Без памяти

Она любила своё знакомое и податливое взгляду тело. Она могла часами рассматривать собственные руки - неуклюжие и гибкие одновременно. Пальцы её были тонки, как ниточки стеклярусных бус, и подвижны, как у музыканта -виртуоза. Они тактильно помогали ей осваивать просторы собственной плоти. Ощущения были всегда разными - то персиковая, слегка волосистая, нежность, то гладкая кожица упругого яблока, то мякоть земляники или малины - в тех недоступных местах, где руки других никогда не бывали. Шершавость и упругая твёрдость - тоже её вдохновляла: сменой тактильных настроений. Как будто - плавный блюз - внезапно, без спроса и подготовки ничего не подозревающего слушателя - решил самостоятельно перейти на  «Турецкий марш» Моцарта. Она любили рассматривать свои лодочки-ладони. Линии на левой и правой руке - на удивление ей самой - были разными. Зеркального отображения не было и близко. Казалось, что это руки двух разных женщин - с разными судьбами, устоявшимися привычками, достоинствами и недостатками. С годами - витиеватость линий непоправимо менялась, чтобы уже никогда не вернуться к исходной точке, с которой всё и началось - жизнь, и её ощущение в себе.
Хотя до начала жизни - ей так казалось - она помнила себя в той же степени реальности, если не больше. Просто по-другому. Как во сне. Бывают такие сны - ты понимаешь, что спишь, но всё отдалённо и чётко осознаёшь. Как в другой жизни - ничем не достоверней или ирреальней той, в которой ты обычно имеешь свойство подолгу - лет до восьмидесяти, как правило - прозябать и маяться на радость и беду себе и окружающей тебя родне.
Её звали Флорой - хорошо хоть до Фауны воображение импровизирующих на именах родителей не дотянулось. Ей было - полноценно прожитых на одном дыхании - тридцать два года. А жить ей, если убрать из повествования мистику, оставалось… как Богу будет угодно. Планы просуществовать в вертящемся колесе бытия подольше - у девушки, возможно, и присутствовали. Но - хочешь рассмешить Бога, расскажи Ему о своих грандиозных планах. Как говаривал один поэт: «Я планов наших люблю громадьё!». Правда, планы, как оказалось, самого поэта не очень любили. Будущее - явление коварное.
Она себе не доверяла никогда - всё-таки в уме ей не откажешь. Толи её собственные чувства подводили, толи разум не всегда вовремя срабатывал, но проколы были регулярными. Эти - живущие отдельной жизнью - беспрерывно включённые в действо анализаторы - её, как это обычно и бывает, предали. Давным-давно. Наверное, ещё до рождения. И Флора знала об этом. Доверяла она только своему телу - материя постоянна. Оно было древнее её. Миллиарды лет эволюции жизни наложили на нём свой отпечаток. Когда она была Богом, Флора уже не помнила. Она забыла, что часть Бога до сих пор присутствует в ней. Как в любом другом обладателе души, духа и тела.



У Флоры тело было - и душой, и духом. Так исторически по роду и сложилось. Триединый союз сконцентрировался на теле. Её древние предки затеяли это, ещё со времён египетских пирамид и не воскрешённых - может, ещё не время? - фараонов всех мастей и шоколадных оттенков.
Её тело давало Флоре внутренние толчки, с кем можно знакомиться, а с кем - нет. Оно открывало ей шлюзы для определённого уровня привязанности или неприязни. Её тело давно растворило всю Флору в себе - до ощущения себя иллюзорностью, миражом, дымкой внутри его повелительного пространства. Оно завоевало Флору, натягивая на неё свои привычки, характер, судьбу.
Флора верила в тело. Тело не доверяло Флоре. Оно постоянно контролировало её. Что можно ожидать от девушки тридцати двух лет, когда материя жизни существует… для слабого разума, считай, бесконечно.
Флора работала младшей лаборанткой в отделении патологической анатомии, в городской - не очень привлекательной по слухам - больнице. Это было её призванием. Она с детства потрошила пластиковые и матерчатые куклы, и вытягивала с них спёкшиеся клочья тёмной, свалявшейся ваты или неоднородных, жутко пахнущих клеем опилок. И больше ничего там внутри и не было. Да и не могло быть. Мусор всякий. Всё основное у куклы, как и у человека, снаружи. Это Флора так решила. Для устойчивости в собственной жизни.
- Я верю только тому, что вижу - она часто повторяла самой себе эти слова.
Людей она потрошила без энтузиазма - привыкла, но с жёсткой уверенностью: ничего там внутри быть не может. Всё основное - всегда на поверхности.
Коллеги на неё смотрели странно и как-то жалко-отстранённо. Они никак не могли раскусить, чем дышит Флора, что является её сутью. Они доверяли смерти. Они не доверяли смерти в облике жизни. Подобным образом они мудрели, не догадываясь об этом.
Произошло непредвиденное - фраза для нашего повествования вполне подходящая. Новизной и яркость. Флора о чём-то напряжённо думала - это её обычное состояние - и не заметила предательский, красный глаз светофора. Флора была сбита огромной, скоростной машиной - ей всё равно было, кого сбивать. Она была кодирована на смерть - Флора была её пятой жертвой. В своё время машину украли, а владелец - повесился у себя в гараже. Он очень любил свой джип. Больше, чем людей или себя самого. Потом машину нашли - бывает же чудо! - но наследники избавились от неё. Так легче было им забыть боль.
Летальный исход наступил молниеносно - без предупреждения или угрозы, без шансов на осколочную жизнь - пусть даже в инвалидном кресле.
Тело Флоры оказалось слишком хрупким, как белая, фарфоровая вазочка для милых, полевых цветов - ромашек и васильков, мяты и лопухов.
А дальше - произошло самое странное: Флора не исчезла. Она осталась той же Флорой, что и с телом - те же ощущения внутри - внутри чего? Тоже настроение - уныло-определённое, те же путающиеся, неровные мысли - в чём? Мозги-то кашицей растекались по асфальту. Она зависла над своеобразной, лишённой эстетики, застывшей икебаны из собственной плоти и её плоского расслоения.




Флора недоумевала, не чувствуя ни боли, ни ужаса: как это могло статься?
Она помнила тысячи расчленённых ею же тел. Там ничего не было. Неподвижная плоть, вплоть до клеточного уровня - и всё. Не было живых чувств, не было беглого или ступорного сознания - ничего!..
- Может, я этим и отличаюсь от других людей? - подумалось Флоре чем-то - чем? Она медленно сходила с ума, которого не могло быть по сути - без головы и мозгов. Но она сходила с ума. Она осознавала себя без тела. Впервые. Было панически страшно и неуютно странно, по-детски любопытно и здорово, интересно и даже немного весело. Такая литургическая, священно-торжественная гамма чувств симфонией неизведанного заиграла в её воскрешённых смертью ощущениях, что она забыла, что её - по её же собственным убеждениям - уже нет. Флоре хотелось поделиться со всем миром своим открытием себя: я есть! Смерть ничего не решает. Только переход из материи - в неизвестность. И не более. Как переход улицы на красный свет. Иногда - удачный, иногда - не очень. Как толчок в ещё одну жизнь, о которой потом никогда уже и не вспомнишь. Но её реальность - очевидна. Смерть - иная форма жизни. Она не является чем-то, противоречащим самой жизни.
 - Я - есть всегда! Я - Флора - существую вне тела также полноценно, как и в теле. Зачем же мне было дано тело? - мысли путались и наскакивали друг на друга.
И это открытие себя потрясло молниеносно помудревшую Флору до глубины души, которая, наконец, нашлась. Она дремала летаргическим сном в самой Флоре. Душа расправила крылья, почувствовав свой звёздный час, взлетела над суетой привычной дорожной аварии, оставив тело тем, кого оно ещё профессионально или по-родственному интересовало - и потянула Флору в искрящийся туннель - светлый, тёплый и влекущий новизной ощущений.
- Бог никогда не забывает о нас - это была последняя стоящая мысль Флоры - даже тогда, когда мы забываем о Нём.