Гражданин

Легенда пытается объяснить необъяснимое, но так как она вырастает на почве некой истины, то неизбежно должна снова закончиться необъяснимо.
Франц Кафка


Вокзал был полон камер хранения, напоминал родильный дом, только роженицы были абсолютно холодны к своим молчаливым детям, отвечая раскрытием своего лона клиентам любого пошиба, имевшим деньги и знавшим тайный код.

Сумки могли дышать, камеры не были герметичны, я сохранял спокойствие, слышал, как клацает код у соседних отделений. Меня совершенно не волновало, что изнутри камера не открывается, всё было под контролем, объяснить присутствие и силу которого невозможно.

В камеру пробивались пылинки света. Шум суматохи этим утром переваривал хулиганские крики, удары милицейских дубинок.
Осталось только вслушаться в объявленное часами время, определить количество хлопков входной двери, глотков пива, сделанных бомжом, сидящим рядом с камерой хранения, своим запахом, дававшим понять, о привычке не успевать к туалету.

Пора! Начал отталкиваться ногами от матки стальной утробы, воздух теперь имел гораздо большую цену – я превращался в человека, старался найти выступы коих не было, извивался как червь, пробивая головой уже приоткрытые некой силой дверки камеры. Что ж – пароль прозвучал, и я увидел свет, обвивший истинного гражданина своей страны.

Выпадая из камеры – вдохнул и закричал, но толпа, играющая сумбурную партию волны перед штормом, не заметила моего рождения. Пол был в разводах, с осколками стекла, небрежно вымытый грязной тряпкой, в колыбели которой я очутился. Моей плацентой была одежда и наспех приготовленная еда, которую положили в сумку, дабы кое-как утолить голод в пути.

Сквозняк задувал в открытые двери вокзала декабрьские снежинки. От жадного поглощения кислорода я судорожно кашлял. Ноги были гораздо удобнее колёсиков, руки были крепкие и выполняли задуманные мною действия, в отличие от часто неисправных карабинов и запутывающихся шлеек. Ещё мне нравилось трогать свои губы, которые заменили железную молнию.

Хрустел снег под ногами. Я шел, слегка наклонившись вперёд, сопротивляясь встречному потоку ветра, и посмотрев на мой ход со стороны, можно было подумать, что кто-то тащит меня как сумку, в качестве рукояти используя голову.

Расставленные дома и машины по вроде бы предусмотренному порядку, должны были проектировать воспоминания из детства. Развалины песочниц, недостройки домов, где сейчас проходили игры детей, всё сваливалось в кузов памяти некими грузовиком, марки «дежавю», и образы дополнялись новыми миниатюрами, уже придуманными мною, что не могли никак связаться между собой. Мечты о детстве разбрасывались подобно кружившему по дворам мусору.
Я боролся за жизнь, шел по запаху счастья, который излучали часто меняемые декорации сезонов, лиц возлюбленных и друзей, ищущих веселья в клубах и кабаках. Там они устраивали игры и праздники, которые пытались нарисовать красками, не схожими с узорами обычных дней. А ещё они не задавали вопросов радуге красок, не нюхали цветы, но говорили, что умеют мечтать и знают, что такое быть счастливым. Я был одурманен вместе с ними, и мог только предполагать.

Так и дальше шел и предполагал, давая гадать на своих ладонях цыганкам, выманивавшим моё доверие, знакомым, которые скрывали свои тысячи лиц под красивой и пахнущей одеждой, неустанно улыбались и посыпали лепестками роз мой путь в темноту переулков.

Но как гражданина меня защищала моя страна, она неустанно висела над головой, подобно грозовой туче, поливавшей дождём мультипликационных неудачников, а я же безуспешно надеялся на просветление, доверялся любой госпоже, протягивавшей мне свои руки.

По лицу стекало время. Проходило насквозь и через, использовало меня как скакалку, днями прыгало весело хохоча. Я отвечал на это головокружением и непониманием, что могло закончится только потерей сознания, которое, как мне казалось я и выдумал.

Вспомнил о матери – тёплой камере хранения, породившей меня первого живого, не похожего на остальные сумки, что неустанно кочуют, наполненные едой, вещами, ценностями и секретами, спрятанными в специальные отделения. Я так был ей благодарен, но что получаю взамен: разочарование своего понимания, но всё равно говорю спасибо, у меня хотя бы есть шанс понять.

Снова вокзал. Время отправления так же расплывчато, как и когда-то время моего прибытия. Состав ждёт. Открываю двери и погружаюсь в приятный мрак, который смешивает все цвета в один и снова выплёскивает их наружу, я чувствую жизнь, ту, что за гранью. Рельсы струятся обычным нержавеющим потоком, впадая в окоченевше-стальную линию горизонта. Полка не тепла и не холодна. Кажется гудок и лёгкое покачивание. Засыпаю и знаю, что не проснусь…