Об Эрнесте

Итак, я очень рада с Вами познакомится, если бы вы стояли рядом со мной, Вы бы видели, что мой хвост виляет сам, как заведенный. Это значит, что он рад, поэтому начну свой маленький рассказ прямо сейчас, я вижу, Вы очень хорошие слушатели, не то, что наш сосед. Скажу Вам по секрету: он никого не слушает, даже свою жену и постоянно бурчит. Еще я знаю, что я ему не нравлюсь, когда я еду в лифте с прогулки, он ждет следующего и не хочет ехать со мной. Хотя неизвестно…быть может, он просто стесняется.
Меня зовут Альма, я живу в этом доме с прошлой весны. С того момента началось настоящее счастье, и никак иначе его, Вы представляете, я назвать не могу. Верно говорят, что бывают и черные и белые полосы в жизни, видимо, у меня это так же. Ну, в таком случае, я завидую соседской Баронессе…она хоть и злобная, зато белая. Но я не завидую ей, вы не думаете, моя шерсть мне тоже очень нравится, и осенью я могу бегать по лужам, сколько хочу, а ей за такие проделки крупно влетит.
Моего питомца зовут Эрнест. Вы правы, я тоже долго привыкала, очень странное имя. Оно звучит гордо и даже красиво, но на самом деле он совсем не такой, он совсем не горд, даже не держит голову прямо, а ходит, слегка сгорбившись. Но занятия его действительно красивы или, как я слышала, «утонченны». Он играет на большой черной штуке, на втором этаже, называется «пианино». Звучит красиво, но иногда он играет такие грустные песни, что мне аж выть хочется. В такие моменты, чтобы его развеселить, я тащу его на улицу. Тут он выглядит поистине беззащитно, так держится за мой поводок…я поняла, что он просто боится потеряться. Он такой большой, он даже выше меня на много, а до сих пор, как щенок, всего боится. Но, знаете, этим он мне и нравится. Когда мы приходим домой, он садится в кресло и вытягивает ноги, а я сразу все чувствую, и приношу ему тапочки, он их надевает и треплет меня по уху. Он всегда радуется, когда я знаю, что ему нужно. На самом деле, скажу откровенно, иногда мне кажется, я вижу его насквозь. Когда он начинает ежиться, я приношу со второго этажа его любимый плед (он часто болеет), когда приходит мистер Джонс, я сразу выношу пустые бутылки…он даже до сих пор сам не знает, во сколько именно приходит утренняя газета, ее всегда приношу я. Но я не жалуюсь, мне это даже приятно. Приятно сидеть с ним рядом, когда он играет и смотреть на его пальцы. Я сижу очень тихо и прямо. Однажды я положила голову к его рукам, он перестал играть и сказал, чтобы я больше так не делала. Тогда я расстроилась и подумала, что он злиться на меня. Но потом я перестала так думать и теперь сижу тихо, с ним рядом и слушаю. Даже если он играет грустные песни, мне все равно хорошо, потому что если я уйду, а он будет их играть, ему самому станет грустно. А ему так нельзя, а то он может сидеть у окна долго-долго, даже всю ночь и смотреть на улицу или просто сидеть, закрыв глаза. Тогда он мне кажется совсем несчастным. Он не спит, и я не сплю, а лежу и слушаю, как он дышит. Так странно, размеренно и очень глубоко, иногда мне кажется, что он не дышит вообще. А однажды, он вдруг стал кашлять, в тот день он заболел. В Новый Год мы были одни. Он сидел у огня, а я рядом, было красиво смотреть на странные огоньки на улице и чувствовать себя в тепле. К Эрнесту никогда никто не ходит, да и ко мне желающих вряд ли найдется. Можно было бы сходить к Баронессе или сэру Мору, но мне страшно оставлять его одного в доме, да и с ними я общаюсь плохо. Даже если мы в одно время гуляем в парке, они на меня не смотрят. Но знаете, я этому даже рада, Эрнест стоит сотни таких, как они. Никто из них не смотрит так, как он, никто из них не дотрагивается до носа так, как он, и никто так не кладет усталую лапу на кресло так, как кладет ее он…Он очень хороший, Вы сами, я думаю, убедились в этом.
А какое-то время назад к нему пришла странная женщина с большими глазами. Я не понимала, что она здесь делает, но я видела, что Эрнест повеселел, и я была рада. Но я потом я увидела страшные перемены…в нашем доме двигалась мебель, стены меняли цвета, из угла исчезло моя миска. Тогда мне становилось жутко. Эта женщина улыбалась, стоя рядом с Эрнестом, а он горбился больше обычного. Через несколько дней все неожиданно кончилось, я укусила ее. Она зарыдала и замахнулась на меня сумкой, больно попав по боку. Эрнест кричал на нее, а я не лаяла, мне было очень плохо. Она тоже кричала и размахивала руками, но потом она убежала, при этом, хлопнув нашей дверью, что та теперь скособочена. И больше она не вернулась, а наш дом медленно возвращал свои цвета. На следующей день Баронесса и сэр Мор странно смотрели на меня, но не так, как обычно. Они смотрели одобряюще и, в отличие от соседа, даже поехали со мной в одном лифте. А Баронесса даже сказала мне «Ты молодец. Я так не смогла». Тогда я не поняла, к чему она это сказала, а подумала, что ей жаль свои зубы. Я ничему и не удивилась, если кто-то в доме знает все обо всех, то это только она.
С тех пор наша с Эрнестом жизнь не менялась в худшую сторону, он стал меньше болеть, стал играть более веселые песни и больше не грустит, как бывало раньше. Но я все равно приношу газеты и выставляю за дверь бутылки. Он остался тем же щенком и вряд ли уже научится этому, поэтому все, что могу, делаю я. Вечерами он включает блестящую коробку и оттуда льется прекрасная музыка, и красивые голоса, совсем не такие, как у той женщины. Он садится в кресло, я сажусь рядом, и он дышит так же тихо, как полгода, и год назад. Прошло мало времени, скажите Вы, но нет, этого достаточно, чтобы я знала его всего без остатка. Когда он только тянется к поводку, я сама уже даю его ему в руки, а он сжимает его в ладони и тихо смотрит на меня. Он остался тем же щенком, до сих пор боится потеряться. Но за год он и сам стал более понятливым, когда я смотрю на него, он уже не сразу идет к моей миске, думая, что я хочу есть. Нет. Он тоже отрывается от дела и смотрит на меня, тогда у меня по носу пробегает прекрасное тепло. «Я без слов говорю тебе» - думаю я, а он улыбается и легонько кивает. Вот именно тогда я понимаю, что моя шерсть не бела и осанка моя не такая правильная, и знаю, что это не главное, и что это чудеснее, чем все, что есть у собак всего Мира.