Русский Харбин - Рождество

Накануне Рождества я попала в удивительный дом, вернее — маленькую квартирку в тихом центре Ставрополя. Необычна судьба ее хозяйки – Варвары Петровны, родители которой в годы гражданской войны оказались в Китае, где и родилась их старшая дочь Варвара.
В отличие от эмигрантов, оказавшихся на Западе, те, кто жил в Китае, не смешались, не ассимилировались с местным населением, сумев сохранить в неприкосновенности веру, традиции, обычаи старой России. Многое было перенято китайцами, которые относились к русским скорее как к гостям, а не как к беженцам.

Возвращение
Варвара Петровна вспоминает, что на железнодорожном вокзале в Харбине в своеобразном алькове находилась большая икона Святителя Николая, к которому многие уезжающие и прибывающие обращались за благословением. С этой иконой связан интересный случай: во время непогоды на реке Сунгари перевернулась лодка, в которой плыл китаец. В последний момент, когда волна накрыла его уже с головой, он воскликнул: “Старика вокзала, помогай!” – и тут же оказался выброшенным на берег.
Несмотря на спокойную и благополучную жизнь, имевшую тот же уклад, что и в дореволюционной России, семья очень тосковала по родине, и когда в 1945 году Красная армия пришла в Китай, ее воинов встречали тепло, с любовью, как соотечественников.
В 1955 году, преодолевая огромные трудности, и прежде всего внутренний страх, они вернулись в Россию, вернее, в СССР. По дороге умирает отец Варвары Петровны, более других мечтавший ступить на родную землю. Много им довелось пережить в первые годы после возвращения. Резким был контраст не тольков в материальном, но и в духовном положении. Но многое компенсировалось тем, что на каждому шагу встречались хорошие, добрые люди.
Знания и умения, приобретенные Варварой Петровной в Хайларе, пригодились, к тому же у нее был талант к рукоделию, к творчеству. «Сколько было трудностей, – говорит она, – но всегда чувствовала великую помощь Божию, каждый день, каждое мгновение».
Мы попросили Варвару Петровну поделиться воспоминаниями детства.
— В детстве всегда запоминаются праздники или какие-нибудь печальные события, но, к счастью, последних было не так уж много. А радостные связаны, конечно, с такими праздниками, как Рождество, Пасха, Крещение и еще - День Ангела. Мама моя училась в старой железнодорожной школе, я же пошла в школу после 1945-го года, когда в Китае уже были советские консульства. Учебниками мы пользовались из Советского Союза, но преподаватели были люди старого склада, высокообразованные, многие из русской аристократии, хотя там никто не подчеркивал свое происхождение. Все чувствовали себя сынами одной матери – России.
Бедным, нуждающимся школьникам делали к праздникам особые подарки, часто это была одежда. Моя мама что–то шила, но тот, кто это получал, не знал, от кого. Подарок преподносился его матери. Это делалось незаметно, тактично. Когда у нас под барабанный бой дают какую-либо помощь, меня это удивляет… Там такого не было.
Хотя бывало всякое: у кого-то хорошо складывалась жизнь, у кого-то тяжеленько шли дела. Жизнь ведь такая – сегодня ты на высоте, завтра – на тротуаре. Все по воле Божией. И мы там сознавали это. Все были верующими. Все богатые люди – православные и других религий – почему-то хорошо понимали, что много сегодня имущий Волею Божией может оказаться неимущим завтра. Сейчас многие этого не понимают, и если все благополучно, думают – чего-то достигли. А ведь завтра все может перемениться. Без всякой революции. Например, у наших знакомых был квартал домов, они считались состоятельными домовладельцами. Вдруг решили заняться каким-то другим делом, дома продают, в это время инфляция, – все деньги пропали. И люди так и не поднялись, очень скромно жили до конца своих дней. Но понимали и принимали случившееся. И не было разделения – эти имущие, а эти – неимущие. Когда  я сейчас слышу такое, мне становится страшно за таких имущих. Ведь в России всегда было развито меценатство.
Воспоминание о празднике Рождества связано с хвоей, запахом елки. В той местности, где мы жили, росли сосны, но всегда хотелось елку. Моя тетя, которая жила в Харбине, умудрялась присылать нам в Хайлар, который находится севернее, – елку.
Были каникулы, я уезжала к другой своей тетушке, которая жила на станции Хакэ. Приближалось Рождество, и очень хотелось домой. Поезд к нам шел полчаса и приходил в полночь. Помню, бегу через весь город, через городской сад одна, город спит, мороз, холодно. Прибегаю домой, а там все белое. Я вспоминаю – белые салфетки крахмальные везде-везде. Когда сейчас смотрю передачи из Китая, вижу на спинках кресел белые салфетки. Мне почему-то кажется, что они это у нас, русских, взяли. Очень много было, конечно, подарков, очень много готовили блюд. Поскольку это зима, принято было делать пельмени, замораживали их на морозе. На веранде был занавес, отодвигаешь, а там – окорока, пельмени, самые разнообразные торты. Почему так много готовили? На Рождество, как ни на какой другой праздник, было много гостей, их называли – визитеры. Хозяйки на первый день Рождества, как правило, дома, а мужчины идут с визитами. Отдать визит – это обязательно. Столы накрывали с самого раннего утра. В основном – холодные закуски, вина. Большое многообразие: холодцы, рулеты, паштеты, колбасы, красная и черная икра, конечно, красиво все оформлено. На горячее варятся пельмени. Гости заходят, и когда садятся за стол, пельмени уже готовы. Иногда приходили целыми группами. Это взрослые. На Рождество приходили и дети – со звездой. Начинали с вечера сочельника. Делали из красной бумаги огромную звезду, в нее помещали свечу. У меня на этот счет есть даже стишки. Из маминого детства они перешли в мое. Сильное впечатление и от праздника Крещения. Когда наступал этот праздник, мы шли на Иордан. Так это называлось. Шли через весь город к реке крестным ходом с хоругвями, иконами, мужчины, несмотря на сильный мороз, – без головных уборов. На реке делалась прорубь, вокруг которой настелено сено, рядом стоит крест, вырезанный изо льда, и ледяные голуби. Здесь же сделан аналой – тоже изо льда. На него кладется Евангелие, начинается служба. После службы многие люди купались. Без всякой подготовки. Никакие это не моржи. Окунутся трижды, ноги в валенки – и бегом домой, через весь город.
Мама рассказывала: когда наши войска вошли в Харбин, это было незадолго до Крещения, и когда шли на Иордан, такое огромное количество народа было, что войска оцепляли, чтобы лед не начал ломаться.
Там происходило такое, что маме запомнилось на всю жизнь, а для нас явилось свидетельством того, что в советской России тоже люди не бездуховные. Мы ведь больше всего боялись этой бездуховности, того, что вера пресекается. А было так. Подходит военная машина. Выходит генерал, вся грудь в орденах, головной убор снимает, и как был, во всем, трижды в прорубь – бах. Вышел, сел в машину и уехал. Представляете? Ведь это были российские воины, освободившие Европу от  Гитлера, а затем и Северо-Восточный Китай от японского ига.
Как очистился русский народ! Когда я гостила в Америке, у своей сестры, ее муж-американец как–то сказал: ведь вы, русские, святыми вышли из войны. Чище вас не было никого... И когда я фильмы потом смотрела и слышала эту песню: «Вставай, страна огромная…», — думала: пошли на бой отмывать неправду отцов. Есть такое понятие: кого ты сделаешь своим кумиром, тому ты и раб. Если взять, например, Россию накануне 1812 года. Она в то время преклонялась перед Западом. Воспитателями были французы, в частных библиотеках все книги на французском. Стендаль писал в своих письмах домой, во Францию (он тогда был в штабе у Наполеона): мы вошли во дворцы с высочайшей западной культурой и потрясающей восточной роскошью. Вот что представляла из себя российская элита. И кто спас страну? Народ. С ним, как с быдлом, разговаривали по-русски, по–расейски. Так вот, эта Расея лапотная  – она и спасла Россию всю.
А Страна Советов решила жить по Карлу Марксу. Вот и пришли захватчики из Германии. Получается, что закономерно.
— Расскажите, как пришло решение ехать, возвращаться на Родину?
— Во-первых, русский уклад в семье. Я воспитана на бабушкиных рассказах о прошлом, ее прибаутках, колыбельных, она уральская казачка. Иногда мы слышали разговоры советских людей, находившихся в Китае в командировке. «Я куличи поставила, они уже подходят». Думаем: куличи ставят, мы-то не знали, что они, вырвавшись, ставят их с радостью. Помню, кто-то привез из России куклу. Она была очень красивая. Потом только выяснилось, что она немецкого производства. Но мы ее получили из России. Папа сказал: ну вот вы говорите, что они варвары, посмотрите, какая кукла! Мы цеплялись за малейшее. Победоносная Советская армия тоже оставила глубочайший след. Когда они уезжали домой, все несли и везли на вокзал, кто что мог. Даже наш батюшка нагрузил полную телегу всяких овощей со своего огорода. Тут же гармошка, объятия, поцелуи. Пока армия находилась у нас, мы много общались, часто накрывали столы. Сначала настороженно, а потом уже непонятно, где белые, где красные. Расставались тяжело, помню, они пели: «Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты…» До какой хаты они уехали, потом узнала от своего мужа, который прошел по Европе и вернулся с войны к своей бедной хате, где кроме досок на кровати и брезента ничего не было. Все, что можно, обменяли на хлеб. Но мы-то не знали. Они из наших хором уезжали к своей хате, а мы представляли, что и там такая «хата». Наша семья жила хорошо, зажиточно. Принимали, сколько могли, солдат, офицеров, и всех старались обогреть, накормить. Как–то угощали дома офицеров, а моя тетя, Марья Ивановна, говорит: мы накрыли такие столы, а солдаты во дворе сидят. Ей ответили, что так принято. Тогда тетя Маруся пошла на кухню и сказала: лучшее все – во двор. И все самые вкусные блюда вынесли во двор, где были солдаты.
Папа очень хотел в Россию, он ее очень любил, несмотря на то что учился в английском секторе в Шанхае. Обладая чудным голосом, он часто пел: «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”…», а когда грустно, то: «Степь да степь кругом…» Это были его любимые песни. Душа у него была русская. В семье ко всему окружающему было отношение, как к чему-то временному, второстепенному. Наше, русское, это – да. Иконы в доме были, всегда горели лампады. В нашей школе – хорошая библиотека, читали Пушкина, Чехова, Тургенева, издания дореволюционные: буква «ять», и главное – Бог не с маленькой буквы! Я потом очень страдала, когда видела в книгах слово «Бог» с маленькой буквы, но старалась не показывать, не из-за боязни, а из-за того, чтобы не быть архаичной, чтобы не показаться какой-то древней. Меня иногда укоряли: ты говоришь на каком-то непонятном языке. Однажды мама ехала с младшей сестренкой в метро, они разговаривали. К ним обратился незнакомый мужчина, поинтересовался: «Вы откуда?» «Из Ставрополя». «Ну уж нет, говорит, – ставропольский выговор совершенно иной. Я – лингвист”. Тогда мама призналась: «Мы недавно переехали из другой страны, из Китая, хотя когда-то из России».
Так раньше говорили  в России. Как жаль, что мы сейчас многое растеряли…
Но верю я, что мы вернемся к своим святыням. И да поможет нам Бог никогда не делиться, а жить в мире и согласии, протягивая друг другу руку помощи с любовью и радостью. Ведь у нас одно Отечество.