Красная туфелька

...1-й курс мединститута – в Харькове. Я живу у родственников.
Мама выходит замуж. Переезжает в Москву. Занята безумными хлопотами  - обмен Евпаторийской 3-х-комнатной квартиры на однокомнатную в Измайлове. Живёт в Кузьминках с новым мужем в  малогабаритной 2-комнатной, в которую не помещается ничего...
Продана мебель, кабинетный рояль J.Bach, папин письменный стол и много чего ещё драгоценного из моего детства. Она оплачивает моё содержание  родственникам папы, которого давно нет... Изредка пишет письма и почти не звонит...

     Моя первая неделя ушла на знакомство с группой и анатомичкой, всё – потустороннее.
Студенты - странные. Трупы неопасные. Не страшно, но очень неприятно.
Старожилы - студенты и служители морга, спокойно едят бутерброды на подоконниках. Понимаю, что попала не туда вообще... Но деваться некуда. Это - фронт.
Не помню, как удалось наступить себе на горло.
Но, не успела я осмыслить и понять ситуацию в полной мере, как всё вокруг неожиданно изменилось,- поступило распоряжение - всех студентов с первого по третий курс отправляют на месяц в колхоз на уборку свёклы...
Нам  даётся передышка перед настоящими занятиями, и я восприняла её, как удачу, везение неслыханное... Кто бы знал?
   
 Потом уже вспомнился польский фильм тех времён – «Старики на уборке хмеля» - весёлый молодёжный мюзикл...

Нет, это совсем было не то...
Помню, как долго мы ехали электричкой, совсем чужие друг другу, и впервые я закурила  - польские сигареты без фильтра – то ли «спорт» то ли  «спокт» - точно не помню, но это была «засада» - как мы тогда говорили...
Ночь в этой сидячей электричке, потом – по автобусам, и – рассеялись кто-куда по просторам чернозёмной полосы... Смутно помню какое-то комсомольские собрание, призывы и прочую лабуду..., после которой нас, мало что соображающих после бессонной ночи и угнетённых окружающим видом бедствующих прерий, развезли «по квартирам»...
  Нас, четверых девчонок, успевших уже сбиться в стайку и более чётко определиться парами за время путешествия, скинули во дворе согбенной, но бойкой старушенции, у которой была подготовлена комната для нас – пустая, украшенная высокой печью, на которой спала она сама - хозяйка, а пол устлан соломой от печи этой самой до двери...
Мы забивали эту солому в привезённые с собой пододеяльники и наволочки, накрывали байковыми одеялами, засовывая между ними сумки с едой и косметикой...
Боже, какая косметика? Мыло, зубная щётка с пастой или порошком у нас с Надей, но у Витуси и Натальи присутствовали всё же и пудра и тушь с помадой...
И как жутко по утрам было смотреть на неумытую Витусю, тщательно накладывающую на белесые ресницы слои туши, что размазывались пОтом и слезами страшными пятнами вокруг глаз от невероятных усилий на колхозных полях...
Вита ругалась и плакала почти постоянно. Полная, в красных туфельках на каблучках, в синем трикотажном костюме, обтягивающем её белые телеса, в красной газовой косыночке на взбитых в «бабетту» светлорыжих нечёсанных волосах, она, как и мы, была совершенно  не приспособлена к тяжёлой физической нагрузке, но если мы трое как-то держались, - менее упитанные и менее избалованные, то она совершенно не могла вынести всего этого кошмара – вырывания огромных корнеплодов, погрузку их в тачки и перетаскивание к грузовикам...
Наше несчастное полуинтеллигентное звено не справлялось ни с какими нормами, но нам было уже наплевать, а бедная Витуся злилась, хныкала, а то и ревела коровой в отчаянии...

На обед нас собирали за сбитым деревянным столом, плюхали в миски водянистый суп из незнамо чего, а потом  - каши туда же, настоящей едой был только серый невнятный хлеб, но и он был ограничен...После недолгой и непродуктивной послеобеденной работы нас развозили «по домам».
Иногда мы пытались мыться.
Для этого надо было спускаться с крутого откоса к речке и набирать воду вёдрами, передавая друг другу вверх, чтобы наполнить бак в кухне, согреть кое-как  в нём воду, и выливать её в корыто, моясь почти по-английски – сначала все головы, потом всё остальное, аккуратно и экономно расходуя запас тёплой воды...
Несмотря на весь ужас этого «колхоза»( это только его самая приличная часть),
отчего-то запомнились огромные осенние звёзды в холодном уже, но ясном небе...

  ... Но однажды наступил апофеоз. Около 6 утра я проснулась от дикого отчаянного крика – звали меня. Оглянув наше лежбище, я не обнаружила Витуси,
остальные спали или придуривались, что спят... Но звали-то меня...
Ну и пошла я на зов, особенно не взволновавшись, зная истеричность Витуси. Единственное, что озадачивало, – отчего она свою близкую уже подругу Наташку не позвала. Удивление моё смешивалось с досадой и ощущением подвоха.
Я давно уже подозревала, что на меня "можно положиться"...
Ну, так и вышло...
Прошу прощения, но те, кто не слишком молод, знаком с системой сельских сортиров на всём пространстве СССР( название, видимо, тоже оттуда пошло)...
Итак, сооружение: задник дощатого устройства выходит на проезжую дорогу, впрочем, редко используемую, а потому закрытого от неё просто живой изгородью, к осени заметно поредевшей – надежда только на то, что никто по дороге не пройдёт в ответственный момент. Передней двери, выходящей во внутренний – хозяйский двор, просто нет.
 Со двора к сортиру проложены вдоль пару досок, по ним и надо, как по подиуму, продефилировать в кабинку с двумя боковыми, чудом сохранившимися стенками и навесом сверху...Забыла сказать, доски проложены настилом через болотце, подступающим к нему уже почти вплотную..., о его содержимом, размытом слегка дождями, можете догадаться сами...

...Ну и вижу я несчастную Витусю в красной косынке и в красной туфельке – одной!
Еле удерживающей равновесие на обратном пути по доскам. А вторая туфелька плавает рядом, но ещё не потонула совсем, только начинает зачерпывать...
Протягиваю Витке руку, заступив на окаянный помост, и она, вцепившись, наклоняется и с третьей попытки ухватывает второй туфель за задник. Не переставая реветь, благодарить, причитать и чертыхаться одновременно...
Ну, потом был дикий скандал, потому как Витуся с горя швырнула уделанную, отнюдь не Золушкину туфельку в широкое мелкое корытце с водой  для кур, т.е - утоления их жажды, а хозяйка подняла вой, ну и Витуся ей не уступила, так что ор был страшенный...
И долго потом Витка, уже давно отмыв и ногу и туфельку, причитала по утрам –
«я брезгую эту ногу»!...

А мне чудовищно повезло. Через 2 недели пребывания в этом кошмаре меня хватила почечная колика, и кое-как утихомирив  острые боли какими-то инъекциями, всунули мне вместе с ношпой и анальгином справку об освобождении от службы на благо родины и сельского хозяйства и отправили автобусом  восвояси....
Где-то я сидела на станциях в ожидании электрички, держась за бок, потом сколько-то часов ехала в ней до Харькова, и наконец очутилась дома, – тогда ещё он был для меня домом, и все мои родственники хохотали, бесконечно сменяя воду в ванне вокруг меня и радуясь вместе со мной, что до занятий ещё целых 2 недели...