К закату

По длинному слабоосвешенному летнему саду прогуливались две пары. Они направлялись в сторону моря. И в эту беззвездную и безлунную ночь молодым людям казалось, что в этой стороне сад вообще не имеет конца.            
   По позам и манерам героев можно было бы догадаться, что примерное время этой прогулки – конец 19-го века, – начало 20-го века. Время идеологического расцвета. Когда люди наиболее точно выявляли и утверждали свои сильные качества и были невинны в упоении собственной силой. И всякий мог утверждать некую свою правоту и даже философию. Людям казалось, что они, как никогда близки к совершенству. И это жестокое заблуждение, только обостряло их искренность и красоту.
  Вот, к примеру, девушка слева смело думала о своем будущем. Она, как никто другой, умела мечтать. Она боялась с кем-то поделиться, ведь так часто ее мечты сбывались. Революции не будет думала она, войн тоже… будут только сыпаться цветы из окна когда он уходит и радостно распахиваться дверь, когда он приходит, каждый раз словно бы после долгой разлуки…
  Ее молодой человек, на первый взгляд, мог показаться односторонним. С ним было скучно вести разговор об университете, политике, философии. Историю он считал позднейшими вписками. А просто поддерживать беседу - было не в его характере. Была только одна тема, в которой он не знал себе равных. С большим увлечением он говорил об искусстве. И уже через эту тему ему открывались все остальные. И без особого к ним интереса он умел затронуть их так глубоко, что собеседнику оставалось только удивляться его проницательностью.
   Конечно, ей льстило, что "он такой умный", но она видела в нем большее. В его словах она смутно чувствовала то, как вырисовывался образ. О чем бы он ни говорил, о Бродском или о Кафке, о Дали или о Млакаре, она чувствовала, что если все это сложить и убрать лишнее, то будет образ. Может быть ее образ? Кто знает... Она чувствовала это смутно и поэтому чувство приятности, которое приходило следом, было легким и неуловимым.
 
 
 Забыл сказать, что сад был еще южным и украинским. Здесь был особый мягкий и свежий воздух, здесь стояла особая, воспетая писателем, тишина.
  Девушка справа имела замечательный характер. Она никогда не была душой компании и вела себя очень скромно, но как только на смену поэзии приходила скука она становилась той искоркой, которая внезапно могла зажечь, развеселить, увлечь, впоследствии отдавая инициативу уже настоящим «душам», как бы избавляясь от нее и довольствуясь тем, что ей просто хорошо.
  При этом ее интересовало в жизни абсолютно все. При этом она прекрасно усвоила смысл рекламной фразы "бери от жизни все", мысленно добавляя "а там уже видно будет, что твое, а что нет". Поэтому ее отношении к жизни нельзя было назвать скользящим, поверхностным, у нее были постоянные серьезные увлечения, как например фотография и верховая езда.
  Ее кавалер очень солидного вида был человеком начитанным, и также имел разносторонние интересы. но он почти всегда молчал, поскольку опасался, что его слова потеряют свой вес. Но иногда его посещало вдохновение и он мог говорить, не умолкая... Он внезапно обнаруживал, что не мог также как все, просто выражать свои чувства и мысли. В его голове все коверкалось, становилось смешным, нелепым, но нисколько этим не смущаясь он бесконечно импровизировал.
  Рассказывал ей всякие невероятные истории, основанные, впрочем, на реальных событиях. Даже самые грязные темы в его устах звучали, как забавные анекдоты. К примеру, однажды, он ни с того, ни с сего рассказывал, как Гитлер повесился в августе 44-го. Она не знала, что такое «гитлер» и не понимала зачем ему нужно было вешаться, но в целом история ей понравилась.
  Но иногда его шутки казались ей плоскими и грустными, и тогда, он ловко выходил из положения. Он начинал важно рассуждать, что таким и должен быть подлинный английский юмор: чем глупее, тем самому смешнее…
    Больше всего ей нравились его чисто выдуманные, полностью лишенные реальной основы, истории о некоем шоу-бизнесе. Это такой смешной и странный мир, в котором, одна отрастила себе такую-то грудь… Другая сломала каблук, ее тут же сняли, и за это она потом подала в суд. Еще один накачал себе большие мышцы, чтобы увереннее болтать языком и придать некоторую неотразимость своей глуповатой улыбке. Четвертые пели песни и пели довольно заурядно, но потом долго объясняли в чем секрет их успеха. Пятые просто играли в любовь…
  Ее манил это мир. Казалось, что здесь можно никогда не взрослеть, можно всегда только зажигать, веселиться и увлекаться…
  Улавливая это ее настроение, он замолкал. Он теперь ясно видел пустоту своих слов. В нем просыпалась душа. И его спутница тоже замолкала. В этот момент они думали об одном и том же. Она о том, что она и так счастлива, что ничто никогда не помешает ей чувствовать себя такой.
  А он думал о том, что боится поцеловать ее тело. Боялся, что она станет для него слишком доступной. Он был готов бесконечно целовать ее и в руки и в ноги. Но чувствовал волнение, касаясь лишь ее лица. Впрочем,
   Пары дошли до моря. Их встретил свежий пронизывающий ветер.
Здесь они остановились и наконец заговорили. Но вскоре они пошли назад. Ветер дул им в спину, обтекая их, обдавая их и спереди, словно бы затягивая обратно к себе, к морю.
  Они смутно это чувствовали, но не придавали этому значения.
   И ветер тосковал.
   Молодой человек слева, наконец, сам ясно увидел ту плоскость, в которой все его параллели и ассоциации сводятся в ее черты. К нему пришла такая простая и сильная мысль, что он даже не решался ее выразить. Оказывается, что все в мире - женщина. Эта мысль совершенно лишила его уверенности.
    Она внезапно почувствовала это, и заглянула ему в глаза. Он понял, что нужно что-то говорить, но поймет ли она его на этот раз... Он сделал над собой усилие, остановился и предложил ей выйти за него замуж.
   Молодые люди справа резко поернулась в их сторону. Оба были радостно удивлены. Значит решено. Решено - у них тоже скоро будет свадьба.
   И все вместе они снова пошли, только теперь почему-то в другую сторону, обратно к морю.
   
    Девушка позволила себе некоторое время не отвечать. Она снова спрашивала его об искусстве, удивлялась его простым и точным ответам. И немузыкальные звуки становятся частью музыки - писал Бердяев. Но если бы дожил он до рок-музыки... то верно бы внес бы в это суждение принципиальные поправки...
  Она долго ждала от него это предложения, и думала теперь, почему это прозвучало так неожиданно...
  Они снова подошли к морю, и она сказала ему – да.