Государство в государсве

После скоропостижного распада Союза Советских Социалистических Республик на условно логичные и разобщённые составные, всё народонаселение этого декоративного сообщества ринулось в рыночную экономику, которую понимало своеобразно: рынок - это уличная торговля в виде допотопного базарчика через каждую трамвайную или троллейбусную остановку в стиле «Гей, славяне!».
Никто ничего не производит, торгуют одинаковым и ненужным. Кто лениво, а кто напористо пыжится втюхать друг другу неудобоваримый хлам в яркой упаковке хозяйственно - бытового, широкомасштабного предназначения.
Купив за истинно национальную валюту - доллар, продавали - за два, а самые сноровистые и умные - за три доллара что-нибудь. Всё равно что, лишь бы сыто кормило! Своеобразное представление о развитом капитализме. Трудящиеся богатели, привыкая к «ничегонеделанию». Это стало девизом жизни.
Даже приобрёл новый оттенок старый, давно забытый анекдот: чтобы прилично жить, нужно научиться хорошо и профессионально делать «ничего». А чтобы жить ещё лучше, нужно научиться вообще ничего не делать. Люмпен никогда ничего не создаёт - это закон. А он - законопослушен и украдчиво тих в своей дебильности - выживать. Люмпену это только давай, особенно, если он обучен с рождения - брать. Потребительство воздвигнутое в ранг искусства.
Возникали стихийно и закономерно своеобразные, малые, базароподобные государства в большом и таком далёком - почти, как на Луне -  государстве. Они полноценно и устойчиво существовали автономно, по своим законам и правилам. Обрастали привычками выживания в экстримальных условиях дикого капитализма. Две тысячи лет тому назад Иисус выгнал торгующих из храма. Но нынче об этом как-то забыли - и почувствовали себя намного лучше.
Большое государство медленно хирело, не взирая на огромное количество дорогих, блестящих серебром и болезненным шиком, автомобилей, мигающих огнями неонов казино, французских или китайских ресторанчиков и других атрибутов красивой жизни. Всё шло своим противоестественным - или естественным? - чередом. Цивилизация, набирая обороты, катилась в тартарары, к своему логичному - или алогичному? - завершению.
Василий Владимирович Стелюк был в недавнем прошлом математиком, поэтому быстро вычислил, что его место теперь тут, где никто ничего толком не делает, не рискует, не стремится осчастливить человечество изобретением вечного двигателя, не напрягается, не рвёт свои нервы или жилы. А только бесконечно потребляет - с особым вкусом животного потребления, базирующегося на примитивных инстинктах - дыхание, еда, размножение, сохранение жизни.
Необходимо было всё-таки слегка приспосабливаться, умопомрачительно химичить, талантливо обвешивать, обкрадывать с верой в глазах и всё человечество, с интонацией Матери Терезы убалтывать - поиметь именно этот товар, а не аналогичный, за соседним прилавком, что на доллар дешевле.
Человеку с высшим университетским образованием и определёнными культурно - просветительскими навыками затеряться во всём многообразии базарной жизни было легко. И даже упоительно приятно. Всё-таки что-то новенькое.
Да и женщины - единственная стоящая страсть дяди Васи - здесь были не капризными - радовались малому. Как глупые несмышлёныши, на которых хоть кто-то обратил минутное внимание.
Дашка - ей было не более семнадцати - появилась в торговых рядах рядом с Гумбертом Гумбертом, а это второе, более соответствующее нашему герою имя Василия Владимировича, торгуя разнообразной, дешёвой и яркой канцелярией. Она это делала по наставлению матери перед августовским налётом очумелых школьников или их родителей на текущие пастой ручки, ломающиеся карандаши, блокноты с пышногрудыми тётями и Микки Маусами, тетрадями в клетку и линейку, дневники и прочую ерунду подобного предназначения.
 Мама приводила её рано утром, ставила за прилавочек и уплывала на другой, такой же базарчик, где она сама приторговывала тем же незаменимым товаром.
У Дашки торговля не ладилась - не было навыков. Она была светленькой, миленькой, выглядела лет на тринадцать - не более, худенькой и стеснительной. К тому же - на данном этапе своего взросления - Даша была влюблена в бывшего одноклассника Игоря. Их любовь была детской, с налётом романтизма, без плотского обрамления. После работы они долго гуляли, о чём-то беседовали, держались за руки и нежно целовались - не более - без высасывания друг друга из  телесной оболочки. Они были не похожи на современных влюблённых, складирующих оргазмы в кошёлку неудавшихся, но привычных отношений.
Гумберт Гумберт - любитель нимфеток - остро чувствовал чужую любовь. Здесь можно было поживиться по-крупному. Главное было -  незаметно переключить стрелку на себя. И тогда - сексуальная энергия чужой любви, чужой судьбы и чужой жизни потоком лилась к тому, у кого её сроду не было, ибо любить-то он никогда не умел. Да и не хотел - возни-то сколько! Он умел только брать. Без отдачи или боли. Без ущемлений совести. Без рефлексий и дамских штучек.
И тут началось великое представление - Василий Владимирович обрушил на бедную девочку, не слышавшей от мужчин ни одного ещё комплимента, поток словесно - упоительной и ничего не значащей для него  мишуры, которым владел безупречно - тонко, профессионально, как охотник, не желающий вспугнуть раньше времени свою дичь, которая уже попалась в невидимый капкан.
Ловят-то обычно того, кто хочет быть пойманным. Просто жертва не всегда об этом знает на уровне сознания. Вначале было слово - этого никто для несведущих пока не отменял. А сведущие - пользовались этим налево и направо.
Дашка не успела опомниться, как оказалась в разгар рабочего дня, наскоро закрыв свою убогую лавочку, в вагончике - ракушке у Василия Владимировича. Победило любопытство с женской жаждой тайного греха, который никак не выходил с тем, кого она по-детски любила - под стихи и цветочки. Время комплиментов закончилось - наступило время познания плоти в отдельно взятых регионах, падких на чувственность и не изведанную ещё эрогенность.
Девушка тихо стонала, что-то прикрывала у себя сдвинутой и помятой одеждой, почти теряла сознание. Дядя Вася сладко, со знанием дела, вылизывал её там, где она сама ещё себя не трогала никогда - глубоко, ритмично, быстрыми или медленными  круговыми движениями, используя для этого всего один устойчивый стул и собственные навыки владения сексом в полевых условиях.
Василий Владимирович был профессионалом своего дела - никакой брезгливости, никакой суеты или поблажек неопытной партнёрше.
Её маленькая грудь помещалась полностью в его мужских, тёплых ладонях. Её женское лоно тоже полностью туда помещалось. И она вся - так ей казалось тогда - была создана для его дрожащих ладошек, влажных губ, вибрирующего языка и нежных слов. Дарья падала с пропасти, ощущая невесомость и разлитую боль полного растворения в зрелом и сильном мужчине, теряла сознание от счастья - первого и такого удивительного. Дядя Вася больше всего любил быть первым - никакого риска быть освистанным. Зачем ему эти психотравмы?
Потом она незаметно выскользнула из его убежища и долго - дня три - ещё не могла опомниться от себя самой: как такое могло случиться?
Гумберт Гумберт был великодушен - он дал ей эти три дня для всяких женских рефлексий. А потом принялся её силой затягивать в свою тёмную нору среди бела дня, шантажируя тем, что всё - в деталях и позах - расскажет несведущей в торговле маме, прозевавшей на рынке дочь, и другу детства Игорю. Дядя Вася очень любил изводить свою затравленную жертву. Он был изощрённым палачом. Он даже не знал, что его интересует больше - телесное удовольствие от жертвы или управление ею - полное, на все сто, без поблажек и скидок на возраст. Или удовольствие от владения родственницы - такое тоже бывало в его насыщенной биографии. Женщина - жертва - любимое лакомство Василия Владимировича. Как они исходили горькими слезами, муками, болью, священным ужасом! И он всё это имел с лихвой. Он не был охотником - никогда. Он был простым и профессионально обученным жизнью - палачом. Такая уж у него работа.
Нежности было уже меньше, комплименты исчезли вовсе. Его не интересовали все прелести Дашкиного молоденького тела - он их уже подробно изучил. Теперь иное время - только её оргазмы. Чем больше, тем лучше. Энергия должна течь потоком - дядя Вася этим кормился. И подсовывание своего чудо-органа, который давным-давно не мог никого удовлетворить - по причине стойкой импотенции, Дашке прямо в рот. Особенно, если её воротило от этого. Он не собирался дарить телячью радость её телу. Он собирался насаждать страх и омерзение. Так они - Дашки - Машки и Оксаны - становились послушней.
Дарья уже была замкнутой, болезненно-грубой и нервной. Её преображение из тоненькой и нежной Дюймовочки в тень Бабы Яги произошло быстро. Ночью её рвало жёлтой, похожей на вязкие, зловонные сопли или канцелярский клей, жижей - с мерзким запахом самого дяди Васи. Ей казалось, что это - сперма Гумберта Гумберта, которую отторгает её измученный организм. Она похудела и внезапно отчётливо подурнела. Дарье мерещились по ночам все оттенки изворотливого голоса Василия Владимировича. Которым он затянул её под мутную воду своей, сжигающей его подчистую, грязной и потной похоти. Она даже хотела отравиться, но организм не принимал более инородного вещества внутрь. Ему - её телу - хватало ежедневного яда дяди Васи. И однажды, измученная ситуацией, в которую её вогнал озабоченный сексом патологического толка герой - любовник пятидесяти лет, всё - с большим трудом, вымучивая каждую фразу и почти теряя сознание - сама рассказала страдающему от непонимания и неизвестности Игорю. Ей уже было всё равно.
Игорь на базар её больше не пустил. Он взял на себя ответственность за судьбу девочки, поступив, как взрослый мужчина. Это - большая редкость, но так бывает. Он учился любить, хотел любить и умел любить. Скорее всего, это было его врождённым и основным качеством. Женщины отличают - интуитивно - мужчин в толпе, умеющих любить, от тех, кто только жаждет удовольствий. А это - большая разница. С такими - умеющими любить - можно связать свою судьбу.
Утром все милые посетители базарчика увидели обгоревшую, почерневшую ракушку, где хранились когда-то букинистические книги Гумберта Гумберта, подобранные им для продажи с особым вкусом знатока словесности. Сам Василий Владимирович на рынке больше не появлялся. Злые языки непроверенно судачили, что он сгорел вместе со своим хламом. Но это вряд ли. Зачем убивать то, что уже - безнадёжно мёртвое?
Многие женщины в торговых рядах о нём грустили - всё-таки был таким сладкоголосым. Ох, и дал же ему Творец язычок - что хочешь, умел вытворять им. Правда, другой орган это мужчине не заменяет. Но дядя Вася многого из жизни женщин не знал. А добрые тётеньки ему этого не поведали - пущай сам додумывается, математик всё-таки, а не торгаш зализанный, втюхивающий чужие мысли и чужие чувства русских - и не очень - классиков.