверхмодные слуховые аппаратики, изучала все западные методики по обучению детей с нарушенным слухом - не хуже логопедов, и сама часами зубрила с дочкой неподдающиеся, свирепые звуки - шипящие по-змеиному, гнусавящие тоской и укорами, извивающиеся и не приручающиеся к  произношению в Алинкином исполнении. К тому же, мама отдала необыкновенную девочку в обыкновенную школу, где та быстро и навсегда стала всеобщим посмешищем и поводом для ежедневных, отточенных сарказмом толпы, обкатанных издевок. Дети - жестокий народ. А тут - такая удача! Класс измывался профессионально и упорно над исковерканным произношением трепетной и задёрганной  Али.
Аля долго плакала в плоскую, твёрдую, как мамины идеи быть - умнее и лучше всех, подушку долгими и холодными, как зима, ночами. Она не хотела ходить в свой узаконенный  зверинец, умоляла Наташу перевести её в другую - специализированную - школу, но тщетно. Мама решила, что девочка привычно капризничает. Ведь главное - быть не хуже остальных детей. Или даже - лучше. Если, конечно, приложить незаурядное упорство, железную дисциплину и титанический - а стоит ли? - труд.
Именно тогда маленькая Алина научилась слушать полную тишину. Сдирая слуховое чудовище со своего миленького, розового уха, она отключалась от внешнего мира, всё больше погружаясь во внутренний, который был не менее интересным и насыщенным, чем тот, что снаружи, переполненный шумом, звуками воинствующей агрессии и стёртой печали.
 Радость бывает искрящейся, светлой и молчаливой, а бедствие - перелито пустым перезвоном. Учитесь слушать тишину, как научилась Алинка, став навсегда частью этой всепоглощающей тишины.
Однажды мама раньше времени пришла с работы со своим сотрудником - Василием Владимировичем Стелюком. Чужие люди иногда входят в дом так тихо и так настойчиво, чтобы внезапно разрушить всё - безжалостно и основательно, до мелочей - изнутри. Он и был таким вот профессиональным разрушителем чужих судеб. Это было его тайным призванием и смыслом всей его жизни. У него не было своих чувств - он их попросту растерял. А кормиться-то надо! Вот он и кормился - с чужой судьбы, с чужого благополучия, даже такого непростого.
 Она - мама Наташа - была в приподнятом настроении, шутила, непрерывно громко и задорно смеялась, о чём-то спорила с маленьким - по сравнению с папой Алёшей - мужчиной, тихим и украдчиво - бойтесь тех, кто прячется в тени! -  нежным. У него - Василия Владимировича - был влажный взгляд и такой же влажный, ласкающий голос. Его движения были плавными, как у опытной и блудливо голодной женщины, знающей толк в сексе и плотских удовольствиях любого толка. Аля никогда не встречала больше в своей жизни мужчин с подобными качествами. Дядя Вася был профессионалом обольщения.
Папа, ничего не подозревая, задерживался, как всегда, на трудной, кормящей всю семью, работе. Поэтому часто основные события в их благополучном - родственность душ всё-таки была, устроенном доме проходили без его присутствия, как бы сами по себе.
А дядя Вася стал частым гостем в обустроенной за счёт другого мужчины - профессиональный альфонс всегда именно так и поступает - квартирке. У него была своя - любящая его - семья и маленькие дети. Мальчик Саша и дочь Оксанка. Но он почему-то не спешил домой, на другой конец города или же - на иную работу, чтобы обеспечить свою собственную семью всем необходимым в быту. Он - по щенячьи, лукаво и обожающе, с тайным смыслом иных отношений, о которых знают только они вдвоём, смотрел на маму Наташу, гладил её кончиками нервных пальцев по руке, когда папы не было рядышком, что-то нежно и ласково шептал ей на ухо. Он умел флиртовать, делать комплименты, завлекать, влюблять, уводить в мир грёз, обольщать и высасывать душу.
 Затем он уединялся с Наташей на маленькой кухне и сам  готовил кофе, потому что приготовление кофе он не доверял никому и никогда. В каких бы отношениях - служебных или не совсем - Василий Владимирович не состоял с женщинами, с коими щедрая на подачки дармового эроса судьба его не забросила бы пить этот царственный напиток на сей раз. Мужчин дядя Вася не выносил на дух - зачем самому себе создавать изнуряющую конкуренцию? Он всего добивался от добрых на подачки женщин в период отсутствия их законных мужчин.
Папа - что-то от него ускользающее - подозревал, но скандалы были тихими, домашними, без свидетелей и последствий. Алёша не хотел травмировать Алинку. Он учился доверять Наташе. Мама всё нечистоплотное отрицала, отворачивая голову, чтобы не встречаться взглядом с папой, и с ещё большим рвением занималась дочкой. Ей было стыдно и неуютно. Но она ничего не могла с собой поделать - это было сильнее её. Она страдала. И Алина чувствовала это.
Однажды и папа Алёша неожиданно вернулся раньше обычного времени с работы. Василий Владимирович, как таможенник или пограничник, был на месте. Как обычно, он занимался своим привычным делом - обольщал и по-змеиному обволакивал собой. Он вил паутину долго и усердно, не жалея сил.
 Но с приходом хозяина брачные игры неожиданно прекратились - дядя Вася был труслив и брезгливо осторожен. Зачем скандалить там, где сытно и привычно кормишься втихаря? Лишних телодвижений он не выносил на духу - эстет - самоучка, с репутацией в пушку. Пахло дурно, но не из князьёв, не так ли? 
Алеша посадил Алину на диванчик - почти игрушечный - и стал с ней усердно заниматься. У Али на сей раз с обучением - ничего не получалось. Она плохо, с массой ошибок, читала, постоянно - и как-то жалко - всхлипывала, ждала скандала с тревожной и настороженной мамой. Но шум почему-то разразился из-за неё. Папа нервно и грубо кричал, что ему было совсем не свойственно. Его голос дрожал и был слышен даже без слухового аппарата. Чувствовалось, что этот скандал был предназначен не для Али. Но такова суть взрослых - срывать свои проблемы на детях. Они не боятся быть грубыми и злыми, а боятся быть обманутыми и смешными, постоянно обманывая самих себя.
 Дядя Вася смертельно побелел, весь как-то уродливо напрягся, ничего не сказал, быстро попрощался и исчез. Больше с папой они вместе никогда не встречались - дядя Вася не терпел взрывного шума. Его игра требовала полной тишины и рабского подчинения противоположного пола. Таковы правила игры - его игры. Но Василий Владимирович продолжал захаживать, когда Алексея не было дома - не бросать же начатое дело! Тут у него был очень даже прикормленный участок.
Он часто брал Алину - а ей на том этапе было одиннадцать лет с небольшим хвостиком - к себе на колени, листая какую-нибудь детскую книгу с яркими картинками. Он умел прикасаться к ней нечаянно - так, что даже мама, которая была рядышком, не замечала этих скрытых и неучтённых жестов. Кончиками дрожащих пальцев, играя на Алином маленьком и тёплом бедре, как на клавишах рояля - чуть-чуть, слегка, пианиссимо. Папа никогда так не делал, но Але было удивительно спокойно и приятно. Это было особое чувство - проникновения в её естество. До конца. До всхлипа и содрогания от радости и страха - что это?
 Дядя Вася умел так нашёптывать на ушко, задевая мочку языком - горячим и ласковым, что у Алины внутри подымалась обжигающая, дикая, непонятная по своей природе, волна - и цунами захлёстывала её целиком, до корней волос, до появления гусиной кожи на плечах и втянутом детском животе.
 Василий Владимирович так доверительно и просто заглядывал ей в огромные  глаза, гладил по голове, поправлял сползшие гольфы на ножках или платьице на груди, что Алинка ещё долго ночью вспоминала эти прикосновения. Она не понимала, что с ней происходит. Вернее, что этот взрослый и опытный мужчина пытается ей сказать этими скрытыми от всех удивительно желанными - до болезненности в паху - прикосновениями, обескураживающими её взглядами, жарким и целевым дыханием. И её жизнь - маленького и чистого гадкого утёнка - становилась глубже, объёмнее и светлее. Ей не хотелось уже плакать, хотя почему-то было стыдно и трепетно, как будто бы её застали за чем-то непристойным. Но она не знала - почему. Расспросить обо всём этом у Наташи она не решалась. И не успела. Мы всегда не успеваем спросить что-то у наших родителей главное - до их ухода из нашей жизни навсегда.
А потом дядя Вася внезапно, как и следовало ожидать по его жанру героя - любовника, исчез. Навсегда. Как будто его вообще никогда и не было. Он, получив искомое сполна, всегда исчезал из жизни женщин - без особых причин или объяснений. Как прерванный полёт. Или, скорее, как прерванная беременность. Василий Владимирович был выше любых объяснений.
 Мама тихо страдала и горько плакала, судорожно всхлипывая по ночам. Аля страдала не меньше. Что-то грубо разрушилось и навсегда исчезло из их с мамой гармоничного восприятия этого мира. Они опять были одинокими и выброшенными на произвол женской судьбы - на дорогу вечного одиночества.
Мужчинам этого не понять. Острота этого чувства есть только у женщин.
А затем исчезла и милая, горячо любимая Алиной мама - внезапно, как первый снег. Алексей долго рассказывал дочери, что мама уехала в непредвиденную командировку в другой город - так он мстил погибшей в автокатастрофе Наташке уже посмертно. И что у неё там новая семья. И Наташа там вполне счастлива - без них. Соседи и родственники чаще стали жалеть тихую, скромную девочку и одаривать ничего не значащими, глупыми и недорогими подарками. Алина научилась жить без Наташи. Как без слуха. И без дяди Васи, оставившем после себя на память - жёсткое мужское предательство. Всем женщинам, которые у него были, он оставлял только это ощущение. Как фирменный знак.
  Потом, позже, когда ей было уже семнадцать, она узнала, как её мама Наташа  погибла, не оставив даже тела для погребения, уйдя в свою вечную тишину.