Из записок девушки допетровского времени

  Прошу прощения за всевозможные исторические и психологические неточности, которых, наверняка, здесь достаточно. Это не историческое произведение в полной мере, а скорее попытка представить, как бы могла написать девушка попетровской Руси. Также несколько оптимистический тон описания московской жизни - ну, что поделаешь, героиня - затворница, многого ей не сообщали. И, главное, повествование идет не от моего лица, а от предполагаемой героини Московии.

 Для меня затворничество, как и для многих соотечественниц, было стилем жизни. Я знала, что жизнь жестока, поэтому и не претендовала на «открытую» жизнь, полагая, что затворничеством девушек и женщин берегут от бед мира этого и не понимала своих западных ровесниц.
     Надо сказать, что мы все были дети своей цивилизации и закрытой страны. Закрытая страна порождала в свою очередь закрытое общество и закрытую систему воспитания. Мы живем в закрытом государстве – и этим было все сказано.
    Государство было закрытым не просто так, и начало этому было положено с конца 13 века. Причиной этого оказывалось не сколько монгольские орды, которые и не были завоевателями в полной мере, сколько западные «крестовые походы», уничтожающие заодно целые культурные пласты стран. Закрытость было попыткой сохранить свою культуру, обычаи, религию, нацию наконец. С этих пор Запад объявлен стороной порока, а западные люди – разрушителями других стран, России в частности, государственная пропаганда выставляла жителей Запада чуть ли не зверями в человечьем обличье.
   Если вы бы хотели оказаться у русских людей в изоляции, достаточно было хотя бы не скрывать католической символики. Естественно, католическая вера была объявлена самой «поганой», хуже, чем мусульманство. Католики, так нас учили, признают в религии только силу, готовы для «победного» конца выкорчевать даже высокоразвитую цивилизацию, тупоумны, жестоки и даже не знают собственно, в чем состоит их религия. Что до папы Римского, то наши учителя не скупились в словесных средствах, передавая их недостатки, и подводя к мысли о том, что ни одни человек не может быть «заместителем Иисуса Христа».
   О жизни на Западе мы мало что представляли, во всяком случае до нас мало что доходило, а представляли мы смутно. Встреча русского человека, не говоря уже о женщинах-затворницах, была делом маловероятным, если, конечно, он не посол или не служащий при дворе Государя. Впоследствии Запад оброс разными мифами, причем, прижились две крайности – либо Запад – сосредоточие незнаемой нами высокородной культуры, либо – это прогнившее окончательно общество, чуть ли не ад на Земле. Впрочем, государство, придерживалось последней версии.
  Надо сказать, что привыкшие, в основном, к женскому обществу, мы и не особо в мужчинах нуждались. Было нормально, если девушка долго не думала о женихах. Но все в определенных пределах. Справедливости ради, следует сказать, что вышедши замуж, девушка должна была забыть о своих увлечениях («хобби» по-современному) и жить делами, думами и увлечениями мужа. То есть быть не только ему женой, но и настоящей сподвижницей, независимо от того, чем занимается ее муж. Но этот шаг по разрушению женской и мужской стены носил односторонний характер, то есть того, чтобы муж проникал в женские мечты, дела, чаяния не предполагалось. Поэтому, девушки, чувствующие за собой призвание к определенной деятельности, и не желающие, чтобы замужество помешало им, постригались в монахини. Монашке было не зазорно умствовать, влиять на общество, заниматься делами в его благо и т.п. Зазорно было в таком случае только выходить замуж (или вообще с кем-то «встречаться») и нарушать монастырский устав.
   Давая на брачном алтаре клятву на верность, подразумевалось для девушки именно прежде всего вышеописанное. Супружеская верность подразумевалась как само собой разумеющееся, да и русские жены изменяли редко. Если же изменяли, то требовалась серьезная причина, серьезный душевный надрыв. Такого как на Западе – из-за того, понравился человек, из-за скуки, желания разнообразия и пр. и в наших мыслях не было. Так, что если тебе изменяла жена, то это означало, что ты муж поганый и требовалось в срочном порядке пересмотреть отношения с женой, если вообще вы хотели их сохранить. Разводов, правда, не было, но знакомые с монашеским порядком, мы не очень-то заключения в монастырь боялись. Это  в противовес к тому, что если западному человеку изменяла жена, то это не означало, что муж плох, плохой и ветреной могла быть его жена. У нас, как видим, по-другому.
   Но все это было в рамках приличия. Я же и в таки условиях романы не крутила. Девушки, всегда любопытные до чужой личной жизни, разумеется, требовали объяснений. Объяснений у меня не было, но не хотелось от них отбиваться, и поэтому я придумала романтическую историю. Будто бы у меня есть суженый, но только судьба так распорядилась, что он живет на другом краю Европы и все никак в Россию не приедет. Девушкам я напридумывала все: и его облик, и душу, и характер. Добавила также, что он был в прошлой жизни русский, но судьба так распорядилась, что его душа попала на чужбину. Мы ведь не из Москвы, говорила я, а из русских земель, которые сейчас находятся в Германии, а до этого были славянскими, пока не были завоеваны германцами и не онемечились. эти рассказы вызвали определенную популярность у «монастырок», и они их слушали даже с большем удовольствием, чем сказки о женихах. Хотя, конечно, девушки понимали, что «жених» скорее всего не доедет. Слыхано ли в закрытую страну, которая считается на Западе «дикой»! В каком качестве? Не ради же невесты, ведь Запад так расчетлив, как нас уверяли.
  Взрослых девушек ожидала еще более закрытая жизнь, чем могла быть в их детские годы, так что девушкам оставалось разве что сидеть и ждать, когда их выдадут замуж. Именно в дому девушке было выбрать «суженого» маловероятно, так как к ней просто никого не пускали, или встреча с кем-то, если это неизбежно, происходила под присмотром отца или брата. Тогда и стали популярными девичьи гадания, о неизбежном «суженом» и отгадывании года выхода замуж, ведь от нас почти ничего не зависело. И благо если еще просватал родитель, его можно, по крайней мере, умолить. А вот, если вам нашел жениха царь, то ни отказать, ни умолять мы не имели права. Чтобы такое положение воспринималось полегче, нас воспитывали в духе жертвенности и того, что «суженого конем не объедешь».
  Впрочем, положение девушки, и даже жены или  вдовы было не столь тяжелым. Девушка, если она умная, начитанная и не бездельница могла незаметно влиять на мужчин в их поступках и политике, давать советы и что-то самостоятельно делать в пределах своего затворничества. Она часто ведала не только хозяйством, но и духовными вопросами , сохраняла некоторые старинные обряды.
  На Западе говорили в то время, что русские к противоположному полу не знают любви, а только одно влечение. Они, конечно, были не правы, просто наша любовь не была похожа на то, чему поклонялись на Западе. Никаких Ромео и Джульетт, Тристанов и Изольд. Нам было бы смешно, если бы возлюбленный становился бы на колени, пел серенады, или хранил всякую памятную дребедень. Русская любовь подразумевала в то время всепоглощающаюся жертвенность, готовность быть верной интересам любимого до конца, и заботу, наконец. Кстати, мужчины, хоть и не признавали. Но делали тоже самое в отношении нас. Часто любовь возникала после нескольких лет брака, и то мы, произнося на алтаре клятву верности, чувствовали такой накал жертвенности, что его с лихвой хватало на 20 лет. Эта клятва на алтаре связывала нас с мужем сильнее чем сватовство и все свадебные обряды вместе взятые. Можно даже сказать, что невеста, не произнесшая клятву верности не почувствует себя женой. Если жертвенность и так была в характере русской девушки, то в нас ее усиливали до предела. Куда уж там западной Изольде, ее-то и героиней в этом смысле нЯ же решила гадать по-настоящему, то есть на «самое страшное гадание» - ночью перед зеркалом. Я вошла в пустынную баньку, свечи. Дополнительное зеркало. Но все технические стороны обряда меркли перед чувством туманной загадочности и некоторого страха. Сначала я в зеркале видела только снежную корочку и собственное лицо, на котором была ясна написана тревога. Постепенно от тепла близлежащих свеч корочка стала таять, стало веселее, я даже взбодрилась. Долго все же ничего не видела, кроме собственного лица и зеркального коридора, но на переднем плане все же было мое лицо, даже немного смешно стало себя разглядывать, как будто никогда в зеркало не гляделась. Я даже притомилась в ожидании, за полночь стала одолевать сонливость, и только весело и тепло поблескивали высокие свечки. Вид был романтический и почти умиротворенный, что я бы не жалела бы о гадании, даже если бы ничего не увидела.
   Я почти стала засыпать и тут зеркало затуманилось. Я мгновенно проснулась, сердце забилось и меня охватило необыкновенное волнение, так как зеркало туманится перед видением. И тут туман стал рассеиваться… Сначала я увидела высокое голубое небо, потом какие-то крыши, непривычные для наших краев. «Ну, это явно не Россия» -подумала я, хотя и знала, что Россия велика и разнообразна, не знаю, почему почувствовала, что передо мной нерусская сторона. Наконец «туман» рассеялся и я ясно увидала площадь на которой были здания какого-то нерусского зодчества. Но главное, конечно, же не в этом. Я думала, что суженого видят непосредственно в лицо и только его одного. Но поняла, что ошибалась на этот счет, так как увидела группу мужчин разного возраста. Они разговаривали и меня не замечали, голосов не было слышно. «Так кто же мой суженый?» - растерялась я. Подумав немного, я решила, что суженого нужно угадывать самой – вот  те крайние, что справа, что слева точно не мои. Может мой, тот седовласый старик, что стоит спиной ко мне? По-видимому, он хороший человек, хотя несколько строг. Может, тот что в середине, мужчина 30-35 лет с лицом, как у первых апостолов? А не этот ли 40 и явно ученый? Хотя общность душ мы не найдем, жить можно, если каждый не будет мешаться в жизнь другого. Был и еще один, кого я тоже зачисляла в «суженые», но назвать таковым стеснялась. Вроде бы как мой человек, но что-то не верилось, хотя по глазам видно, да он и больше всех мне понравился. Так, что и признаться в этом сама себе стеснялась.
   Однако, долго смотреть на видение нельзя, и эти размышление промелькнули с быстротой молнии. Я мысленно «сфотографировала» всю группу, и весело крикнула «Чур меня». Так было положено, если вовремя не крикнуть «Чур меня!», то могла даже беда произойти, так что это было основное и обязательное правило безопасности. Я сначала думала, что подсмотрела чье-то настоящее, но потом обратила внимание, что на видении было лето, а сейчас зима, я даже посмотрела на окно, где ясно виделась метель. Я подумала, что возможно видела прошлое или будущее, но размышлять было некогда – да и выспаться нужно.
Утром на все расспросы отвечала, что у меня суженый «раскрасавец молодой». Это была дань традиции, так как хоть бы и только старого урода увидела, а отвечать в любом случае надо именно так. И все понимали, что этот ответ дань традиции, а не правда. Все же одной девушке рассказала, что на самом деле увидела. Она предположила, что группа мужчин – это сваты. Я промолчала насчет того, что это про Запад, а бывают ли там такие сваты, не знала.