Медсестричка Валечка

               
Он никого не впускал глубоко в себя. Весь опыт его непростой мужской жизни твердил ему об этом: живи один - так и только так сможешь быть на плаву!
 Он не знал, что самая лучшая защита - это открытость. Чувства наружу - и ты от них свободен! И внутри, и сверху, где требуется вполне предсказуемое поведение и адекватные реакции на внешние раздражители - таковы правила игры любого социума. Он любил ложь. Вернее, даже не ложь, а тот душевный комфорт, какой она приносила. Она была его пространством выживания, его точкой опоры. Все свои слои - а он был многослойным - он пропитал собственной - непонятной иным - ложью. Сложно-ложный, взрослый мальчик почти сорокалетнего периода своей мужской - без любви или хотя бы поисков её - жизни. Любви он боялся. Ещё издалека. Как боятся нарастающего грохота приближающейся грозы или всё свергающего на своём пути, броского и удавоподобного смерча, который тебя, возможно, и не достанет. А всё равно страшно - заранее. Ужас непредвиденного, с холодным ожиданием непредсказуемого. Этим он - его звали Борис Тимофеевич Боголепов - был переполнен. А любовь просчитать невозможно. Поэтому страх любви был самым сильным. Почти, как смерти. А, может, и больше. Ему нужен был футляр - и всё. Это защищало - хотя бы психологически. Как и всем нам - в разной степени взаимоотношений с собственными комплексами.
Любовь Борис Тимофеевич чуял - нюх его никогда не подводил - на расстоянии. Он ещё помнил ту боль, которую она ему когда-то незаслуженно причинила. И эта память часто жгла его ночами - щемящая, дробящая на части, наглая и назойливая. Пряча своё нутро от неё под прочный замок, мужчина - достаточно преуспевающий и вполне состоявшийся снаружи - был беспомощным и слабым, по-детски доверчивым и наивным - внутри. Он, кстати, именно этим и притягивал любопытствующих женщин. Они не боялись его, чувствуя его страхи. Как человек, который боится своего отражения в зеркале, он излучал флюиды неуверенности. Его хотелось пожалеть, тихо и ласково пригреть, успокоить и снять все его боли и метания. Даже ценой себя - выражены материнский инстинкт никто пока не отменял. Глупая бабья натура - накормить, отогреть, облизать и отпустить на все четыре стороны, что б новые представительницы слабого пола занимались тем же, но с новым энтузиазмом. Женская доля - был бы милый рядом?! Тоже - своеобразное потребительство.
 К одному бабьё ревниво - чтобы ног не остудил! - бессмертная классика, на все времена. И ничего с тех пор не изменилось! Да и вряд ли изменится.
Они - милые девушки и любопытные по всей своей и не своей жизни милые и хорошо сохранившиеся женщины - стайкой толпились возле него, улыбались белозубо, смеялись плоскому и не смешному, испуская дразнящие, тонкие флюиды наслаждений от возможных - с чем чёрт не шутит, пока Бог спит! - грехопадений. Борису Тимофеевичу было приятно в этой зыбкой среде обожания, как слабому и блеклому цветку приятно нежиться в лучах весеннего, обволакивающего солнышка.
 Но он всегда помнил - судьба научила, что солнце бывает бесстрастно сжигающим. Зной и буйная, дикая страсть его останавливали, как вспыхнувший адреналином и нервным ступором, красный свет светофора: стоп, дальше нельзя! Плоть - пожалуйста, сколько угодно, на здоровье! Но душа - в футляре, чувства - на замке, жизнь - под контролем! И никак не иначе!
Он  спал только с теми, кто ему нравился меньше всего: что б ни-ни, не дай Бог! Однажды он обжёгся на любви - теперь дует и на её отголоски, на её жалкую, блеклую тень, на её танцующие ритмы, особенно в ночное время. Нынче ему по душе, если душа в данном контексте вообще задействована, простой, незатейливый, классический получасовой секс - в привычной постели, раз в неделю - а больше и не надо - с проверенным на надёжность партнёром. Боевая подруга бытового оргазма - не больше.
Надёжность - это, что б без всяких импровизаций и неожиданных реплик - зачем возможная психотравма? - и без гениальных предложений, типа: давай поженимся, раз мы так подходим друг другу!
А в целом, Борис был вполне доволен своей жизнью. Как может быть доволен жизнью мужчина с хорошими и всё ещё не ржавеющими инстинктами, крепким здоровьем, трезвым, цельным умом, стабильным достатком для той среды обитания, где он пребывал в полном здравии и обыденной душевной дрёме. Что, как мне кажется, не является чем-то зазорным или не приличным. Наоборот - так удобней выживать, пробовали? Попробуйте! Войдёте во вкус! За уши не оттащишь! Народ нынче - на мякине не проведёшь! А вы говорите - любовь!.. Иногда, правда, жизнь ставит непредсказуемые и злые подножки - Борис попал в больницу. Дело пустячное. Играл в большой теннис, вывихнул правый голеностопный сустав - слегка, без разрыва связок, повысилась температура, были наложены шины. И его, на всякий случай, под наблюдение оставили на пару дней в травматологии. Пока боль и припухлость не стихнут. Чтобы лишний раз перестраховаться. Тем более, что Борис был платёжеспособным пациентом. И это радовало персонал. Тем более, что повсюду распространялась эпидемия очередного гриппа - зачем рисковать? Риск, как вы уже знаете, Борис не любил. Стационар, правда, тоже. Но, что делать? Временно ведь. И анализы можно сдать - так, на всякий случай.
И вот тут-то и начало происходить непредсказуемое и пугающее.
Её звали Валечкой. Она была медсестричкой. Почему-то средний медицинский персонал принято называть ласковыми именами: Олечка, Светочка, Танечка, Ирочка, независимо от возраста и характера. Иная - мигера или стерва - по своей сути, с внешностью Бабы Яги. А всё равно - Сонечка! Врачам - даже молоденьким и миленьким на вид - не повезло. Они сразу становятся Анфисами Эдуардовнами или Иринами Павловнами. Субординация, как в армии!
Валечка была в маске - грипп - и приносила Борису градусник и баночки для анализов. Он ей постоянно говорил киношную фразу: Зульфия, открой личико!
Но она его не понимала - другое поколение, малообразованное и без чувства юмора. Поэтому Валечка отвечала Борису, как в армии или на флоте:
- Не положено! Приказ главврача. До конца эпидемии - никаких контактов.
- У вас, как на войне - пытался спорить с девушкой в медицинско-масочной чадре заинтригованный Борис - строго и непоколебимо!
- Нет, это просто такая игра, своя игра - парировала медсестра - как у всех. Играйте, пожалуйста, свою роль профессионально. А то - выпишем!
- А я здесь играю больного, слабого и бесправного? - не унимался мужчина средних лет с травмой голеностопа.
- Да, у вас - скучная и предсказуемая роль - Валя была точна в ответах.
- А какая роль в положении лежачего больного - самая интересная? - забавлялся больной по статусу и здоровый по сути Борис.
- Покойника - просто и тихо сказала милая девушка двадцати лет.
Валюша смотрела на Бориса Тимофеевича равнодушно, как на тумбочку, встряхивала градусник и уплывала царственной походкой к его соседу по палате - старику без особых внешних или внутренних данных. Он их растерял - жизнь была длинной. А, может, их у него никогда и не было, кто знает?
- Прожил жизнь вхолостую - думал о нём Борис - дети, если они у него вообще есть, ждут его смерти с нетерпением. Оставит после себя хотя бы квадратные метры. Он явно ревновал. И было от чего: к деду у Валечки был неподдельный интерес. Она с ним подолгу любезничала, шутила, кормила его с ложечки, ставила горчичники, массировала его дряблое, стариковское, отжившее свое и даже - чужое, ссыхающееся и дурно пахнущее старостью - тело. Он попал в клинику с переломом шейки бедра - обычная история для его возраста. Его удачно прооперировали, дед шёл на поправку.
Толи больница сделала своё дело, толи медсестра Валя действительно была хороша, но Борис начал о ней мечтать всё свободное от сна время. Да и во сне она часто и без проса посещала его - абсолютно голая, светящаяся негой и томностью выпуклых и обворожительных бёдер, на белом коне, тоже голом, мясистом и стройном, с огненной гривой. У неё были длинные, светлые волосы, а на лице - маска. В руках она часто держала косу. Зрелище было предельно странным и отпугивающим. Мистика какая-то, с уклоном в медицину! Смерть в облике амазонки. Чудо на белом коне!
Борис начал влюбляться в эту серенькую для иных и умопомрачительную для него - медсестру. Он сопротивлялся изо всех сил, выискивал её недостатки. В узенькой и - скорей всего фригидной! - фигуре, в глупых и не к месту сказанных словах, в её редкой, но раздражающей торопливости и неуклюжести. Додумывал не существующее сам - лишь бы избавиться от мутного и вязкого наваждения! Отчаянно вспоминал, как ему было хорошо с другими - тщетно!
Эпидемия любви оказалась страшнее вирусов гриппа: Борис заболел серьёзно.
- Неужели опять - думал стойкий и уверенный в себе мужчина - и что мне теперь делать? Я пропал! Зачем меня потянуло на этот теннис?
Через три дня Бориса не выписали. У него поднялась температура до сорока: грипп! Валя приходила в палату регулярно, как и прежде. Но оживлялась только рядом с нудным и чавкающим беззубым ртом дедом, которого Борис уже мечтал ночью задушить подушкой.
Дедок Свирид - у него было редкое имя праведника - оказался мерзким и похотливым типом. Он всё время что-то бросал на пол и просил милую Валюшу поднять эту дрянь, низко нагибаясь и обнажая ножки повыше - почти до трусиков, с вожделением созерцая её круглый, аппетитный зад, подмигивая опухшим, бесцветным глазом Борису. А вечером и ночью он рассказывал влюблённому мужчине похабные анекдоты - как случаи из своей походной жизни, где женщинам была отведена роль самая низкая и грязная. Бориса от этих рассказов тошнило, выворачивая наружу такой неприязнью, что его температура росла, как на дрожжах. Уже появились судороги и галлюцинации. Дело пахло керосином, как говаривал дедуля. А Валю тянуло к половому гиганту восьмидесяти лет не на шутку. Борис был для неё пустым местом. Она его попросту не воспринимала - ни как больного, ни как здорового. Никак!
- Интересно, в какую игру она играет с этим дедом? - думал он - и что делать? Почему жизнь так не справедлива? Что она в нём нашла? Он одной ногой в могиле, а всё туда же! Думал бы о вечном. Но как думать о вечном, Борис тоже не знал. Может, вы в курсе? Поделитесь бесценным опытом.
Ему хотелось выплакаться хоть кому-нибудь на плечо, но никого из посетителей не пускали: грипп есть грипп - как на фронте! А любимая Валя окончательно отвергла все его неудачные попытки сближения. Даже дружеского или просто человеческого. И как больной, он уже её не интересовал - полный нокаут! Хуже деда - ниже плинтуса, как говорят в народе.
Эпидемия прошла внезапно, как и всё самое существенное в нашей жизни: деньги, например, или любовь, или родственность душ. Раз - и всё, как отрезали. Как будто бы никогда и не было. Валя исчезла тоже. Навсегда.
Вместо неё появилась новая белая моль с тусклым, невидящим взглядом.
- А где же Валюша? - сразу начал разговор с безликим существом Борис.
- Где ж ей быть? В своём отделении - и голос у медсестры был никакой - она в эпидемию здесь подрабатывает на полставки - никогда не болеет, здоровая!
- А в каком отделении она работает постоянно? - мужчина не унимался - и куда перевели деда ночью? Что-то я не слышал его храпа сегодня сквозь сон.
- Старик ночью умер - при переломе шейки бедра это часто бывает, тромб оторвался на ноге и попал в сердце - ни одна нотка её голоса не выдала досады или жалости - а Валечка работает в патанатомке. Там её место работы. Если хотите, её можно найти в морге. Но вы её вряд ли заинтересуете.
- Это почему же? - ответ новой медсестры Любочки его удивил откровением.
- Она чует смерть. Вступает в контакт только с теми, кому пора уходить. Мы этот феномен уже знаем. Считайте, что вам повезло - будете долго жить. А то мы думали, что она на вас глаз положила. Как на деда Свирида. Вы ведь и лица её не видели, правда? А она - действительно красивая. Как сама смерть.
Скоро Борис выписался. Попытки познакомиться с Валей поближе у него улетучились. Оскал смерти встряхивает так же сильно, как и сама любовь, которая так и не превратилась в разноцветную, яркую бабочку из куколки.
- Зато теперь я знаю, как выглядит смерть - думал Борис - и меня это вполне устраивает. Хороша - до боли и судорог. И так притягательна, эх!..