Танцы на моей могиле

Озноб.
Или что-то наподобие.
Курить. Пропускать отраву, дать её осесть на стенах и на лёгких, принимая её за возна-граждение. За дар. С первой же затяжкой приходит уверенность. Меня всегда удивлял этот феномен – казалось бы, какого чёрта  в тебе возьмётся эта уверенность? Ты куришь, ты зависим. Ты слаб… Но тем не менее, она приходит. Думаю мозг, вскормленной тыся-чами ярких реклам и фильмов, учащих тому, что сигарета как раз и придаёт тебе уверен-ности и сил, подаёт сигнал всему телу, расплёскивая это мнимое чувство по мышцам, нер-вам, и кровеносным сосудам, жадно впитывающим никотин… Я частенько задумываюсь – какое количество из этих мегатонн фильмов про бравых ребят, не выпускающих изо рта никотиновые палочки, финансировали табачные концерны? Неужели, ни одного? Тогда они просто должны благодарить небеса и создателей этих нетленнок за шикарнейшую и (!) бесплатную рекламу…
Но даже сигареты бессильны.
Что-то внутри. То, что невозможно описать…
Вы никогда не пробовали описать чувство, называемое “deja vu”? Говорят, это могут только французы, недаром же они дали ему название… Но я думаю, что и у французов навряд ли выйдет что-то внятное… “Уже видел”. Это дословно. Казалось бы что проще? Вижу то, что уже видел когда-то… Но подумайте! Ведь, я уверен, каждый из вас хотя бы раз испытывал это чувство. Например, вы дважды посмотрели один и тот же фильм - раз-ве это оно? D;j; vu? Не думаю. Это чувство приходит неожиданно, возразите вы. Что-то смутное терзает тебя, какие-то предчувствия, прежде чем ты понимаешь, что происходит. Что это то самое пресловутое d;j; vu. Согласен. А теперь представьте, что вы опять смот-рите фильм. Допустим, хороший фильм. Вы внимательно следите за действиями героев, за развивающимися событиями, пытаясь не упускать ни одной детали… Вам интересно. Но это не просто интерес. Есть что-то ещё. Это что-то мучает вас на протяжении всего филь-ма, и вы уже не отдаёте себе отчёт в том, что не обращаете внимание ни на что, кроме эк-рана. Вам интересен не столько фильм, сколько то, почему он вам интересен. Да фильм хороший, но к шедеврам мировой классики его явно не отнесёшь. Вот этот актёр играет из рук вон плохо. А вот этот трюк так и разит бутафорией и поддельностью… Но что-то есть в этом фильме. Что-то, что не даёт вам оторваться… Это мучает вас, вам это не нравится, но вы знаете, что если вы перестанете смотреть – чувство никуда не исчезнет, оно станет только сильнее… И лишь в самом конце фильма, когда главный герой побеждает главного злодея (или наоборот), или двое влюблённых наконец поженились, или.. в общем, про-изошло то событие, которое ознаменовало конец фильма, вы понимаете, что уже видели его. Видели этот чёртов фильм. Прошло уже около тысячи лет с того момента, многие де-тали стёрлись, но вы его смотрели. Как раз в тот день, когда вы вернулись после первого школьного дня, или когда вас бросила девушка, или когда вы устроились на новую рабо-ту, или когда умерла ваша мать… или в тот день, когда ничего особенного не произош-ло… Ну что, d;j; vu? По описанию вроде подходит, но всё равно не то…
Забудем про фильмы. Я мог бы привести вам с десяток примеров похожих на d;j; vu ощущений из нашей повседневной жизни, но мне жаль ваше и своё время. Его и так по-стоянно не хватает. В любом случае, я не могу описать это французское чувство. Если кто-то может – снимаю шляпу перед этим человеком.
Но это не чёртово d;j; vu.
Всё куда серьёзней.
Встать. Налить что-нибудь с градусами алкоголя в стакан. Выпить.
Никогда не имел такой привычки, которой, судя по всё тому же кинематографу (будь он неладен), имеет всё мужское население земного шара. По крайней мере те, кто может по-зволить купить себе бутылку чего-нибудь опьяняющего. Привычка заключается в том, чтобы пить. Плескать на дно стакана что-нибудь коричневое, или янтарное, или прозрач-ное, или, упаси Боже, ядовито-зелёное… Пить когда к тебе приходит друг или девушка (не забывая преподнести им точно такой же, как у тебя стакан), пить когда ты одинок, пить когда ты устал, пить когда ты задумчив, пить когда ты счастлив и когда тебе гру-стится… Пить просто так, потому что это твоя привычка. Это не алкоголизм, а если и он, то в самое ранней его стадии, которой совсем необязательно перерастать в следующую. Это просто привычка. Не очень-то полезная, но и не особо-то вредная. Не хуже и не луч-ше многих таких же привычек… Тем не менее, меня она почему-то миновала… Но сейчас я выпью, пожалуй, то что найду в маленьком баре, запрятанном точно посередине шкафа. Между сервизами сверху и каким-то хламом в виде ниток, иголок, ваты и прочего, снизу. Этот бар всегда напоминает мне брюхо. Поэтому каждый раз открывая его, я начинаю ка-заться себе хирургом, изящно выполняющем лапаротомию. Хотя как, к чёрту, можно изящно вспарывать брюхо?
Помогло.
Ровно на полторы минуты. Я засекал.
Решив, что это просто какой-то неизвестный науке (а может быть, только мне) вид про-студы,  отправляю на дно (или куда попадёт) желудка таблетку антигриппина. Вдогонку спиртному. Вы знаете, я, пожалуй, выпью ещё. С вашего позволения. Не напивался уже пропасть времени. Последний раз, когда меня бросила девушка… Хотя нет, вру. На про-шлый Новый Год.
Алкоголь замедляет реакции.
Притупляет чувства.
Все, кроме этого.
Эта маленькая крыса скребёт своими коготками по моим костям. Изнутри. От этого про-истекает звук, слышимый только мне. Настолько мерзкий, что скрежет металла по стеклу показался бы вам симфонией без единой фальшивой ноты, построенной по всем законам гармонии. Это чувство переполняет меня, но не спешит выплёскиваться наружу. Оно не-выносимо. В голову вливается поток мыслей. Не самых приятных, спешу заметить, мыс-лей. Память услужливо подсовывает фрагменты прошлого, которые я так тщательно мно-гие годы хоронил в шкафу своего подсознания, перевоплощая их в скелеты. Но теперь я осознаю, что до стадии костей им ещё далеко. Это мертвецы, с лохмотьями одежды впе-ремежку с кожей. Из глазниц сочится гной, который, стекая, превращается в кислоту, ос-тавляющую рубцы на сердце. Не видимые, как после инфаркта, но ощущаемые не менее сильно. И чем больше это чувство, тем живее эти мертвецы. Кожа зарастает, конечности вправляются в суставы, гной глазниц обращается в глаза. Но от этого становится только страшней. Поскольку их жизнь поддельна. Они всё так же мертвы, и лишь подсознание, вступившее во владение над организмом вместо одурманенного сознания, выдаёт их за живых.
Встать.
Открыть окно.
Дышать.
Пусть мертвецы остаются мёртвыми. Мне не нужно то, что уже когда-то прошло. Хоро-шая ли, плохая ли, но это моя жизнь. И я люблю её такой, какая она есть. Я люблю каж-дую свою ошибку не меньше, чем каждое правильное решение. Каждое поражение не ме-нее важно для меня, чем победа. Это всё принадлежит мне, и никто это не станет у меня забирать. Да я и не отдам. И если что-то хранится скелетом в шкафу, то не думайте, что я забыл об этом навсегда. Нет-нет, просто там ему лучше. Там оно не сможет меня укусить. Пусть мертвецы остаются мёртвыми.
Я понял, что это за чувство. “Будто кто-то по моей могиле прошёл”, слышали такое? Так вот, здесь вам не просто “прошёл”, здесь кто-то устроил целую ходьбу. А может, танцы. Может, пара влюблённых романтиков танцует под луной на том месте, где когда-нибудь упокоится моё бренное тело. Они жадно целуются, словно боясь, что это может быть их последний поцелуй. Его рука у неё на талии и он ведёт её в бешеном вальсе. Ну что ж, хо-чется верить, что это на самом деле так, а не стайка обдолбаных наркоманов куролесит на этом святом для меня месте. Месте, которое я пока не знаю. И как-то, знаете, не тороп-люсь узнавать. Может, слишком люблю жизнь. А может, мне нравится чувствовать это. То, что так не нравилось поначалу. Чувствовать танцы на моей могиле.