***

                АЛЕКСАНДРА - ОЛЬГА

Когда пришло время зализывать раны, она укрылась от всех в собственной берлоге, подобно старой, израненной медведице, отключила нудный телефон, перестала открывать двери любому, заблудившемуся  в мироздании. И вездесущая волна неразборчивой боли и щемящей тоски накрыла её с головой. Глаза её пересохли от ступора, губы уже давно не смыкались, забыв, что это можно было бы сделать, что б не выпускать из себя стон кастрированной наспех ночи. Она хватала голову в районе висков железом ручных объятий и давила до предела - или беспредела? - покуда не раздавался треск лопнувшего от избытка сока спелого яблока в ушах. Она не помнила своего имени, не помнила утраченного памятью детства, резвой юности. У неё вообще отсутствовала память прошлого. Она погружалась в это новое для себя состояние до тех пор, пока полностью не порабощалась бессознательным. Если это не потеря своего эго, то что - тогда? Деперсонализация личности - диагноз или уход от себя, в себя саму же?
 Как часто и мы пребываем в таких немыслимых далях, высотах или падениях - духа, души, тела, о которых даже не догадываемся. Мир потустороннего - велик, мудр и неоднозначен.
Её длинные и аккуратные ногти, увлечённые неопровержимым мазохизмом, исцарапали бёдра, узкие плечи, вялый и впавший живот, кожу на голове. Выступила алая кровь и засохла бурыми пятнами различной величины. Она этого не замечала - привыкла не замечать, как редко, опомнившись от себя самой, пыталась ощутить время суток.
Она проваливалась в озноб бесформенного, тупо происходящего рядом, вокруг себя, в ней самой. Эта боль требовала от неё отрешённости и полного одиночества. Она его и получала - сполна! Почти до полного помутнения рассудка, висящего на тонкой ниточке вечных вопросов к себе самой. Ответов на вопросы не было. И быть не могло. Такова природа этих вопросов - до оголённых проводов собственного разрушения или откровения.
Её звали Александрой. Родители ожидали на свет белый появление мальчика, приготовив ему имя великого и бодрого полководца всех времён и народов - Александра Македонского. А получилась, как обычно и бывает, невзрачная, вялая девочка - даже грудь ленилась сосать. И без всяких замашек на лидерство. Но к имени бездумно привыкли ещё до рождения, поэтому пришлось Александре залезть в него, как в скафандр, и гордо нести по жизни. Не пропадать же добру! Дальше - больше. На то они и родители, что б жить грандиозными и целостными планами на собственных чад. Их судьбы - в руках надёжных и любящих старших товарищей. Так что, считайте, что жизнь Александры была предрешена ещё до её рождения!
У родителей, как обычно, было много целей на ребёнка. Её-то и ждали, что б она бросилась прямо с пелёнок и распашонок их реализовывать. О её истинных желаниях речи не шло. Никогда! Не говоря уже о чувствах или просто перспективе на какое-либо собственное будущее. Главное - наполеоновские задачи мамы и папы девочки, которые маячили впереди всей жизни Александры. Кукловоды получили любимую игрушку.
 Ей - Александре - крупно не повезло: она была не мальчиком. Но это ничего абсолютно не меняло. Не менять же стратегию борьбы.
И вот она, что б оправдать все надежды любимых и дорогих, единственных и приставленных к ней - навсегда, на веки вечные, она ринулась в жизнь, закусив удила и взбивая пену на собственных яростных, ещё не объезженных, боках.
Родители, как принято, жизнь знали - глубже и лучше. Правда, свою, а не дочери. Но это ничего не меняло. Она шла по их стопам в профессии, которую не любила, в знакомствах, какие не выносила, в навязанных замужествах, от которых долго лечилась у дорогих и престижных психологов. Хотя нужны ей были явно обыкновенные психиатры.
Иногда в период тоски и внезапно накатившей воли, как снег на голову, она пыталась сопротивляться. Но сильнейшие, как и водится, побеждают сокрушительно. Подруги Александры претерпели отсев через мелкое сито родительских ощущений. Остались только те, которых подавили хоризматичные - во всех отношениях - предки. Свобода выбора, о которой кто-то и что-то слышал, была явно из темы научной фантастики. Богам виднее, кому и что давать. Или отбирать, если не заслужили. Рождённый ползать - взлететь не сможет. Это аксиома, если хотите. К тому же, как гласит народная мудрость, победителей видно сразу. Александра к ним не относилась.
Мама долго и неврастенично боролась с её школьной подругой Алёной Самойловой, которая рано начала взрослую жизнь самостоятельной женщины. Алёна любила Александру, поэтому быстро не сдалась.
- Они тебя сожрут без приправ и соли, вывернув на изнанку. Это не любовь. Это - рабство. Ты сдохнешь от такой любви, дурочка моя!
Беги от них, пока есть силы! - часто говорила девушке лучшая подруга.
- Я знаю, но у меня нет выхода. Они столько в меня вложили. И хотят мне добра - неуверенно роптала Александра и гасла, как вечернее солнце в забытье предстоящей глухой и мутной ночи.
- И потом, я уже убегала один раз замуж - не понравилось. Вернее, не пригодилось - добавляла она Алёне. Брак - он и есть брак, не более.
Александру вытащили из западни супружества через год после начала семейного счастья - муж Коля не справился. Вернее, он просто не захотел лечь под её родителей. И когда его вытеснили сильнейшие при эволюционно-естественном отборе - по Ч.Дарвину - он, уходя в неизвестность к другой женщине, бросил последнюю реплику, не оглядываясь на безнадёжную Александру:
- Прости, Александра, я тебя любил. Как мог. Но я не думал, что так трудно удержать любовь, когда её всё время разрушают. Они тебя нивелируют. Тебя почти не осталось. А я хочу уцелеть. От них нужно отползать - немедленно. Давай, вместе, если сможешь!
Александра промолчала. Ей не с кем было уезжать. Мужа Колю она оставила давно. Просто он об этом не догадывался. Семья её зарубцевавшегося детства - перевесила. Разные весовые категории. Она уже дважды сделала аборты - по настоянию матери и семейного гинеколога - Коноваленко Маргариты Николаевны - от законного супруга, не поведав ему об этом. Он не пришёлся ко двору - и точка.
- Ты всё равно никогда не будешь с ним жить - говорила милая мама металлическим голосом - этот человек оказался не наших взглядов. Он -не из нашего круга. И зачем себя связывать с ним законными детьми? Потом не выпутаешься! Дети - это серьёзно! Уж я это знаю хорошо!
 Когда - потом? Это потом могло никогда не наступить. Она - дочь Александра - чуяла нюхом затравленной волчицы: она в западне.
Что б как-то загладить свою вину, когда всё уже было позади, мама подарила Александре натуральную, роскошную норковую шубку.
- Вот видишь - не скрывая гордости, говорила пожилая женщина - твой нищий и облезлый  муж Коля  на такие подарки не способен. Он вообще ни на что не способен. Где только таких Коль клонируют?
После заключения второго законного брака с Игорем, Александра пыталась жить отдельно от семьи. Но это мало что меняло - контроль продолжался. Взросление почти не изменило сути вещей. Вернее, как такового - взросления - и не было. Девушка старела, но это не трогало её вечно молодых и активных предков. Звонки - контрольные, как выстрел - на работу, сексотившим подругам, куда угодно. Лишь бы держать Александру на поводке мобильного цербера. Она ненавидела маленькое, мёртвое, пластмассовое чудовище! И ничего не могла поделать - волевой инстинкт сопротивления у неё исчез полностью.
- Нужно всегда владеть ситуацией - любил говорить мамиными фразами отец Пётр, так же в своё время закольцованный матерью на веки вечные. А неожиданностей - нам уже хватит - намекал он на её неудачный брак с Колей, в первый раз, когда Александра судорожно пыталась вырваться при помощи супружества из паутины вездесущей и липкой семьи.
Родители были против любого брака, поэтому всё совершилось тогда почти тайно - без шумихи, в близлежащем пригороде, откуда и был избранник Коля. Их не испугал тайный брак, но неповиновение нерадивой дочери они запомнили надолго. Тиски со скрежетом гробовой крышки зажались потуже. Щели для вдоха - уже не было. Жить -  нужно было научиться только на выдох. Что девушка и сделала.
- Отпустите! - молила иногда сгоряча отчаявшаяся Александра.
- Куда? К кому - к Коляше или Игорю?!? Ты жизни не знаешь! Тебя там попросту съедят с потрохами - нервничала мать
Отец Петя всегда был рядом с мамой, её тенью. Ему так было упоительно тихо и удобно возле неё.  Александру оставят в покое - возьмутся за него. Он давно хорошо изучил все правила игры этой семьи. Ему было выгодно имитировать полное подчинение. Тогда никто на него не обращал внимания - поступай, как хочешь. Ценой предательства дочери. Каждый выживал, как мог. Позже, когда мамы не стало, выяснилось, что отец существовал ещё в одной полноценной семье - вместе с семейным гинекологом Маргошей, о которой никто и не догадывался. Просто мама была сильно занята - нужно было сделать счастливой единственную дочь. Поэтому, закрыв глаза на весь остальной мир, слепо не видела, что у неё творилось под носом. Казалось, что если б кто-то ей из доброжелателей по доброте душевной открыл глаза на происходящее, она тут же, незамедлительно, их закрыла бы. Она - при всей своей доброте - забыла одну простую вещь: никого и никогда насильственно осчастливить не удавалось. Даже, если очень этого хотелось. Лошадь можно подвести к реке, но заставить пить из неё мутную воду - никогда! А с людьми, поверьте, ещё сложнее!
Александра любили свой отчий дом особой любовью. Всё, что в детстве было для неё светлым и тёплым, было связано с ними, родителями. Её память цепко держала то ощущение беспредельной, карнавальной радости, когда мама забирала девочку из детского сада, и то ощущение глубокого горя - её мир рушился, когда её за что-то ругали - так, слегка, что бы было понятно: так делать не надо. Что нельзя делать - уже не вспомнить, но привкус затаённой беды остался. Заучивая детские стишки, она бежала в слезах восторга домой - сейчас расскажет что-то - и её похвалят! Но не доносила эту радость до богочеловеков: всё забывала. Ожидание похвалы было сильнее памяти на маленький стишок. Синдром отличницы она усвоила с детства: надо слушаться родителей во всём и стремиться к их похвале - всегда!
 Перед сном девочка часто представляла, что она - умрёт, и её будут хоронить - всю в белых и пушистых, как котята, цветах. А родители будут рыдать - горько и долго. Но представить, что когда-нибудь умрут они, она не могла. Всё её естество сопротивлялось этому. Кумиры или боги не умирают - они вне смерти. Раз они вне смерти, значит, и вне жизни, вне критики, вне суда, вне лжи или правды. Они - над всем этим.
В школе Александра училась прилежно, но без азарта - было скучно. В институте у девушки начались проблемы - вспыхивал искрами вялый дух сопротивления. Но его быстро остудили. Раб должен быть у ноги хозяина - так, на всякий случай! Она не сильно сопротивлялась, веря узаконенным в доме богам - они-то явно знали, как жить пристойно и с умом! Чего только они не ведали? Трудно сказать…
Её тянуло в богемную среду. Там сквозила мнимая свобода, хотя бы от себя. Но чаще - от собственного таланта и обязательств перед кем-то. Зыбкая нравственность и вспыхивающая перед рабством воля.
- Не имей с ними никаких дел - властно говорила мать - они там все наркоманы или последние алкоголики. Это - грязь, дно общества, его позор! Ты обязана оправдать надежды твоих родителей.
Но уберечь Александру от скрытого алкоголизма родители так и не смогли. Что б её не разоблачили, женщина смирно и привычно пила дома - сама, без компаний. И только водку. И не такая уж это трудная вода для такой жизни - всё познаётся в сравнениях. Она знала, что у неё есть время после вечернего, последнего контрольного звонка - до утра. Иначе б её вычислили по голосу и примчались бы тут же - воспитание должно быть непрерывным. Новому мужу Игорю они, естественно, не доверяли. Когда всё вышло наружу, она уже давно была профессиональным алкоголиком - с больной печенью, дрожащими руками и похмельным синдромом. Мама не верила врачам, таскала дочь по вкрадчивым экстрасенсам, сонным знахарям, целителям и травникам.
Всё было тщетно! Здоровье ушло вяло и как-то незаметно. Их чадо не оправдывало возложенных надежд. Явь не хотела удаваться. Или поддаваться? Борьба за престижное благополучие продолжало идти не на жизнь, а на смерть. Если б не роковая случайность. У мамы нашли раковую опухоль в груди. Это был удар ниже пояса. Плевок зарвавшейся судьбы. Запахло смертью - всерьёз.
 Мать умерла быстро, за один год. Метастазы разъели её хрупкие остеопорозные кости, боли не снимал даже могущественный маг - морфий. Она кричала, уходила в иную реальность грёз, где, возможно,  когда-нибудь, в ином воплощении, сбудутся её мечты и планы. У неё было ощущение, что все, включая Бога, её предали. Они - её близкие - не дали ей всех их осчастливить. К тому же, они не умерли с ней в один день. Как и положено, от такой семейной - не разлей водой - связи.
 Александра после смерти матери и предательства отца почти спилась окончательно - до синевы кожных покровов и судорог по ночам. А отец выжил, потому что имел отдушину на стороне - про Маргошу помните? Инстинкты выживания иногда спасают сильных и слабых, сирых и убогих, если держаться за них, как за соломинку.
С Александрой он видеться не хотел. Было тягостно и стыдно. Обоим.
Для Александры начались новые времена. Она настолько была связана незримой пуповиной со своим прошлым семейством, что когда всё распалось, она ощутила, что не стало и её. Степень потери понимаешь после утраты, наконец, того, что было так любимо, а значит, дорого.
Пить она быстро бросила - стресс одиночества был ещё сильнее водки - без всякой посторонней помощи. С Игорем к тому времени она тоже давно рассталась. И он тоже не оправдал в своё время маминых надежд. Ещё долго Александра мутно смотрела на острый крюк, вбитый в потолок, крутила в руках бельевую верёвку и сухими, в кровь и корки спёкшимися губами, твердила что-то неразборчиво, тихо и настойчиво:
- Мама, родненькая, не гони меня. Я не могу без тебя, любимая, родная. Я устала жить сама - ты меня этому не научила. Прости, если сможешь.
Я так виновата перед тобой - тем, что я есть, а тебя уже нет. И что я не смогла стать счастливой. И не умею выживать. И мне больно…
Спустя три года, судьба - она ведь не предсказуемая - снова столкнула меня с Александрой. Она действительно стала совсем другой. Даже имя сменила. Теперь её стали Олей - мягче и уютней, по-домашнему. Она жила при женском монастыре и была послушницей. В монахини её ещё не определили. Она похудела - может, просто высохла, взгляд стал более неуловимым, обращённым внутрь. С нею рядом было легко и спокойно, уверенно и как-то надёжно - отдавало небом. У неё исчезло -окончательно и бесповоротно - женское начало. Но появилось то, что есть у детей - беспомощность и природная радость от собственного существования в этом зыбком и марионеточном мире. Её кожа стала бледной, пергаментной, не такой, как у всех. Она отсвечивала эту бледность на расстоянии вытянутой руки. К ней хотелось прикоснуться, как хочется иногда потрогать далёкую и сказочную луну, что б убедиться, что она в природе есть. И эта округлая плоскость лимонного цвета наверху - не плод больного поэтического воображения.
Ольга ускользала от чужого, слишком пристального взгляда. На вопросы она часто не отвечала - наверное, их не слышала. Или не хотела слышать. Со старыми знакомыми Ольга больше не виделась. Их не тянуло к ней, а её - к прошлому. Что-то в ней надорвалось навсегда - но, что? Была ли она счастлива? Не знаю. Не уверена. Хотелось бы верить, что - да. Мне - не знаю, почему - не хотелось говорить с Ольгой. Я не знала, кто это. Я знала когда-то, в прошлой жизни, взбалмошную и рефлексирующую, в вечных поисках себя - мамину и папину Александру. Но от той - прежней женщины, которую я помнила, почти ничего не осталось. А эта - новая и непонятная - была заполнена плотной тишиной вечера, молитвой светлого и ускользающего утра. И уже обретённой навсегда - божественной любовью - пастельно-прозрачной, не осознанной нами - ко всему вездесущему. И не зависящей уже ни от чего в этом подлунном мире. Этой любви, которая никуда не исчезнет, было так много, что мне стало стыдно за себя - почему у меня, степенной и защищённой по жизни, её нет в таком количестве? А моя спокойная, размеренная жизнь показалась мне не такой уж и положительной и оправданной судьбой. Чем больше боль, тем больше любви будет в будущем. Уходя от боли, мы отрекаемся и от любви. Чем крепче крылья, тем тяжелее бывают гири. И освобождение от этих неподъёмных гирь - иногда ценою жизни - и даёт такой душевный покой и сияние неземным светом и убаюкивающей душу радостью. Прощай, Александра! Без тебя - я уверена - не было бы и  Ольги.