Будуар для вендетты

БУДУАР ДЛЯ ВЕНДЕТТЫ

(Убийство в библиотеке-2)

КИНОПОВЕСТЬ

Памяти
Эммануэля Вениаминовича Брагинского
посвящаю.
Автор.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Здравствуйте, читатель! Отдаю на ваш суд свой скороспелый литературный опус. Я взялся за перо впервые в жизни. Признаюсь, не решился бы на этот хулиганский поступок, если б не определённые события. Причиной моего буйства явилось создание кинокартины «Ирония судьбы, продолжение». Факт этот в своё время получил резонанс в обществе. И реклама, как помнится, перед выпуском в прокат была предпринята помпезная. Страсти помалу улеглись. Но, увы, не для меня. На меня это кино подействовал странно. Оно «конкретно достало». У меня «поехала крыша»... И «едет» до сих пор. Почему? Сходу трудно объяснить. Сам стараюсь разобраться. Получается какой-то психоанализ...
Империя нанесла ответный удар. И расколошматила, не больше, не меньше, а целую Вселенную... Ту самую, в которой Женя и Надя жили в мире и согласии долго и счастливо. Как и предписывала исходная кинолента, созданная глубокочтимыми патриархами «ДО» продолжения.
О, боже! Пришёл он, Великий Разрушитель, и создал другую модель мира, в которой влюблённые разошлись, как в море корабли... Вот так новость! А я ведь столько лет подряд под Новый Год смотрел эту правдивую историю и, можно сказать, подсел на её эйфорически счастливую концовку. Абсолютная пара. Абсолютная совместимость. Абсолютные отношения. То, как и должно быть! Лучше не бывает. Талант двух титанов сотворил для нас, грешных, золотой эталон. Образец самой высшей пробы. И тут пришёл Варвар... В каком воспалённом мозгу могла возникнуть идея такого дерзкого презрения к тому, перед чем я молчаливо благоговел и чему благоговейно преклонялся? Я, наивный, верил, что у них всё хорошо. А меня разуверили. Этак, грубо. В духе нашего скверного времени, когда число разводов «на душу населения» превышает всё остальное. Причины разлуки главных героев пояснены туманно.
– А как же девиз «С любимыми не расставайтесь»? – вознегодовал я. – Может быть, благодаря этому лозунгу я со своей женой-красавицей за 25 лет ещё ни разу не развёлся!
– Фиг тебе! – ответил Великий Дестрактор. – Слушай, что там было дальше!
Немного гадкое ощущение,  будто без меня меня женили. Я стал капризно докапываться до причин. Зачем они так сделали? Ушли в другой жанр? Туда, где всем всегда плохо? Нет. Это не триллер. Может, новые авторы хотели своей историей №2 сказать миру что-то новое? Такое, что никогда не было сказано ранее? Опять неверно. Все слоганы стары, как мир. Ну, так ради чего, вы, чёрт побери, всё это затеяли? Ради славы и денег? Ради амбиции? Для нового ради нового? Чтобы себя, талантливых, показать?  Ради чего посланы на заклание герои, ставшие с годами каноном того, что воспевают поэты? Разъять неразделимое! А вы знаете, что от этого бывает атомный взрыв?
Я честно пытался найти другой ответ. И не смог. “Ладно, – подумал я, – чего не бывает в жизни. Забыто!” Но проходили дни, а история с разлучёнными бедолагами Женей и Надей не шла у меня из  головы. Меня по-прежнему мучили вопросы, причём всё новые; такие, как право автора на самовыражение, право автора на творческую независимость и право автора на “показать кукиш другому автору”.
В конце концов, всё это стало походить на паранойю, и я понял, что помаленьку схожу с ума. Что со мной? Почему я мучаюсь и не нахожу покоя? Что с другими людьми? Почему они не переживают? В ком, в конце концов, дело – во мне или в них? Это они ненормальные или я? Герои вымышленные и в реальности не существуют, стало быть, переживать за нереальное – это, однако, симптом... Доктор, караул!!!
С тяжёлым сердцем я посмотрел кинокартину. Просмотр облегчения не принёс. Возможно, я стал слишком другим и оторвался от действительности. Фильм показался суетным. Мчат лошади, снуют люди. Где душевное тепло, неспешность сказки и светлая новогодняя гармония дивной ленты Рязанова?
Запомнились скучающие глаза главного героя. Он – милый шалун, но девками, увы, пресыщен. Негоже ставить на такую роль героя, у которого с женским полом перебор. Этого уже не спрячешь. И героиню не любит – чувства в пьяных глазах не видно. Причём, “в любовь” играет скуки ради, его процесс игры забавляет.
Анти-герой порадовал. Живая душа. Горяча была его страсть. Увы, не был понят. Горе от ума 21-го века. Улетай, новый Чацкий! Дай бог тебе на Камчатке остаться неравнодушным парнем...
Героиня – глазищи злые.  Героя не любит по определению. Ей девичье чутьё подсказывает, что он ловелас. Вот она и злится. Где же здесь сыграть хорошо, когда из сюжета фальшивые заячьи уши торчат.
Бросился в глаза и подлый трюк “с шариком”, каким герой бортанул анти-героя. Достаточно низко. Хотя всем смешно. Я думаю, что благородные кавалеры шариком соперников не устраняют. Строить любовь на подобном обломе, извините, плохая карма... Ну, это, возможно, моя чистоплюйская точка зрения.
Ещё бросилась в глаза, поспешность, с какой героиня сбросила с себя одежды перед самым хеппи енд-ом. На мой чопорный взгляд благородным девушкам к концу второй серии перед кавалерами не гоже раздеваться. Сперва надо выслушать хоть маломальское объяснение в любви. Иначе получается какое-то дурное поведение. Но, может быть, я, действительно, слишком оторвался от национальной почвы, и нынче так принято.
Так или иначе, просмотр фильма не принес желанного катарсиса, а наоборот, лишь усугубил зудящий вопрос: “зачем они раскурочили мою любимую игрушку?”.
Чтобы, в конце–концов, совсем не свихнуться на психической почве,  я, пользуясь всё тем же правом автора на творческий... ну, скажем, «самовыверт», решил восстать с дубиной в руках против ненавистного фильма №2. Пусть это будет воспринято, как кровная месть за старую кино-повесть. Пусть это будет ВЕНДЕТТА!
Выбор оружия, разумеется, сиквел – удобная форма въехать в рай на чужом горбу. Пардон, ... пьедестале. Успешно испытан ещё мадам Риплей со своей Скарлетт ну и, разумеется, нашими бравыми парнями. Тут надо взять что-то из Брагинского и написать нечто этакое, типа “Тирьям-пап-пам НОМЕР ДВА”... Или “Тра-та-та, ПРОДОЛЖЕНИЕ”... Второй вариант лучше: звучит интригующее.
Я снял с полки кино-повесть “Убийство в библиотеке” и сдул пыль со старого фолианта... Это произведение мистическое. И не потому, что в нём идёт речь о привидениях. Не могу выразить словами трепетное ощущение значимости этой, с виду балагурной, пародии на детектив, написанной в столь приятной «брагинской» манере. “Убийство” очаровало меня тихой магией ещё в школьные годы и с тех пор безмолвно присутствует в моей жизни, всё больше обнажая свою драматичную судьбоносность. Автор задолго до появления  обоих “Ироний” пытался сказать всем нам и, особенно, творческой братии об ответственности автора перед своей совестью. Звучать банально? В духе старых времён? Ностальгия, однако!
Брагинский остался не услышан и не понят. Потом началась настоящая мистика. Не понимаю, как прозорливый прозаик мог предвидеть, что его произведение падёт под рукой интерпретатора? Как он знал, что всё произойдёт так, как это произошло? В свете текущих событий можно лишь развести руками. Так или иначе, последней фразой его мистической кино-повести – завещания 39-летней давности стала фраза:

“Я ТОЛЬКО ЧТО УБИЛ КИНОРЕЖИССЁРА...”

О том и надо писать. О том и мои скромные потуги...

Влад Галковский
Британская Колумбия, местечко Кифер

 
ЧАСТЬ 1. ФАНТОМЫ МИНУВШЕГО

“Вы так ничего и не поняли...
Я ещё раз вам повторю: когда литературным героям
становится невмоготу, они выходят за рамки ...”

“Я только что убил кинорежиссёра...”
 (Э. Брагинский, “Убийство в библиотеке”)


1. ЗВОНОК НИОТКУДА

Ему снилась Охота на лис и он, сам, с испорченным радиопеленгатором, сбившийся с пути и заплутавший в перелеске. Он брёл наобум, кружа и не в силах сойти со знакомого, давно осточертевшего, ложного маршрута...
Тягостный сон был прерван телефонным звонком. Часы показывали полночь. С дурным предчувствием он поднял трубку и тихо произнес:
– Я слушаю.
– Здравствуй, Ячменёв! – раздался из динамика противный скрипучий голос.– Это говорит убийца...
– Ребята, оставьте меня в покое. – жалобно пробормотал сонный человек, – На дворе  первый час ночи!
– Мы не можем оставить тебя в покое. – зловеще ответил голос в трубке. – Мы привидения.
Он обречёно вздохнул и тихо, чтобы не разбудить жену, спящую рядом, обулся в шлёпанцы и уныло побрёл на кухню с телефонной трубкой в руке. Георгий Борисович Ячменёв был бывшим следователем московского УГРО, а ныне обычным пенсионером, и ему не нравились телефонные звонки посреди ночи.
– Иван... эээ... Васильевич, бросьте валять дурака, – сонным голосом сказал пенсионер, – я вас узнал. Признавайтесь, что вы там натворили?
– Мы убили кинорежиссёра! – мрачно заявил звонивший.
На мгновение Георгию Борисовичу показалось, что он снова в 69-ом... Всё это уже однажды было или только игра воображения? Ностальгические воспоминания наполнили сонный разум Ячменёва. Грустно защемило сердце.
– Ай-яй-яй, – укоризненно произнес пенсионер в полудрёме, – убить работника искусства... За что же вы убили несчастного служителя муз?
– За беспринципность! – последовал суровый ответ.
– Бросьте, за это не убивают... Если бы в наше время убивали за беспринципность, началась бы такая резня... Кроме того,  мне кажется, вы повторяетесь.
– Крестись, если кажется! – язвительно ответил голос на другом конце провода.
– Я это к тому, что история не терпит повторений. При повторении трагедии превращаются в фарс... – промямлил Ячменёв, понимая, что опять засыпает. – Кстати, вы не помните, кто это сказал?
– Тёзка твой, Гегель! – без раздумий ответил грубый голос. – А почему ты не спрашиваешь фамилию убитого? – после некоторой заминки полюбопытствовал преступник.
– А мне это не интересно. – чистосердечно признался Ячменёв.
– Как же так? – вновь выразил любопытство тот, кого назвали Иваном Васильевичем.
– Не моё это дело. Я больше не занимаюсь уголовными преступлениями.
– С работы, что ли, выгнали?
– Почему “выгнали”... – обиделся Ячменёв. – Сам ушёл. На пенсии я... – скромно добавил экс-детектив.
– А где же твоя гражданская позиция? – озадаченно вопросил убийца.
– Э, миленький вы мой, теперь такие понятия не практикуются. Этим вы меня на понт не возьмёте.
– Бюрократ ты, Ячменев! – в сердцах заявил преступник. – Мы к тебе как к человеку обращаемся, а ты нам какие-то формальности втюхиваешь!
– Вот так дела... – на этот раз озадачился Ячменёв. – Впервые разговариваю с убийцей, который сперва убивает, а потом взывает к гражданской совести... – Чего же вам от меня надо?
В телефонной трубке что-то затрещало, и Ячменёв услышал красивый женский голос с лёгким немецким акцентом:
– Георгий, немедленно приезжай! Этот придурок укокошил Тёму Катакомбова!
Сонливость Ячменёва как ветром сдуло и бывший следователь от удивления сел мимо табуретки.
– Как Катакомбова?! – воскликнул он, больно ударившись о пол. – Вы убили гордость нашего кинематографа?!
На Ячменёва вновь  накатила волной химера дежавю. Сознание вдруг раздвоилось и переместило его в далёкое прошлое, но через мгновение снова вернуло к реальности.
– Теперь не время рассуждать. – торопливо ответил женский голос. – Георгий, ты нам нужен! Немедленно приезжай!
– Вы правы. Где я могу вас найти?
– Этого места нет на карте, – торопливо сообщила женщина, – к нам трудно попасть... Слушай внимательно! Маршрут описан Редьяром Ивановичем Ки...
Звук “Ки” повис в воздухе и перешёл в такой истошный женский визг, что у Ячменёва оборвалось сердце. Далее последовал шум, словно телефонной  трубкой пытался завладеть кто-то другой и ничего, кроме коротких гудков слышно не стало. Линию разъединили.

2. БЫЛОЕ И ДУМЫ

Ячменёв сидел на полу на кухне, держа телефонную трубку в руках, и думал о превратностях судьбы. Странный ночной звонок вызвал смятение в душе. Преступники, которых так и не удалось призвать к ответу в те далёкие шестидесятые, неожиданно дали о себе знать многие годы спустя... Почему-то стало грустно.
И вот же совпадение: звонок опять прозвучал в ночь перед свадьбой! Как и много лет назад... Нынче выходит замуж единственная и любимая внучка. Момент, надо сказать, не самый подходящий.
Бывший инспектор размышлял о случившемся... И чем больше он размышлял, тем больше понимал, что время изменило всё бесповоротно, и нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Георгий Борисович уже не был следователем. Увы, и лицензия частного детектива у него была давно просрочена. А это означало, что он не может очертя голову броситься на расследование таинственного происшествия. И даже сама мысль обратиться к “кому надо” с заявлением “о группе лиц, назвавшейся привидениями” казалась унизительной и абсурдной. Ячменёв представил, как дежурный райотдела, давясь от смеха, живописует его, Ячменёва, сообщение коллегам по работе, зажав микрофон ладонью, чтоб не было слышно всеобщего гогота, и его содрогнуло. Следователю в отставке меньше всего  хотелось, чтобы его под старость лет сочли за идиота.
Телефон, между тем, безмолвствовал. Мало-помалу мираж, навеянный странным звонком, рассеялся. Происшедшее теперь казалось фантастическим и нереальным.
«Надо идти спать, – решил для себя Ячменёв, – Впереди нелёгкий день...»
Пенсионер погрузил свой грузное тело в уютную кровать, но ещё долго не мог заснуть. Ему в голову лезли мысли о привидениях, о режиссёрах и о внучке, надумавшей выйти замуж. Женитьба, сама по себе, является событием чрезвычайным. Но в случае с внучкой ситуация оказалась, вовсе, из ряда вон... Дело в том, что Катерина надумала выйти замуж за иностранца. Это был студент с параллельного курса из республики Индия. Факт, который поверг в шок двух женщин сразу – Катиных маму и бабушку. Выбор внучки стал объектом их яростного сопротивления. Но девушка была непреклонна в своём решении. Дед-пенсионер, ставший с годами куда более либеральным, принял сторону внучки, за что также подвергался атакам со стороны супруги. Та мирно спала рядом, но Ячменёву казалось, что она, по-прежнему, ведёт с ним мысленный диалог.
– Как они будут ладить друг с другом? – сокрушалась жена, – У них всё разное: и нравы,  и обычаи, и привычки!
– Это у нас с тобой обычаи и привычки, – флегматично возражал Ячменёв, – молодёжь лишена подобных недостатков.
– Аня не сможет найти с ним общий язык! – настаивала жена. – Тёщей и так-то быть не просто, а тут ещё и культурный и языковый барьеры!
– Не вижу никаких барьеров. – отвечал Ячменёв. – Это культурный малый. И говорит он на пяти языках, в отличие от нас с тобой. Ты, например, говоришь по-французски?
– Не уводи разговор в сторону! При чём тут я? – кипятилась жена. – Речь не обо мне! Они, между прочим, прописаны в разных странах!
– Разве в Индии есть прописка? – сомневался Ячменёв.
– Не придирайся к словам! – злилась Ячменёва.
– Для любви нет границ... – парировал супруг.
– Это сейчас – любовь! Посмотрим, что будет дальше! – огрызалась супруга.
– Хорошо, посмотрим... – на этой мысленной фразе Ячменёв провалился в сон, тревожный и тягостный. Ему опять снилась Охота на лис и он, сам, заплутавший в перелеске, с испорченным радиопеленгатором, бредущий без пути по одному и тому же маршруту...

3. ИНТЕРВЕНЦИЯ

Оглушительной силы удар по входной двери разбудил чету Ячменёвых в четыре утра. В тот же миг дача заходила ходуном от вторжения чего-то большого и чужеродного. Послышался громкий топот сапог, будто военной казарме скомандовали “рота, подъём!”. Тут же холодно заклацали затворы автоматов и в некогда безмятежную спальню ввалилась толпа здоровенных мужиков в бронежилетах и касках, нацепленных на головы поверх чёрных шерстяных масок. Все они отчаянно махали автоматами, излучавшими яркие снопы света, так как к стволам автоматов были прикреплены мощные полевые фонари.
– Руки вверх! Всем лечь! Не двигаться! – громогласно заорал самый главный через мегафон, хотя в маленькой спаленке и так всё было прекрасно слышно. Команда “лечь” тоже оказалась излишней, так как атакуемая сторона уже была в постели. Потом в окне что-то бабахнуло, с треском вылетела рама, и сквозь брызги разбитого стекла появилось ещё одно могучее десантное тело, повисшее на тросе вниз головой, как летучая мышь.
Пенсионер Ячменёв, жмурясь под лучами фонарей, послушно поднял руки вверх. Ячменёвская же жена, наперекор приказу, спряталась от страха под одеяло, чтобы не видеть окружающего её безобразия. Воцарила глубокая тишина. Атакующие силы, казалось, были обескуражены результатом своего вторжения и не знали, что им делать. Вражеская территория на поверку оказалась спальней мирных пенсионеров.
– Здравствуйте, Зиновий! – невозмутимо обратился проницательный Ячменёв к длинному захватчику, в растерянности стоящему перед кроватью с матюгальником в руках. – Можете снять масочку, я вас все равно узнал по голосу.
– Оба-на... – тихо произнёс разоблачённый захватчик и снял с головы свою шерстяную балаклаву. Под маской оказалась встрёпанная голова Зиновия Петровича Фомина, бывшего младшего инспектора Мура, и далее кандидата филологических наук и крупного специалиста по екатерининской эпохе. Как оказалось, бывший подчиненный следователя Ячменёва, покинувший уголовный розыск много лет назад ради научной карьеры в области литературоведения, вернулся в силовые структуры и дослужился до полковника Отдела по борьбе с организованной преступностью, выражаясь кратко, ОБОП.
– Георгий Борисович? Сколько лет, сколько зим?! Это значит,  мы к вам попали? – невинно спросил Фомин на этот раз уже без мегафона.
– Да, Зиновий! Милости прошу к нашему шалашу... Лучше бы вы не покидали Академии школьных наук, – укоризненно сказал Ячменёв, – ваши ошибки в других сферах обходятся слишком дорого.
– Ну, ведь разогнали же Академию в 89-ом! – извиняющимся тоном ответил Зиновий, – Куда мне было деваться? – И, далее, по рации начальственно скомандовал:
– Фокстрот вызывает Танго! Всем – отбой, ошибочка тут вышла небольшая...
Люди в бронежилетах, пятясь по-крабьи, ретировались куда-то в темноту по тому самому маршруту, откуда появились. И даже десантник, явившийся из окна, как чёрт на помеле,  дёрнул свой альпийский трос и, плавно взмыв вверх, исчез из поля зрения. Двигались люди слаженно и бесшумно, напоминая гигантского спрута, которого больно стукнули по носу и который, потеряв былую удаль, вдруг попрятал свои дерзкие щупальца.
Супруга Ячменёва, между тем, возникла из-под одеяла и красноречиво указала на разбитое окно с болтающейся рамой.
– Я думаю, они и входную дверь тоже высадили... – полушепотом добавила супруга.
– Не извольте беспокоиться! – бодро отрапортовал Зиновий. – Я вышлю бригаду сапёров! Они немедленно восстановят “статус кво анти беллум”[1].
– Но дверь была финская... – недоверчиво произнесла супруга.
– Нет проблем! – заверил полковник ОБОП. – Расходы спишем на боевые учения...
-----------------------------------------
[1] - Положение до войны (лат.)

4. РАЗБОР ПОЛЁТОВ

На кухне Ячменёв заварил крепкого кофе. Благородный напиток наполнил комнату терпким ароматом, мало-помалу возвращая Георгию Борисовичу прежние сыщицкие инстинкты. Полковник Зиновий Фомин сидел рядом на табурете и, облокотясь на свой грозный автомат, пил пенный  Нескафе.
– Похоже, вы меня отследили по телефонному звонку... – рассуждал вслух Ячменёв. – И речь  идёт о режиссёре Катакомбове.
– Откуда вы всё знаете? – Фомин и по прошествии многих лет не переставал поражаться проницательности своего бывшего начальника. – Об этом ещё никто не знает. Скажу вам по секрету, это – киднепинг, – перейдя на шёпот, доверительно сообщил Зиновий. – Режиссёр позвонил дежурному по городу вчера поздно вечером... Он был весь не в себе и успел сказать лишь две фразы: “караул!” и “меня украли!”. А когда режиссёр в положенное время не вернулся домой, наши опасения усугубились...
– Может быть, здесь просто замешана женщина? – Ячменёв всеми силами старался отмести самые трагические версии.
– Возможно! – сказал Зиновий. – “Шерше ля фам”[1]. В криминалистической лаборатории мы прокрутили запись телефонного звонка и услышали на фоне женский смех. Кроме того... – Фомин заколебался, но всё же добавил: – Анализ спектра голоса режиссёра показал наличие в его речи этиловых составляющих. Проще говоря, Катакомбов на момент похищения был довольно пьян.
– А что, разве есть такой анализ? – удивился Ячменёв.
– Теперь всё есть! – авторитетно подтвердил Зиновий. И продолжил:
– Тем временем наши эксперты  пытались отследить все сообщения на линии, по которой звонил похищенный, и, в конце концов, выяснили, что с того самого телефона поступил ещё один звонок. Это был звонок на ваш номер, Георгий Борисович. Так мы попали к вам. – заключил Фомин. – Мы думали, это похитители звонят заказчику...
– Ну, что ж, Зиновий, спасибо за лестное мнение, – сказал Ячменёв. – Эксперты потрудились на славу. Ко мне, действительно, поступил звонок. – Бывший сыщик медлил со своим признанием. – Я не хочу драматизировать ситуацию, Зиновий, но здесь возможно убийство... Дело в том, что звонивший представился убийцей кинорежиссёра.
– О, нет! – страдальчески простонал полковник и в расстройстве перестал пить свой кофе. – Бедный Катакомбов! Я теперь погрязну в отписках начальству!
– Погодите, Зиновий, ещё не всё. Похоже, это наши старые знакомые из академии... Вы помните дело об убийстве академика Зубарева?
– Убийство в библиотеке? Наше с вами последнее дело! – прошептал побледневший Фомин. – Преступление, закрытое в 70-ом за отсутствием улик... Банда “Привидений”. Их так и не поймали...
Полковник начал нервно ходить по кухне взад и вперёд, то и дело задевая головой за оранжевый абажур, отчего на стенах заплясали таинственные тени, придавая комнате вид странный и даже сюрреалистический.
– Неужели они дали о себе знать через столько лет? Георгий Борисович, что они вам сказали?
– Сказали, что убили режиссёра за беспринципность...
– Проклятые чистоплюи! – простонал в ответ Фомин. – С какими извращенцами приходится работать!
– Это был странный звонок. – продолжал Ячменёв. – В 69-ом они советовали не совать нос в это дело. На этот раз, наоборот, просили меня срочно с ними встретиться!
– Встретиться? Где?
– Мы не успели договорить. Линию разъединили...
– Мне всё это ужасно не нравится, – тревожно сказал Фомин. – Помните, из-за этого дела вас чуть не комиссовали по подозрению в психическом расстройстве? Я не хочу, чтобы меня постигла та же участь...
– У вас всё обойдётся! – заверил полковника Ячменёв
– Я думаю, надо проверить дом на Зубаревском, где бандиты орудовали в прошлый раз. – предложил Фомин.
– ... бывшем Зубаревском, – поправил Зиновия Ячменёв, – сейчас это снова Кривобедренный переулок. Ему недавно вернули прежнее название.
Вдруг радиостанция полковника, подвешенная в петлице под воротником,  заработала, и оттуда раздался чей-то очень знакомый голос:
– Фокстрот, Фокстрот! Вызывает Сьерра!
Ячменёв с удивлением узнал по голосу Ивана Шалыто, своего второго помощника,  с которым детектив работал над убийством академика Зубарева. Для Ивана Шалыто то давнее дело также оказалось роковым. После него Иван, как и Зиновий,  оставил уголовный розыск и блестяще защитил диссертацию по пушкинскому периоду в литературе. И вот, много лет спустя, Шалыто снова в МУРе! Георгий Борисович почувствовал головокружение от такого количества совпадений.
– Говорите, Сьерра! – ответил Фокстрот, то есть Фомин, по радио.
– Зиновий! Мы тут пошибуршили в квартире у похищенного, – проинформировал Шалыто, – и нашли у него на домашнем компьютере любовную переписку с неизвестной женщиной. Судя по контексту, это заочное знакомство... Женщина представлялась инициалами “Е2”...
Фомин удовлетворённо потёр руками:
– Наверно, шахматистка!
– В самом последнем электронном письме, – продолжал Шалыто, – они договаривались о встрече... И встреча должна была состояться вчера. В 11 вечера!
– Молодец, Иван! – похвалил своего коллегу полковник. – Удалось ли установить место встречи режиссёра с таинственной незнакомкой?
– Разумеется! – внутренне ликуя, но пытаясь казаться сдержанным, ответил голос Ивана Шалыто. – Встреча должна была состояться по адресу: “Кривобедренный переулок, №18, Дом режиссёра, бывшая Академия школьных наук”!
Услышав это, Фомин схватил свой Калаш, напялил на голову каску и резво побежал к выходу, при этом крича по радио:
– Фокстрот вызывает Танго! Всем немедленная погрузка по транспортным средствам!
Задержавшись у порога, Фомин оглянулся:
– Георгий Борисович, я чувствую, что в этот раз мы их, всё же, накроем в собственной берлоге!
– Боюсь, вы  там никого не найдёте... – задумчиво ответил Ячменёв. – Не наломайте дров, Зиновий. Ваши хунвэйбины способны разнести особняк по кирпичикам! А он, как–никак, представляет историческую ценность в отличие от моего...
– Не беспокойтесь, внедримся ювелирно...– самонадеянно пообещал Фомин.
С этими словами он исчез в темноте, а через пару минут вся его моторизованная ударная спецназовская бригада, взревев карбюраторами, скрылась за поворотом посёлка.. Звук машин растаял в ночном тумане, и тишина воцарила в коттедже, где лишь снятая с петель дверь напоминала Ячменёву о случившемся.
Бывший инспектор задумался. С вопросом “кто?” сомнений не было. Орудовали старые знакомые Ячменёва – банда “Привидений”, как окрестил их Зиновий. Бывшего следователя мучил вопрос о мотивах преступления. “Зачем” потребовалось убивать выдающегося кинорежиссёра, чья слава начала затмевать таких корифеев кинематографа, как братья Люмьер, Эзенштеин и Сергей Бондарчук? Буквально вчера по радио “Вести ФМ” сообщили о том, что Артём Катакомбов принял приглашение Голливуда снять свой новый блокбастер “Полдневный обзор ” в Америке с Жераром Депардье в главной роли. А несколько дней тому назад Ячменёв смотрел по телевизору беседу с организаторами Каннского фестиваля, которые подтвердили, что психологический кошмар Артёма “Полночный караул” получил главный приз “Золотую эвкалиптовую ветвь” сразу в трёх номинациях: за лучшие трюки, лучшие субтитры и лучшие пиротехнические спецэффекты. На прошлой неделе бывший следователь, едучи в метро из кардиологии, читал в “Вечерней Москве” интервью с японской актрисой Комаки Курихара, которая призналась в том, что хотела бы сняться у Катакомбова в мелодраме “Смена поста” в роли гейши.
“Может ли стать причиной убийства зависть к преуспевающему мастеру у коллег по цеху?”– спрашивал сам себя Ячменёв. Размышления пенсионера прервала жена, вошедшая на кухню в ночной рубашке. Она, то есть жена,  уже оправившись от психологического удара, нанесённого ей вторжением незнакомых мужчин, с тряпкой в руках старалась хоть как-то восстановить в доме нарушенный порядок и чистоту.
– Кого убили? – спросила многоопытная супруга, увидев, что Ячменёв пьёт кофе.
– Крупную фигуру, – поморщился Ячменёв. – Режиссёр Артём Катакомбов...
– Скажите, что делается! – вздохнула жена, сметая щепки, разбросанные по полу там и сям. – Как только человек выбьется в люди, его тут же убивают. Не иначе, из-за денег. Знаешь, сколько он заработал за свой последний фильм?  Миллионы долларов...
– Тело ещё не найдено...
– Раз тело не найдено, может, оно за бугор свалило? – предположила жена.
– Чего это ради?
– Разумеется, из-за денег. Чтобы не платить налогов.
– Абсурд! – отмёл версию жены Ячменёв. – Сейчас режиссёры не сваливают за бугор, а, наоборот, возвращаются. Там налоги выше. Как ты думаешь, могли его убить за беспринципность?
– Ты связался с опасными людьми! – укоризненно покачала головой жена в ответ.
На это Ячменёв хотел возразить, что звонившие, вполне возможно, не люди, но благоразумно воздержался от комментариев.
К всеобщему удивлению, полковник Зиновий Фомин сдержал своё обещание, и уже через четверть часа на дачу прибыла команда из двух бойких военных в камуфляже. Воины разбили на кухне что-то вроде походной мастерской, и работа закипела. Не успели Ячменёвы моргнуть глазом, как входная дверь была обита каким-то блестящим рифлёным материалом, и стала напоминать фрагмент из кинофильма Тарковского “Солярис”. На вопрос, что это за чудо, мастера гордо заявили, что материал – патентованный и называется “кевларит”, и что дверь теперь выдержит ещё не одну атаку ОМОНа. В подтверждение сказанному, умельцы укрепили дверные косяки уголковой балкой и посадили дверь на петли, больше напоминающие танковые гусеницы.
Не дав пенсионерам опомниться, воины совершили марш-бросок в спальню и занялись бронеукреплением оконного проёма.
Среди грохота и стука починяемого окна уныло прозвучал телефонный звонок. Звонил полковник Фомин с места боевых действий, и голос его уже не был оптимистичен. Как и следовало ожидать, обнаружить ни похищенного, ни самих похитителей его команде не удалось. Во взятом штурмом особняке задержали  лишь ночного сторожа. Следствие зашло в тупик. Зиновий поинтересовался, не звонили ли преступники ещё раз, и, получив отрицательный ответ, без обиняков попросил у Ячменёва помощи.
- Георгий Борисович, корячится новый висяк! – подавленно сообщил Фомин. - Помогите разобраться в этом абсурде! Нам нужен ваш недюжинный опыт. Вы уже работали с этой бандой и знаете все их наклонности и повадки. Кроме всего, преступники по какой-то причине постоянно идут с вами на контакт.
– Зиновий, у меня просрочена лицензия. – ответил экс-детектив.
Честно говоря, Ячменёву вовсе не хотелось впутывать себя в это тёмное дело.
– Плевать на лицензию, – ответил Фомин, – Вы, по-прежнему, наш консультант и мудрый наставник.
Деваться было некуда. Речь шла об исчезновении и убийстве видного деятеля культуры, и отказать в помощи бывшим коллегам Ячменёв не мог.
– Пришлите за мной машину... – произнёс он после некоторых раздумий. – И распорядитесь, чтобы сторожа задержали до моего приезда.  Я хочу с ним побеседовать...
Вызов был принят, и жизнь для инспектора вновь приобрела смысл.
– Не жди меня к обеду! – сказал Ячменёв жене. – Дело обещает быть запутанным.
– Жора, побойся бога! – всплеснула руками жена. – Какие могут быть приключения в твоём возрасте! Ты же неделю, как из кардиологии, пусть этим займется молодёжь. Им это полезно...
– Они без меня не могут обойтись, – гордо объявил Ячменёв, запихивая своё объёмное тело в служебный Лэндкруизер, приехавший за следователем.– Им нужен мой недюжинный опыт.
– Но сегодня же бракосочетание твоей единственной внучки! – в отчаянии выложила свой последний аргумент супруга.
– Буду! – заверил жену Ячменёв и захлопнул за собой дверцу.
------------------------------------
[1] - Ищите женщину (фр.)

5. ОСОБНЯК В КРИВОБЕДРЕННОМ

Георгий Борисович неподвижно стоял перед особняком в Кривобедренном переулке, и мокрый снег хлестал бывшего следователя по лицу. Мрачное двухэтажное здание пряталось во мраке. Лишь старые колонны и лепные украшения местами освещались тусклым светом уличных фонарей... Что ждёт его там, за таинственными стенами, где правят бал абсурд и мистика, и сама реальность, порой, вступает в конфликт с логическими законами здравого смысла. Встреча с обитателями здания много лет назад едва не закончилась для Ячменёва трагически: шрам у виска по сей день напоминает об этом... Но Рубикон перейден, и Ячменёв сделал шаг навстречу неизвестности...
Рубикон оказался милицейской заградительной лентой, натянутой по периметру здания. «Массивная входная дверь цела, – с удовлетворением отметил экс-детектив, – видно, что штурм проходил с чёрного входа и пожарной лестницы». Вестибюль особняка приятно поразил ухоженностью и блеском мрамора. Тяжёлые бархатные портьеры и золоченые бра эффектно декорировали убранство парадного входа. Лишь редкие фигуры штурмовиков, издали напоминающих звёздный десант, да эксперты в белых халатах нелепо контрастировали с окружающей обстановкой.
У входа прибывшего поджидал полковник Фомин. Зиновий кратко ввёл Георгия Борисовича в курс событий. Как уже было сказано раньше, обыск Дома режиссёра результатов не дал. Следов похищенного пока найти не удалось. Эксперты снимают отпечатки пальцев со всего, с чего возможно. Отрабатываются версии похищения с целью выкупа, а так же игры со стороны самого режиссёра. Производится активный опрос родственников и знакомых похищенного. За зданием ведётся наблюдение камерами ночного видения, на случай, если преступники надумают вернуться на место предполагаемого преступления.
– Сегодня суббота, – сказал Фомин, – так что особых визитёров тут не предполагается... Осмотрите здание, или сперва займётесь сторожем? – спросил полковник после своего брифинга.
 Ячменёв поёжился. Ему не хотелось осматривать особняк.
– Попробую начать со сторожа... – ответил он. – А к вам, Зиновий, у меня будет одна просьба: выясните, как звали отца писателя Редьяра Киплинга.
Запрос был более чем странный.
– Неужели англичане? – удивлённо поднял брови Фомин.
– Да нет, Зиновий, это не то, о чём вы думаете, – постарался успокоить его Ячменёв.
– Нет проблем, Георгий Борисович! Правда, это не моя тематика. Иван немножко занимался девятнадцатым веком...
Фомин вызвал по рации своего коллегу Шалыто:
– Ваня, не в службу, а в дружбу... Пробей по нашей базе данных господина ... эээ Фамилия: Киплинг, имя: Редьяр. Читаю по буквам: “Роман”, “Елена”, “Данил”, мягкий знак... Дальше не надо? Дата рождения? А хрен её знает! Ориентировочно, 19-ый век... Подданный Великобритании...
Ответ пришёл быстро и голос Ивана Шалыло огласил по рации следующую информацию:
– Папаша у них был Джон, а мама, соответственно, – Алиса... Сына окрестили... Вы знаете как... Умер в 1936-ом. В нашей базе не значится. Я в Википедии посмотрел. А что, им Интерпол заинтересовался?
– Да нет, Иван, это не то, о чём ты думаешь. – ответил ему Зиновий словами Ячменёва, –  Конец связи!
– Замечательно! – экс-следователь был явно удовлетворён. – Значит, Киплинга могли величать “Редьяр Иванович”.
– У них там больше по матушке... – неуверенно возразил Фомин.
– Вот именно! – загадочно ответил Георгий Борисович, отправляясь допрашивать сторожа.– Тут вам не заграница.

6. КНЯЖНА БЕЛОЗЁРОВА

Комната сторожа располагалась слева под лестницей. Это была та самая каморка, в которой некогда несла свою службу комендантша Академии школьных наук Надежда Дмитриевна. И открывая дверь, Ячменёв снова почувствовал себя странно, будто время здесь склеило две реальности и он не может разобраться, в какой именно он находится...
По стенам комнаты были развешаны изображения “Баффи – истребительницы вампиров” и постеры “Зачарованных”, а сторожем, к удивлению Ячменёва, оказалась щупленькая девчушка лет девятнадцати. Она сидела в углу своей каморки возле портативного компьютера типа «лаптоп» и горевала.
– Ну вот, мы уже и без стука входим! – обиженно произнесла девушка.
– Извините, ради бога... – стушевался Ячменёв. – Я – следователь, Ячменёв Георгий Борисович. Хотел бы поговорить с ночным сторожем...
– А я – княжна Изольда Белозёрова! – гордо представилась девушка. – Я и есть ночной сторож! – добавила она горестно. – Хотя, теперь я сама не знаю, кто я. Меня саму сторожат уже три часа... И даже пИсать водили под конвоем!
Княжна-сторож обиженно поджала губки.
– А вы, как я вижу, бубновый король! – сказала она недружелюбно, мельком взглянув на Ячменёва. – Если вы спросите, состояла ли я с похищенным в интимной близости, то хочу вас разочаровать: нет, не состояла!
“Судя по реплике, девушке уже кто-то успел потрепать нервы” – отметил про себя Ячменёв. Он пристально окинул её взглядом. Образ новоявленной княжны нёс на себе отпечаток того, что в нынешней моде называется “готическим стилем”: аккуратно уложенные волосы, окрашенные в чёрный цвет, подведённые чёрным реснички, жемчужная бусина у брови и маленькая татушка с изображением пентаграммы на мраморно-белом плече. Глаза девушки были заплаканы. Суждение относительно бубнового короля показалось экс-следователю странным, но он не подал вида. Следуя искусству ведения диалога, надо было проигнорировать все негативные реплики и сконцентрироваться на чём-нибудь положительном:
– Я польщён. Меня королём ещё никогда не называли.
– Это карты! Мне сегодня выпал “разговор” с “бубновым королём”. Стало быть, с вами. – холодно произнесла назвавшаяся княжной.
– А вы не посмотрите, что у меня выпало на сегодня?.. – проявил любопытство Ячменёв.
– Отчего же не посмотреть...
В руках девушки, как по волшебству, появились игральные карты. Грациозным движением она бросила колоду на стол, и карты легли красивым веером. Потом девушка, не глядя, извлекла из веера три карты  и положила их перед Ячменёвым. В центре был трефовый туз и по краям дама и валет треф.
– Всё те же три карты! – в расстройстве прошептала княжна. – Опять они!
Девушка сдвинула верхнюю часть колоды и перевернула ещё одну карту:
– Семёрка пик – “роковая встреча”!
Лицо девушки на мгновение окаменело, будто она прочитала в картах что-то страшное. Она попыталась скрыть свою непроизвольную реакцию, но утаить от Ячменёва это было невозможно.
– Ничем не могу вас порадовать, следователь: вас ожидают неприятности! –  сдержанно произнесла она.
Георгия Борисовича кольнуло тревожное предчувствие.
– Ну что ж, я сам это чувствую... Так что, признаюсь, у меня нет ни малейшего желания обсуждать личность режиссёра Катакомбова. – признался детектив.
– Согласна. Тем более что он всё врал про чёрные силы! Да и про белые, впрочем, тоже...
Что-то неуловимо знакомое почудилось Ячменёву в том, как девушка произнесла последнюю фразу.
– А вы не были, случайно, знакомы с госпожой Розенталь? – спросил Ячменёв, стараясь отогнать дурные мысли.
– С Надеждой Дмитриевной? Ну, как же, это – моя крёстная. – ответила барышня, любопытно сверкнув глазками. – А откуда вы её знаете?
– Мне довелось с ней встретиться как-то очень давно. Именно здесь, на этом самом месте... Удивительное совпадение!
– Ничего удивительного. – ответила девушка. – Вы не могли бы встретить нас в другом месте. Это почти никому не известно, но особняк до революции был собственностью графини Розенталь. Надежда Дмитриевна оставалась при доме до своего последнего вздоха. Перед кончиной она по завещанию передала должность хранительницы дома моей маме, княгине Белосельской–Белозёровой. Теперь эту работу унаследовала я.
Это был исключительный случай: Ячменёв не мог понять, лжёт девушка или говорит правду. Непонятно почему, но бывший инспектор угрозыска испытывал симпатию к этой необычной и странной молодой особе.
– Ваше сиятельство, простите мою безграмотность, я не знаю, как будет “Изольда” в краткой форме. – простодушно признался Ячменёв.
– Зовите меня просто Викки, – улыбнулась княжна. Её глаза мало помалу просохли, и взгляд потеплел. – Могу ли я вам доверять? – задала она прямой вопрос Ячменёву.
– Всецело, сударыня! – ответил экс-следователь. – Я слишком стар, чтобы делать хорошим людям гадости.
Похоже, ответ пенсионера её удовлетворил.
– Я предлагаю вам сделку! – задорно объявила Викки. – Мои показания в обмен на свободу. Но при условии – никаких протоколов!
Георгий Борисович колебался недолго.
– Вы выдвинули ужасные условия. – посетовал он. – Тем не менее, я согласен. Но так как отпустить вас вне моей компетенции, я устрою вам побег.
– Честное благородное?
– Честное благородное.
Девушка улыбнулась.
– Тогда слушайте... – сказала она полушепотом. – Я давно заподозрила здесь что-то неладное. Возможно, вы будете смеяться, но для меня это смешным не кажется. А, наоборот, нагнетает дурные предчувствия. Всё началось с того, что в дом стали возвращаться старые вещи!
Ячменёв слушал в оба уха, не сводя глаз со своей странной рассказчицы. Викки, между тем, продолжала:
– В 90-е годы, после расформирования академии, здание было сдано в аренду под офисы, и обстановка здесь изменилась до неузнаваемости. Вы можете себе представить: кубические перегородки, пластиковая облицовка и прочие атрибуты деловой жизни. Именно тогда, в неразберихе переделок, из дома исчезло большое количество произведений искусства. Разворовывалось абсолютно всё - живописные полотна, скульптуры, фарфор и даже бронзовые подсвечники. Мама как-то пыталась с этим бороться. Но что может поделать одинокая женщина со сворой проходимцев, когда каждый второй начальник при любом официальном контакте стремится склонить тебя к сожительству?
Потом особняк перешёл в собственность Гильдии режиссёров, и всё резко изменилось. Дом отреставрировали, и ему был возвращён прежний облик. К моему удивлению, восстановили и внутренний интерьер. Здесь была съёмка исторического фильма... Неизвестный меценат выкупил на аукционе “Сотби” картину мастера XVIII века “Екатерина Вторая”, а так же уникальную акварель Кузьмина “Онегин на невской набережной”, ранее принадлежащие дому. Всё было инкогнито возвращено! Но я подозреваю, это делалось с умыслом...
– Постойте, Викки. Что–же тут необычного? – возразил Ячменёв. – Возврат к истокам... Это свойственно людям. А сейчас, особенно, модно... Не вижу ничего плохого в том, что кто-то пытался воссоздать старый интерьер здания.
– Если бы дело шло об интерьере! – покачала головой княжна – Я чувствовала, что восстанавливался не столько интерьер, сколько СОБЫТИЯ! Вы же ведь в курсе, что много лет назад здесь произошло убийство?
Бывший сыщик насторожился.
– Как же мне быть не в курсе, я это убийство и расследовал...
– Вот видите! Вы тоже здесь появились неспроста! Всё складывается просто ужасно, – сказала она, напечатав что-то на своём компьютере. – Посмотрите: это гороскоп дома на текущие сутки...
Ячменёв посмотрел на экран, но ничего, кроме концентрических кругов, фигур и пересекающихся линий не увидел.
– Луна находится в Скорпионе, – пояснила Викки. – Марс в акцеденте. Юпитер, Уран и Плутон выстроились в одну линию... Скверная расстановка! Грозит несчастьями...
Девушка взяла в руки увесистую потрёпанную книгу и показала её Ячменёву:
– Этот справочник – эфемериды, таблицы траекторий небесных светил, альманах 1969-го года. Я проверила расположение планет на момент убийства, совершенного в доме, и увидела, что конфигурация планет совпала с нынешней! История повторяется!
На бледном лице девушки можно было прочесть волнение.
– Ощущение надвигающейся беды не покидало меня с вечера. – продолжала она. – И когда кинорежиссёр Катакомбов пришёл сюда, на ночь глядя, и поднялся на второй этаж, я почувствовала, что что-то должно произойти!
– Значит, режиссёр, всё-таки, был здесь... – задумчиво произнёс Ячменёв.
– Да! – ответила княжна. – Он единственный и забрёл, на свою беду. Я пыталась уговорить его уйти, убеждая, что оставаться в особняке в эту ночь небезопасно, но он не принял мои слова всерьёз. Он сказал, что ожидает гостя, и просил, если таковой появится, проводить его в библиотеку...
– Он ожидал женщину?
–  Он ничего не сказал об этом.
– Что было дальше?
– Гость не пришёл. Но я хочу вам кое-что показать. – сказала девушка. – Для этого придётся сделать небольшую экскурсию по дому.
Они вышли из комнаты и в двери нос к носу столкнулись с автоматчиком. Здоровенный малый был почему-то поставлен охранять комендантскую. Ячменёв вдруг  почувствовал себя неуютно. Так может чувствовать себя разве что разведчик на территории врага...
– Ждите нас здесь! – стараясь держаться естественно, сказал Ячменёв охраннику. – Мы отлучимся ненадолго для проведения следственного эксперимента... И проследите, чтобы в комнату никто не входил! – добавил он деловито.
Охранник неопределённо кивнул головой и пропустил выходивших. Стараясь быть незамеченными, княжна-сторож и бывший следователь проследовали по парадной лестнице на второй этаж. Широкий коридор, покрытый мягким красным ковром, тонул в полумраке. Наши герои прошли вглубь особняка и приблизились к старомодным резным дверям, расположенным в конце коридора.
– Библиотека... – тихо сказала Викки. – На ночь я закрываю эту дверь на ключ. Но этой ночью режиссёр попросил меня открыть библиотеку. Я оставила его здесь и вернулась на дежурный пост.
– Вы уверены, что к режиссёру никто не приходил?
– Абсолютно. Все входные двери, включая парадную, по ночам заперты. Визитёры вызывают меня через домофон. Никто, кроме самого режиссёра, в здание так и не зашёл. И лишь под утро нагрянули штурмовики. Но уж эти-то орлы домофоном не пользовались!
– Что правда,  то правда, – вздохнул Ячменёв, – у меня дома они тоже навели шороху... Но что же было дальше?
– Прождав до часу ночи, я снова пришла сюда, так как режиссёр не давал о себе знать. И тут, к своему удивлению, я обнаружила, что дверь в библиотеку заперта! Это казалось странным... У режиссёра ключа не было. Дверь запер кто-то другой! Но кто? Я, разумеется, отомкнула дверь. Режиссёра в библиотеке не оказалось. И выйти из здания он без ключа не мог! Я обшарила весь особняк – безрезультатно... Провалился, как сквозь землю!
Викки отомкнула дверь, и они вошли в зал.
– Утром у меня отобрали все ключи. Это – запасная связка. – лукаво улыбнулась девушка.
Библиотека встретила вошедших глубокой тишиной и мраком. Панели стен, облицованные тёмным полированным деревом, придавали обстановке вид романтической отчуждённости, а лабиринты книжных стеллажей были пугающе пусты. Тайные посетители решили не включать освещение, чтобы не привлечь к себе внимание: за особняком могло вестись внешнее наблюдение. И лишь слабый утренний свет робко пробивался сквозь бархат оконных портьер.
На противоположной стене висела большая репродукция знаменитой картина Ильи Ефимовича Репина “Иван Грозный и сын его Иван” в бронзовой раме. Ячменёв посмотрел на репродукцию и остолбенел: НА КАРТИНЕ ОТСУТСТВОВАЛ ИВАН ГРОЗНЫЙ! Экс-следователь стоял, как вкопанный. Потом стремглав бросился к овальному портрету Екатерины Второй в витиеватой рамке a-la rococo. НА ПОРТРЕТЕ РУССКОЙ ЦАРИЦЫ НЕ БЫЛО! У Ячменёва перехватило дыхание. Он в смятении подошёл к акварельной работе художника Кузьмина “Онегин на невской набережной” и увидел лишь пустой пейзаж. ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН ИСЧЕЗ С АКВАРЕЛИ!
– Туз, дама, валет! – слабым голосом произнёс Ячменёв. – Трефовые карты, выходите!
Ответом пенсионеру было гробовое молчание. На сей раз исчезнувшие не услышали его слов.
– Здесь никого  нет. – тихо сказала Викки, подойдя к Ячменёву и тронув его за рукав. – Картины изменились сегодня ночью... Когда я вошла в комнату, всё здесь было более чем странно... Журнальный столик был опрокинут. Телефон выключен из розетки и лежал со снятой трубкой. На полу, так же, лежала бутылка шампанского, два бокала и подсвечник с потухшими свечами. Один бокал был разбит, вино разлито по полу, а с краю возле ковра виднелось большое пятно крови...
– Вы всё убрали? – простонал Ячменёв
– Разумеется. Я не могла допустить, чтобы во время моего дежурства в библиотеке оставалось всё это безобразие. Что обо мне могли подумать в свете?
– Вот это да! – лишь смог вымолвить Ячменёв. – И вы ничего не сказали милиции?!
– Вы смеётесь, Георгий Борисович? Не единого слова! Иначе бы эти революционные матросы меня, точно, заточили в Шлиссельбургскую крепость...
Экс-следователь мысленно подсчитывал, сколько опрометчивых поступков княжна уже совершила, и сколько ещё собирается совершить. Уничтожение вещественных доказательств пока оказалось самым серьёзным.
– Да, Викки... Вам пора бежать! – сказал Ячменёв. – А то, не ровен час, действительно, придут по вашу душу стражи правопорядка.
Девушке не надо было повторять дважды. Их исход из особняка через лестничный пролёт запасного выхода был стремителен и бесшумен. Ячменёв страховал отступление девушки. Они пересекли внутренний дворик Дома режиссёров и благополучно добрались до смежной к Кривобедренному переулку аллеи.
– Надеюсь, вы понимаете, что дома вам появляться пока не стоит. – предупредил беглянку Ячменёв.
– У мамы много влиятельных друзей, – улыбнулась княжна.
Поодаль её уже ждала белая легковая машина незнакомой марки. За рулём сидела ослепительной красоты женщина средних лет. “Княгиня Белосельская-Белозёрова”! – пронзило Ячменёва догадкой.
– Будьте осторожны, Викки. Ради вас я только что совершил служебный проступок...
– Спасибо вам огромное, Георгий Борисович! – сказала девушка. – Я расскажу о вас Великому князю Георгию... Мы с ним очень дружны... И, я надеюсь, у нас будет ещё время отблагодарить вас достойно!
Девушка поцеловала Ячменёва в щёку и скрылась в салоне автомобиля. Хлопнула дверца. Женщина у руля улыбнулась Георгию Борисовичу нежной очаровательной улыбкой. Потом машина тихо тронулась с места и вскоре исчезла вдали...
Ячменёв долго стоял в раздумье. Первые лучи восходящего солнца золотили его седую голову утренним светом. Ячменёву опять стало грустно. Он был очарован этой  юной чудачкой, то ли наивной фантазёркой, то ли мудрой прорицательницей, странствующей по перекрёсткам эпох и пространств... Кто она, таинственная княжна? И сколько у неё имен? «Удачи тебе, незнакомка...» - мысленно произнёс детектив и, прищурившись, посмотрел в сторону туманного февральского солнца.

7. ИНСПЕКТОР СВЯТОЙ ИНКВИЗИЦИИ

Беглянка оставила Ячменёву связку ключей, и он беспрепятственно вернулся в особняк с чёрного входа. Бывший следователь замкнул за собой дверь и протёр носовым платком полированную дверную ручку, дабы уничтожить отпечатки пальцев, могущие свидетельствовать о побеге княжны. За этим занятием его и застал человек в помятом чёрном костюме, небритый и с бегающими красными, как после перепоя, глазами. У незнакомца из-за уха виднелся отрезок витой проволоки, точь-в-точь как у агента Смита из кинофильма “Матрица”, и человек что-то постоянно бормотал себе под нос. В руках он держав странный прибор с двумя торчащими проводками, который мигал синим светом и изредка попискивал.
– Кто вы?! – сурово спросил Ячменёва человек в чёрном.
– Привидение, – ответил Ячменёв, засовывая носовой платок в карман.
Человек в чёрном недоверчиво помахал своим прибором перед носом Ячменёва и отрицательно покачал головой:
– Нет, не привидение... Шутить изволите...
– Где эта чёртова ведьма? – задал новый вопрос человек в чёрном.
– Ведьмы не видел. – признался Ячменёв.
– Не валяйте дурака, вы знаете, о ком идёт речь! Я спрашиваю о сторожихе! – зло отрезал помятый человек. – Гадалки... Телепаты... Развелось тут шарлатанов! Всех бы на костёр!
– Сперва – на дыбу... – посоветовал бывший следователь. – Вы, случаем, не из Ордена иезуитов будете?
– Нет, я из другой организации, – серьёзно ответил незнакомец, – Комитет паранормальных явлений. Отдел осенизации!
– Так, значит, это вы Викторию... “осенизировали”?
– Полоумная истеричка...
– Держу пари, она вас укусила.
– А ты шутник... – глядя в упор на Ячменёва, отреагировал мрачный тип. – Похоже, мы по разные стороны баррикады. Ну-ка, покажи свои документы!
Паранормальный осенизатор склонил голову к воротнику и сказал кому-то в пространство:
– Бодягин! Посторонние на объекте! Я задержал тут одного... И девка, похоже, сбежала...
– Это свой человек, отпустите его! – прозвучал сверху лестницы голос Зиновия Фомина. А потом появился и сам полковник, успевший уже освободиться от бронежилета, но всё ещё пребывающий в камуфляжном комбинезоне цвета хакки. – Георгий Борисович, познакомьтесь: это инспектор Пиликанов из Паранормального комитета!
– Аристарх, это господин Ячменёв, наш внештатный сотрудник! – сказал Зиновий осенизатору. – Он расследовал убийство академика Зубарева, так что мы пригласили его в качестве консультанта. Преступники идут с ним на контакт, а он, в свою очередь, знает их повадки...
– Контактёр, значит... Вы бы хоть бирку ему на пиджак нацепили, – посоветовал инспектор Пиликанов уже более миролюбиво, – а то ходит тут, людей пугает...
 – Пройдёмте, пожалуйста, в дамский туалет. Эксперты там нашли что-то важное. – сказал Фомин.
В дамском туалете с вывеской “Просьба не входить, идёт следствие!” их ждали люди в белых халатах. Один из них держал в руках целлофановый пакет с бутылкой из-под шампанского. Другой, в латексных перчатках, размазывал кисточкой по бокалу из-под вина  серебристый порошок... Эксперты сообщили, что бутылка и стаканы были найдены в мусорном ведре, а на бутылке и стаканах были найдены отпечатки пальцев похищенного режиссёра и юной сторожихи. На вопрос, были ли там ещё чьи-нибудь отпечатки, эксперты ответили отрицательно. Кроме этого, предварительные результаты анализа остатков шампанского в одном из стаканов показали наличие в нём сильнодействующего снотворного на базе барбитуратов и валиума...
– Готовьте постановление о задержании! – распорядился Фомин. – Будем заключать девчонку под стражу.
– Не получится, Зиновий. – сказал Ячменёв. – Я её отпустил...
– Как?! – вскричал Фомин. – На каком основании?!
– На том основании, что девушка здесь не при чём... Это долго объяснять. Вы пошли по неверному следу, здесь всё намного сложнее.
– Охмурила-таки его ведьма чёртова... – зловеще прошипел Пиликанов.
На полковника Фомина было жалко смотреть. Он стоял и беззвучно матерился от чувства охватившего его огорчения.
– Да что вы его слушаете, полковник! – закричал осенизатор. – Неужели вы не видите, что этот прощелыга водит вас за нос? Это двойной агент, шкура продажная! Он специально отпустил девку, чтобы спрятать концы в воду! А преступники ему звонят, потому что он и есть  организатор похищения! Кстати, и первое убийство не было раскрыто из-за того, что он вёл следствие и делал свои шухры-мухры! То-то, я смотрю, он у чёрного входа ошивается!
Пиликанов порывисто обернулся лицом к Георгию Борисовичу и спросил его в упор:
– Сколько тебе заплатили за Катакомбова, Иуда?
Фомин был сбит с толку. Мало что соображая, он затребовал по рации проверить все передвижения в зоне особняка за последний час. Ответ пришёл довольно быстро: белая иномарка отъехала от заднего проулка двадцать  минут назад. Были сообщены приметы и госномер машины.
Фомин дал распоряжений всем постам ГАИ задействовать систему “Перехват”. Вскоре указанный автомобиль был обнаружен движущимся по направлению к центру Москвы. Фомин скомандовал преступить к задержанию, но неожиданно получил отрицательный ответ. На вопрос “в чём дело?”, ему было сообщено, что база данных Госавтоинспекции определила номер машины как не подлежащий задержанию. Машина принадлежала персоне грата...
Полковник Фомин и инспектор Пиликанов оба были сильно удивлены. Машина с неприступным номером не вписывалась в схему, предначертанную для заштатной сторожихи.
– Хорошо! – сказал тогда полковник Фомин. – Если не получается перехватить девчонку в автомобиле, ведите её до места парковки. Арестуем подозреваемую по выходу из машины!
ГАИ дало добро, и все трое замерли в ожидании завершения преследования.
Сводки о перемещении машины поступали с оперативной быстротой:
– Машина движется по Садовому кольцу в направлении северо-запада!
– Машина свернула на Пречистенку и движется на северо-восток в направлении Бульварного кольца!
В самый разгар погони в дверь осторожно заглянула лохматая голова паренька в очках и конопушках.
– Вы чего это здесь находитесь, в женском туалете? – укоризненно спросила голова. – Неприлично, как-то! Аристарх Панкратыч, мне у вас один вопросец спросить надо...
– Не мешайте нам работать, молодой человек! – буркнул в ответ полковник. – Туалетный пол уже не имеет значения! Последняя женщина сбежала из здания полчаса назад!
Голова молодого человека послушно исчезла. Тут же поступило новое сообщение из ГАИ:
– Машина свернула в Хорошевский переулок и остановилась!
– Машина заехала за ворота дома №3!
– Приступайте к задержанию! – вновь распорядился полковник Фомин.
Отзыв ГАИ вновь оказался отрицательным:
– Задержание невозможно: машина остановилась на территории посольства герцогства Люксембург...
Фомин и Пиликанов стояли, как поражённые громом. И лишь консультант Ячменёв, улыбаясь, хранил сдержанное спокойствие.
– Тут что-то не так... – пробормотал Фомин, опустив рацию.
– Девка будет просить политического убежища! – уверенно заявил Пиликанов. – Это ещё раз доказывает, что у неё рыльце в пушку! Арестуйте Ячменёва, пока не поздно!
– Мы не можем его арестовать, это наша единственная нить к преступникам... – терпеливо, как ребёнку, объяснил Фомин.
– Найдёте другую приманку! – капризно возразил Пиликанов.
– Да подождите вы! – вдруг вскипел полковник. – Вы мешаете мне думать! Что вы вечно лезете со своими советами? Тут пока ещё я следователь!
 – Хорошо! – злобно прошипел Пиликанов. – Я сейчас пойду и позвоню куда надо, и вас немедленно отстранят от дела!
Осенизатор-инквизитор вышел из дамского туалета, громко хлопнув дверью.
Фомин опять включил свою рацию:
– Эхо? Это Фокстрот! К вам приближается  инспектор Пиликанов... Отберите у него радиопередатчик! Он помехи излучает... И не давайте ему больше звонить по телефону! Из здания не выпускайте! Да, в интересах следствия! Возможна утечка секретной информации... Конец связи...

8. ОТ ОРКНЕЯ ДО ЗВЁЗД

– Спасибо что не арестовали, Зиновий! – поблагодарил полковника Ячменёв.
– Вас, Георгий Борисович, мы всегда арестовать успеем, – буркнул Фомин, – у вас нет спецавтомобиля... Да вы не переживайте! Все настоящие сыщики попадают в неприятности, потому что ходят по лезвию бритвы. – добавил он философски и устало сел на белый кафель умывальной полки.
– Вы знаете, Георгий Борисович, я устал... Надоело играть в военные игры... Но больше всего мне надоело принимать решения. Ненавижу принимать решения! Хочу назад, в академию. Я там искусством занимался. А тут приходится рыться в окаменевшем... реликте...
Ячменёв сел рядом с полковником.
– Потерпите, Зиновий. Давайте вернёмся к искусству, как вы сказали. Мы имеем дело с противником творческим. В разговоре по телефону было произнесено что-то вроде «путь к нам был описан Киплингом»... Спросить его прямо мы не можем, поскольку писателя уже нет в живых. А вызывать духи усопших мы, увы, не обучены... Значит, надо использовать  косвенные признаки... Как вы думаете, Зиновий, существуют ли точки соприкосновения между творчеством Киплинга и местом, которое имели в виду похитители?
– На вскидку трудно сказать... – задумался полковник. – Киплинг всё своё творчество посвятил путешествиям, а это сотни географических названий... Я думаю,  в Москве может быть много мест, так или иначе связанных с его стихами или прозой... На ум, разумеется, приходит «На далёкой Амазонке не бывал я никогда. Только «Дон» и «Магдалина» – быстроходные суда...»
– Давайте составим список, – предложил Ячменёв.
Полковник вытащил свой офицерский планшет и взял в руки карандаш...
Со стороны могло показаться, что двое не вполне нормальных мужчин, сидя верхом на умывальниках в женском туалете, разгадывают кроссворд. Географические названия и имена ложились на бумагу мелкими строчками:
– Амазонка, Бразилия, Дон, Магдалина, ливерпульская гавань...
– Книга джунглей, Индия, Бенджапур, Рикки-Тикки-Тави, Маугли, Шархан...
– Бискай, Оркней, мыс Горн, Гибралтар, норд-ост, зюйд-вест, цыганская звезда...
Список знакомых названия вскоре был исчерпан, и детективам пришлось покинуть уютный светлый туалет и продолжить свои изыскания в злополучной мрачной библиотеке.
В библиотеке они отыскали шеститомник полного собрания сочинений Редьяра Киплинга, и составление списка возобновилось с новой силой:
– Сполох, Балтика, Штральзунд, Орегон, Беринг, Святой Павел...
– Дарзи, Балкида, Удаи Чанд, Царь Соломон...
С восточных экзотических названий они перешли к Палестине и Греции:
– Гефсиманский сад, Фермопилы, Роданус, Афиланов вал...
После Греции, Италии и прочего средиземноморья исследователи плавно перешли к Великобритании:
– Мэри Глостер, Сэр Томпсон, Челси, Темза, Беркли-Сквер...
На исходе десятого листа список, наконец, был исчерпан.
– Безнадёга! – вздохнул полковник, окинув взглядом результаты трудов. – Мы не осилим этот список и за месяц.
– Подключите Мосгорсправку, пусть они просеют данные. Нам нужны московские объекты, отсутствующие на карте. Начните поиски с самого очевидного...
– Если с очевидного, то тогда – «ливерпульская гавань», – сказал Фомин, – хотя, я бы предпочёл клуб Челси...
Фомин вызвал по рации Ивана Шалыто и запросил у него информацию относительно наличия «Ливерпульской гавани» в Москве. Как ни  странно, «гавань» нашлась. Ею оказался недавно открывшийся в Орловке кафетерий. Полковнику ничего не оставалось делать, как убыть в Орловку для выяснения возможных связей между «Ливерпульской гаванью» и пропавшим режиссёром.
– Георгий Борисович, – сказал Фомин обречено, – Ваня “шахматистку” Е2 надыбал! Так что мне сейчас в Орловку самое время. Забыться от всего. А за одним и позавтракать в кафешке...

9. СТРАСТИ ПО ДОРИАНУ

Ячменёв вновь остался один. Со стороны могло показаться, что он нарочно услал полковника подальше, чтобы тот не мешал ему претворять в жизнь некий хитроумный план. Но, увы, всё было не так - у Ячменёва не было плана! Сыщицкое чутьё подсказывало бывшему детективу, что следствие зашло в тупик...
Взгляд Ячменёва упал на чёрненький радиопередатчик «Моторола», оставленный ему для оперативных переговоров, и Ячменёв вспомнил, что не мешало бы позвонить домой... Жены дома не оказалось. С третьего звонка он отыскал её в дочкиной квартире. Из телефона слышался весёлый гам, лилась музыка, причём французская и индийская одновременно. По низкому баритону Ячменёв узнал шансонье Джо Дассена, а по высокому тенору – танцора диско Митхуна Чакроборти... Оба пели – один на французском, другой на хинди.
Жена весёлым голосом сообщила, что у них всё в порядке, что все в сборе и что его, Ячменёва, ждут во Дворце бракосочетаний в 12 утра.
– Как в 12 утра? – воскликнул Ячменёв. – Мы же договаривались на 2 часа дня!
– Нас передвинули на пораньше! – довольно сообщила жена.– Там у них одна пара, которая была перед нами, подала на развод!
– Плохая примета... – пробормотал Ячменёв и положил трубку.
В дверной проём просунулась голова молодого человека, уже знакомая по туалетным разборкам.
– Можно? – неуверенно спросил молодой человек.
– Не только можно, но и нужно! – пригласил Георгий Борисович, – Это не дамский туалет, а библиотека.
Парень, одетый в клетчатую ковбойку и синий комбинезон с лямками, напоминал студента-практиканта на малярных работах.
– Извините, что я вас отрываю от вашей важной преступной деятельности. Мне надо повторить замеры... – вежливо сообщил молодой человек, затаскивая за собой что-то вроде большого пылесоса с длинным шлангом. «Парень явно обработан Пиликановым, – отметил про себя Ячменёв, – он думает, что я – не пойманный жулик».
– Можно вас спросить один вопросец? – молодому человеку хотелось пообщаться с живым преступником, но он то ли робел, то ли стеснялся.
– Валяйте, – добродушно разрешил Ячменёв.
– Вы у них тут за главного?
Ячменёву не хотел разрушать стройную концепцию домыслов молодого человека:
– Да! Я главарь мафиозной шайки  по похищению режиссёров – дон Джиоржио...
–  Ого! – восхитился парень – Настоящий крёстный отец... Но где же ваш алмазный перстень? – на лице паренька возникло сомнение.
– Маскируюсь.
– Понятно...
– А зачем вы их похищаете?
– Чтобы на Венецианском кинофестивали побеждали плохие парни.
– Понятно... То-то, я смотрю, наши в Венеции давно не выигрывают...
– Откровенность за откровенность. А вы кто будете?
– Вообще-то, я бы не хотел выдавать вам своё имя, – признался паренёк, – но вы же всё равно докопаетесь?
– Разумеется.
– Тогда я – Степан Бодягин, 1985-го года рождения, аспирант прикладной телекинетики! – отрапортовал молодой человек.
– Вы работаете вместе с Пиликановым?
– Нет, что вы! Наш институт работает при Комитете паранормальных явлений. Аристарх Панкратыч – наш куратор. Мы сначала занимались ядерной физикой, но нас перепрофилировали в Институт эктоплазмы и странных взаимодействий.
– Странный, надо сказать, профиль.
– Очень даже перспективный! Мы искореняем мистику и чертовщину, а Пиликанов учит нас непримиримости в работе! Он старый непримиренец, ещё со времён Коминтерна!
– Значит, вы не верите в чертовщину?
– Разумеется! Я – атеист в третьем поколении! – гордо сообщил Бодягин. – У нас не атеистом быть нельзя. Даш слабину – сразу же охмурит чертовщина! Вспомните, что случилось со священником Фролло из “Собора парижской богоматери”, когда он влюбился в Эсмеральду? Все погибли!
– Что-то я не понимаю, Стёпа, вы боретесь с чертовщиной, хотя в неё не верите. Как же можно бороться с тем, во что не веришь? Нелогично.
– Ничего странного нет, – ответил аспирант, – это парадокс, подобный эйнштейновской теории относительности. Наш институт занимается нелогичными вещами. Главный постулат: “Там где начинается логика, там кончаются странные взаимодействия!” – процитировал Степан.
– Понятно... – сказал Ячменёв, хотя ему, на самом деле, было ничего не понятно. –  Ещё один вопрос, Стёпа: Пиликанов “осенизирует” чертовщину святым осенением или осиновым колом?
– Я думаю, и тем и другим... Сеньёр Джорджио, меня другой вопрос мучает, насчёт картин!
– А в чём дело? – насторожился лже-мафиози.
– Это здание давно пользуется дурной славой в наших околонаучных кругах. Но вчера был отмечен особенно сильный всплеск паранормальной активности. Поэтому нам и разрешили провести исследования, после того, как режиссёра украли. Наши приборы регистрируют особенно сильное поле возле картин...
Степан подкатил свой научный пылесос к репродукции “Иван Грозный”.
– Но у меня такое ощущение, что это картину, как  будто, подменили... Вот посмотрите! Здесь, как будто, чего-то не хватает... – Юноша уткнулся носом в холст, указывая на пустоту возле сидящего с повреждённой головой царевича Ивана.
– Вы проницательны, Степан! – похвалил его Ячменёв. – На картине, действительно, отсутствует главное действующее лицо... То есть тот, кто проломил голову бедному Ване...
– Вот я и хотел бы спросить, простите мою дерзость, может это ваши уголовные преступники украли настоящую картину? Как бы в дополнение к режиссёру? И подменили её подделкой?
Ячменёв ответить не успел. Раздался громкий удар по двери и в библиотеке появился инспектор Пиликанов. Костюм его был ещё более измят, а у носа, красного и распухшего, осенизатор держал в качестве компресса мокрое полотенце.
– Вы что, Аристарх Панкратыч, носом дверь открывали? – жалостливо спросил Бодягин.
– Осторожно, Бодягин! Дом полон ловушек! – прогундосил Пиликанов. – Меня дверью ударил кто-то невидимый.
– Странный контакт 3-го рода! – авторитетно констатировал аспирант, поводив своим пылесосом перед носом и костюмом осенизатора. – Вас почистить надо, Аристарх Панкратыч.
– Дайте мне свой передатчик, Бодягин! У меня отобрали.
– Пожалуйста. Только в моём батарейки сели. Невозможно пользоваться.
– Что же вы  зарядные элементы не используете? – с укором спросил юношу Пиликанов.
– Нет зарядных устройств! Ваш Комитет на них фонды срезал.
– Но мне надо с  внешним миром связаться. Меня на свободу не выпускают!
– Позвоните по телефону.
– Телефон все звонки переключает на «прачечную».
– Странный контакт 4-го рода! – заявил аспирант.
– Да нет, просто у них на коммутаторе свой человек. Со всех сторон обложили... А что это вы тут у картины торчите? – инспектор осенизации подозрительно покосился на Ячменёва.
– Мы с сеньором Джиорджио пытаемся выяснить аутентичность картины.
– Здесь ничего не может быть подлинного, всё – подделки! Бросьте заниматься ерундой!
«Сеньора» Пиликанов пропустил мимо ушей.
– Да нет же. Дело не в этом. Изображение на картине по какой-то причине изменилось. – настаивал на своём Бодягин.
– Изменилось? Скажите, пожалуйста! – Инспектор отошёл от полупустой репродукции и недоверчиво посмотрел на неё издали. – Не вижу никакой разницы с тем, что было раньше...
Пиликанов направился обратно к выходу.
– Я ухожу, но ещё вернусь! Берегитесь, Ячменёв, вы играете в опасные игры! – прогнусавил он напоследок и громко хлопнул дверью.
После ухода осенизатора, бывший следователь осторожно заглянул за бронзовую раму картины и даже залез на стул, чтобы внимательнее изучить металлическую цепочку, которой репродукция крепилась к стене. При этом он старался не вспоминать о том, как лежал в этом самом проёме  тридцать  лет назад связанный с кляпом во рту...
– Хочу вас огорчить, Степан, эту репродукцию никто не трогал, как минимум, пару лет. – сказал Ячменёв. – Рама очень тяжёлая: ни уборщики, ни воры к ней не прикасались. Девственный слой пыли... Хотя, я был бы рад принять вашу гипотезу. Уж лучше бы репродукцию украли мои преступные уголовники и подменили этим полуфабрикатом. Дёшево и правдоподобно...
– Так, значит, изображение изменилось само по себе? – аспирант Бодягин сел на стул, и на его лице  появилось выражение не свойственной ему растерянности.
– Более того, Степан, я насчитал ещё два объекта с изменённой, так сказать, графикой: портрет императрицы Екатерины и акварель художника Кузьмина. – детектив указал пальцем на то, что когда-то было законченными произведениями искусства.
– Вы хотите сказать, что здесь наблюдается целая картинная эпидемия?
– Что-то вроде этого.
– То-то, я смотрю, мой прибор зашкаливает... И вы  не видите физического объяснения?
– Увы, мой друг! Хотя... – детектив на секунду задумался. – Вы помните, что-то подобное случилось у Оскара Уайльда, в истории про Дориана Грея?
– Стареющий портрет?
– Именно!
– Это страшная история...
– Вы не припомните, что там оказалось причиной изменения портрета? Грибок, пожирающий краску?
– Нет, – деревянным голосом ответил Бодягин, – случай с грибком тут не подходит. Грибок не может  орудовать на офсетном слое, масляной краске и акварели одинаково. Налицо избирательное исчезновение физических объектов с различных поверхностей... В «Портрете Дориана Грея» наблюдалась реверсивная интеракция.
– Что-что???
– Обратное взаимодействие, простите. Человек не старел вместо портрета. Портрет старел вместо человека. Странные процессы на халяву не происходят, за всё приходится платить по счёту. Пардон, по карме. Постулат номер 2!
Исследователя странных явлений всё больше охватывала паника.
– Сеньор Джиоржио, вы меня натолкнули на идею. – нервно произнёс Бодягин, озираясь по сторонам.
– Что за идея?
– Линять надо отсюда, пока не поздно!
– Почему?
– А вы не догадываетесь? Если изображения вдруг появятся назад, то мы с вами исчезнем!
– Почему?
– Какой вы непонятливый! По закону реверсивной интеракции: чтобы постулат номер 2 не нарушился!
– Степа, вы переутомились...
– Вовсе нет... То есть, да. Мне нужен покой и отдых! – Аспирант прикладной телекинетики решительно направился к выходу.
– Вы бросаете свой научный пост? А как же замеры? – попытался удержать его Ячменёв, которому не хотелось оставаться одному в злополучной библиотеке.
– Дело принимает персональный оборот. А нам не разрешается вступать в личные отношения с мистическими силами. Инструкция по технике безопасности, пункт восьмой.
– Короче говоря, вы испугались?
– Понимайте, как хотите. Я не Луи Пастер, чтобы жертвовать собой во имя науки. И не Мария Кюри... Вам я тоже советую уйти. Иначе вы меня крупно подведёте, если, не дай бог, исчезните. Я не хочу, чтобы потом меня разыскали ваши помощники и подвергли антигуманным пыткам!
– Хорошо, уходите! – трагически произнес Ячменёв. – Только выполните мою последнюю просьбу... Покажите мне место максимального, как вы выразились, «эктоплазменного» загрязнения.
Бодягин потоптался с ноги на ногу, но перечить не решился.
– Это там, в самой глубине библиотеки... Пойдёмте!
Они, крадучись, пробрались между рядами полок и достигли противоположного конца библиотеки.
– Здесь! – прошептал Степан, указав на большой стеллаж у стены. Аспирант направил на стеллаж раструб своего измерительного пылесоса, и прибор жалобно захрюкал.
На табличке, прикреплённой сверху для пояснения тематики собранных в стеллаже книг, виднелась надпись: “АПОКАЛИПСИС/СУДНЫЙ ДЕНЬ”...

10. АРНОЛЬД – ПРИЗРАК ОПЕРЫ

Аспирант Бодягин ушёл, волоча за собой эктоплазменный измерительный пылесос, и детектив вновь остался один в библиотеке...
В этот момент Георгий Борисович вспомнил об Иване Шалыто, который, как нам уже известно, посредством электронных компьютерных технологий смог разыскать таинственную «Е2», посылавшую режиссёру Катакомбову электронные письма любовного содержания. Следы привели дотошного Шалыто на улицу Неглинную-6, что невдалеке от академического Малого театра, а незнакомкой оказалась студентка 3-го курса Театрального училища имени Михаила Семёныча Щепкина. Девушка, как выяснилось из её Интернет-посланий, жаждала роли в грядущей кинокартине и путём личных контактов с режиссёром пыталась добиться права участвовать в кинопробах.
Ячменёв был уверен, что след, приведший в «Щепку» ложен, и Шалыто лишь зря тратит там время. Дело не в том, что студентка театралки не способна на что-либо этакое, просто… скажем так: её тут, по всем приметам, «не стояло». Георгий Борисович не любил вмешиваться в действия своих питомцев, но, вообразив, к каким нежелательным последствиям деятельность Ивана может привести, поступился своим кредо и убыл в Щепкинское для прояснения ситуации.
Ступив на территорию исторического здания бывшего Военно-сиротского училища, построенного еще в позапрошлом веке по проекту архитектора Вове, Ячменёв почувствовал себя робким абитуриентом, пришедшим на сдачу вступительных экзаменов. А училище жило своей непонятной жизнью, молодой, энергичной и искусственно-театральной. Там и сям сновали юные театралы и театралки, а иногда и маститые  мэтры, мэтронны и прочие солидные деятели сценического искусства.
– Ваня, ты где? – бросил вопрос в эфир Георгий Борисович.
– Я тут, шеф! В гримёрных возле Камерной сцены. – пробубнило из передатчика в ответ довольно туманно.
Инспектор побрёл по коридорам «Щепки», полагаясь на своё чутьё. Чутьё не обмануло, скоро Георгий Борисович уткнулся в белую дверь, на которой был прикноплен листок из школьной тетрадки в клеточку. На листке красовалась надпись, нацарапанная игривым шалытовским почерком: «Закрыто на учёт».
«Иван в своём репертуаре, - подумал экс-следователь. За столько лет можно было бы придумать что-нибудь пооригинальнее. Что за дурацкая вывеска. Какой, к лешему, учёт в актёрской гримёрной? Написал бы конкретно: просьба не ...».
Иван Шалыто думал иначе. «Закрыто на учёт» - надпись универсальная. Её можно использовать в любой ситуации, когда вам надо, чтобы прохожие не совали любопытных носов за ваши двери. Слово «учёт» мгновенно отшибает любой позыв к любопытству. От этого слова веет унынием и скукой. Все сразу становится понятно, что «там» жизнь остановилась. «Там» орудуют суровые бюрократы, не приведи господь их потревожить! Ослушнику грозит неминуемая кара. Вторгшийся в их уделы будет беспощадно проштампован, подколот и внесён в список реестра вместе с прочими материальными ценностями, что, сами понимаете, хуже гражданской казни.
С другой стороны, эта надпись не вызывает чувства персонального раздражения, связанного с  невозможностью попасть в данную точку пространства в данное время. «Учёт» воспринимается как неизбежный катаклизм, ниспосланный богами на наши головы за наши непутёвые грехи, с чем надо безропотно мириться. Он сродни грому с молнией, коих все панически боятся, но никто на то не ропщет. А что толку роптать на божий промысел? Исполняй святые заповеди: «не воруй, не бери взяток, и не прелюбодействуй на рабочем месте», и не будет в мире больше учётов. Слабо? Получи в отместку возмездие в виде ужасной вывески.
Кроме того, учёт анонимен и безлик. Никому не придёт в голову устраивать разбирушки, почему учёт разразился именно сейчас, когда мне так срочно приспичило в гримёрную? И кто это, конкретно, затеял? О, святотатство! Вольнодумцу грозит кара всемогущих невидимых архивариусов, описанная абзацем выше. «В гримёрную – не в туалет, загримируемся в следующий раз» – скажет вам внутренний голос. «А мольеровского нищего будем играть, в чём мать родила: в тройке от Кардена! Современная интерпретация...»
Иван мог бы ещё много рассказать интересного о пользе надписи «Закрыто на учёт». Он мог бы, даже, написать диссертацию на тему «Объявление об учёте и его роль в истории цивилизации». Но об этом, к счастью, его никто не спрашивал.
Попав в гримёрную, Георгий Борисович увидел стул, на котором сидела уличённая во флирте девица. Легкомысленная туника амазонской наездницы свидетельствовала о том, что девушка участвует в репетиции курсового спектакля «Тезей и Антиопа». Оценив простоту и аскетичность её костюма, Ячменёв понял, что девушка играет далеко не царицу амазонок. А зря. Лена Ермолаева была девушкой очень даже видной - с греческим чеканным профилем, рыжеватой чёлкой и броскими формами. Она представляла собой наглядную демонстрацию того, как может выглядеть кустодиевская купчиха, займись она аэробикой и фитнесом. Нельзя сказать, чтобы наша наездница была солдатом в юбке, но туника амазонки шла ей тоже.
Вокруг девушки порхал майор Шалыто. Лысоватый, полненький и энергичный, он был  в рубашке с закатанными рукавами, подтяжках и с кобурой оперативной типа «Люкс», из которой представительно торчал пистолет системы Макарова. Иван во всём являл собой полную противоположность Зиновию Фомину: он был невысок ростом, полон энергии, оптимизма и не чужд творческой импровизации, о чём мы уже могли убедиться по вывеске «Закрыто на учёт». Иван принадлежал к специфической когорте людей, именуемых «маленькими наполеонами». Причём, к подвиду «наполеонов, довольных собой», а, следовательно, незлобивых и не очень опасных.
– Елена Ефраимовна, сосредоточьтесь! – с мольбою в голосе попросил Шалыто. – Вы должны вспомнить ваш сетевой псевдоним.
– Мой сетевой псевдоним «лена-е-пятъ-тысяч-однa-собачка-йяахуу-дот-ком» - ответила девушка. Я уже говорила. У вас что, память плохая?
– Да нет же! – страдальчески откликнулся Иван. – «Лена-е-пятъ-тысяч-однa-собачка-йяахуу-дот-ком» это ваш электронный адрес.
– Скажите, пожалуйста, - удивилась Лена, – разве это не одно и тоже? Путаница какая-то.
– Сетевой псевдоним не всегда совпадает с электронным адресом... Что вы ставите под своими электронными письмами?
– Я ставлю «Пока!» или «Целую!». В зависимости от того, кому пишу.
– Нет! Я, наверно, не точно выразился... Как вы подписываете свои письма? Какое вы там ставите имя?
– Своё, разумеется. А какое ещё?
– Это понятно. А если вы хотите остаться инкогнито?
– Я не хочу остаться инкогнито. В крайнем случае, я подписываюсь «Твоя ёлка» или чуточку длиннее... – девушка густо покраснела. – Да что это я перед вами отчитываюсь? Вы сами всё прекрасно знаете, шпионите тут, безобразие, я буду жаловаться...
– Незачем жаловаться пока. Я не собираюсь разглашать ваших смешных прозвищ! – заверил девушку Иван. – Да, мы, действительно, знаем, что вы подписывали ваш флирт именем «Лена».
Иван сделал театральную паузу и, воображая себя инспектором Мегрэ, многозначительно произнёс:
– А вот последнее ваше письмо... важное письмо, между прочим, вы, почему-то, послали с чужого адреса... И подписались иначе: «Е2»! Зачем понадобилась такая конспирация?
Шалыто прямо-таки буравил глазами бедную Лену.
– Да не подписывалась я никогда «Е2»! – взбрыкнула девушка. – Что за дурацкая подпись... Это слишком коротко. Мне не нравится. Да и ничего не выражает. Сути нет. Бессмыслица... Имя должно быть многозначительным!
Тут Георгий Борисович не вытерпел и отозвал Шалыто-Мегрэ в сторону на пару слов. Говорить им пришлось в коридоре, так как гримёрная была слишком мала для диалога криминалистических профи.
– Иван, оставьте девушку в покое. – сказал Ячменёв. – Она тут не при чём.
– Почему? – глаза Ивана потухли.
– Потому что она не «Е2».
– Почему? – тупо переспросил Шалыто.
– Потому что она «Е3».
– Как так?
– Вы сами назвали её Еленой Ефраимовной, значит, «Е3». Елена Ефраимовна Ермолаева.
– Ничего не значит. – подавленно возразил Иван. Ему не хотелось расставаться с версией, которую он взлелеял в таких тяжких трудах. – Может быть, у них пишется «Ифраимовна».
– Нет, Иван! У них пишется именно «Ефраимовна», можете проверить. – сурово ответил Ячменёв. – Ваша версия ошибочна. Посмотрите правде в глаза.
– Но ведь Ай-Пи адреса... Всё совпадает... Георгий Борисович! Я чувствую - здесь что-то есть! – воскликнул Иван. – Она темнит, это точно! Я вам сейчас докажу...
Шалыто решительно направился назад в гримёрную.
– Елена Ефраимовна! – торжественно объявил Шалыто. – Я сейчас задам вам самый последний вопрос, вы на него быстренько ответите, и мы с вами быстренько разойдёмся, каждый по своим делам. Я – на Петровку, родную мою. А вы, соответственно, в ваш Камерный зал…
– … сцену! – поправила его Лена.
– ну да, в сцену вашу Камерную. Репетировать египтянок.
– … амазонок!
– Неважно! Вопрос мой следующий: где вы были сегодня ночью?
Безмятежное Ленино личико вмиг стало каменным.
– Можно, я не буду отвечать на этот вопрос?
– Нет, не можно! Вы пока еще только свидетель, так что обязаны отвечать на вопросы следствия.
– А соврать можно? – задала наивный вопрос Лена.
– Нет, не можно. Статья триста семь уголовного кодекса, «дача ложных показаний». – ехидно ответил Иван. – Не будьте ребёнком.
– Тогда я не помню! – решительно заявила Лена, нервно кусая губы.
– Вот видите, Георгий Борисович! – восторжествовал Шалыто. – Гражданка Ермолаева скрывает от нас правду! Что я говорил? Сейчас она замолчит, как партизан на допросе!
И действительно, девушка замолчала. В наступившей тишине стали слышны звуки извне. За дверью пробежали чьи-то легкие каблучки, сопровождаемые парой штиблет, хихиканьем и восторженным баритоном: «...твоё через коромысло! Мы опять опоздали!…». Потом опять наступила тишина, а за ней шум чего-то грозного, похожего на надвигающийся шторм. Это была ругань и тяжкая поступь. Ругань и поступь стали совсем громкими. Дверь распахнулась, и в гримёрную ввалился хмурый здоровяк, преследуемый запыхавшимся интеллигентным старичком. Здоровяк имел квадратное телосложение и был одет в шерстяной клетчатый пиджак и малиновый галстук на заколке с натуральным алмазом. Старичок был без пенсне, но с бородкой.
Увы, магия запретного заклятия «Закрыто на учёт» здесь оказалась бессильной. Как видно, тот, кто вторгся, был конкретным пофигистом, которому страшное социальное табу, всё равно, что незлобивый укор бабы Дуси, торгующей семечками.
– Господа, извините великодушно... – оправдывался старичок с бородкой, который знал, что тут идёт следственный процесс, который нельзя тревожить. – Этот человек неуправляем... Он ворвался прямо на сцену, всех амазонок перепугал!
– А вы ведёте себя самым возмутительным образом! Нельзя быть таким упрямым! – сказал старичок безадресно, глядя, почему-то, в пол.
Здоровяка, нарушившего покой следствия, звали Арнольд Ермолаев. Это был муж Лены, человек неуёмной души и ужасно ревнивый, слава о котором гремела в узких Щепкинских кругах. Арнольда за его крутой характер даже прозвали «Призраком оперы», что совершенно точно отражало его мрачную сущность и страх, сеемый им в «Щепке» повсеместно.
Достигнув места назначения, Арнольд заметно успокоился, и даже расслабился.
– Ленка, привет! – бросил он жене, как ни в чём не бывало. – Я тебя искал всюду. А чё ты в гримёрке?
– Не ваше дело! – заносчиво ответил старичок с бородкой вместо Лены.
– А вы, дяденька, кто, собственно будете? Худрук, что ли? – спросил его Арнольд, будто лишь сейчас заметив о его существовании.
– Я, с вашего позволения, куратор Елены Ефремовны. – ответил старичок и дёрнул бородкой.
– Ну, если не худрук, то и кантуй отсюдова к своим вакханкам! Курируй их там, куриц пуганых. – посоветовал ему Арнольд довольно грубо.
– Что значит: кантуй? – возмутился старичок.
– Да не мешай ты мне со своей женой говорить, прошу я вас в последний раз! –искренне попросил Арнольд – Куратор-прокуратор, Понтиус Пилатр! – скаламбурил он напоследок.
Лене, как студентке 3-го курса, конечно, льстило, что она является объектом страсти такого видного супермена, как Арнольд. Это добавляло ей немало баллов в извечной конкуренции курсисток-стервочек. Но, с другой стороны, это и напрягало. Девушке, порой, было тяжело чувствовать себя на линии фронта и испытывать буферные нагрузки в ожесточённых стычках Арнольда и администрации училища.
– Нолик, уходи отсюда немедленно! – шикнула на него Лена. – Ты не видишь, я занята?
– И правда, молодой человек, у нас тут следствие идёт, – вторил девушке Шалыто, – обождите в другом месте.
– Да я за этим, как раз, и пришёл! – широко улыбнулся Нолик. – Если  что и было, простите нас, пожалуйста. Мы вовсе не буянили! Соседи на нас напраслину наговаривают. Мы уже почти разошлись в четыре утра...
– Какие соседи, куда разошлись? – запнулся Иван.
– Строгинские соседи. На Твардовского, бог ты мой! А разошлись мы по домам, кто куда. Я Ленку увёз на тачке. Мы даже и не пьяные были вовсе.
Арнольд смотрел невинными глазами на Шалыто и не видел, какие рожи ему корчила супруга. Её ужасные гримасы говорили следующее: «Молчи, идиот! Не слова о гулянке! Проболтаешься, придём домой, пришибу, зараза!».
– Это что, вы, что ли, ночью в Строгино гуляли? – упавшим голосом переспросил Иван.
– Да говорю я вам, соседи на нас накатали жалобу по злобе! Мы вчера собрались скромно. Бригадой. Пятница. Сухогруз разгружен досрочно... Это же повод! И Лена хорошо себя вела. Умница. Ну а что на столе танцевала, так ведь хорошо танцевала! Что здесь предосудительного? Искусство... Мужикам понравилось! Какие не пьяные были...
Тираду Арнольда прервал полустон-полурычание Елены Ефроимовны:
– Ооо, не могу! Сил моих больше нет, с каким дураком я живу!
– А что я не так сказал, Лёлик? – растерялся Арнольд.
– Как ты не понимаешь? – полуплача ответила Лена. – Да теперь они все узнают, что я ночью бухала! И на столе танцевала голая! Вытурят меня из училища за аморалку!
В конце концов, девушка не выдержала и разразилась безудержным рёвом:
– В милиции протокол есть. Приходили к нам ночью, по жалобе соседей... Я одеться не успела...
– Вот это, да! – только и смог произнести бородатый куратор, в бессилии сев на стул возле круглого зеркала и опрокинув локтём большую коробку с пудрой.
– Что танцевала-то хоть? – немного придя в себя, спросил куратор. Профессиональное любопытство взяло верх над едва перенесённым моральным шоком.
– Карменситу... Из сюиты Бизе-Щедрина... – выдавила Лена сквозь слёзы.
– Достойный выбор. – пробормотал куратор, нервно дёрнув плечом.
– Вот именно! – вдохновенно поддакнул Арнольд. – Она танцевала классно!
– Не смею сомневаться... – на лице куратора отобразился испуг.
– Могу себе вообразить! – Иван Шалыто бросил беглый взгляд на Ленину тунику и ноги. – Так или иначе, алиби вы себе натанцевали. Если ещё соседи с милицией подтвердят... Десять баллов... Можете быть свободные.
Поняв, что его версия рухнула, инспектор потерял к девушке всякий интерес и решил отпустить её восвояси.
– А чё, Лёля, тебя разве не за пьянку здесь мурыжат? – спросил сбитый с толку Арнольд. – Какое алиби?
– Вали-ка ты отсюда, Нолик! – устало ответила девушка. – Ты уже сделал своё паскудное дело.
– Не, я не понял! – нахмурил брови Нолик и тут же превратился из бригадира грузчиков в романтического Призрака оперы.
– А ваша жена с режиссёром кино амуры крутит! – тоном сеседки-сплетницы сообщил Шалыто. Он, как ни верти, был «маленьким наполеоном», а всем известно, что «маленькие наполеоны» в отличие от нормальных, иногда делают мелкие пакости, сами того не замечая.
– У неё переписка в Интернете. Можно сказать, рОман по электронной почте! – добавил Иван, подлив масла в огонь.
Куратор схватился за голову. Он хорошо представлял, что сейчас могло произойти.
И правда, ответной реакции ждать пришлось не долго. Арнольд издал глухое рычание и набросился на жену с кулаками. Лена же, вскочив со стула, ощетинилась частоколом холёных лакированных  ногтей. Со стороны это походило на кошачью схватку, с ором, визгом и прочими страстями и яростными звуками. Иван Шалыто и Георгий Борисович бросились разнимать дерущихся, а куратор пулей вылетел из гримёрной, чтобы позвать на подмогу местную секьюрити. Куратор поступил правильно, так как навстречу ему попался наряд милиции, бегущий на зов Шалытовского радиопередатчика. Куратор развернулся и побежал вместе с нарядом, маша по дороге руками и указывая наряду путь в гримёрную.
Драка супругов была эмоциональной но, к счастью, скоротечной. Не потребовалось даже вмешательства посторонних лиц. Противники, быстро выяснили отношения и отскочили друг от друга, жена с синяком под глазом, а муж, держась за кровоточащую щёку.
– Стерва ты, Ленка! – подвёл итог схватки Арнольд, размазывая кровь по гладко выбритой щеке. – Ничё в тебе человечьего не осталось!
– A ты, Арик, баран! – ответила Лена, превозмогая боль и прищуриваясь подбитым глазом. – Я предана искусству!
– Манал я искусство такое! Ничтожные притворщики. Всё в вас – фальшивка! И поцелуи все ваши – змеиные!
В словах Арнольд слышалась душевная боль и горечь.
– Ну, я вовсе не согласен с вашей интерпретацией! – заступился за сценическое искусство Ленин куратор, – Вы неправильно трактуете творческий вымысел.
– Для меня сцена – это жизнь! – патетически подтвердила Лена. – Я переживаю всё там, как взаправду!
– Ага! Ради искусства ты готова лечь под кого угодно, хоть под танк! – зло ответил Арнольд.
– Мне роль нужна! – крикнула Лена. – Я на большее способна! Вот смотри, что это? – Лена яростно ткнула пальцем в левый рукав своей туники и вопросительно уставилась на мужа своим подбитым глазом. На рукаве виднелась маленькая полоска материи прямоугольной формы.
– Лычка, что ли? – неуверенно предположил Арнольд.
– Именно! – подтвердила Лена.
– Блин... Моя жена ефрейтор... – пробормотал обескураженный Призрак.
– А роль царицы, между прочим, получила Митрюковская! По блату! – в негодовании крикнула Лена. – Лесбиянка бездарная!
– К сожалению, в нашем репертуаре мало главных ролей. – развёл руками куратор – Не хватает на всех желающих...
– Но я же талантливее! – возразила Лена.
– Митрюковская утверждена худсоветом. – ответил куратор безапелляционным голосом. – Тут ничего нельзя поделать. Несите гордо свой талантливый крест.
И обращаясь, главным образом, к остальным присутствующим, добавил:
– Это бездарности надо поощрять. А талант, он сам пробьется.
– Лен, я давно говорил – не ценят тут тебя! Кончай эту театральную бодягу! – сказал Арнольд. – Займись чем-нибудь серьёзным!
– Ты что, Арик? Экспедитором в вашу шарашку, что ли, устроиться?
– А хотя бы и экспедитором. Что здесь постыдного?
– Я вообще не понимаю, зачем ты тогда в Москву припёрся? – возмутилась Лена. –Вертел бы кранами в своём Мурманске! Что, там грузить нечего?
– Вот вишь, какая ты выдра, Ленка, – укорил жену Ермолаев, – унизительно относишься к пролетарию! Мы, между прочим, ответственную работу делаем. Мы, может, за одну ходку годовую выручку вашего театра огрести способны!
– Ну-ну, – вставил Шалыто, ехидно глядя на алмазную Ермолаевскую заколку, - вы, часом, не золотые слитки разгружаете?
– Всякий товар случается! – ответил Арнольд с вызовом. – У нас всё в порядке, и с накладными и с растаможкой! Показать?
– Избави бог! Это я так, к слову.
– Какой ты жлоб, Нолик! – прошипела Лена. – Ненавижу! И тебя, и фамилию твою плебейскую! Товарищ следователь, запишите в протокол – Бронштейн моя фамилия! Так и запишите!
– Ага! – радостно закричал Шалыто. – Георгий Борисович, я же говорил, что она «Е2»!
– Ну, раз ты так, Ленка, – с обидой сказал Арнольд, – то тогда мне уж лучше пойти в тюрьму, чем жить с таким отношением...
Арнольд распрямился во весь свой могучий рост и протянул руки для наручников.
– Граждане конвойные, – обратился Ермолаев к милиционерам трагическим голосом, – отведите меня в самую отдалённую камеру, подальше от такой жизни...
Милиционеры молча взглянули на Шалыто, и тот молча дал им понять, что, разумеется, лучше увести гражданина Ермолаева от греха подальше и оформите суток на пять, пока страсти не улягутся.
Наряд повёл Арнольда на выход, и тут произошло нечто, чего никто из присутствующих совсем не ожидал.
– Постойте! – тихо сказала Лена.
Выходящие послушно остановились и оглянулись. Лена медленно подошла к Арнольду, медленно обняла его за шею и вдруг, расплакалась навзрыд. Арнольд же, оторвал девушку от земли, поднял на руках и стал осыпать её заплаканное лицо нежными лобызаниями. В конце концов, Арнольд и Лена слились в поцелуе, таком долгом и страстном, что присутствующее пооткрывали рты. Казалось, весь адреналин, накопленный супругами в ссоре,  вдруг выплеснулся и ушёл в этот страстный поцелуй. И всем в гримёрке вдруг стало понятно, что здесь находятся двое влюблённых. И что они совсем разные. И что, несмотря на такую их абсолютную разность и несовместимость, они друг с другом счастливы. И с этим ничего нельзя поделать.
Сбросив оцепенение, милиционеры бережно оторвали их друг от друга и увели Арнольда прочь из комнаты. А Лена вдруг запела сильным красивым голосом:
Твой страшный лик всегда
пугал людей…
Ты – маска для меня…
И ты – злодей!
Но наши голоса –
в строке одной:
«О, это Призрак Оперы – он здесь,
во мне самой…»
Арнольд, понятное дело, не знал либретто оперы, написанной Эндрю Ллойд-Веббером. В ответ он запел то, что было ему знакомо:
Жди меня, моя Маруся,
Чаще шли приветы!
Скоро я к тебе вернуся,
Обещаю это!
Всхлипывающую Лену увёл куратор, успокоив обещанием сохранить в тайне факт её ночного стриптиза в стиле хабанеры.
– Знаете, Елена Ефремовна, – сказал куратор девушке, – кажется, я придумал формулу вашего успеха...
– Какая же это формула? – спросила юная амазонка, хлюпая носом.
– Вы должны изменить фамилию. И «Ермолаева» и «Бронштейн» – оба порознь – всё не то. Сцепите их вместе... Вот волшебный ключ, который откроет вам путь на большую сцену. «Бронштейн-Ермолаева»! – послушайте, как звучит... Какое изящество! И какая неукротимая страсть... С такой фамилией вы, милочка, сокрушите всё на своём пути, и перед вами не устоят подмостки мировой сцены.
– Как всё просто! – рассмеялась Лена. – Вы гениальный старик!
Девушка вернулась в водоворот театральной феерии, отображающей похищение гордой царицы женщин-феминисток афинскими мужчинами. Синяк под глазом был замазан толстым слоем грима, и девушка снова была счастлива.
Суета, вызванная Лениным допросом, стихла. Следователи остались в комнате одни.
– Одного я не могу понять, Георгий Борисович... – сказал майор Шалыто, собирая следственные документы в пухлый портфель. – Как такой ревнивец  позволил танцевать своей жене в голом виде, да ещё на столе, в присутствии целой бригады грузчиков, я полагаю, не ангельского нрава? Как-то не логично всё это...
– Там где кончается логика, - задумчиво произнёс Ячменёв, – там начинаются странные взаимодействия...
Бодягинский постулат был слегка переиначен, но звучал по-прежнему нелепо. Услышав эту глубокомысленную фразу, Иван скривился так, будто съел кислый лимон.
...
Кстати, за время, проведённое Георгием Борисовичем в Щепкинском училище, аспирант Бодягин успешно эвакуировался из проклятого здания Дома режиссёра, и даже смог уцелеть при погрузке оборудования на служебный грузовичок.
Остаток рабочего времени Степан посвятил написанию служебного отчёта о проделанной работе. В своём отчёте он грубо фальсифицировал результаты  замеров, занизив величины эктоплазменного загрязнения библиотеки почти в тысячу раз. Несмотря на вопиющую научную недобросовестность и искажение истины, Бодягин не смог умолчать о своих связях с мафиозными структурами и отметил “криминального авторитета по похищению режиссёров дона Джоржио” словами благодарности за помощь в проведении работы. По непонятной случайности при копировании отчёта в секретариате фраза “криминального авторитета по похищению режиссёров” оказалась изменена в “криминалистического авторитета по поощрению режиссёров” и на неё впоследствии никто не обратил внимания.
Что касается инспектора-паранормала, то  Аристарх Пиликанов продолжил свои дикие странствия по Дому режиссёров и все попытки его отлова силовыми структурами, оставшимися в здании, не принесли результата.
К этому времени на сторожа Дома режиссёра гражданку Белозёрову завели уголовное дело по обвинению в участии в похищении кинорежиссёра Артёма Катакомбова. Соответственно, на неё было подано во всесоюзный розыск. Несмотря на все усилия по задержанию, задержать гражданку Белозёрову, предположительно скрывающуюся толи в посольстве герцогства Люксембург, толи и в одном из женских монастырей, не удалось.

11. ХАЙ, ЛИВЕРПУЛЬ!

Возвращаясь к забытому нами Зиновию Фомину, мы будем вынуждены переместиться в ближнее Подмосковье на Ярославское направление, туда, где сошлись в невидимой схватке огромный мегаполис и провинциальные пригороды. Дымному мегаполису было тесно в его бетонных границах, и он пытался прорвать кольцевую осаду. Пригороды стойко держали оборону, не пуская врага и отстаивая каждую пядь своей пыльной земли. В этой схватке медленно, но верно побеждал более сильный и прагматичный мегаполис. Наивные же провинции повсеместно отступали и терпели поражение, кое-где ещё ожесточённо сопротивляясь, как, например, в Челобитьево, а кое-где сдавшись на милость победителя, как это случилось с Южным Чертаново. Побеждённые пространства теряли свой неповторимый колорит и природное обаяние, превращаясь в безликие спальные районы серо-голубого цвета. Посёлок Орловка мегаполисом поглощён не был, он забился в нишу «дачного вектора».
Зиновий Фомин с группой коллег мчался на внедорожном  Лэндровере по МКАД в направлении Орловки, к местам благодатным и знаменитым роскошными дачами, сопутствующим антуражем, прудами и красотой пейзажа ещё с дореволюционных времён.
Хмурая погода и сумрак тумана остались за спиной. Ветер рвал грязные облака в клочья, и сквозь разрывы зияло удивительно чистое лазурное небо. На его фоне голые ветви тонких берёз блестели серебром, а купола храма Мытищенской богородицы издали сияли золотом. Простор полей ласкал взгляд и веселил душу.
Кафе-ресторан «Ливерпульская гавань» располагался у подножья кирпичных высотных зданий, сбившихся в кучку в центре посёлка. Высотки были неудачным десантом мегаполиса, предпринятым лет десять тому назад. Городские здания потомства не дали, оставшись единственным островком урбанизации, сиротливо торчащим посреди патриархальных ландшафтов.
Не знаю, стоит ли описывать интерьер упомянутого кафе-ресторана. Там было всё, как в любом ресторане подобного типа: свисающие с потолка канаты в форме такелажных вант, огромное корабельное рулевое колесо, чучело попугая в клетке, панорама морского заката, намалеванная на стене масляной краской и пресловутая дежурная бочка с песком в фойе напротив входной двери. Словом, кабак в стиле Роберта Льюиса Стивенсона, или, как это сейчас принято называть, в стиле «адвенчур».
Хозяин заведения, блондин неопределённого возраста в смокинге и поварском колпаке, встретил Фомина с распростёртыми объятьями:
– Здравствуйте, други мои! Ну, наконец-то! Заждались мы вас, заждались...
Мужчина имел кличку «Сэм». Он немного заикался, но был очень радушен.
Зиновия тронуло гостеприимство хозяина. Полковник был приятно удивлён, что его здесь ждут.
– Вам что, Иван позвонил? – спросил Фомин.
– Он, родимый! – ответил хозяин.
– Вот как? Значит, вас не надо вводить в курс дела...
– Чего ж, мы не глупее паровоза.
– Замечательно. Надеюсь, вы понимаете, так же, что наша встреча сугубо конфиденциальна и визит этот должен остаться в тайне.
– Помилуйте, мы сами в этом заинтересованы! Иначе от нас все клиенты разбегутся... Не извольте ли супца нашего фирменного отведать?
– А что у вас на первое?
– Стерляжья уха на шампанском с заячьей кулебякой. Очень рекомендую. Награда Пражского клуба... Для вас персонально – двадцатипроцентная скидка.
– Второе?
– Разумеется! Заливная поросятина в горошке под хреном с грибными расстегайчиками. Зовите своих ребят, я оформлю заказ на троих.
Сэм доверительно склонил голову на бок:
– Чего будем пить?
– Что вы, мы на работе.
– Ну да, понимаю... Извините, что-то я прогнал. Забыл, с кем имею дело... Тогда сотворим десерт: бланманже миндальное с желе из барбариса и печёной шарлоткой.
Сэм исчез, но появился Макс, накачанный парень в спортивной форме и пиратской треуголке, судя по всему, штатный вышибала. Макс стоял почтительно поодаль, перетаптываясь с ноги на ногу и играя бицепсами.
– Мы разыскиваем этого человека, – сказал Фомин Максу и показал ему фотографию исчезнувшего режиссёра, – не приходил ли он сюда вчера вечером?
– Это не местный... – посопев, ответил вышибала. – Оставь мне фотку, я спрошу напарника, он вчера был на смене...
– Добро. А не заметил ли ты чего-нибудь странного в ресторане в эти дни?
– Что ты имеешь в виду?
– Что угодно. Что не как всегда.
– Да нет, вроде, всё как всегда... Хотя у нас каждый вечер зоопарк... Это странно.
Сэм по поводу пропавшего режиссёра также ничего толкового пояснить не смог, а только перепугался.
Ланч оказался, без прикрас, замечательным. Местные кулинары были мастера своего дела, и пирушка удалась на славу. А когда наши визитёры, довольные проведённым временем, хотели уже было откланяться, произошло невероятнейшее недоразумение, надолго перепутавшее планы обоих встречающихся сторон.
Сэм, прощаясь, горячо пожал всем руки, обнял Зиновия и сказал:
– Передайте привет Ивану!
Потом в его руках появился серебристого цвета чемоданчик-кейс, и этот чемоданчик был торжественно вручён Фомину. Прочитав на лице Зиновия замешательство, директор ресторана сказал следующее:
– Разумеется, пересчитайте! Тут всё, как договаривались.
Зиновий открыл чемоданчик, и его глаза округлились. В чемоданчике ровными рядами  лежали пачки денег. Толстые, как кирпичи. В два ряда, по пять в ряду, да ещё в два слоя. С банкнот лукавым взглядом взирала Её Величество Королева Великобритании Елизавета Вторая в диадеме. Это были британские фунты стерлингов.
– Здесь ровно пятьсот тысяч, – торжественно объявил Сэм, – двадцать пачек по пятьсот банкнот в каждой... Номиналом в пятьдесят фунтов.
Видя изумлённое лицо Зиновия и не понимая причин его изумления, Сэм добавил извиняющимся тоном:
– Мы бы напечатали сотенные, но их, к сожалению, не существует в природе...
– Отличная работа! – похвали Зиновий. Он не знал, как поступить, и лишь тянул время. – Как вам это удалось? Откройте секрет мастерства.
– У каждого свои секреты. – сухо ответил Сэм, давая понять, что разговор окончен. – У вас свои, у нас свои.
– Не буду пересчитывать деньги! – нагло заявил Зиновий, взяв чемодан. – Я вам доверяю.
Полковник направился к выходу. Потом остановился, будто передумав:
– Да вот беда, привета вашего не смогу передать.
– Что так?
– А я не знаю, о каком Иване вы говорите. Мой Иван фальшивых денег не заказывал.
– Вы что, не перевозчик? – спросил Сэм, почуяв недоброе.
– Нет, я из милиции. И мои коллеги тоже.
– Товарищ полковник, он ждал, наверное, тех ребят на инкассаторской, которых мы на повороте подрезали. – высказал предположение молодой напарник Фомина. – Помните, те ещё круто рванули назад, когда увидели, как мы к ресторану подъезжаем?
– Ты куда, падла, смотрел? – сурово спросил Сэм Макса. – Это же чужие люди!
– А кто их тут разберёт, – ответил Макс, – те и те в камуфляже.
– Что касается, Ивана, то это чистое совпадение с майором Шалыто. – опять предположил молодой сотрудник. – На воровском жаргоне преступных главарей Иванами кличут.
Сэм, будто очнувшись от спячки, вдруг сиганул через барную стойку и скрылся в подсобных помещениях. Напарник Зиновия молниеносно проделал тот же трюк и последовал за хозяином ресторана.
– Я не побегу! – предупредил сотрудников вышибала Макс. – Запишите в протокол: «при задержании сопротивления не оказывал, помогал следствию». Только наручников не одевайте.
Раздался отдалённый шум и грохот жестяной посуды. Через минуту появился сотрудник, ведущий беглого Сэма за шиворот  и по пути читающий ему нравоучения:
– Куда же вы, маэстро, так скоро! Кассу не опечатали, ресторан на сигнализацию не поставили. А ну как воры придут? Кому ответ держать?
– Товарищ полковник, там у них печатные станки! – сообщил юноша Фомину. – Настоящая подпольная типография!
– Не ожидал я этого от вас. – укоризненно сказал Зиновий Сэму. – У вас были такие вкусные шарлотки и поросёнок с хреном! А на поверку всё оказалось ненатурально... Завеса для изготовления поддельных банкнот...
– Вам ничего не понять! – гордо ответил Сэм. – Я вложил в этот франчайз столько денег. Отдайте мне мою валюту, всё равно она фальшивая!
– Нет! – сказал Зиновий. – Ваша фальшивая валюта теперь принадлежит народу! Кстати, почему именно фунты?
– Очень просто. У фунтов высокий курс. Значит и себестоимость изготовления ниже. Экономим на бумаге и краске.
– Вы экономист, однако... И не стыдно этим заниматься?
– Ничуть. То, что я делаю – это вынужденная мера. Накопление капитала в условиях несбалансированной экономики. Дайте стать на ноги, я всё отмою. И займусь честным бизнесом. А пока нужен приработок. Вы думаете легко держать ресторан моего класса в такой глухомани?
Сэм был оставлен в ресторане, так как ещё предстоял обыск в присутствии понятых, а  Макса заключили под стражу и повезли в отделение.
– И чего ты насчёт наручников ерепенишься? – удивился второй напарник Зиновия, конвоируя Макса к автомобилю.
– Клаустрофобия у меня... – жалобно отозвался Макс.
– Заливаешь! Как у такого качка может быть клаустрофобия?
– Не зависит от комплекции! Я сам не знал, пока не нарвался...
– Что случилось?
– Ужас, в натуре!
– Может тебе и в машине нельзя? – с сердобольной издёвкой спросил сотрудник.
– Да нет, нормалёк. Только окошко опустите!
– Тогда колись...
Рассказ свой Макс продолжил уже в салоне  автомобиля. С одной стороны ему было стыдно, но с другой стороны и держать в тайне эту историю он не мог. Хотелось высказать наболевшее и облегчить душу:
– Кошмарная история. Как-то пригласил я к себе на вечеринку девчонок лёгкого поведения. Их двое было. Гастролерши подлые! Ну и пошло-поехало. Мы, значит, втроём, нам весело. Да вот я сил своих не рассчитал, потерял бдительность. Толи они мне в водку клафелину подмешали, толи сам вырубился, но очухался я только под утро...
– С клафелином шутки плохи, – сказал водитель Лэндровера, не спуская глаз с московской кольцевой дороги, – с водкой его мешать нельзя. Дуба мог дать запросто!
– Это ещё что. Я потом чуть дуба не дал. От страха. Слушай дальше... Смотрю – ни штанов, ни мобилы, ни бумажника, а сам я к водопроводной трубе наручниками прикован, руки за спиной! И наручники-то, зараза, не из секс-шопа! Ваши наручники – ментовские, хрен из них выберешься. Вот тут-то я струхнул взаправду! Ещё б немного и окочурился от сердечного приступа...
– Смотри, какая реакция у тебя неправильная! – вставил комментарий молодой сотрудник. – Тебе надо йогой заняться, волю тренировать. Тут всё от сознания зависит – как себя настроишь...
– Мне тогда не до йоги было. Соседей не позовёшь: на отшибе живу. Братан в городе, помощи ждать не от кого. Тогда думаю: «Свобода или смерть!». Выломал трубу из стены, выбил ногой окно и так в голом виде, как терминатор, пошёл в милицейский участок, вроде как подать заявление на аферисток. На самом же деле мне просто хотелось от наручников избавиться...
– Блин, это подвиг Геракла! – сказал водитель, плача от смеха.
– Тебе, братан, надо завязывать с криминалом, если у тебя к наручникам такая нетерпимость. – посоветовал молодой сотрудник. – А то, точно, концы отдашь в другой раз, когда попадёшься!
Тем временем полковник Фомин совершенно погряз в процедурных вопросах и бумажной волоките, сопутствующей нечаянному накрытию фальшивомонетчиков и их подпольной типографии. Таким образом, он временно выбыл из следствия по делу о похищении режиссёра и дал об этом знать Георгий Борисовичу и Ване Шалыто:
– Ребята, я случайно нашёл в «Ливерпульской гавани» «Е2». Их тут много. Целых десять тысяч. Елизавета Вторая на английских фунтах...
– Не та «Е2». – опять возразил Ячменёв. – У Елизаветы на монограмме ещё буква «R» присутствует...
– Вам никак не угодишь! – покачал головой Иван Шалыто и убыл из Щукинского училища на Петровку отчитываться перед начальством.
А наш герой – внештатный сотрудник уголовного розыска пенсионер-консультант Георгий Борисович Ячменёв поехал с Неглинной прямиком в Российскую государственную библиотеку, где провел несколько часов за увлекательным чтением пророчеств Мишеля Нострадамуса и бабы Ванги, а так же откровений Иоана Богослова по вопросам Апокалипсиса. Ячменёв  ничего путного для раскрытия преступления из чтения не вынес. Хотя для расширения общего кругозора чтение оказалось полезным.
Несмотря на все ухищрения автора сконцентрировать  сценарий на самом главном и выбросить посторонние хитросплетения, интересные разве ему самому, сделать это полностью не удалось. Вследствие чего сыщик Ячменёв увяз в сюжетных выкрутасах и чуть было не опоздал на свадьбу собственной внучки.

12. ТАНЦУЮЩИЙ ШИВА / ГЕНС УНА СУМУС[1]

Из госбиблиотеки Ячменёв в состоянии жуткого цейтнота помчался на Никольскую в ГУМ. Благо, было рукой подать, наискосок через Александровский сад и Красную площадь... Уже через двадцать минут,  весь в поту, пенсионер бродил по узорчатым пассажам  главного универмага столицы, лихорадочно подыскивая подарок молодым.
Невдалеке от Сваровского на первой линии его внимание привлекла огромная чеканка с нагло улыбающимся пухлощёким солнцем, олицетворяющим собой языческого бога Ярилу, а так же фирменный знак одноимённой Вологодской фабрики народного творчества “Ярило”. Чеканка болталась в проходе бутика и зазывала на выставку-продажу произведений современного искусства с поделками народных умельцев.
Ярильцы, как видно, уставшие от строгих канонов жанра, под прикрытием “Contemporary Art”[2] предались буйному смешению всего, что только можно смешать и выдали на-гора такие неожиданные шедевры, как хохломские матрёшки в боевой раскраске полинезийских папуасов и холуйские шкатулки с тематикой взятия Бастилии восставшими парижанами.
В центре бутика красовалась фарфоровая ваза, раскрашенная под голубую Гжель. Правда, вместо скучного цветочного орнамента вазу украшал танцующий Шива, лихо машущий всеми своими многочисленными руками. Вопреки мифологическому канону Шива жонглировал чем-то вроде старинной астролябии. При этом он, все же, оставался совершенно синим, как ему и было предписано мифологией. С противоположной стороны вазы на Ячменёва надвигались каравеллы Колумба Пинта и Санта-Мария, бесстрашно покоряющие Вест-Индию. На горлышке вазы по каёмочке вилась золотистая надпись: “Великие географические открытия – сверяй маршрут по компасу”. «Что за чушь! – подумал про себя детектив, - Как можно сделать открытие, не отклонившись от известного маршрута? Кроме того, и стилистически фраза построена безграмотно». Но, заметив бирку с приемлемой ценой в 50 условных единиц, он тут же понёс вазу к кассе.
– Вам оформить подарок? – спросила заинтригованная кассирша, скользнув любопытным взглядом сперва по поджарому богу Шиве, а потом по потерявшему форму Ячменёву.
– Спасибо, не понадобится, – смущённо ответил детектив, – я спешу.
Наскоро расплатившись за покупку, Ячменёв, довольный, побежал ловить такси, дабы успеть во дворец бракосочетания к назначенному сроку.
Во дворце бракосочетания всё уже было готово к торжественной процессии, как вдруг запоздавший дед вбежал в фойе, гордо неся на вытянутых руках свой подарок. Тут же возникла немая сцена. Три женщины: нарядная невеста, вся в белом, её мама в праздничном кремовом, и бабушка в строгом бордо в ужасе уставились на Ячменёва, как будто перед ними предстало привидение.
– Что это? – по праву старшинства строго спросила самая старшая, то есть бабушка.
– Подарок. – скромно ответил дед.
– Я вижу, что подарок. – драматично ответила старшая Ячменёва. – Ты принёс пустой кувшин!
– Это не кувшин, это ваза. – слабо возразил Ячменёв, до которого, стало доходить,  в чём, собственно, дело.
Будущие индийские родственники были в недоумении и скромно стояли в сторонке. Даже симпатичный худенький жених по имени Джогиндар или просто Джо, в больших роговых очках и гирлянде из белых орхидей, разительно похожий на Жана-Мишеля Жарре, выглядел озадаченно. Несмотря на обширные познания в русском языке, он не понимал причины произошедшего недоразумения.
– Кья хуа?[3] – громко спросил самый маленький из индийских гостей, шустрый мальчонка лет шести, свою сестрицу, скромную девочку лет двенадцати, дернув её за рукав.
– Пураскар мей куч гарбар хэ...[4] – тихо прошептала в ответ, пожав плечами, сестрица.
Ситуацию прояснила невестка.
– Зис ис эн олд рашн суперстишн, – сказала она на приятном английском с седативной интонацией экскурсовода. – Эн емпти вэйз беливед то би а бэд сайн. Ит маст би филлед виз вотер...[5]
– Superstition, superstition! – почтительно закивали индийские гости.
– Буре назарийя! [6] – дружно пояснили они тем, кто не понимал ни английского, ни русского, а изъяснялся исключительно на хинди.
– Not a problem![7] – сказал индийский папа жениха по имени Иш Мадхур, который был немножко “под шафэ” и сильно напоминал Карабаса-Барабаса без бороды. Папа вытащил откуда-то бутылку шампанского и, ловко хлопнув пробкой, вылил пенистый напиток в вазу с танцующим Шивой. Все зааплодировали, и суеверная гармония была восстановлена. Только бабушка невесты, смеясь, сделала замечание, что у танцующей синей девушки много рук, как и положено домашней хозяйке. На что мама жениха по имени Лила, красивая шатенка с выразительными шоколадными глазами и в малинового цвета сари, возразила, пользуясь переводом невестки, что это вовсе не женщина, а как раз наоборот, мужчина и умелец на все руки. На что мама невесты сказала, что не стоило бы этому синему умельцу танцевать на голеньком ребятёнке. На что женихов папа ответил, пользуясь переводом жениха, что это о’кей и что ребятёнок, на самом деле, побеждённый злой демон Апасмара. Тут все засмеялись, раздались бравурные звуки свадебного марша, и процессия торжественно направилась в зал.
Всех присутствующих переполняло счастье, и все присутствующие были рады за влюблённых. Исчезли куда-то языковые и культурные барьеры, и все родные и близкие жениха и невесты почувствовали себя одной семьёй. А когда приятная пожилая женщина, ведущая церемонию, попросила жениха и невесту обменяться кольцами, и молодожёны поцеловались, папа жениха так расчувствовался, что выронил из рук вазу с танцующим Шивой, и она с грохотом разбилась о мраморный пол. Индийские гости замерли в испуге и зашептали на хинди что-то о плохой примете. Российские  же гости заулыбались и закричали по-русски: “На счастье, на счастье!”.
 Но ничего этого Ячменёв уже не видел. Он стремительно шагал к выходу. Дело в том, что именно в этот торжественный момент бывшего следователя осенила гениальная догадка. Да, дорогой читатель. Вы, наверное, уже привыкли к тому, что нашего детектива осеняют догадки в самые неподходящие и торжественные моменты. Например, тогда, когда целуются жених и невеста, и когда разбивается подарочная ваза! Но что тут поделать – таковы законы детективного жанра. Наш детектив, как и много лет назад, покинул всеобщее веселье, чтобы броситься на раскрытие ужасного преступления, потому что он совершенно неожиданно нашёл фразу-ключ, ведущую к разгадке...
Перед глазами Ячменёва стояла картина целующихся славянской девушки и индийского парня, а так же осколок разбитого Шивы, падающий невдалеке от осколка разбитой Америки. На память пришли строки из киплинговской баллады:
“Запад есть Запад, Восток есть Восток,
И с места они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей
На Страшный Господень суд”
-----------------------------------------------
[1] - Мы одна семья (лат.)
[2] - Современное искусство (англ.)
[3] - В чём дело? (хинди)
[4] - Что-то не так с подарком (хинди)
[5] - Это старинная русская примета. Пустой графин считается плохим знаком. Он должен быть наполнен водой. (англ.)
[6] - Суеверие (хинди)
[7] - Не проблема (англ.)

13. СТРАШНЫЙ СУД

Ячменёв по радио соединился с Иваном Шалыто и, сославшись на экстренную ситуацию, попросил срочно прислать машину к дворцу бракосочетаний. Шалыто снял с маршрута ближайший патрульный джип, и вскоре машина мчала Ячменёва к Кривобедренному переулку. Детектив попросил водителя остановить невдалеке от Дома режиссёра и отпустил патруль. На встречу с убийцами он решил идти один. Раскрытие этого преступления сыщик считал своим личным делом. Кроме того, памятуя о давних злоключениях, он не хотел подвергать милиционеров излишней опасности.
Ячменёв вышел возле магазина “Спортивные товары”. Это был тот самый магазин, в котором он почти тридцать лет тому назад покупал теннисную ракетку для будущего тестя в день свадьбы дочери. “Как странно всё совпало” – с грустью подумал Ячменёв. И опять возникло ощущение, что он идёт по замкнутому кругу, повторяя однажды пройденный маршрут... Чтобы отогнать наваждение, потребовалось усилие воли. Детектив зашёл в туристический отдел и купил компас.
Последние приготовления были сделаны. Вооружившись географическим прибором, он решительно зашагал в направлении таинственного особняка... Дверь парадного входа была заперта и заклеена жёлтой запретной лентой. Детектив понял, что особняк покинут людьми, и его здесь никто не ждёт. К счастью, связка ключей, предусмотрительно оставленная сторожем-княжной, по-прежнему была при нём. Обойдя здание, он попал во внутренний дворик и отомкнул дверь чёрного входа. Поднявшись по пожарной лестнице на второй этаж, детектив попал в знакомый коридор. Пустынное здание хранило спокойствие, навивающее чувство тревоги... Детектив открыл дверь библиотеки. В помещении было настолько тихо, что тишина казалась зловещей. Без табельного оружия здесь он чувствовал  себя неуютно. Но табельного оружия у него при себе, увы, не было. Да и будь оно, Ячменёв знал, что не отлита ещё та серебреная пуля для тех, с кем шёл он на встречу... Пройдя вглубь библиотеки, визитёр приблизился к самому дальнему стеллажу у стены. Это был стеллаж, отмеченный аспирантом Бодягиным как место наиболее сильного проявления чуждых сил. Стеллаж с вывеской “Судный день”.
Георгий Борисович взглянул на компас. Синяя стрелка указывала прямо на стеллаж. “Значит, стеллаж находится в северном крыле здания...” – сообразил Ячменёв. – “Слева от меня – западная часть стеллажа. Именно это направление на компасе  соответствует  букве W...” Ячменёв подошёл к западным полкам и убедился, что книги здесь имеют ярко выраженную западную направленность: история Римского права, “Американская трагедия”, “12 рассерженных мужчин” и многое другое со сходной тематикой. “Запад есть запад” – подумал Ячменёв. Справа от него, соответственно букве E компаса, находилась восточная часть стеллажа. Здесь были представлены такие шедевры восточной культуры, как “Юрисдикция при царе Соломоне”, “Свод законов Конфуция“ и “Кодекс японских самураев”. “Восток есть восток” – снова подумал Ячменёв.
“И с места они не сойдут...” – детектив подошёл к восточному краю стеллажа и решительным движением нажал на его вертикальную перекладину. Стеллаж со зловещим скрипом сдвинулся с места, и его восточная часть ушла назад, обнажив проём в стене, откуда зияло пустое пространство. Стеллаж оказался секретной карусельной дверью, открывающей вход куда-то в неизвестность... “Не солгала императрица о потайном ходе!”–  эта мысль потрясла детектива как открытие и как доказательство того, что ранее казалось невозможным и абсурдным. Да, это был потайной ход! Ячменёв с замиранием сердца шагнул в пространство за стеллажом...

14. БУДУАР ДЛЯ ВЕНДЕТТЫ

То, что увидел детектив, было настолько необычайно, что он остановился в изумлении. Его взгляду предстал роскошный будуар в стиле позднего рококо: стены, обитые великолепным гобеленом, резная мебель красного дерева, палисандровый паркет и  инкрустированный золотом розовый мраморный камин. По стенам блестели витиеватые канделябры,   узкое створчатое окно покрывал цветистый витраж, а бархатные голландские портьеры, отороченные богатой бахромой, свешивались штандартами до самого пола. В нише, по левому краю будуара возвышался уютный викторианский альков, покрытый ажурным муаром и жёлтым шёлковым балдахином.
Детектив сделал шаг вперёд и в туманном свете, льющемся сквозь витражное окно и портьеру, увидел государя всея Руси Ивана Грозного, царственно восседавшего поодаль на высоком стуле в грубой холщовой ферязи. Лик властителя был неподвижен, а образ его хранил поразительное сходство с портретом, увековеченным гениальной кистью Репина на картине “Иван Грозный и сын его Иван”. По левую сторону от государя стояла Российская императрица Екатерина Великая, будто сошедшая с картины неизвестного мастера XVIII столетия. Императрица, шелестя накидкой из золочёной тафты,  томно помахивала веером и улыбалась горделивой улыбкой. Возле окна, скрестив руки на груди, стоял молодой человек в безупречном щеголеватом фраке и отсутствующим взглядом смотрел куда-то вдаль. В симпатичном юноше Ячменёв узнал Евгения Онегина.
– Ба, знакомые все лица! – неожиданно для самого вырвалось у Георгия Борисовича. – Уж не мечтал о встрече... Здравствуйте, господа! – добавил он довольно-таки казённым голосом.
– Странно желать здоровья тому, кого нет... – меланхолично заметил Онегин.
– Женя, не придирайтесь к словам, – миролюбиво возразила женщина бархатистым грассе, в котором он узнал ночную собеседницу, – это всего лишь вежливая традиция и ничего более.
Женщина кокетливо помахала веером. Никакого сомнения – это была российская императрица Екатерина Вторая.
– Проходи, Ячменёв! Мы ждём тебя давно... – произнесла она в ответ. – Смотрю, ты удивлён? По нраву ли тебе мой будуар? – она вальяжным, словно в минуэте, жестом обвела чудную комнату. – Это место моих тайных свиданий с фаворитом. – добавила императрица кокетливо. – Я тебе рассказывала о нём как-то...
– Я помню. – пытаясь справиться с волнением, ответил Ячменёв. – Вы заточили фаворита в Шлиссельбургскую крепость за то, что он влюбился в одну из ваших фрейлин... Кажется, то была девица Белосельская-Белозёрова. Её  же вы велели высечь и отправили в имение.
– Браво! – воскликнула императрица, махнув своим веером. – У тебя отличная память, Жорж... Кстати, у этой истории есть продолжение... После моего сближения с Гришей Потёмкиным я сменила гнев на милость и вызволила гардемарина из заточения, равно как и бедняжку фрейлину вновь приблизила ко двору... Я обвенчала их. И даровала титул... В знак доказательства того, что государи способны не только казнить, но и миловать!
– Вы поступили благородно, Ваше Величество. Не далее как сегодня, я имел честь встретить дальнего потомка вашей фрейлины, княжну Белозёрову. Смею вас заверить, это чудесная девушка.
– Я всё знаю, Георгий, всё знаю! Виктория, милое дитя... – императрица улыбнулась. – Мы покровительствуем ей. И принесли ей радостную весть. Но пока это тайна...
– Давайте прервём светскую беседу, – вдруг ядовито заговорил старик на стуле, – у нас есть нерешённые проблемы!
В этом голосе Ячменёв не мог не узнать другого своего ночного телефонного собеседника.
– Мы ждали тебя раньше! – капризно заявил царь, сверкнув колючими глазами из-под мохнатых бровей. – Где пропадал?
– Ну уж, извините! – Ячменёв даже растерялся от такой возмутительной несправедливости. – Вы, между прочим, мне адреса не оставили! Я голову сломал, вас разыскивая... “Пойди туда, не знаю куда!”. Я же вам не Клуб знатоков...
– О да, Жорж, – хихикнув, согласилась Екатерина, – у вас, людей, проблемы с ориентацией в пространстве. Извини,  я не успела обьяснить, как нас найти. Согласись, это была не простая задача... Катакомбов выхватил у меня из рук телефон и сломал его!
– Нет, не сломал. Он на кнопку “Mute” нажал случайно. – пояснил Онегин меланхолично, не отрывая глаз от окна. – Мы потом сообразили, но было уже поздно. Наши звонки стали почему-то попадать в “прачечную”...
– Как “нажал на “Mute”?! – воскликнул поражённый Ячменёв. – Вы же говорили об убийстве во время звонка!
– Тут ошибка вышла, Жорж. – ответила царица. – Мы думали, что он мёртв, а он оказался жив...
– Ничего не понимаю! – сказал в замешательстве Георгий Борисович. – Объясните, пожалуйста, всё по порядку!
– Хорошо. – ответила Екатерина Вторая, невинно хлопая ресницами. – Мы не хотели его убивать. Мы заманили его в ловушку...
– Значит, это вы написали ему письмо через Интернет? – спросил детектив.
– Разумеется. Мы использовали компьютер в библиотеке. Слава богу, там не было пароля... Я назначила встречу под предлогом рассказа о некоторых интимных секретах дома Романовых... Артём был заинтригован и, разумеется, пришёл.
Императрица вздохнула.
– Всё было бы просто чудно, – продолжала она, – но Иван Васильевич не вытерпел и сошёл с картины раньше времени... Пока мы с государем перепирались, Катакомбов, почуяв неладное, успел позвонить в милицию. И государю ничего не оставалось делать, как ударить режиссёра жезлом по голове! Иначе бы он выдал милиции, где мы находимся... Режиссёр упал бездыханный, свечи опрокинул, и всё погрузилось во тьму... Мы подумали, что Катакомбов, так сказать, готов!
– Тогда вы мне и позвонили? – догадался Ячменёв.
– Именно! – ответила царица. – Но мы ошиблись насчёт режиссёра. Как оказалось, он упал не от Ваниного жезла...
– А от чего же? – изумился Ячменёв.
– Он попросту заснул.
– Как заснул?
– Подействовало снотворное, наверное... – пожала плечами императрица. – Я ему снотворное в шампанское незадолго до этого бросила... Вот он и свалился. А Ваня своим жезлом, скорее всего, промахнулся. Темновато там было.
– Промахнулся? А кровь на полу? – вскричал детектив.
– Ячменёв, Ячменёв! – покачала головой императрица. – Ты же из сыскного департамента! Прояви дедукцию... То царевича кровь была! С государевой левой руки... Когда же я тебе звонила, режиссёр восстал с пола, как воскресший Лазарь! У меня нервы не выдержали, закричала я громко. Я думала, это мертвец ожил. Боюсь я мертвецов... Ты представить себе не можешь, Жорж: стоит он передо мной, весь сонный, страшный. Телефон у меня из рук выхватил...  А потом опять заснул. Стоя... И упал вместе с телефоном... С тех пор уж и не просыпается...
– Как не просыпается? – потрясённый рассказом, Георгий Борисович посмотрел на викторианский альков и обалдел совсем: на атласных подушках лежал ниц режиссёр Катакомбов! Причём тело Артёма Баритоныча не подавало никаких признаков активной жизни.
– Как же давно он спит? – спросил ещё более удивлённый сыщик.
Иван Грозный сошёл со своего трона и медленно проковылял к алькову,  сутулясь и громко шлёпая сафьяновыми туфлями по лакированному паркету:
– Да уж триннадцатый час, почитай. Я полагаю, Ячменёв, это – летаргия... Уж больно матушка-царица зелье дерзкое сварила для этого проходимца!
– И вовсе не дерзкое! – возразила Екатерина. – Это рецепт моей фрейлины Беловежской-Пущиной. Совсем безобидный...
– Знамо, безобидный... – осклабился старик. – Им токмо крамолу травить!
Ячменёв подошёл к спящему режиссёру и пощупал пульс на запястье. Пульс едва прощупывался.
– Где же вы валиум раздобыли, Ваше Величество? – спросил детектив укоризненно. – Его же без рецепта не отпускают!
– Перепутали твои эксперты, – беззаботно хихикнула царица, – я химией не пользуюсь. Я белладонну заварила с маковым цветом... Экологически чистые продукты... И нервы успокаивают!
– Маков цвет или валиум - какая разница! – трагически изрёк царь, ткнув трясущимся узловатым перстом в безмятежно спящего кверху задом режиссёра. – Всё одно не внемлет, разбойник! А ведь о многом хотелось бы спросить его...
Первым желанием детектива было выхватить пистолет и арестовать всех присутствующих за факт совершенного похищения деятеля культуры, или, выражаясь модным словцом, за киднепинг. Но Георгий Борисович благоразумно сдержал свой порыв: у него не было пистолета, да и арестовывать привидения казалось чем-то вроде ловли солнечных зайчиков сачком для бабочек.
– Иван Васильевич, я предлагаю разойтись по домам! – дипломатично предложил Ячменёв. – Давайте соберёмся вновь, когда режиссёр будет в адекватном состоянии... Я думаю, он с удовольствием примет участие в ваших разборках в следующий раз...
– Нет уж, дудки! – возразил царь Иван, – другого случая может не представиться вовсе!
Старик  проковылял назад к своему импровизированному трону:
– Мы здесь подождем, когда он проснётся.
– Вы с ума сошли! – запротестовал Ячменёв. – Летаргия может длиться годами...
– Нам спешить некуда, – возразил Иван, – у нас впереди целая вечность. Ха-ха-ха-ха!
Царь зашёлся в раскатистом безумном хохоте, что ещё раз убедило Георгия Борисовича в том, что он имеет дело с крайне неуравновешенным и истерическим привидением.
– А пока режиссёр отдыхает, мы можем не спеша побеседовать. Дай-ка, я посмотрю на вас поближе, поколение победителей, творцы нового... – ехидно добавил Иван Васильевич, сверля визитёра колючим взглядом.
– Не хочу я с вами беседовать. – буркнул детектив. – Лучше объясните,  зачем вы устроили весь этот спектакль с похищением? Как я понимаю, Артём Баритонович вам чем-то насолил?
 – Он обидел двух моих протеже... – уклончиво ответил царь и замолчал надолго.
Положа руку на сердце, Ячменёв не знал, что ему делать. Необходимо было как-то вызволять режиссёра из ловушки. Но убедить царя отпустить Катакомбова с миром казалось делом немыслимым.
– Я могу узнать, что это за люди? – спросил детектив.
Было видно, что Ивана вопрос слегка озадачил.
– Люди? – переспросил он. – Разумеется... Это, с твоего позволения, кинематографические персонажи, батюшка...
На этот раз озадачился Ячменёв:
– Разве можно обидеть кинематографические персонажи?
– А что тут странного?
– Не понимаю, как?
– Боюсь, тебе этого не понять, Ячменёв. Это не всякому под силу...
– Что вы темните, Иван Васильевич? Назовите конкретно имена и название фильма!
– Не могу, Ячменёв, не серчай. Дело щепетильное. Это только нас с режиссёром касаемо...
– Понятно... Тайна, покрытая мраком... Могу я хотя бы узнать, что случилось с вашими инкогнито?
– Их разлучили против их воли...
– Правда, Василич, не темни! – воскликнула царица. – Открой Жоржу всю диспозицию. Он всё равно сам догадается!
– Я слово дал, Катюша... – мягко, но твёрдо отказал Иван.
– Увы, Ваше Величество, – виновато добавил детектив, – сам я не догадаюсь. С некоторых пор я не хожу кино. И, вообще, не в курсе текущего творчества  господина Катакомбова ...
– Ну, ты, Жорж, даёшь! – воскликнула царица. – С сосны, что ли, упал? Такого кина не посмотреть! Мы - и то иногда захаживаем в Метрополь.
– Да, вот... – удручённо признался детектив.
– Что ж ты так от жизни отстал, служба? – покачал головой царь Иван.
– Господа, мы зря теряем время! – произнёс скучающий Онегин. – Ваше Величество, вы же видите, месье Ячменёв совершенно не в курсе дела...
– Счастливый он! Блажен, кто не ведает...
Георгию Борисовичу было стыдно признаться, что последние несколько месяцев он провалялся в кардиологическом центре где, действительно, никакими новостями, кроме спортивных, не интересовался.
– Извините, господа, – с обидой в голосе сказал Ячменёв, – я чувствую, что здесь лишний. Я ухожу домой!
Детектив решительно направился к потайному ходу.
– Не пыли, служивый! – остановил его царь Иван с примирительными нотками в голосе. – Я вкратце поясню суть дела...
Георгий Борисович послушно вернулся назад и сел на предложенный ему атласный викторианский пуфик, стоящий в центре будуара.
– Тут, брат ты мой, подстава большая вышла с двумя хорошими мирянами... – начал свой рассказ царь Иван. – Развели их конкретно!
– На деньги, что ли? – спросил Ячменёв, не понимая псевдо-новаторского государева жаргона.
– Да нет же, их буквально развели!
Видя недоумевающую физиономию детектива, Онегин осмелился прервать речь государя.
– Их Величество имеет в виду, что те две покровительствуемые им особы: сударь и сударыня, ранее были обвенчаны. – пояснил молодой человек. – Но по злому  умыслу месье Катакомбова их брак не состоялся. Эти особы были разлучены против их воли и прожили в разлуке и горести без малого  тридцать лет...
Евгений вопросительно взглянул на царя, и тот одобряюще закивал головой и даже всхлипнул:
– Тако есьм, вьюноша! Вельми лепо глаголишь... Молви дале!
– Действительно, грустная история. – согласился Георгий Борисович.
– Более того, – вкрадчивым голосом продолжил Евгений, – месье Катакомбов повернул дело так, будто эти двое влюблённых расстались друг с другом по своей собственной воле!
– Смотри, каков шельмец! – посетовал Ячменёв. – А как Артём ухитрился помешать их браку? Он что, шантажировал их или оговорил какой-нибудь напраслиной?
– Нет, Георгий Борисович. Всё гораздо проще. Был создан соответствующий сценарий. Герои не могут противиться такой вещи, как сценарий... Ну, а касаемо причин для разлуки, то хочу вас заверить, все они совершенно смехотворны...
– Извините, граждане, что-то меня клинит... – сказал детектив и надолго задумался. – Герои фильма детерминированы сценарием. – сказал он после длительной паузы. – Если в сценарии написано, что герои думают так-то и так-то, то так оно и должно быть...
– Неправда твоя! – ответил Иван, в негодовании стукнув посохом по полу. – Сценарий мерзкий! Не могут мои протеже расстаться друг с другом по доброй воле!
– Но откуда вы это знаете, Иван Васильевич? Вы что, сами своих протеже спрашивали?
– Да, спрашивал! И они признались, что ненавидят этот сценарий!
– Иван Васильевич! То, что вы говорите – сущая нелепица! Эти герои существуют лишь в контексте определённого сюжета. Не могут они иметь своего мнения! Это фантомы! И то, что вы о них домыслили – столь же нереально, как, впрочем, и вы сами!
– Вот как сейчас двину тебя своей палицей за нереального фантома! – угрюмо огрызнулся Иван Грозный. – Тогда сразу увидишь настоящую реальность!
Над будуаром опять нависла тягостная тишина.
– Так или иначе, Иван Васильевич, я понял, что вы не согласны с сюжетом Катакомбовского кинофильма. – устало резюмировал детектив.
– По твоему так, служба. – холодно ответил царь.
– И из-за этого вы выкрали кинорежиссёра.
– И это правда.
Ячменёв соображал медленно. Смысл происходящего не укладывался в его голове. Разумеется, он знал, что привидения ведут себя неадекватно. Это подтверждало нелепое убийство академика Зубарева  тридцать лет назад. Но такого неожиданного каприза, как  сегодня, он от них всё же не ожидал.
– Это просто какая-то «Мизери» по Стивену Кингу получается... – растерянно пробормотал детектив.
– У нас тут туговато с американскими авторами, – откликнулся царь, – говори без обиняков.
– Я не  согласен с методами, которые вы используете в пропаганде ваших идей. – пояснил следователь. – Это совершенно антигуманно! В прошлом веке  вы убили академика за его, как вы считаете, беспринципное отношение к истории и литературе. Сегодня вы добрались до режиссёров кино!  Допустим, Зубарев, действительно, был коньюктурщиком... Не могу спорить. Но ведь Артём Баритонович – выдающийся режиссёр с мировым именем! И талантливый, между прочим! Разве можно из-за каждого непонравившегося сюжета похищать талантливых кинорежиссёров?
Георгий Борисович всеми силами старался урезонить самодержца, и тот исподлобья внимал его риторике.
– Красть людей по морально-этическим соображениям – это, извините, чудовищно! – возмущённо продолжал Ячменёв. – Это не лезет ни в какие рамки... Так у нас, гляди, и кинематографа совсем не останется. Ведь режиссёров в стране гораздо меньше, чем академиков! То, что вы творите, это настоящее хулиганство. Если вы, Иван Васильевич, с чем-то не согласны в творчестве господина Катокомбова, вступите с ним в честную полемику на страницах печати... В крайнем случае, подайте на него иск через правовые инстанции, если считаете, что его деяния подпадают под статью кодекса...
– Да, похоже, ты прав, Евгений Батькович... – задумчиво произнёс царь, перебив Ячменёва и будто продолжая какой-то давний диалог с Онегиным. – Они уже ничего не поймут...
– Чего это мы не поймём? – запнулся детектив. – И почему вы меня всё время на «вы» называете: «творцы нового», «они ничего не поймут»?
– А ты, Ячменёв, для меня – собирательный образ... Полномочный и, можно сказать, «дипломатический» представитель вашего нового поколения...
– Я не хочу быть дипломатическим... – растерянно возразил детектив, не понимая, куда клонит царь Иван.
– Это почему? – поинтересовалась императрица Екатерина.
– Он боится ответственности. –  откликнулся наблюдательный Онегин.
– И вовсе нет! – возразил Ячменёв. – просто не считаю себя вполне достойным этого высокого звания...
– Ты мне нравишься, Жорж! – развеселилась императрица. – Скромность – это похвальная добродетель.
– Какого же ты звания считаешь себя достойным? – угрюмо спросил царь Иван.
– Ну, положим, дипломатического... курьера. – нерешительно предложил Ячменёв.
– Курьера? – императрица удивленно подняла бровь.
– А ты хорошо подумал? – переспросил царь Иван. – Отказываясь от роли дипломатического представителя, ты автоматически лишаешься статуса дипломатической неприкосновенности...
– Поверь моему богатому опыту, Жорж, посыльным достаётся больше всех. – нравоучительно изрекла Екатерина. – В них, бедолаг, постоянно стреляют. Причём, и чужие, и свои. Чужие – за хорошие новости, свои – за плохие...
– И тем не менее. Это по мне. – пожелал остаться при своём детектив. – Мне не привыкать. Так чего же я не пойму? Скажите мне, как дипкурьеру!
Царь выждал паузу, будто собираясь с мыслями:
– Тут дело вовсе не в Катакомбове. И не в том, что он создал. Дело в том, почему он это создал. А еще больше в том, почему ваше общество это скушало и не поперхнулось. Вот тут-то я к вам пригляделся и увидел, что вы очень сильно изменились с некоторых пор... Я не говорю о тебе конкретно, Ячменёв. Я имею в виду весь ваш общественный социум...  Как я вижу, ты мужик неплохой. Зря я тогда тебя посохом-то двинул! – Иван Грозный указал на шрам, виднеющийся у детектива над виском. – Беда всех вас заключается в том, что живёте вы суетно... Мчитесь туда-то без дороги, лошадей совсем загнали... Хочешь, я тебе, служивый, скажу, куда мчит ваше бесхребётное общество? – царь Иван перешёл на трагический шёпот и, наклонив голову набок, воззрился на Георгия Борисовича.
– Будьте так добры. – принял вызов детектив.
– Мчитесь вы В НИКУДА! – спокойно сообщил царь.
У Георгия Борисовича от этих мрачных слов, несмотря на весь его скептицизм, мороз прошёл по коже.
– Не может такого быть, – возразил он, – есть у нас цель. Это лучшее будущее!
– Для такой цели, батенька, необходимы движущие идеи, да путеводные идеалы... Назови хотя бы один! Да где тебе. Растеряли вы их... Монархов низвергли, в бога не верите, общину охаяли. – Старец сверкнул очами и перевёл дыхание. - Так что движение ваше всё наобум. Но чтобы увидеть это, ты сперва сам остановись, влекомый суетой, а потом отойди на приличное расстояние в сторону. Великое видно лишь издали...
–  Не сможет он. – тихо выразил сомнение Евгений. –  Он не отшельник пустынный.
– А я всегда была против эмиграции! – вставила Екатерина. - Побег от проблем и малодушие.
– И, всё же, покинули Пруссию в своё время. – уколол Евгений.
– То другое! – беззлобно откликнулась царица. – То миссия была...
– Иночество – тоже миссия... – грустно отозвался молодой дворянин.
Царь молчал, понурив голову, будто размышляя над судьбой его непутёвой отчизны. Его коллеги стояли неподвижно, как изваяния, окутанные полумраком старинной комнаты. Иван продолжил:
– У каждого народа есть особые герои. У итальянцев - это Ромео и Джульетта, у арабов – Меджнун и Лейла, у славян – Руслан и Людмила. Герои эти служат особому делу. Они есть Хранители чистых качеств... Это – соль солей земли и то, что заставляет твердь вращаться вокруг оси и дает смысл всему сущему. В когорте хранителей прибавилось имён. Как ты, наверное, уже догадываешься, то были мною упомянутые особы... По иронии судьбы эти скромные герои стали новыми Хранителями чистых качеств Любви и Веры. Но, как видишь, новые Хранители были бездушно принесены в жертву по чьей-то эгоистичной прихоти. Народец этого и не почаял. Прохлопал он ушами своих хранителей.
– И даже выдвинул сие действо на соискание госпремии... – грустно добавил Онегин. – Хотя, сказать по совести, нашлась одна актриса, которая отказалась от участия в съёмках...
– То была не актриса, – покачала головой императрица, – то была святая. Идти наперекор под силу лишь святым. Да ещё, пожалуй, титанам...
– А что касаемо свободы творчества, о чём ты нравоучал меня давеча, – продолжил Иван Грозный, – то я не против. Я не ханжа и не зануда... Но в творчестве существуют границы, которых нельзя переступать. Потому как это границы пропасти, иначе падение... Если в высоком жанре искусства чистые качества подменить другими, то Деды Морозы превратятся в маньяков-педофилов, а Снегурочки будут колоть наркотики в подворотне. Мораль исчезнет, и придёт царствие Тьмы...
Так что взираю я на плоды страстей Катакомбовых и ясно теперь вижу, что терпеть боле некуда... Пришло время для моей вендетты!
Старик зловеще замолчал. Ячменёв понял, что дело приобретает опасный оборот.
– Так или иначе, каждый делает свой выбор. – продолжил Иван. – Катакомбов искусился. И тем разозлил меня. Мы его предупреждали: не стоит шутить с принципами, иначе мы выйдем из рамок! Ты помнишь, я давно обещал УБИТЬ КИНОРЕЖИССЁРА? Я долго держал себя в руках. Но характер мой скверный. И не могу ничего с собой поделать. Придётся сдержать обещание...
Старик ударил посохом по паркету. Закачался хрусталь на светильниках, и задрожали изразцы на окнах.
– Признаюсь, поначалу я хотел сразу расправиться с режиссёром, как в прошлый раз с академиком. И не они меня отговорили... – кивнул старец в сторону своих коллег. – Но, поразмыслив, пришёл к выводу, что обыватели, всё одно, не поймут моего порыва. Кругом итак чинится убитие и кровопроливство. Одним борзописцем больше, одним меньше... Не заметит толпа! Обзовёт маниаком и хулиганом и забудет тотчас... Ты был прав - за беспринципность ноне не убивают, ибо не осталось боле принципов...
– Я решил иначе. – продолжил Иван Грозный, – Режиссёр теперь в залоге у нас. Принять муки за веру он не может, так как последней нет у него... Тогда пусть хоть ответит за плоды деяний своих.
 Иван Грозный подошел к Ячменёву и передал ему пергаментный свиток, перевязанный шёлковой нитью и скреплённый сургучной печатью:
– Вот наши требования... Это новый сценарий фильма, Георгий! Всё должно быть переделано согласно этому манускрипту. И обнародовано. Хоть это и  бомба для вас, и не привыкли вы к подобным сюжетам... Но иначе нельзя. Иначе не остановить эту ползучую гидру бездушия, охмурившую ваш прагматичный мир... Ты должен встретиться с руководством киностудии и получить согласие на изменение неугодной нам киноленты. Если через три часа мы не получим официальное согласие на новые съёмки, кинорежиссёр будет беспощадно уничтожен. За беспринципность и в назидание другим режиссёрам и прочим деятелям искусства.
– Вы сошли с ума! – воскликнул Ячменёв. – Это чистый шантаж! За три часа договориться с Мосфильмом? С этими бюрократами? Киношники никогда не пойдут на подобный шаг. У них свои правила. Они переступят через тело режиссёра, не задумываясь! Для них фонды важнее! В конце концов, существует закон об анти-террористической деятельности!
– Тем хуже для Катакомбова! – холодно ответил царь. – Аудиенция окончена. Твоё время пошло, дипкурьер!
Не успел Иван Грозный произнести последнюю фразу, как Ячменёв почувствовал какое-то изменение в окружающей обстановке. Детектив оглянулся и обмер: перед ним стоял Катакомбов! Кинорежиссёр, очнувшийся от спячки, тихо покинул альков и теперь пустым взглядом рассматривал Ячменёва, будто силясь что-то вспомнить. Возникла ужасная немая сцена, так как все присутствующие от неожиданности на мгновение замерли. Первым очнулся режиссёр. Неестественным голосом он закричал: “А-а-а!” и, пятясь, стал отступать куда-то во мрак и в сторону. Увидев это, царь Иван замахнулся посохом, направляя своё грозное оружие в беглеца. У Ячменёва не было времени для раздумий. Не говоря ни слова, он загородил убегающего режиссёра от царского орудия расправы. Кованый набалдашник ударил Ячменёва по голове. “История повторилась!” – пронеслось в его сознании. – “Занавес...”. И наступила тьма.

15. АУТОДАФЕ

Очнувшись, Ячменёв обнаружил себя лежащим в библиотеке возле потайной двери. Кто-то, склонившись над поверженным детективом, заботливо поливал его голову водой из графина. У Ячменёва в ушах стоял сильный звон, а перед глазами всё плыло и двоилось. Черты лица врачующего показались детективу знакомыми. Удлинённое худое лицо, нить тонких седеющих усов и большие печальные глаза...
– Писатель Брагинский? – превозмогая боль в голове, спросил  детектив.
– Вы мне льстите, амиго. – улыбнувшись, ответил незнакомец.
Добрый самаритянин говорил с сильным испанским акцентом. Так же бросался в глаза его старомодный потёртый кожаный камзол и сильный южный загар, покрывающий лицо и руки.
– Неужели это вы, рыцарь из Ла-Манчи?
– Дон Кихот, честь имею... – ответил тот. – Не делайте резких движений! Вам надо придти в себя. Хотя, у вас крепкая голова. Да и в руке самодержца, как я посмотрю, нет уж былой силы.
– Значит, это вы вытащили меня с поля боя?
– У вас, амиго, лишний вес. Вам надо заняться гимнастикой.
– Давно собираюсь... Я не знал, что вы говорите по-русски. – Ячменёв попытался приподняться на локтях.
– Меня перевели на русский ещё в восемнадцатом веке. – ответил собеседник. – С тех пор и говорю.
– Где заложник? – с тревогой спросил детектив.
– Не беспокойтесь, ваш заложник вне опасности. – ответил идальго – Ему удалось бежать по винтовой лестнице.
– Через подземный ход?
– Через подземный ход.
– Значит, подземный ход тоже существует! – в голосе Ячменёва послышались нотки сожаления. – Я так и не смог его найти...
– Им пользовалась царица, чтобы проникнуть в особняк незамеченной. Это подземный ход она и имела в виду, когда говорила о маршруте, указанном Киплингом. При строительстве ветки метро от станций “Павелецкая”  и от станции “Добрынинская” навстречу друг другу шли две метростроевских бригады “Восток” и “Запад”. В месте встречи они обнаружили подземный ход царицы. Строители не стали совать нос в чужой туннель, в 36-ом году с этим было строго. Ход был закрыт служебной дверью, и о нём доложили куда надо... Впоследствии спелеологи планировали заняться исследованием подземелья, но было всё недосуг. Сначала помешал проект “О повороте северных рек”. Потом проект “О возвращении северных рек в прежнее русло”. Потом информация о подземном ходе, вообще, затерялась в архивах... Это кажется невероятным, но за все годы никто так и не удосужился открыть ту служебную метростроевскую дверь... Думаю, Катакомбов будет первым. По всей видимости, режиссёр уже окончил изучение туннеля и скоро выйдет на ветку метро.
– Я истолковал слова Киплинга по-другому.
– Тем не менее, ключ оказался тот же. И он сработал. Карусельной дверью в библиотеке пользовался влюблённый фаворит, спеша в опочивальню на встречу с императрицей...
– Как долго я был без сознания? – спросил Ячменёв.
– Достаточно. Все отчаялись вас ждать, и вернулись на полотна. Царь Иван просил передать, что вы напрасно защитили режиссёра. Палка предназначалась не для вас. Монарх сожалеет, что вы опять попались под его горячую руку.
– Такова уж моя планида, – сказал Ячменёв, трогая травмированную голову, – получать по голове.
– Моя тоже. – ответил рыцарь. – Кстати, императрица просила передать привет молодой княжне и её матушке.
– Непременно передам, если их увижу. Я в свете бываю редко...
– Месье Онегин высказал сожаление, что не смог с вами официально попрощаться.
– Мне тоже жаль. Почему-то кажется, что это была наша последняя встреча...
– Всё рано или поздно становится последним. – философски заметил Дон Кихот.
Он помог Ячменёву подняться на ноги.
– Вы знаете, я так и не дочитал роман Сервантеса до конца...– искренне признался детектив.
– Я тоже! – хитро прищурился идальго.
– Скажите, сир, вы не устали сражаться с ветряными мельницами?
– Хороший вопрос... – Дон Кихот задумался. – Воевать с ветряными мельницами с годами становится всё труднее. И это не потому, что мои глаза и руки слабеют. Просто мельницы стали другими. Они научились изменять внешность и часто маскируются под безобидные флюгера... – было видно, что хитроумный идальго сел на любимого конька. Его глаза смеялись.
– Чтобы распознать ветряк теперь надо долго ждать, пока он не проявит свой злодейскую сущность. Порой, на это уходят годы... Но я ни на секунду не прекращу борьбы! Пока в груди бьётся сердце. Другой жизни для себя не мыслю. Вы знаете, амиго, где-то совсем рядом, очень близко, существует дивный источник радости. Он такой огромный и такой мощный, что даже трудно себе представить! В этом источнике я черпаю силы... И этот источник мне открыла несравненная леди Дульсинея. Думаю, она и сама не догадывается, что для меня сделала. Она меня сделала счастливым! Порой, я становлюсь безмерно счастлив...
– Значит, вы уже не тот Рыцарь печального образа, что были раньше?
– Скорее, очарованный странник... Который учится видеть красоту и тайный смысл всего сущего... А ещё я очень надеюсь, что несмотря ни на что, в мире, рано или поздно, воцарит разум! Только для этого надо повсеместно победить ветряки...
– С вами интересно беседовать, синьор Дон Кихот. – сказал Ячменёв. – А вот сегодняшняя встреча в будуаре произвела на меня гнетущее впечатление... Это правда, что те, о ком говорил государь, были хранителями Чистых качеств?
– Увы, недолго. Возможно, царь Иван драматизирует ситуацию, но в одном он прав: этим ребятам досталось на орехи. После пережитой моральной катастрофы они ещё как-то пытались бороться. Встречались друг с другом тайком где-то на станции Бологое... Первой не выдержала сеньора. Она пыталась покончить с собой. В одну из одиноких новогодних ночей перерезала себе вены... Если б не наш добрый приятель Онегин, всё бы кончилось трагически. Кто бы мог подумать, что этот легкомысленный гранд и светский  повеса сможет её, истекающую кровью, пронести на руках от невской набережной до самой Боткинской больницы... Полагаю, это – гражданский подвиг...
Идальго замолчал, и в его глазах блеснула слёза.
– Что стало с её возлюбленным? – спросил Ячменёв.
– Обычная история. После несчастья с сеньорой у него начался распад личности. Глушил горе в бутылке. Под конец спился. Долго маялся по диспансерам. Фрейлины императрицы хлопотали о  нём на астральном плане... Благодаря им, вроде, выкарабкался. Но печень уже ни к чёрту...
– Да,  невесёлая история получилась. – покачал головой Ячменёв.
Возникла пауза. Двое стояли, задумавшись.
– Пора уходить! – неожиданно сказал Дон Кихот. – Здесь становится небезопасно...
Георгий Борисович почувствовал движение тёплого воздуха. Повеяло лёгким запахом горящего дерева, будто где-то рядом затопили русскую баню. В проходе между стеллажей появилась бледная струйка белёсого дыма. Струйка предательски стелилась по полу, извиваясь и быстро увеличиваясь в размерах.
– Спешите! – снова сказал идальго – Вашей жизни угрожает опасность. Постарайтесь остаться в живых, амиго... Аста луэго... Суэртэ![1]
С этими словами рыцарь из Ла-Манчи поднял руку в прощальном жесте и исчез за завесой поднявшегося вверх дыма.
Раздался сильный треск. Нестерпимый жар со всех сторон обступил Ячменёва, и он бросился вон из библиотеки. Пробегая между стеллажей, он видел, как книги, то там, то здесь, вспыхивали снопами яркого пламени. Книги вспыхивали неожиданно и беспричинно. От этого действа волосы в ужасе становились дыбом. Это казалось зловещим и совершенно нереальным, гораздо более нереальным, чем то, что случилось с Ячменёвым несколько часов назад. Георгий Борисович понял, что призраки сжигают за собою мосты. Они, оставшиеся не выслушанными и непонятыми, пытались что-то предпринять, и их попытки материализовались в такой ужасной и неестественной форме...
– Зачем вы это делаете, Иван Васильевич?! –  крикнул Ячменёв, пробегая мимо полотна с изображением русского государя. – Неужели нельзя было поступить иначе?!
Самодержец не внял вопросу Ячменёва. Обняв окровавленной рукой умирающего царевича, он оставался нем и неподвижен, и лишь безумные, наполненные отчаянием глаза выдавали охватившее его нечеловеческое волнение и безмерный ужас. Ячменёв видел, как закипает и пузырится краска на холсте, как чернеет и коробится под языками пламени грунтовка. Огонь со всех сторон охватил полотно, но, казалось, не в силах был поглотить самих персонажей. Комок подступил к горлу Ячменёва. Дальше терпеть жар было невозможно. Детектив выскочил из библиотеки, оставив за спиною марево огня. Обжигаясь о горячую дверную ручку, он захлопнул за собою дверь.
За дверью Георгия Борисовича поджидала другая опасность. Анфилада коридора была наполнена едким удушливым дымом. Это горели полированные панели стен, сделанные из синтетического материала. Силы детектива были на исходе. Предательски кружилась голова, ядовитый дым проникал в лёгкие, приближая пенсионера к обморочному состоянию. Ячменёв сделал шаг и стал оседать на пол. “Аванте кабаллеро!”[2] – прозвучал в ушах голос бесстрашного рыцаря из Ла-Манчи. Ячменёв, как раненый буйвол, распрямил слабеющие колени и бросился навстречу вожделённому чистому воздуху. Он бежал на непослушных ватных ногах, прижав к лицу полотно своего габардинового костюма, нечеловеческим усилием заставляя себя противостоять губительному угарному дыму. Коридор был бесконечным... И когда, казалось, исчезли всякие надежды одолеть этот путь, словно из тумана проступили очертания парадной лестницы.  Георгий Борисович издал торжествующий хриплый рык и всем своим многопудовым весом ринулся в лестничный пролёт. Инерции, набранной от падения, хватило, чтобы в доли секунды преодолеть вестибюль. Последнее усилие и последняя преграда... Входная дверь с грохотом распахнулась, выпуская Ячменёва в спасительный мир реальности и чистого воздуха!
-----------------------------------------
[1] – До свидания. Удачи! (исп.)
[2] – Вперёд, сударь! (исп.)

16. НЕ СТРЕЛЯЙТЕ В ДИПКУРЬЕРОВ

Бодрящий свежий ветерок. Приятная прохлада февральского вечера. Торжественная встреча героя. Прожектора режут ярким светом спустившиеся на переулок сумерки. Толпа зевак поодаль. Представители прессы с камерами, фотоаппаратами и софитами несколько ближе. Группы заинтересованных лиц гораздо ближе, но всё же на приличном расстоянии от здания. Заинтересованные лица все, как один, в бронежилетах, пуленепробиваемых шлемах и с пластиковыми щитами. Образовав плотное кольцо вокруг фасада здания, пластиковые щиты в боевой изготовке ощетинились карабинами. С верхних этажей и крыш близлежащих домов посверкивают оптические прицелы снайперских винтовок. Красные зайчики лазерных лучей весело пляшут на лице и груди Ячменёва.
– Георгий Борисович! Стойте, где стоите, и не делайте глупостей! – раздался громогласный приказ по мегафону.
Приказ исходил от полковника Фомина, который стоял в центре оцепления возле милицейской Волги, развёрнутой боком, и заметно нервничал. Бронежилеты, как по команде, пришли в движение, и раздалось дружное клацание затворов. Ячменёв намётанным взглядом окинул диспозицию. Хмурые лица под прозрачными забралами шлёмов не оставляли никакого сомнения в серьёзности происходящего. Ощущение подленького животного страха прокралось в сознание Ячменёва. Георгий Борисович почти физически ощутил напряжение людей с оружием и смертельную мощь их тяжёлых огнестрельных машин, сосредоточенных на его такой беззащитной и легко уязвимой персоне. «Стоит сейчас произойти какой-нибудь пустяковой случайности, как, например, кому-нибудь что-то послышится, или у кого-нибудь сдадут нервы,  – подумал Ячменёв, – как на меня обрушится шквал убийственного свинца».
Раненного и измотанного детектива охватило чувство досады. Больше всего Ячменёву было досадно, что свадьба его единственной внучки сейчас в самом разгаре и проходит без него. Ему хотелось оказаться в кругу милой сердцу родни и друзей. Хотелось поднять бокал за здоровье молодых, отведать вкусных блюд, беззаботно смеяться, петь и слушать шум и гам доброй балагурящей многоголосой свадьбы. Но на свадьбу путь, увы, был закрыт неприступным бронированным дивизионом. От этого на душе стало тоскливо и мерзко. В голове вертелся глупый куплет из какой-то оперетки:
Слава тебе, Господи наш!
Блага свои ты все нам дашь.
Славим тебя, сердцем любя.
Сладки плоды за все труды.
– Какой торжественный приём! – крикнул Ячменёв. – По какому поводу почётный караул?
– Вас встречаем, дорогой наш пенсионер! Вас встречаем! – прокричал в мегафон Фомин с убийственным холодом в голосе. – Не задавайте глупых вопросов, а поднимите лучше руки!
Ячменёв неохотно поднял руки вверх и повертел ими в воздухе.
– Может, вам ещё сплясать на заказ? – прокричал он Фомину. – Что за идиотизм вы тут устроили! Мне надоело постоянно поднимать руки вверх! А так же мне надоела ваша подозрительность и непроходимая тупость! Вы никудышный сыщик, Зиновий! Признайтесь себе в этом и не надо ломать комедию!
– Успокойтесь, Георгий Борисович! – выкрикнул в ответ Фомин. – Где взрывное устройство?
– Какое, к чёрту, взрывное устройство? Вы что, Зиновий, совсем умом двинулись на служебной почве?
Взгляд Ячменёва скользнул по полосе оцепления и выхватил из толпы инспектора Пиликанова. Непримеримый осенизатор стоял позади полковника Фомина и майора Шалыто, стараясь оставаться в тени. Пиликанов что-то непрерывно шептал в своё переговорное устройство.
– Это Пиликанов вам опять что-то напел? Гоните прочь этого параноика! – в сердцах прокричал Ячменёв. – Я совсем охрип... Дайте мне мегафон... Пиликанов начитался детективных романов, и ему кругом катит измена!
 На мгновение взгляды  Ячменёва и Пиликанова встретились. Георгия Борисовича словно обдало холодом. Чутьё ему подсказало, что что-то тут не так. У Пиликанова был другой взгляд. Он смотрел на Ячменёва глазами затравленного и панически испуганного человека. Так могут смотреть, разве что, на серийного убийцу... Это Ячменёву не понравилось. Краем глаза детектив заметил скопище пожарных машин, припаркованных за углом особняка. Кучки пожарников стояли в бездействии и не спешили на тушение всё более разгорающегося пламени. Это могло означеть только одно: особняк считают заминированным. «Но почему? Откуда здесь взялись силовики? Почему их так много? И почему они держатся от меня на дистанции? Неужели они думают, что я сам обвешан динамитом?» – эти вопросы возникли в голове Ячменёва одновременно. И тут же пришёл ответ, суровый и неожиданный, как раскат грома: ОНИ ЗНАЮТ ЧТО-ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЮ Я!
– Мы всё знаем, Георгий Борисович! – словно читая его мысли, прокричал Фомин через мегафон. – Мы следили за вами! Всё это время... У вас под воротником пиджака жучёк, поставленный Пиликановым! И «Моторола», которую мы вам дали, тоже с подслушивающим устройством! Мы ловили каждое ваше слово параболическими антеннами... В особняке повсюду установлены детекторы движения... Пиликанов выслеживал вас! Он был в здании, когда вы пришли на встречу с вашими “привидениями”. Он знал каждый ваш шаг...
Если бы Фомин сообщил, что на Землю прилетели инопланетяне или к власти пришёл Антихрист, это потрясло бы Ячменёва меньше. Суровые слова коллеги, находившегося по другую сторону заслона, окатили Георгия Борисовича как ушат холодной воды и на какое то время ввергли его в психический ступор. Это был душевный паралич. Реальность опрокинулась. Она вывернулась наизнанку и встала с ног на голову. Потом пришло чувство глубокой досады от осознания того, что друзья его предали.  Детектив вдруг понял,  что он больше не увитый лаврами корифей, а довольно-таки жалкий дилетант-любитель, обведённый вокруг пальца презренным Пиликановым. Он оказался уязвим. Он повсюду наделал ошибок.  Чувство досады смешало в кучу всё: слежку,  которую он не учуял, неопознанные детекторы движения, плетущего сети заговора иезуита и предавшего друга Зиновия Фомина. Пенсионер оказался чересчур самонадеян. Он недооценил нелепого инквизитора, с маниакальным упорством выжидавшего в засаде, как охотник выжидает опасного хищника... И Георгий Борисович, этот многоопытный профессионал, попался в такую примитивную ловушку. Какой позор! Но самое главное, чего не знал Ячменёв, так это тех потрясающих выводов, которые были сделаны оперативными сотрудникам на основе прослушивания его разговоров...
– Георгий Борисович, выслушайте меня внимательно! – вновь заговорил в мегафон Фомин.
– Вы серьёзно больны! Психически больны... К сожалению, вы не даёте себе в этом отчёта... Это опасно для окружающих вас людей!
– Откуда такие сведения? – упавшим голосом спросил пенсионер.
– Мы слышали ваши разговоры, Георгий Борисович... У вас искажённое восприятие реальности... Вы разговариваете сами с собой! Никаких привидений не было... Это всё сделали вы. Вы и ваше больное воображение...
Ячменёв хотел что-то возразить, но не нашёл слов. Он чувствовал себя очень и очень плохо. Голова  кружилась всё сильнее. Откуда-то издалека до сознания доходили обрывки фраз: «К сожалению...», «Вас изолировать...», «Для вашей же пользы...», «Иначе...», «Стрелять на поражение...», «Куда вы спрятали...», «Взрывчатка...», «Тело Катакомбова...»
В голове вертелась одно мысль, мысль об опасности... «Опасность исходит от дома!» - твердил пенсионеру его внутренний голос. «Нет, опасность исходит от людей!» - возражал он сам себе мгновение спустя. «Нет, опасность исходит от меня!» - откликался он тут же. «Единственный способ устранить опасность - это самоликвидация. Где здесь кнопка?»... «Нет! Нет! И ещё раз нет!»...
Самое последнее, что он увидел, как в тумане, была крышка водосточного люка где-то посредине между ним и оцеплением. Крышка люка сдвинулась и из неё показалась голова кинорежиссёра, запачканного грязью, но вполне живого... Ячменёву чудилось, что режиссёр страшно скалит зубы и кричит ему: “Смена ролей! Смена ролей! Теперь вы спите, а я буду стоять возле алькова!”...
Далее было падение. Вопрос, “что первично – материя или сознание?” в данном случае играл для Ячменёва решающую роль. Материя в форме летящей снайперской пули или потеря сознания вследствие усталостного обморока...
 
ЧАСТЬ 2. ЗИГЗАГ СУДЬБЫ

“И аз воздам!”[1]
(Послание к Римлянам, глава 12, стих 9)

-----------------------------------
[1] - Лишь мне судить! (старослав.)

1. ПОСТФАКТУМ

Режиссёр Катакомбов. Уголовное дело о похищении кинорежиссёра Катакомбова было прекращено в связи с отсутствием состава преступления. Артём Баритонович, целый и невредимый, появился из под земли на линии огня между противоборствующими Ячменёвым и спецназовским оцеплением. К сожалению, сам режиссёр не смог пояснить следствию, что на самом деле произошло с ним в ту злополучную ночь. Частичная потеря памяти, столь свойственная случаям таинственного исчезновения, навсегда скрыла от любопытных умов истинные события этой Вальпургиевой ночи. Чтобы пробудить подсознание Артёма. Баритоновича, следствие пыталось прибегнуть к помощи гипнотизёров. Однако чудесного прозрения не произошло. Блоки, возникшие в результате неизвестных злоключений, оказались слишком сильными. В процессе  гипнотических сеансов режиссёр начинал лишь плакать и петь приятным баритоном Сулико и песню о замерзающем ямщике. В настоящее время режиссёр, как и было ранее запланировано, находится в Голливуде на съёмках очередного грандиозного блокбастера с участием Анжелины Джолли.
Полковник Фомин и майор Шалыто. Вследствие серьёзных оперативных просчётов, приведших к вовлечению подозреваемого в следственный процесс, что в свою очередь повлекло тотальное уничтожение коммунального строения по Кривобедеенному-18, полковник ОБОП Зиновий Фомин был отстранён от занимаемой должности с объявлением неполного служебного соответствия. Как и обещал Пиликанов. Майор Иван Шалыто не стал ждать результатов служебного расследования и в солидарность полковнику Фомину добровольно подал в отставку. После увольнения в запас бывшие коллеги Ячменёва организовали «Клуб одиноких сердец солдата Киплинга», помогающий безызвестным героям мировых и локальных войн приобщиться к созидательной жизни на гражданке. В настоящее время оба сопредседателя клуба с группой товарищей путешествую по местам боевой славы Ост-Индийской кампании 1879 года. Данное мероприятие спонсируется Бенгальским филиалом инициативного фонда “Маугли ”.
Инспектор Пиликанов. О дальнейшей жизни и деятельности Аристарха Панкратовича известно, к сожалению, немного. После блистательного разоблачения в деле об исчезновении кинорежиссёра Катакомбова он ещё некоторое время курировал Институт эктоплазмы и выступал с лекциями на тему “Тлетворное влияние мистических учений на процессы нейро-лингвистического зомбирования”. Вскоре после закрытия Комитета по делам паранормальных явлений Пиликанов был возвращён к привычной функционерской деятельности в аппарат управления агропромышленным комплексом республики, где он успешно трудится по сей день. Правда, в поведении Аристарха Панкратовича наблюдаются некоторые ненормальности, пугающие его жену и сотрудников. Перед уходом на работу он изо дня в день рисует на входной двери мелом пентаграмму, а в своём рабочем портфеле носит странный оберег в виде нанизанных на холщовую нить зубов намибийского крокодила.
Аспирант Бодягин. После консультации с психоаналитиком Степан ушёл из Института эктоплазмы в Институт инновационных нано-технологий. Теперь он занимается созданием голографических модулей памяти для кибернетических насекомых. Эта работа привнесла новые проблемы и в без того смятённую голову аспиранта. Вопрос, о который споткнулось не одно поколение философов и моралистов – о возможности искусственного разума, всерьёз заморочил молодого технолога. В поисках ответа Бодягин обратился к церкви, и теперь всё свободное время проводит в ожесточённых спорах со священником местного прихода на этические и теологические темы. Иногда Степану кажется, что искусственный интеллект, всё же, существует, и его электронные создания замышляют против него коварный заговор. В таких случаях Степану хочется бросить работу к чёртовой матери и уехать туда, где не знают слова “бионика”, и где летают обычные мухи, а не титаново-латексные микрочудовища-шпионы.
Княжна Белозёрова. Изольда Виктория Беатрис Белозёрова больше не работает сторожем дома Режиссёра в связи с отсутствием такового. Девушка ни разу не появилась в поле зрения органов правосудия, и её всесоюзный розыск не прекращён и по сей день. Радостная весть, о которой упоминала императрица Екатерина, не заставила себя долго ждать. Пылкий тайный любовный роман между княжной Изольдой и наследным принцем Георгием увенчался беременностью девушки. Отпрыск престола, пав на колени, в слезах молил её руки. По непроверенным источникам, близким к императорскому дому в изгнании, лорд-канцлер распространил официальное заявление о согласии молодой особы вступить в брак с наследным принцем. Юноша влюблён, окрылён, счастлив и ни от кого не скрывает, что пал под властью её колдовских чар. Девушка, полная очарования и величавого достоинства, готовится стать матерью.
Подследственный Ячменёв. Судьбу нашего главного героя решил известный физический факт того, что для выстрела из винтовки после наведения на цель необходимо “выбрать” холостой ход спускового механизма, на что уходит около одной секунды. Как раз за это время тело Ячменёва, потерявшего сознание от перенесённых потрясений, сместилось вниз, и пули не достигли предназначенной цели. Та, что направлялась в голову детектива, просвистела сверху, а другая, нацеленная в его сердце,  ударила в плечо.
После кратковременного пребывания в военном госпитале имени генерала Бурденко, Георгий Борисович был заключён под стражу. Ему предъявили обвинение в умышленном поджоге здания Дома режиссёра, что квалифицировалось тяжкой статьёй 205 уголовного кодекса. Мотивы преступления ещё предстояло выяснить. Будущее пенсионера таилось в потёмках, но в любом случае перспектива выглядела безрадостной. Во многом она зависела от результатов судебно-психиатрической экспертизы. В случае признания вменяемости на момент поджога, Ячменёву грозило суровое наказание в виде лишения свободы сроком от восьми  до двенадцати лет. К этому можно было присовокупить иск на возмещение причиненного имущественного ущерба на умопомрачительную сумму в 100 миллионов рублей. Вердикт невменяемости светил пенсионеру бессрочным пребыванием в закрытом стационаре, что тоже энтузиазма не прибавляло.
Для Георгия Борисовича появилась невесёлая возможность оценить “Матросскую тишину” с противоположной стороны забора. Следственный изолятор ему не понравился. В камере  показалось грязно, и вентиляция там была плохой. Следователь по фамилии Раков, ведущий дело, не понравился Ячменёву тоже. Раков оказался щупловатым понурым субъектом бесцветной наружности и с короткой тюремной стрижкой. Было даже как-то странно, что такого невзрачного гражданина назначили на должность следователя по особо важным делам.
– Зачем вы подожгли Дом режиссёра? – без обиняков спросил Раков своего подследственного на первом допросе.
– Мотивы  поджога мне не известны, – чистосердечно признался Георгий Борисович, – потому что поджигал не я.
– А кто же тогда поджигал? – скучным голосом спросил следователь.
– Не знаю. – сокрушённо ответил Ячменёв. – Но есть одно предположение: поджог совершили литературные и исторические герои!
Следователь аккуратно записал ответ Ячменёва в протокол допроса.
– Что за герои? – уныло попросил уточнить Раков. – Вы можете назвать фамилии?
 Георгий Борисович пояснил совершенно конкретно:
– Думаю, это были русский царь Иван Васильевич Рюриков, Четвёртый, Грозный и российская императрица Екатерина Алексеевна Романова, Вторая, Великая. Поместный дворянин Евгений Онегин, отчество, извините, не известно, скорее всего, не причастен к поджогу, так как по убеждениям не приемлет террора, как средства достижения политических целей...
Следователь долго соображал, вносить эту информацию в протокол или нет. И не издевается ли подследственный над ним, над следователем по особым делам. Но после долгих раздумий, всё-таки записал сказанное и совершенно серьёзно спросил:
– Как же они могли совершить поджог, если они все умерли?
– Так в этом-то и есть главная фича! – оживился Ячменёв. – Они умерли, но они существуют! Они – привидения!
Следователь по особо важным делам был краем уха наслышан о Ячменёвском бзике. На его лице появилось выражения крайнего нежелания продолжать этот нелепый диалог. Но он не мог ничего поделать. Ему надо было исполнять свой нелёгкий долг.
– Привидений не существует, Георгий Борисович! – устало произнёс Раков. – Придумайте что-нибудь другое.
– У меня ничего другого нет...– растерянно ответил Ячменёв. Он оценил благородство следователя, который возился с ним, как с маленьким ребёнком и терпеливо выслушивал его идиотские фантазии. Ячменёв понял, что это настоящий следователь по особо важным делам.
Следователь откинулся на спинку стула и выждал паузу.
– Вы неумело врёте! – сообщил он авторитетно. – И разыгрывать из себя дебила у вас не получается!
– Ничего не могу поделать, – виновато улыбнулся Ячменёв, – у меня мало практики. Извините...
Раков встал и пошёл прочь из комнаты.
Ячменёв чувствовал, что стену непонимания разрушить невозможно.
– Но ведь должны были остаться хоть какие-то следы! – в отчаянии крикнул пленённый детектив вдогонку своему высокопоставленному коллеге. – Потайная дверь, будуар царицы, подземный ход, в конце концов!
– После пожара обвалились пролёты в северном крыле здания... Так что существование вашей потайной двери и будуара подтвердить невозможно... – тихо ответил Раков. – Что касается подземного хода, то под завалами ничего не удалось найти. То, что вы считаете подземным ходом, это тупиковый туннель, прорытый проходчиками метро в 1936 году... Они просто ошиблись в расчётах... Это подтверждают метростроевские архивы. Туннель не имеет связи с особняком...
Следователь вздохнул и закрыл за собою дверь.

2. СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ ЧУДОВИЩ

Жизнь в одиночной камере окрасилась для Ячменёва в серый цвет. Георгий Борисович много думал о случившемся. Но мысли путались в голове. Воображение постоянно возвращало его к пережитому. И чем больше проходило времени, тем сильнее размывались границы реального в его памяти. Правда начинал переплетаться с вымыслом. Ячменёву становилось всё труднее определить, где была действительность, а где начиналась игра воображения.
Детектив в отчаянии осознавал, что, возможно, люди правы и никаких привидений на самом деле не существует. Возможно, причина скрывалась в его воспалённом разуме, нарисовавшем несуществующие фантомы столь ярко, что он принял их за реальность. И, возможно, он сам, не осознавая того, устроил в особняке пожар... Домоклов меч приговора “шизофрения” повис над Георгием Борисовичем и готов был уничтожить его, как дееспособную личность. Пенсионер яростно сопротивлялся. Он цеплялся за всё, что хоть как-то могло пролить свет на происшедшее и снять с него клеймо сумасшедшего. Но его улики рассыпались в прах, как только он выносил их на суд следователя.
– Вы уверены, что инспектор Пиликанов реально существует? – спросил Раков, глядя на подследственного своими бесцветными ничего не выражающими глазами.
– Сейчас я уже ни в чём не уверен... – ответил Ячменёв осторожно. Ему приходилось обдумывать каждое слово, чтобы не завязнуть в своих спутанных показаниях ещё больше. – Но я видел его в особняке так же чётко, как сейчас вижу вас. Спросите Зиновия Фомина. Он подтвердит.
– Мы не можем спросить полковника Фомина. – глядя в пол ответил Раков. – Фомин уволен. И его нет в стране. Сейчас он может заявить всё, что угодно, по причине личной неприязни... Это лицо заинтересованное, и его показаний суд не учтёт.
– Но что-то же он говорил?
– Вам пересказать дословно? – следователь со сдержанной усмешкой взглянул на Георгия Борисовича. – Среди его матов в вашу честь не было ни одного слова о Пиликанове... Комитета по паранормальным явлениям в природе не существует. Проверьте по телефонному справочнику... Вас кто-то водил за нос. Или вы встретили другого литературного героя, подобного Онегину, с вашего позволения...
– Может быть, существование комитета не придаётся огласке? – пытался обороняться подследственный.
– Ну, давайте ещё в Икс-файлы поиграем. – в глазах Ракова появилась ещё большая скука.
Георгий Борисович сидел неподвижно с каменным лицом и чувствовал, как почва реальности уходит из-под его ног.
– Почему вы ничего не говорите о сторожихе Дома режиссёров? – осторожно спросил следователь. – Это вполне реальная особа. И она могла бы многое прояснить... К сожалению, её  разыскать нам не удалось... Это ваша соучастница?
Следователь был прав. Викки могла прояснить многое. И Георгий Борисович постоянно думал о ней. Но о молодой княжне он не проронил ни слова. Он бы не сделал этого даже под самыми страшными пытками. Даже под угрозой смерти... Образ Викки оставался для Ячменёва единственным светлым путеводным лучом, сияющим где-то вдали, как надежда на спасения из мрачного и безысходного туннеля...
Два раза в месяц в СИЗО положены свидания с родственниками. Свидание с женой и дочерью произвело тягостное впечатление. Женщины с красными глазами старались подбодрить арестанта, но у них это не получалось. К концу свидания Ячменёв понял, что жена и дочь ему тоже не верят и считают сумасшедшим, как и все остальные. Они этого не говорили прямо, но это можно было понять по их лицам. Что-то неуловимо изменилось в поведении родных ему женщин. Появилась едва заметная пелена отчуждения. Недосказ. Недомолв. Потупленные взгляды. Виновато-растерянное выражение лиц. Возможно, это была паранойя. Но Ячменёв больше не верил своим близким, как и они не верили ему самому. Георгий Борисович чувствовал, что теряет жену и дочь. Судьба нанесла новый удар, обернувшийся личной трагедией.
Пленника лишили всего – свободы, дома, семьи, материальных благ и даже его собственной личности. Он был повержен и растоптан. И дальше падать было уже некуда.

3. ЛУЧ СВЕТА

В один из однообразно мрачных дней заключения Ячменёву, изнурённому тяжкими думами, тоской по свободе и одиночеством камеры, сообщили, что его вызывают на свидание. Незапланированное свидание. Это было странно. Георгий Борисович никого не ждал. На вопрос, кто бы это мог быть, контролёр пожал плечами и ответил, что пришли граждане Джогиндар и Екатерина Кумарраджи.
– Внучка с мужем. – грустно пояснил арестант. – Я перед ними в долгу. Меня застрелили в день их свадьбы...
– Постарайся забыть о своём грёбаном долге и не застрели их сегодня, в день твоего свидания! – сурово ответил контролёр арестанту.
Когда тесть и внучка вошли в комнату краткосрочных свиданий, Георгий Борисович уже сидел за столом. От пришедших его отгораживала стена из прозрачного звуконепроницаемого пластика. Встречающимся здесь приходилось общаться по телефону. Симпатичный худощавый юноша индийской национальности вежливо провёл жену в комнату, и молодые люди сели напротив арестанта с противоположной стороны пластиковой стенки. Георгий Борисович посмотрел в мутный пластик и будто врос в свой привинченный к полу стул. Радостно застучало сердце. Перед ним сидела княжна Белозёрова! Викки пришла в “Матросскую тишину” под видом его внучки, воспользовавшись паспортом Катерины. Это было совершенно невероятно! И, тем не менее, это было так... Кудесница перевоплощения с искусством, достойным Маты Хари, изменила свою внешность и на пропускном пункте разве что Катина мама могла отличить Викки от своей дочери. Но как только девушка подошла к столику переговоров, произошло какое-то чудо, и она вновь приняла свой нормальный облик.
Ячменёву бросилась в глаза метаморфоза, произошедшая с княжной с момента их единственной встречи. Викки сильно изменилось. Не осталось и следа от столь идущего ей готического стиля.  Тёмные локоны волос волнами ниспадали на стройные плечи, обрамляя благородное интеллигентное лицо. Глубокие лучистые глаза смотрели на пленника с нежностью, состраданием  и таинственной магической силой. Девушка ещё более похорошела. Едва заметные признаки беременности тронули её лик и фигуру кистью женственности  и нового очарования.
Детектив сжал в руке трубку телефона. Говорить было невозможно. Линия, безусловно, прослушивалась. Любое неосторожное слово могло разоблачить княжну...  А этим Ячменёв рисковать не мог. Впрочем, слова были излишни. Мятежный взгляд выражал чувства и мысли красноречивей фраз.
– Вика, придти сюда – это безумие. – говорили глаза детектива. – Вы не должны были так рисковать. Вас повсюду разыскивают...
– Я беру пример с вас. Вы рисковали своей жизнью... – отвечали глаза девушки.
– Простите меня! – безмолвно просил Ячменёв. – Я не смог сберечь ваш фамильный очаг...
– Не вините себя! – безмолвно отвечала ему молодая княжна. – Управлять судьбой не в наших силах...
– Государыня Екатерина передала вам и княгине своё монаршее благоволение...
– Мы очень благодарны её заботам. У нас радостная весть – я ношу под сердцем наследника престола!
– Мой низкий поклон будущей царице и маленькому инфанту...
Ячменёв склонил голову.
– Я так благодарна вам за всё, что вы для меня сделали! – Викки едва заметно покачала головой. Её глаза говорили о том, о чём бессильны были сказать слова. – Я не могу вам отплатить тем же... Я не могу устроить вам побег... – звучал в ушах Георгия Борисовича грустный голос девушки.
– Вы сделали для меня гораздо больше, – прочитала княжна в глазах арестанта, – вы подарили мне радость и смысл бытия.  И ради вас я готов идти на эшафот!
Притихший Джогиндар был потрясён. Такое он видел впервые в жизни. Затаив дыхание, юноша наблюдал за этим безмолвным телепатическим диалогом, полным таких скрытых эмоций и такого внутреннего накала, что звенящее молчание начинало прорываться наружу. Лже-муж поймал на себе пристальный взгляд оперативного дежурного и осторожно тронул свою спутницу за плечо.
– Пора уходить... – прошептал он ей тихо.
Княжна, едва сдерживая слёзы, порывисто поднялась и пошла прочь из комнаты свиданий. Джогиндар объяснил дежурному, что свидание пришлось прервать в связи с тем, что его беременная жена почувствовала себя плохо.

4. ОДА РАДОСТИ

И с этого момента жизнь Ячменёва преобразилась. Мир вокруг снова стал цветным! Мощная музыка наполнила пленника животворящими радостными звуками. Гармония мажорных аккордов разбила в прах все его невзгоды, тяготы, страхи и опасения. Это был Бетховен! Это была “Ода к радости”! Это была ода любви, веры и счастья! Не было больше тюремных стен! Не было больше одиночества! С ним был ряды красивых звучных мужских, женских и детских голосов, поющих гимн надежды и самой жизни! С ним был идальго Дон-Кихот, зовущий его на бой! С ним был задумчивый плэй-бой Онегин, полный сдержанных благородных дум! С ним была императрица Екатерина, покровительница пылких сердец! С ним был безумный царь Иван, горько плачущий о судьбине его несчастной отчизны! С ним была его фея и путеводная звезда Викки, мать будущего царевича!
Следователь Раков первым почувствовал внутреннее преображение Георгия Борисовича. Раков был человеком умным. Он старался понять, что случилось. Почему арестант вдруг так повеселел, стал шутить, стал каким-то беззаботным... Следователь пытался найти ответ в материалах дела Может быть, он сам где-то дал слабину? Но нет, дело оставалось железным. И, тем не менее, подследственный изменился. Допросы каким-то образом стали переходить в беседы! Порой Ракову казалось, что  они поменялись ролями, и следователем становился не он, Раков, а подследственный Ячменёв...
А в один из дней, вскоре после памятного визита княжны Белозёровой под сводами “Матросской тишины” появился странный штатский. Это был низенький мужчина лет шестидесяти, в зелёном шерстяном пиджаке, очень широкоплечий, но с дефектом ноги. Штатский вышагивал, опираясь на трость и гордо выбрасывая ногу вперёд, как на военном параде. Незнакомец сверкал вокруг ястребиными глазами и разговаривал громогласным голосом. Это был адвокат Август Мартынович Робинзон. Великий адвокат, специалист по безнадёжным делам, гремевший в юридическом мире своими разгромно выигрышными процессами. Неизвестный меценат нанял знаменитого Робинзона для защиты Ячменёва.
– Здравствуйте, дорогой мой безумец! – раскатисто декларировал Август Мартынович, пожимая руку Ячменёву. – Рад явиться вашим защитником на судебном процессе!
Впоследствии Робинзон величал Георгия Борисовича не иначе как “безумец мой”.
При первой  же встрече Робинзон пояснил:
– Я стою немалых денег. Но вас согласен защищать за студенческий гонорар. И это по двум причинам. Первая: за вас ходатайствовали люди, которых я очень уважаю. И второе: ваш случай чертовски интересен. А я люблю интересные случаи. Они не дают покрыться плесенью. Видите, какой я весь зелёный?

5. ЗАЩИТА РОБИНЗОНА

Робинзон ввязался в бой с рвением молодого хулигана. Август Мартынович верховодил командой безмолвных помощников, отличавшихся завидным профессионализмом, дисциплиной и работоспособностью. Адвокаты подвергли дело Ячменёва дотошному анализу, дабы ни один юридический казус, могущий послужить зацепкой для судебной обороны, не ускользнул из их цепких рук.
Стараниями команды Робинзона на поверхность всплыли новые интересные факты. Было выяснено, что после пленения Ячменёва по столице прокатилась волна аналогичных библиотечных аутодафе. Святилища разума горели таинственно, беспричинно и самопроизвольно. Один из пожаров совершенно случайно оказался записанным видео камерой автоматического слежения. На ролике было видно, как книги загорались сами по себе. Причём, загорались выборочно. Видеозапись пожара приобщили к материалам  защиты.
Этим редкостным феноменом заинтересовались специалисты по пирокинезу из Великобритании, которые ради этого прилетели в Москву. Заграничные исследователи не нашли разгадки аномальному явлению. Так же они не смогли объяснить тот факт, что редкое и качественное издание маркиза де Сада на мелованной бумаге и в золочёном переплёте подвержено воспламенению, а скромное издание “Печек-лавочек”, газетная бумага №3 и мягкие корочки, огнеупорно, как птица Феникс. Склонные к систематизации англичане окрестили библиотечный феномен “селективной комбастией”, что в переводе на нормальный язык можно было бы назвать “избирательным самовозгоранием”.
Напоследок исследователи восхитились репродукцией полотна Ильи Ефимовича Репина “Иван Грозный убивает своего сына”, уцелевшей во время пожара в Доме режиссёра. Англичане назвали полотно “Неопалимой Купиной из Москвы” и сказали, что это поразительно, так как температура возгорания репродукции чуть выше двухсот градусов по Цельсию, в то время как температура огня в библиотеке должна была достигать тысячи двухсот, что на целую тысячу градусов превышает порог, губительный для холста! То есть уцелеть в пожаре полотно, по здравым понятиям, не могло...
Так же Робинзон придрался к факту воспламенения панелей в злополучном Доме режиссёра. Панели коридоров состояли из поливинлхлорида, известного своими огнеупорными качествами. Поджог ПВХ был делом почти невозможным, выполнимым разве что профессионалом с помощью спецсредств. Как ни крути, Ячменёв таким профессионалом-поджигателем не был, да и времени на обработку панелей у него не оставалось. Данные детекторов движения говорили о том, что он нигде, кроме библиотеки не задерживался.
Неожиданно был снят иск о взыскании причинённого ущерба. Основанием этому послужило неприметное интервью видного чиновника городской мэрии независимой газете НГ. В своём интервью чиновник, сетующий  на трудности в осовременивании лица столицы из-за всевозможных памятников истории  и архитектуры, обмолвился и высказал историческую фразу: “Если бы не подожгли Дом режиссёра, его следовало бы поджечь!”. Дотошные сотрудники Робинзона раскопали интервью среди груд бульварной прессы и извлекли его из небытия.
Август Мартынович уцепился за статью и выяснил, что в тендере на перестройку Дома режиссёра развернулась нелицеприятная битва между авторитетными инвесторами, и фигурируют перспективы прибылей на порядки превышающие запрошенную исковую сумму. Стало быть, предположил Робинзон, кому-нибудь может быть выгодно уничтожение исторического памятника из-за возможности вложить деньги в привлекательный участок московской земли. Август Мартынович попросил представителя мэрии прокомментировать его крылатую фразу и развеять подозрения, что чиновник, разумеется, сделать отказался, назвав подозрения адвоката “абсолютной чушью”. Но, тем не менее, Ячменёвский иск был немедленно снят. Конечно, в обмен на забвение интервью НГ с опрометчивой фразой и обещание прекратить муссировать адвокатские спекуляции вокруг перестроечного тренда.
Таким образом, Робинзон был готов к защите по, практически, всем обвинениям Ячменёву. Кроме одного. Обвинения в невменяемости. И это последнее стоило многих... Как известно, ярлык с обидным прозвищем “псих” смывается очень и очень плохо. Он прилипает к жертве, как уродливое клеймо, мешая жить, портя настроение, кровь и карьеру, изводя и делая жертву несчастным загнанным в угол существом. Оправдываться тут бесполезно. Как сказал кто-то из великих, оправдываясь, человек лишь лишний раз обвиняет себя... И адвокат Робинзон это прекрасно знал.
– А что это значит? – спрашивал Август Мартынович Ячменёва.
И тут же сам отвечал:
– А это значит, что вы ни в коем случае не должны оправдываться. И не должны пытаться снять с себя обвинения в сумасшествии. Всё равно это бесполезно, и вам никто не поверит.
– Так что же мне делать? – спрашивал Ячменёв растерянно. – Меня же упекут в психушку!
– Непременно упекут! Если вы станете скрывать, ловчить и прятать своё “изменённое сознание” как нечто постыдное. Тогда люди точно подумают, что вы неполноценны. И этого они вам уж не простят...
Давайте-ка мы с вами, безумец вы мой, вспомним гениального философа древности Конфуция. Мудрый он был человек. Но странный. Чего стоит одна его только фраза: “Плохо – это хорошо”.
Так вот, согласно Конфуцию, если вы не можете победить врага, сделайте его своим другом... Чувствуете, куда я клоню?
– Пока не очень.
– Действительно, это не просто для понимания. Особенно для нашего европейски заскорузлого менталитета... Мы не склонны к подобной диалектике. Но охотно поясню для вас.
Если вы не можете избежать обвинения в сумасшествии, не избегайте его. Примите его, как данное. Не отрицайте его. Не скрывайте. Полюбите его. Гордитесь им. Да-да: гордитесь своим сумасшествием! Скажите сами себе: “Я чертовски безумен! И я горжусь этим! Это такое счастье – быть таким выдающимся безумцем!” Не думайте, что это недостаток. Думайте, что это достоинство. Превратите свой недостаток в достоинство. Превратите свою слабость в силу!
И тогда вы увидите невероятное: как только вы перестанете бояться своего сумасшествия, как сразу же все окружающие потеряют к нему интерес. Люди уже не смогут воспринять ваше сумасшествие как что-то из ряда вон выходящее. Да, возможно вас посчитают неадекватной, яркой и даже выдающейся личностью. И это уже неплохо. Возможно, вас даже посчитают гениальным. Ведь все гении безумны. Нормальный человек не может стать гением по той простой причине, что он слишком нормален. Для гениальности нужна чертинка, нужно сумасшествие. Ведь противоположности сходятся. Кстати, это опять Конфуций...
На судебном процессе Робинзон построил оборону, опираясь на два незыблемых постулата. Первое: принцип презумпции невиновности. И второе: гениальность его подзащитного. Обвинению не удалось поймать Георгия Борисовича за руку в момент поджога. Не было в его разговорах и прямых заявлений, типа “Я подожгу Карфаген!”. Не было найдено у него ни бензина, ни даже обычной зажигалки, по причине того, что Ячменёв не курил. Отсутствовали у него так же и мотивы преступления. А вот феномен  этой, как её, комбастии был официально занесён англичанами в каталог необъяснимых явлений природы и факт, что такое безобразие “имеет место быть” обвинение оспорить уже не могло.
Для доказательства гениальности своего подзащитного Робинзон привлёк всё своё красноречие. Он приводил примеры из жизни замечательных людей, которые все сплошь и рядом были гении и сумасшедшие, начиная с художника Ван Гога и кончая отцом атомной бомбы Оппенгеймером. Было поднято на щит великое изречение великого физика Нильса Бора, о том что “теория Гейзенберга не была истинной, потому что не была достаточно сумасшедшей”.
– Вы посмотрите на этого бесстрашного борца за правду! – патетически воздев руки вверх, обратился Август Мартынович к залу суда. – Ведь он бросился в бой, чтобы восторжествовала справедливость даже  ценой свадьбы своей единственной и горячо обожаемой внучки! Это ли не самопожертвование?!
Робинзон выждал драматическую паузу и обратился к присяжным заседателям:
– Вы бы, уважаемые господа, смогли пойти на такую жертву, причём совершенно бесплатно, можно сказать, на общественных началах?
И присяжные заседатели снисходительно закивали головами, соглашаясь с адвокатом, что на общественных началах они бы, точно, не согласились пропустить свадьбу единственной внучки ради торжества справедливости.
– И когда этот гений уголовного розыска, этот талантище сыскного искусства столкнулся с непостижимой тайной библиотеки, он до последней секунды пытался найти естественное объяснение таинственному исчезновению режиссёра... Который, кстати, тоже не помнит, что с ним самим произошло... – тут Робинзон красноречиво бросил взгляд на представителя обвинения.
– Протестую! – воскликнул обвинитель. – Дело об исчезновении режиссёра закрыто, и к делу не относится.
– Протест отклоняю! – ответил судья. – Нас интересуют все подробности, могущие повлиять на справедливое решение суда.
– И тогда были исчерпаны все возможности объяснить происходящее с точки зрения здравого смысла... – Робинзон скорбно опустил руки, красноречиво показывая, как исчерпались последние надежды гениального сыщика. – Ведь даже почтенные английские исследователи аномальных явлений оказались  бессильны разгадать загадку таинственной библиотеки...
 Тут зал судебного заседания замер в тишине, сопереживая бедному сыщику, потерявшему всякие надежды.
– И тогда моему подзащитному ничего не оставалось делать, как переступить грань реального и объяснить происшедшее самым необъяснимым образом... Хотя он знал, этот Джордано Бруно от криминалистики, что его объяснение не будет понято людьми, и что его за это постигнет тяжкое обвинение в сумасшествии...
Адвокат выдержал новую трагическую паузу, и было видно, что в зале суда не осталось равнодушных к судьбе бедного сыщика, обвинённого в ереси ради правды.
– Но наш следователь не поступился принципами ради догматических канонов! – воскликнул Робинзон. – Он доказал своим личным примером, что ради истины, готов терпеть любые удары судьбы и даже идти под пули своих собственных товарищей, что он бесстрашно и сделал... Ибо для этого человека самое святое – это Закон и Правда!
Тут Робинзон потряс в воздухе своей красивой полированной тростью и громогласно завершил своё экспрессивное выступление фразой:
– Переат мундус ет фиат юстициа! Что в переводе с латинского означало: “Пусть гибнет мир, но торжествует порядок!”
Судебный зал взорвался овациями, и речь адвоката Робинзона вошла в историю юриспруденции как лучшая речь в защиту непризнанных гениев. Подсудимый Ячменёв был оправдан по всем пунктам обвинения и с почётом освобождён из-под стражи в зале суда. И даже присяжные заседатели, забыв о своей чопорности, смеялись, обнимались и поздравляли друг друга с торжеством слепой, но справедливой Фемиды.
А Георгий Борисович Ячменёв был назван прессой российским бунтарём Макмёрфи с намёком на героя знаменитого кинофильма о сумасшедших под названием “Пролетая над гнездом кукушки”.  Журналисты даже нашли внешнее сходство Ячменёва с исполнителем главной роли, блистательным Джеком Николсоном. Хотя об этом можно было бы и поспорить. Сходство было лишь издали. И то с большой натяжкой.
 
6. ГЕОРГИЙ НА ЛЕНТЕ

Уклад жизни Георгия Борисовича сказочным образом вернулся к исходному безмятежно тихому состоянию, каким он был до злополучного телефонного звонка. Казалось, ничто больше не напоминало пенсионеру о его суровых злоключениях, положенных тем пасмурным февральским наваждением. Однако после всего случившегося Георгий Борисович сильно изменился. Внешне он был всё тот же  прежний Ячменёв, но внутри это был уже другой человек. Его разумом овладело стремленье дум...
В подсознании шла ожесточённая работа. Пенсионер подолгу пропадал в библиотеке. На чердаке он оборудовал небольшой кабинет и поставил там компьютер. За компьютером он просиживал подолгу, по электронным документам, год за годом, вчитываясь в историю российского государства и, строка за строкой, записывая свои мысли. Год за годом...
Однажды утром ему пришла посылка из Испании. Городом отправления значился Мадрид. В посылке находилась небольшая атласная коробочка. В коробочке лежал старинный орден Святого Георгия 3-й степени на чёрно-желтой ленте. К ордену прилагалась небольшая приписка:

“Ячменёву Георгию Борисовичу. За проявленное мужество и верное служение отчизне. Сожалею, что не смог вручить лично. Романов Георгий Михайлович, Великий князь”.

Реакция на вручение высокой императорской награды у Ячменёва была неадекватной. Он плясал у себя на чердаке, громко топая и скрипя половицами. Плясал медленно, с чувством и яростно, плясал так, что весь дом ходил ходуном. Потом бывший детектив долго сидел неподвижно, обхватив голову руками, качаясь из стороны в сторону и пугая своим поведением жену. Георгий Борисович был недоволен собой.
Иногда всполохи сознания на мгновение переносили его в залитые светом пространства с людьми в белых халатах. И тогда Георгию Борисовичу казалось, что настоящая его реальность вовсе не уютный тихий загородный коттедж, а психиатрическая лечебница. И тогда он начинал осознавать, насколько призрачно всё то, что раньше он считал для себя незыблемым и постоянным.
Впрочем, место, где он находился, уже не имело для него значения. Ячменёвым владела одна лишь мысль, мысль постоянная и неотступная. Мысль о пергаментном свитке Ивана Грозного. Георгий Борисович не мог вспомнить, когда свиток исчез из его рук. Может быть, он выронил свиток в будуаре, потеряв сознание? Может быть, свиток сгорел в библиотеке? Или со следами ОМОН-овских ботинок на пергаменте был подколот к уголовному делу о поджоге? Или был подобран несуществующим Пиликановым. И теперь, пересыпанный дустом, покоится в сейфах несуществующего Комитета по паранормальным явлениям? Может быть, свитка не было вовсе... Кто знает, не опять ли это игра воображения? Ячменёву хотелось докопаться до истины. Хотелось раскрыть тайну пергаментного свитка. Хотелось раскрыть тайну государева послания...
Но разгадка постоянно уходила от него, как уходит линия горизонта от бредущего по пустыне путника. За деревьями не было видно леса. Вехи всемирной истории, разбегались по углам, как тараканы на свету, без намёка на исход. И ничего не оставалось взамен. Титаническая работа обращалась в прах. Лишь груды бумаги повсюду – на столе, но полу, в корзине для мусора. Груды бумаги, пугающие жену. Свидетельствующие о его продолжающемся безумии.
Георгий Борисович знал, что в своих поисках он не одинок. С некоторых пор он стал получать через Интернет электронные письма от Викки. Девушка была очень и очень далеко. Но её мучил тот же вопрос, что и Георгия Борисовича.
Иногда Ячменёву казалось, что разгадка где-то рядом. Иногда ему казалось, что вот-вот зазвонит телефон, и знакомый голос в трубке скажет:
– Ответь нам, дипкурьер, донёс ли ты до людей наши слова?
 
ЭПИЛОГ

В кевларитовую дверь Ячменёвского коттеджа постучал высокий мужчина в потёртых джинсах и белой хлопчатобумажной толстовке, какие в своё время носили хиппи шестидесятых. Лицо мужчины было обветренным и загорелым. Неухоженная бородка и длинные волосы, стянутые на затылке в косичку, придавали мужчине вид бунтаря и авантюриста.
На порог вышла жена Георгия Борисовича.
- Вам кого? -  спросила женщина.
- Лидия Петровна, это я, Зиновий! – сказал мужчина.
- Зиновий? – удивлённо произнесла жена Ячменёва. – Как ты изменился! Тебя невозможно узнать!
Действительно, бывшего полковника Фомина в штатском, да ещё в таком прикиде узнать было трудно.
- Я приехал из Бенгалии... - смутившись, ответил мужчина. – Мне с Георгием Борисовичем поговорить надо. Он дома?
- Разумеется, дома. Только не думаю, что он захочет тебя видеть.
- У меня к нему дело. Срочное. Крайне важно.
- Проходи... Он у себя на чердаке. То есть, в кабинете...
Женщина пропустила Зиновия в дом и повела его по крутой деревянной лестнице на второй этаж.
- А что случилось? – спросила Лидия Петровна.
- Катакомбов исчез...
- Как исчез? Опять?
- Снова...
- Мне это уже начинает надоедать!
- Мне тем более.
 Зиновий и хозяйка зашли в просторный мезонин под покатой крышей.
- Жора, к тебе гос... – произнести женщина.
Он хотела сказать: «гости», но на слоге «гос...» замолчал. Потому что увидела, что Георгия Борисовича нет в комнате.
- Господи, куда же он делся? Только что был здесь... Георгий!
Комната хранила следы недавнего присутствия Ячменёва. Недопитый кофе в чашке был ещё горячим. Возле компьютера горела настольная лампа, а на экране монитора висела недописанная строка запроса в Википедию:
«К вопросу о риверсивной интеракци...»

В конце оборванной строки нетерпеливо пульсировал курсор.
Зиновий медленно вошёл в кабинет.
- Лидия Петровна, не делайте лишних движений! – сказал он тревожно.
- Свят-свят!
Женщина остановилась, как вкопанная.
Отставной полковник стал неторопливо и внимательно осматривать обстановку мезонина.
- Что это? – спросил Зиновий, указывая на большую прямоугольную раму, стоящую на полу в дальнем углу мезонина. Рама была покрыта простынёй.
- Понятия не имею. Он часто приносит в дом всякую дрянь...
Зиновий подошёл к раме и осторожно стянул с неё покрывало. Покрывало упало на пол. Удивлённым глазам присутствующих предстало полотно картины Ивана Ефимовича Репина, написанное масляной краской. Картина называлась «Иван Грозный и сын его Иван». На картине был изображён Георгий Борисович Ячменёв.
Георгий Борисович сидел на мраморном полу и обнимал окровавленной рукой кинорежиссёра Артёма Баритоновича Катакомбова. Лик Ячменёва был оцепеневшим. И лишь безумные, наполненные отчаянием, глаза выдавали охватившее его нечеловеческое волнение и безмерный ужас.

Конец

Февраль 2008 - январь 2009 г.