Безысходность

   Он шел неторопливо, почти лениво, и листья, как хрустящие хлопья, звучно шуршали под его ногами. Улицы были пусты, но он не боялся безлюдных мест. Напротив – теперь его влекло в такие места: не видеть людей, никогда не говорить с ними, забыть об их существовании на этой планете. Перед ним мелькала вся его жизнь, похожая на бессмысленное, пустое сновидение… И он даже не презирал реальность, а, наоборот, любил ее и, казалось, только в ней находил успокоение и гармонию счастья. А ведь подлинное счастье нелегко удержать, оно такое хрупкое, почти невесомое, с ним нельзя обращаться невежественно, им нельзя не дорожить, не дышать, когда оно есть. Когда же оно тонет в глупой, наивной надежде прошлого, человек сам себя начинает ощущать бездыханным.
     Он шел, задумавшись, не глядя вперед, а, скорее, просто опустив глаза вниз провожая взглядом каждый свой шаг. Возможно, такая усталость напоминала со стороны вид провинившегося в чем-то ребенка, который боится поднять глаза и посмотреть на наказывающего его родителя. Да, пожалуй, последнее время образ его стал немного сер и мрачен, и ярость, злоба на жизнь, которую он испытывал уже долгие годы, убивала в его душе хорошие черты, кем-то несбереженные и недооцененные.
    Он остановился на минуту, чтобы оглядеть полузабытую окрестность, и глубоко вздохнул. Машинально засунув руку в карман, он нащупал там пачку своих любимых сигарет, и, нелепо озираясь по сторонам, закурил последнюю, и немного расслабился, будто то-то было в этом дыме успокаивающее, помогающее забыться, не думать о том прошлом, которое оставило черное пятно в его памяти навек.
    Светлело. Из-за горизонта, казалось, уже начал появляться первый бледный солнечный луч, и утренние облака гнал свежий, беспокойный ветер. Августовская листва постепенно начинала желтеть и осыпаться. И он думал, что преждевременный приход осени – плохая примета… Грустные деревья будто опустили ветви вниз, покоряясь раннему зову природы. Было таинственно тихо. Еще даже не было слышно звука машин. И он был не единственным в мире, кто так любил тихие рассветы… Разве было в них что-то особенное? Или же тишина, как что-то желанное, могло утешить душу, пережившего глубокую психическую травму? Все переменилось… Была ли это жизнь со ее несправедливыми явлениями, или просто кошмарный сон, оказавшийся реальностью? -он уже не мог разобрать. За что она так мстит ему и бунтует против него?
    Он размышлял, потерянно глядя вдаль… Утренний туман застилал глаза, и он молча смотрел сквозь расплывчатую дымку полупрозрачного воздуха. Он боялся людей, и всего, что напоминало ему о прошлом. С каких-то пор ему даже стало казаться, что весь мир настроен против него, и счастье скоро появится, если суждено сбыться нелепым мечтам…
Но долгие годы в душе его по-прежнему оставалась лишь скорбь и мрак, необъятный, губительный страх перед жизнью, который трудно было преодолеть.
- Мужчина, Вы, кажется, что-то уронили,- услышал он, почему-то, знакомый тихий женский голос поблизости и вздрогнул от неожиданности. Повернувшись, он увидел Её…
     Молодая женщина, приветливо улыбаясь, протянула ему маленькую брошюру, про которую, как выяснилось позже, он совсем забыл, пока от резкого движения она случайно не выпала из дырявого кармана его брюк.
     Женщина была стройна и красива. Одетая в белое приталенное пальто, она казалась неотразимой, почти идеальной. Светлые короткие волосы были взлохмачены порывами ветра, а большие светло-карие глаза смотрели нежно, задумчиво, несколько прищурившись, и как-то даже одиноко…
     На мгновение он замер. Столько схожести с собой находил он в грустном выражении ее хорошенького личика, что радость внезапной встречи с этим воздушным существом разлилась по всему его телу. И случайная мысль о долгожданных минутах свидания с Ней тотчас посетила его сознание. А в глуби ее ярких глаз он увидел какой-то странный свет, озаряющий их изнутри, и в то же время, усталость, которую она тщательно пыталась скрывать.
- Я знал, что все же встречу тебя когда-нибудь!- радостно и вдохновенно (что было крайне на него непохоже), воскликнул он, восторженным взглядом ловя каждое ее движение; и, вдруг, не контролируя себя боле, резко обнял ее, притянув к себе вплотную.
- Мужчина, Вы что?!- испуганно закричала девушка, вырываясь и чувствуя бесполезной свою кроткую силу,- да что с Вами такое?! Опомнитесь! Вы, наверное, меня с кем-то путаете! Вы обознались! Мы незнакомы!- ее голос дрожал от напряжения.
- Да?..- спросил он не без разочарования в голосе, медленно выпуская ее из своих крепких объятий,- ну, в таком случае, простите меня. Это было бы глупо, если бы я сам поверил в то, что обознался, но если Вы говорите правду, тогда кто же Вы ?..
«Или она меня не узнала или делает вид, что не узнает»,- подумал он с горечью. Вместо ответа на поставленный вопрос, девушка встревожено спросила:
- Вы кого-то потеряли, я полагаю? Вы ищете кого-то, ждете, да?- она ласково смотрела на него, не обижаясь на силу, только что проявленную, вероятно, заметив безнадежность в его глазах; смотрела так, как смотрит мать на своего ребенка – с жалостью и любовью, желанием помочь, всем, на что способна. О, нет, этот взгляд не может быть предназначен чужому, незнакомому человеку! Он необыкновенен, он так близок, открыт и ясен… Он не может не затронуть сердца человеческого!
- Неважно… Простите, что Вас побеспокоил… Мне показалось, Вы так похожи…чем-то… Это забыто. Нет смысла вспоминать… Ну да ладно.- слова его путались и звучали совершенно бессвязно. И при этом он делал нетерпеливые движения, точно порываясь поскорее уйти от объекта, напоминавшего ему его прошлую жизнь и терзавшего до изнеможения,  (все мы знаем, что от прекрасного облика невозможно оторвать глаз!). Однако ноги его, как назло, окаменели и будто приросли к земле так, что он не мог сделать ни шагу. Она смотрела на него с удивлением, слегка округлив свои выразительные глаза.
- Прощайте,- он сделал невероятное усилие, чтобы произнести это и, мгновенно отвернувшись, решительно пошел прочь.
- Постойте!- крикнула ему вслед загадочная незнакомка или знакомая загадка - он сам запутался, все перемешалось в голове и тысячи разных образов предстали в его потускневшей памяти, - Вы ведь так и не взяли книгу!
- Я хотел бы, чтобы она осталась у Вас. Если наша встреча была случайна, у Вас не будет возможности вернуть ее мне. Но  хоть я и не фаталист по своей натуре, могу Вам сказать, что это не просто так. Все в жизни спланировано заранее, только мы, люди, не всегда об этом знаем…
- Мы просто верим в случайности…- дополнила она. «Кому-то я уже говорил эти слова»- с недоумением и в беспокойстве подумал он, однако снова повернулся и пошел… «Зачем я ухожу?!- мыслил он, злясь на самого себя и с ужасом отсчитывая тяжелые шаги,- Я не должен этого делать! Ведь я точно знаю, что это она… она…»,- но ноги уже не слушались его, и он почти побежал, прочь, сам не ведая, куда…
 Девушка задумчиво и печально смотрела ему вслед. Слезы выступили на ее бессмертно любящих глазах, и она больше не пыталась его остановить. А лишь тоскливо, с жалостью провожала взглядом одинокую темную фигуру когда-то любимого ею человека…
 
                ______________________________

               




***
   Он шел, не останавливаясь и не оглядываясь назад. Теперь дорога не казалась ему обременяющей, тяжелой, неуютной. Теперь лишь мысли мешали идти. И он был абсолютно уверен, что это была именно та  женщина, та, и никакая иная! А куда шел – без цели, стремления, ни о чем не думая, и, ничего не желая,- он еще не ведал сам… Сердце человека, потерявшего вкус к жизни, забывшего о значении слова «счастье», очерствевшего и остывшего со временем, уже не бьется привычным ритмом: оно опустошено и недвижимо от того лишь, что навеки отвергнуто и забыто другим…
    Перед ним вдруг одним коротким мгновением пронеслась вся его прошлая жизнь, не имевшая блеска и будто прожитая зря… Он даже ощутил небрежность, отвращение к самому себе, теперь ставшему совсем слабым, робким и боящимся действительности. И тогда лишь он внезапно понял, почему так жестоко, беспощадно наказан одиночеством, и, что послужило причиною его. Осознание всего этого казалось ему странным и непостижимым. Прежде такая мысль не пришла бы ему в голову, либо показалась безумной и неправдивой, но теперь она настолько четко прояснилась в его мозгу. Что назвать ее ложной, неправильной или несправедливой он просто не имел права. «Да не будет прощения тому, кто отрекся от истины и не пытается признать вины своей!»- эти слова, как гром, непроизвольно прозвучали в его голове. Он не помнил, кому они принадлежали, однако услышал их так отчетливо, как порою нельзя услышать слова, сказанные вслух.
  Он внезапно и ясно увидел глаза той девушки, которая встретилась ему на пути, и вспомнил первое впечатление, произведенное ею на него. Ее вопрос будто до сих пор звучал в воздухе так нежно, как шелест листьев на ветру; и искренность взгляда, с какою она смотрела на него, была явно невозможной для чужого, первого встречного человека. Он даже успел почувствовать ее атмосферу и энергетику, точно она тоже была родной, необходимой, знакомой его сердцу всегда… Его влекло к ней, как к женщине, неудержимо и пылко, силой, невыразимой словами. И лишь тогда он понял, кого она ему напоминала…
                _________________
 
      Это случилось давно, когда оба они были молоды, не особо опытны и наивны в своем мировоззрении. Два романтика, повстречавшихся случайно, тайно и нарочно искавшие уединения друг с другом, сошлись сразу, но, разве что, общие интересы могли их объединять. Подумать только, насколько разными у них были души: одна – еще совсем глупая, невинная, не в меру чуткая, искренняя, умеющая любить самоотверженно, преданно и страстно, не жалеющая растрат, ни о чем не задумавшаяся, и, кидающаяся в омут чувств и ощущений безвозвратно, послушно, покорно подчиняясь своим порывам, и, упиваясь бессонными ночами, в которых всечасно находила наслаждение, заживо сгорая в неосуществимой мечте будущего; другая – одичалая, одинокая, скрытная, холодная, печальная, раненая, уже прошедшая через испытания жизни, не отдающаяся и не раскрывающаяся, далекая и какая-то черствая, апатичная… В этих двух существах, в целом, не было ничего общего, кроме одной маленькой схожести – они обе были одиноки, обе любили романтику, природу, искусство, красивую музыку, книги, и даже некоторые взгляды на жизнь, казалось, у них совпадали,- и поэтому они бессознательно искали общества друг с другом. 
     Он всегда стремился быть реалистом, нежели мечтателем. Собственно, на то человеку и дан разум, чтобы не постоянно расточаться на мечты. А любовь, хоть она и прекрасна, и земна, хоть она одновременно и слепа, и бессознательно обманчива, хоть и сильна, и безнадежна, а все-таки необходима человеку, как воздух, без которого невозможно существование на Земле. И, когда она всасывается в кровь, когда она становится частью самого человека и берет власть над его рассудком и разумом, то ее уже не победить, ничем не вытравить изнутри. Он даже начинал презирать себя за ощущение слабости духа, не испытанное им прежде еще ни разу, точно он играл со своей совестью в поддавки и определенно проигрывал. «Ох, проклятая любовь,- думал он с отвращением,- только губит людские сердца, и, не оставляя надежды, уходит безвозвратно! Неужели она так же смертна, как сам человек?!». Эти мысли неоднократно являлись в его сознание, и, как бы он ни пытался отогнать их прочь, все же гневно предчувствовал то, что ищет ответ на этот, до конца не разгаданный людьми, вопрос. Какой-то груз, похожий на тяжелый, неподъемный камень, теснился в его груди и влачил его за собою все эти одинокие долгие годы…
   В очередной раз, безнадежно блуждая по безлюдным улицам, он убеждался, что мир – пуст: в нем нет ни красивых женщин, ни взаимной любви, ни счастья, которое, наверное, придумал себе сам человек… А бывает ли счастье, вообще? Наверное, только кратковременное, рано или поздно, приводящее к страданию и глупому отрешенному забвению… Женщины – хищницы, крадут сердца; они, похоже. Бесчувственные создания, способные только на излишние сантименты. Они умеют лгать, льстить, искусно обольщать взглядами и манерами, а, потом, захватив с собой сердца, как призраки, исчезают, растворяются… Где справедливость?..
   И памяти его предстала та тихая, скромная, замкнутая девочка, еще пугливая и дикая, но откровенная с ним одним… Ему нравилась лишь ее невинность, неопытность, неумение выражаться зрело и красноречиво, ее наивные суждения и представления о жизни, чистота, непорочность сияющих глаз и неиспорченность души. Поначалу, он боялся обидеть ее или сделать что-то не так. Он оберегал ее, точно пташку, выпавшую с гнезда, и, нуждавшуюся в тепле и уюте, в заботе и нежности, которой ей всегда очень не хватало в жизни. И знал несомненно, что она не будет способна на жестокую выходку по отношению  к нему, потому что уже завоевал покорное, хрупкое сердце… Много ли требовалось тому сердцу, чтобы сбиться с нормального ритма и навеки отдаться во власть обольстительному захватчику?! Она никогда ни в чем не умела ему отказать… И в ней уже цвела и пробуждалась женщина, терпеливая и преданная, бережная и талантливая, гармоничная в любви своей! Он был единственным для нее в ее жизни, кто мог бы стать сокровенным талисманом ее души, однако препятствием тому послужила внезапная их разлука…
   И вот тогда, когда он встретил слегка странную девушку на улице, показавшуюся ему знакомой, он как будто узнал ее черты и прочитал в ее глазах именно тот яркий блеск влюбленной души, ту истинную искру не до конца истлевшей страсти, ту радость непомеркшего желания и что-то теплое, великодушное… У него появилось такое ощущение, что какой-то неведомый внутренний свет излучали эти, до боли родные, глаза… «Неужели это она?!» - думал он беспокойно, усевшись на лавочку, попавшуюся ему на пути, чтобы передохнуть. И, устремив пустой, бессмысленный, ничего не выражающий взгляд, долго размышлял о судьбе и ее неожиданностях… Он хотел пойти назад, и уже порывался догнать ее, но было поздно: она ушла этим туманным утром, также внезапно, как явилась, мелькнув призрачной тенью в далях одичалых улиц. Она даже не попыталась второй раз остановить его,- значит, так было нужно… Да, это была она!.. Несомненно она! Манера речи, черты лица, улыбка и, главное…ах, да! – запах ее волос, знакомый запах… Сколько же лет прошло, уж и не сосчитать!? А он все еще помнит все!.. И в те минуты печальных раздумий и воспоминаний он ощутил тревожное биение сердца и учащенный пульс… «Надо немедленно найти ее!» - промелькнула нелепая мысль а его голове, и он достал из кармана сотовый телефон. Набрав ее старый домашний номер, он услышал незнакомый и сонный голос какой-то старушки. Это его шокировало, и по телу пробежали мурашки: все происходящие казалось похожим на какой-то нелепый сон, после которого, пробуждаясь, всякий раз чувствуешь себя глупым, маленьким существом, и долго не можешь отличить действительность от сновидения…
Но ему, почему-то, стало казаться, что этот сон нескончаемый… И он робко спросил:
- Здравствуйте, а В*** дома?
- Кто?? – переспросили на том конце провода. Он повторил.
- Вы ошиблись… И, вообще,- проворчала старуха недовольно,- как Вам не совестно, молодой человек, названивать людям в такое время?! Вот молодежь пошла… 
Но он деликатно перебил ее:
- Извините, конечно, за беспокойство,- произнес он, стараясь быть как можно вежливее,- но ведь эта девушка раньше здесь жила… Прошу Вас скажите, как мне найти ее! Это очень важно!..
- Меня не волнует, кто здесь раньше жил! – грубо заорала старуха,- а, если (она легко перешла «на ты») ты хотел с ней поговорить, так надо было раньше и думать! – она сделала небольшую паузу и добавила уже более спокойным голосом,- да, помнится, жила здесь одна семья В***. Четыре года как съехали… Пес их знает, куда! Да девица-то их, вроде как, уж замужняя была…
- Простите,- глухо ответил он, и ему показалось, будто слово это раздалось в небе как эхо, как раскат грома,- еще раз прошу прощения за ранний звонок…- он выключил телефон и поспешно сунул его в карман. Недавно появившаяся манера класть все по карманам, не задумываясь, говорила о его рассеянности и небрежности, свойственной ему за последние годы одиночества. «Все…,- подумал он в отчаянии,- вот все и кончилось… Струсил, убежал, просто сбежал от нее: побоялся праведных глаз! О, безумец! Сам виноват! А, может, это было приведение?!»- последней мысли он ужаснулся. Уж не начинает ли он бредить?! Ведь девушка была настолько осязаема, миловидна, что никак не походила на приведение! Одно только ее внезапное появление, будто из неоткуда, наталкивало его на мысль, что это был призрак, который ему просто хотелось вообразить. «Должно быть, я схожу с ума,- угрызения совести… Когда-то это должно было наступить,- подумал он устало,- мне еще никогда не было так тяжело наедине с самим собою!». На тот момент он явно казался печален и одинок. Больше всего на свете он боялся своей совести, от которой не спрятаться, не уйти, и вот теперь она догоняла его и тщетно мучила. В такие моменты он хотел бежать от себя самого, и невозможность совершения подобного действия его угнетала. Вот оно,- наступает такое время, когда человек осознает непоправимость когда-то совершенных поступков; вот оно, это время, когда он припоминает подробности своей жизни и анализирует свое то или иное действие.
      И вот сначала он увидел перед собою образ хорошенькой женщины, любившей его со всей теплотою  и искренностью, на какую только бывает способна женщина по отношению к своему любимому. Он увидел, как уголки ее губ искусственно натягиваются при попытки улыбнуться, а глаза смотрят грустно, разочарованно, тоскливо и болезненно, ничего не умоляя и навсегда потеряв право надеяться. Настолько глубоко в душу его внедрился этот укоряющий, усталый взгляд, что с этих пор он перестал находить себе место. Он пробовал отогнать от себя тягостные раздумья, но они упорно следовали за ним. Сделав когда-то очень больно другому, человек не сознает, что жестокость обратима, и когда-нибудь она превратит его беспечную жизнь в адовый круг, замкнутый со всех сторон.
      Он был непременно виноват в их расставании, и не мог не знать об этом. Прежде, однако ж, он не понимал суть тургеневских слов: «нет ничего ужасней, чем любить и не быть любимым». В его голове в тот миг проносилось множество цитат писателей-классиков, творчество которых он всегда безмерно уважал и ценил. «Любовь к женщине всегда плодотворна для мужчины, какой бы она ни была»- так считал Горький. Или «любовь – это то, чего стоит добиваться, за что стоит бороться и из-за чего стоит умереть»- это были слова Джека Лондона. Они все воспевали, боготворили любовь, называя ее святой, прекрасной, необходимой человеческому сердцу. Книжные строки мелькали в его памяти, точно он их читал, а не вспоминал. Это вся заставило его признаваться себе в собственном ничтожестве, и он начинал нервничать еще сильней. Любовь ведь не игрушка, а чувство серьезное, требующее к себе бережного и трепетного отношения. Почему же так поздно наступает раскаяние, так поздно приходит осознание прошлых ошибок?!
      Теперь он с болью и горечью вспоминал о том, как обидел ее  своей жестокостью. Он даже, еще находясь с нею,  стал привыкать к женским слезам, ревности и унижениям, которые провоцировал сам, и это уже перестало ему льстить, а начало лишь надоедать так, что он часто он не мог сдерживать раздражения и становился нетерпелив и дерзок. Конечно, все мужчины на дух не переносят женской истерики. Но она имела на то все основания, она любила его и всего лишь хотела быть любимой, хотела честности в отношениях, а не лжи, не обмана, не фальши… Женщины – хрупкие, ранимые существа,- им легко разбить сердца непониманием и  безразличием. Он и не пытался прежде вникнуть вглубь их разума и осознать это…
     Он был горд, неприступен и слишком самолюбив для того, чтобы жертвовать собою во имя любви. Да и какой мужчина не возгордится, в ком не заиграет самолюбие, при виде без памяти влюбленной в него женщины?!
     Они виделись редко, но единственное, чем жила В*** - это новая, следующая встреча, томительное ожидание минуты, когда она снова сможет заглянуть в его неестественно горящие глаза, прочитать на его губах довольную улыбку перед своим уходом… От встречи до встречи, в заточении своей узенькой комнаты, она проводила одинокие вечера и дышала беспрестанно и взволнованно его далеким образом. Она слушала музыку, которую он любил, и любила ее не меньше; она читала книги, которыми он интересовался; и даже смотрела те фильмы, о которых он отзывался хорошо. Однако его ничуть не интересовала ее жизнь. Он даже не знал ее адреса и не помнил число дня ее рождения. Он лишь создавал вид напускной нежности поначалу, когда виделся с нею, никогда ничего не рассказывая о себе; меж тем, как она, уезжая к нему в противоположный край города, и, затрачивая на дорогу часы, имела единственную цель – если не увидеть его, то хотя бы постоять напротив его окон или около двери, или же просто ощутить знакомый аромат, исходившей из дверной щели, дожидаясь его с работы… Порою она приезжала, чтобы просто поблуждать по знакомым улицам, предаваясь милым ощущениям, и, вспоминая самые яркие, нежные и страстные мгновения, когда-то проведенные с ним в этих местах; или оставляла письма в его почтовом ящике, когда какой-нибудь уличный хулиган, случайно забежавший в подъезд с огромным любопытством перечитывал их и, разрывая на кусочки, выбрасывал на ветер! Но даже если сам он, находил очередное письмо, то читал его со своей истинной небрежностью, а позже швырял в самый запылившийся угол своей комнаты, не придавая значения ни одному ее слову, написанному слезами по бумаге…  Цепь этих нелепых событий происходила вскоре после из разрыва, как и до того, как он начал встречаться с ней лишь из-за ощутимого интереса к девочке-подростку … А она все так же продолжала надеяться, что он поймет…  Он же называл это безумием, сумасшествием, и, всякий раз боялся, что когда-нибудь эти легкие юношеские порывы превратятся в нечто большее, настойчивое и требовательное, как и получилось впоследствии.
- Зачем я тебе такой? – спрашивал он ее,- у меня нет ни хорошей работы, ни машины, ни денег, ни собственной квартиры! И я далеко не идеал!
- Для того, чтобы ты был мне нужен, достаточно одного условия – моей любви к тебе, как к личности, как к человеку и как к мужчине…- отвечала она ему. Он и не подозревал, насколько сильно было ее глубоко укоренившееся в душу чувство, и, что единственные, поистине счастливые мгновенья в ее жизни были долгожданные минуты с ним! Ей же, по своей возрастной наивности и неопытности еще было лестно, что он, хоть пусть и не принимал ее чувство, но и не отвергал его. Для ее доверчивого сердца достаточно было лишь мимолетных встреч и его обыкновенного внимания. Тогда она ни в чем большем не нуждалась и ничего не желала, потому что все, в чем состояла ее маленькая необходимость, было рядом с ней, как ей казалось, родной, навеки дорогой и бесценный человек всей ее жизни! Она ему отдавала все, и знала, что когда-нибудь наступит момент, и она, наконец, решиться отдаться ему сама, покориться его неведомой одухотворенности. И он будет навсегда первым, кто обретет власть над нею всею, кто будет пленен и поглощен эмоциями, наполнившими ее сердце до самых сокровенных глубин. Она была уверена, что эти эмоции передадутся ему… Она беззаветно мечтала о его руках и ласках, о влажных губах, неторопливо касающихся ее тела, о ритме двух, бешено бьющихся сердец в тихие минуты блаженства, и, когда каждый из них может дать волю чувствам и прекратить эту напряженную сдержанность. Но желания эти для ее девичьей и еще совсем наивной души казались тогда наполовину бессознательными и слишком дерзкими и пошлыми. Был ли он бережлив по отношению к ней, когда, зная, что в их свиданиях не было будущего, позволил себе поддаться искушению? Пытался ли он избавить подневольную душу от плена глубокой привязанности, спасти ее от безнадежности и отчаянной любви? Да, возможно, пытался… Но разве лишь словами спасают людей от такой навязчивой и все же излечимой страсти, как безответная любовь? Разве сам объект любви имеет силу остановить пыл влюбляющегося в него существа? Разве это возможно предотвратить это неистовое чувство, когда кровь уже горит и разум перестает мыслить?!
      А ведь для мужчины это огромная мука, тяжелейший груз, если женщина влюблена в него против его воли! Как говорил Стефан Цвейг, в таком случае «мужчина чувствует себя одновременно и жертвой и преступником», лишая женщины той страсти, которую она жаждет. Он неизбежно понимает, что отношения заходят в тупик и мгновенно теряется, не зная, как себя вести при этом, чтобы только не обидеть ее. Его бесконечно преследует мысль, что какое-то преданное существо постоянно следит за ним, ждет, всячески ищет с ним встречи… Он хочет ей отказать и, вместе с тем, боится навсегда разрушить милую и хрупкую душу, способную на такой великий дар, как Любовь. Ведь подобная душевная рана, насколько известно каждому из нас, излечивается очень длительным временем – годами, а порой и целой жизни не хватает на исцеление. Мужчина становится не способным адекватно реагировать на такие ситуации и оценивать свои поступки со стороны. И тогда уже значительной является не деликатность отказа, а непосредственно сам отказ, с каким бы состраданием и чувством вины или умиления он ни был сказан. Мужчина боится невольного счастья, не желая внушать надежду нелюбимой женщине, и, в конечном счете, приходит к выводу, что необходимо резко прекратить с такой женщиной всякий контакт, пока жертвами не стали оба! В это время в нем говорит лишь страх перед подлинным, святым, неподдельным, перед тем, чего не в силах испытывать он сам.
    Теперь он шел тревожно, неровной походкой, и в каждом его движении чувствовалась нервная напряженность. Он вспоминал холодные руки, холодевшие мгновенно от одной встречи с ним; маленькие нежные ладони, дрожавшие в его руках, точно осенние листья на ветру; разгоряченное тело, ожидавшее ласки и трепета; искренние, светлые глаза, глядя в которые, становилось невозможно и совестно лгать; взгляд, чистый и страстный, в блеске которого отражалось самое прекрасное и опасное чувство – Любовь… Он помнил и то, как самоотверженно и безмерно она идеализировала его, смирялась со всеми его недостатками (а их было определенно больше, чем достоинств), и даже прощала грубые слова, вырывающиеся с его уст в нетерпение, и все его непредсказуемые выходки. «Это было нелепо,- подумал он,- разве должна женщина позволять себе подобное унижение, и боготворить того, кто совершенно далек от идеала?! Нет, так любить нельзя…». Но в ту же минуту он вспомнил о том, как дерзко прогнал ее прочь в последний раз:
- Наивная! Ты верила, что была у меня одна, когда встречи с тобой для меня ничего не значили! Ты была очередным мимолетным увлечением, которое столь же неважно, как и все предыдущие! Я не люблю тебя, понимаешь?! Слышишь?! Не лезь в мою жизнь, не звони мне! Ты сама вынуждаешь меня на грубость! Уходи и больше не появляйся! Я не хочу продолжать...и точка.
    Он помнил, как слезы блестели в ее невинных и теплых глазах, как она просила его остаться, умоляла не бросать ее. Зачем же тогда он ушел, отвергнув самое святое и подлинное,- что было для нее и мучением и отрадой,- тихий, но пылкий огонь, горевший в любящем женском сердце?!
     Его всегда называли человеком холодным, расчетливым и хитрым, со странностями и апатичным отношением к жизни. И всегда он сознавал, что – увы – это справедливая действительность, и от правды не скрыться даже за самой глухой стеной. Когда же самолюбие его стало превышать норму, и уже обрело иной название – самовлюбленность,- им овладело желание покорить наивное существо, добиться ее доступности… И тогда в полумраке душных комнат она была ослепительно-яркой, жадной к страстям, отдававшейся во власть любимых рук с такой покорной преданностью, на какую способна далеко не каждая женщина! И тогда она была прекрасна, даже еще прекрасней и нежнее, чем прежде, еще одухотворенней в гармоничности своих чувств! И как же только он прежде не мог заметить в ней этой самоотверженности, этой красоты и яркости, которою она поистине отличалась от других?! Как?! Ему долго с тех пор вспоминался вкус ее сладких губ и легкий терпкий аромат духов, исходивший от тела и волос, мгновенно дурманящий и пьянящий… Она, будто призрак, в эти минуты размышлений следовала за ним из прошлого… И он, то и дело, время от времени, оборачивался назад, чтобы убедиться, что это лишь очередной мираж! И, всякий раз, убеждаясь, облегченно вздыхал… «Это была лишь страсть, не более,- успокаивал он себя,- она легко и быстро перегорела. В жизни так всегда бывает: кто-то уходит от кого-то…». Но это не помогало. Он мысленно злился на себя, называл себя кретином, законченной сволочью, безнадежным глупцом, и тупо, заторможено смотрел по сторонам, на августовскую, еще зеленую листву, напоминавшую ему о горькой реальности и бессмысленной жизни.
      Теперь он отрекся от красоты и искусства, от своих прежних увлечений и музыки. Его ничего не радовало и не воодушевляло. Ему была свойственна лишь бездеятельность от наступившей и затянувшейся хандры. Жизнь его была пуста, безынтересна, однообразна и скучна, и поток ее когда-то бурных событий утерял свой блеск в постепенно меркнущей памяти. Он никогда прежде еще не чувствовал такой безысходности и своей непригодности в жизни, своего, как ему казалось, напрасного существования. Даже люди, встречавшиеся ему на пути, замечая этот отчаянный, потерянный взгляд, как правило, равнодушно проходили мимо: никому из них не было дела до его существования, никому не приходила мысль о его несчастье и боли, которую он уже несколько лет пытался подавить в себе. Он был одинокой натурой, презирающей свое одиночество. Поначалу оно так не угнетало его, но с годами породило в нем ненависть к самому себе. Он вспоминал ее постоянно, теперь не прерывая воспоминания и, уже не заменяя их другими, боясь упустить хоть одну, пусть  и незначительную деталь, связанную с ее образом. Но память, к великому сожалению, а порой и к великой радости человека, не способна вечно томиться, и сердце не способно вечно гореть, как и все остальное, что на земле не может быть вечным.
      Он выругал себя за несвойственную ему забывчивость и за новое умение анализировать свои поступки и оценивать их с критической точки зрения – это умение он обрел только что, и оно явно не нравилось ему. Однако все происходило само собой, и не было возможности прогнать проклятые мысли. Они мучили его, терзали и лишали всякого покоя.
      На что же это все похоже – любовь или ненависть, презрение к самому себе или перерождение, раскаяние или противоречивые угрызения совести? Скорее, просто к нему стала возвращаться человечность, и в душе что-то шевельнулось, тронулся лед… Это было безусловно ужасно – осознавать собственную ничтожность после совершенного, осознавать свою неизбежную вину перед искренне любившей его женщиной, к которой он лишь изредка позволял себе приближаться, по настроению. Он побоялся ее любви, привязанности, и поэтому решился на этот шаг: исчезнуть из ее жизни, не возвращаясь. Но это не оправдывало его, ибо страх перед любовью никогда не может быть оправданным. Больше это походила на трусость, а трусость – наказуема.
      Где же причина, по которой эти тяжелые, уже забытые им, воспоминания, внезапно охватили его в минуты привычного для него одиночества? Ведь за свои тридцать девять лет он так и не был женат, так и не обрел ничего, кроме среднеоплачиваемой работы, когда заработка едва хватало ему на одного себя и на решение бытовых проблем! А это положение продолжается уже в течение десяти с лишним лет. От своей нерешимости и не достаточного упорства даже при желании добиться определенной цели он и страдал. А все-таки, где она, справедливость?..
    Ведь после милой, непорочной девочки, любящей и преданной девушки, податливой и огненной женщины у него, которые одновременно жили в одном добром существе, у него была еще иная страсть и не одна…
    После, когда он встретил-таки женщину своей мечты, тогда-то он и разочаровался, получив в ответ на пламенные сердечные признания отказ. С нею одной он забывал мир и становился похож на маленького беззащитного ручного зверька, следующего по пятам своего хозяина, который над ним повелевал. Его мир тогда заключался в одном: невообразимое количество растворимого кофе, почти не выключающийся компьютер, разбросанные повсюду вещи в прокуренной комнате, множество иностранной и русской классической литературы, тяжелый рок, акустические баллады, чуточку дерзкой романтики в наполовину задвинутых ярко-бордовых шторах, создающих полумрак и кухня, так же полностью пропитанная сигаретным дымом. Он звал ее к себе, и она, заинтересованная поначалу этим неведомым миром, приходила к нему погостить, но позже на его долгие уговоры и согласилась пожить с ним под одной крышей. По вечерам они, обнявшись, смотрели фильмы и резвились друг с другом, то смеясь, то утихая до безмолвия или полушепота. Они не делили домашние обязанности, а делали все вместе, рассказывали различные истории друг другу, обсуждали творчество писателей и поэтов, спорили на философские темы, гуляли под руку по осенней аллее, провожали закат, дышали сумраком звезд. И для него она стала единственной, с кем он чувствовал себя легко и непринужденно, кому доверял, кого не хотел никуда отпускать от себя,- а ведь для мужчины это большая редкость: так любить! А кто-то, кем-то жестоко оставленный на произвол судьбы, со слезами мук и отчаянья метался в бессоннице, в бреду, смотрел в окно и надеялся до последнего… Но с ним уже была та первая его единственная женщина, о которой он неимоверно желал заботиться, которой умел говорить ласковые слова, вкладывая в них глубокий смысл, и, общаясь с которой, переставал узнавать самого себя! Она же была холодна, и лишь притворные, мимолетные порывы, которые овладевали ею во время встречи с ним, были настолько несерьезны и неискренни, что порой от одного ее пронзительно-равнодушного взгляда, сердце его сжималось и мрачнело; от одной дерзкой, коварной и вместе с тем какой-то недоступно-далекой улыбки мурашки пробегали по всему его телу… Что же их сближало, столь различных в своем мировоззрении и столь похожих в отношении к нелюбимым людям?
   Он начинал презирать себя за то, что впервые так глупо и безумно влачился за женщиной, и не мог, не унизившись, добиться встречи с нею и ее расположения к нему! Она была противоположна юной особе: горда и высокомерна, а, между тем, еще и до невероятности эгоистична. Он уставал постоянно подстраиваться под ее характер, но проклятые чувства владели им, и он ничего не мог с собой поделать, чтобы избавиться от страсти, от жгучего влечения к ней!.. Он был готов разорвать в клочья свою безудержно влюбленную душу, томящуюся в постоянном одиночестве и опаленную несносным, гадким чувством, неведомым ему прежде. Он сам себе казался омерзительным, ничтожным и жалким, сам себе напоминал мальчика-школьника, когда совершал безумные поступки, совершенно не свойственные мужчине его возраста! И всякий раз он чувствовал себя униженным дураком перед нею, неловким, неуклюжим глупцом, делающим всегда все неправильно, да еще и против своей воли. Он даже не знал, как следует подавать цветы, потому что прежде еще никому их не дарил, за что ему было крайне стыдно…
    Он часто вспоминал их расставание. Это случилось ночью… Самая тяжелая ночь, пожалуй, за всю его жизнь. И, к тому же, дождливая… Сочувствие неба?..
- Больше всего я боюсь надежд, которые ты оставляешь, уходя…- вспомнил он их холодный разговор,- лучше уходи молча, без слов, без этих нелепых извинений. Они, как нож, врезаются в сердце. Они ни к чему…
- Любовь – сложная штука,- говорила она ему на прощанье,- не всегда легко и сразу разберешь, в чем мы правы, а в чем ошибаемся, поступая так или иначе… Я просто не любила тебя…
   Он отвернулся, чтобы не глядеть больше в эти обманчиво-горящие глаза. Боль мешала ему дышать, и он старался скрыть свое горькое состояние. Когда же она сделала плавное движение в его сторону, чтобы дружески обнять его и пожать руку напоследок, он лишь отстранился и глухо ответил:
- Не надо… Это лишнее.- последнее время она действительно была очень странной, и он не раз замечал, что ее что-то угнетает, но так и не решался спросить. Еще накануне она казалась ему тою, какой он привык ее видеть, какой знал ее все эти годы. Однако это было притворство. И он все понял тогда…
    Они сидели в комнате вдвоем, и чуть слышно играла музыка. Он сидел напротив и тайно любовался ею, ее магической красотой, ее четкой, стройной фигурой.
- Я уезжаю сегодня утром, - вдруг сказала она тихо, положив свою неподвижную руку на его горячее плечо,- ты меня больше не жди, не ревнуй, не ищи… Все кончено.
   Он вздрогнул и с невыразимым ужасом посмотрел в эти до боли родные глаза, не увидев  в них даже малейшей искры печали.
- Не спрашивай меня ни о чем, - продолжала она холодным тоном, и голос ее как-то слегка хрипел от едва ощутимого волнения,- мы с тобой прожили вместе довольно большой срок. За три года нашей совместной жизни ничего не изменилось. И я вдруг, проснувшись однажды, поняла, что не люблю тебя, что у нас просто нет будущего… Ах да, это печально…- она вздохнула как-то фальшиво, наигранно, как это полагается, для изображения неполной яркости чувств,- прости… Я только, кажется, разучилась плакать… Нет слез… Знаешь, мое сердце стало каменным. Я больна, больна чем-то иным: душа моя нездорова, если утратила способность любить. Я долго таила в себе эти переживания. И вот  они вырвались, не смогла больше держаться! Знаешь, мне кажется, мы разные, и, поэтому мы не сможем даже друг друга понять… Все это тяжело, глупо как-то получилось, нелепо… Пойми же,- она обняла его чуть нежней впервые за этот вечер,- пойми, я другая. Ты только придумал себе идеал, вообразил меня несуществующую – безупречную. Я была влюблена в тебя поначалу, не скрою правды, но я не любила по-настоящему. Это были иллюзии, мимолетное, невесомое чувство, быстро перегорающее у всех, кто его испытывает. И мне нужно было время, чтобы разобраться в себе. Пойми, милый, нам нужно расстаться. Так будет лучше для нас обоих. Ты еще встретишь достойную женщину. Я уезжаю сегодня, на рассвете…- она как будто ждала следующего за такими словами вопроса. И он спросил задумчиво, тихо, глядя в пустоту невидящим, отчаявшимся взглядом:
- Куда?..
  Однако ответа не последовало. Он видел ее немного пристыженный, несчастный вид, и также снова тихо спросил:
- Ты не одна?.. Да?
- Не думай об этом, - произнесла она полушепотом, обняв его крепче,- я тебе не лгала. Я недолго с ним знакома. Просто все прояснилось сразу, совершенно спонтанно. Он живет не здесь. Я уеду с ним. Я знаю, это больно… Ты простишь меня…- последние слова она сказала как-то боязливо, неуверенно, заметив его сердитый, уже ненавидящий взгляд. Этот взгляд как будто заживо сжигал ее всю, и обдавал каким-то морозом, что она даже ощутила мелкую дрожь в теле.
- Я спросил, куда ты уезжаешь?! – почти закричал он, резко высвободившись из его объятий и тотчас потянувшись за зажигалкой и пачкой сигарет. Он закурил, глубоко вдыхая дым, и, совершенно не глядя в ее сторону. Его явно раздражало присутствие этой женщины, которая за одно мгновенье могла нанести ему такую глубокую, сердечную рану, и разрушить, легко растоптать все, что их объединяло…
- Я улетаю в  ***, - ответила она робко. Дрожь внезапно охватила ее.
- С ним?
- Да. Не нужно провожать, не нужно сантиментов. – Он промолчал. Прошло еще пять минут бесконечного молчания, как он нарушил тишину:
- И ты уверена, что тебя может связывать с первым встречным гораздо большее, чем с близким человеком, с которым ты прожила уже какое-то время, и, который любит тебя?! Неужели тебе наплевать?? – он затушил сигарету и вдруг  прижал ее вплотную к себе с такой силой, что она невольно закричала от боли и испуга. Ее волосы коснулись его небритой щеки, и, ощутив их пряный аромат, осознавая, что отныне все это принадлежит другому, и вся любовь ее для него, он заорал в отчаянии, в нетерпении:
- Как ты посмела так со мной поступить?! Я же любил тебя!! Понимаешь?! – любил! Уходи! Убирайся отсюда! – он оттолкнул ее от себя и замахнулся, чтобы ударить ее по щеке. В этот момент она закрыла глаза и отвернулась. Она показалась ему такой наивной и беззащитной, однако ярость и гнев кипели в нем, и кровь прилила к лицу! Удар последовал сразу. Тут же послышалось глухое женское рыдание. Она, беспомощная, изнуренная, после очередной бессонной ночи, лежала перед ним вся в слезах. Впервые он показался ей зверем в обличии человека. Было видно, что она не менее изнурена жизнью, чем он. Воцарилась тишина, такая, какой порою не бывает даже глубокой ночью… Он, однако ж, не прижал ее к себе и не пожалел, а лишь сел напротив, и, потупив взгляд, виновато прошептал:
- Прости…
- Ненавижу тебя!!! – кричала она в ответ,- Как я тебя ненавижу!!
   Сознание вдруг при этих словах вернулось к нему, и он испугался самого себя. «Господи, что я натворил?! – с ужасом подумал он, - неужели я ударил женщину, да еще и любимую?! Как я посмел?! Подонок!»- он снова закурил.
- Не говори так… Ты мне делаешь больно,- произнес он,- это тяжело слышать. Ведь я люблю тебя…
- Любишь? Любишь значит? – с заметным сарказмом кричала она,- и руку поднимаешь тоже любя на существо, которое тебя слабее?! – она вспыхивала и кидалась в него подушками, одеялом, всем, что попадалось под руку,- я не люблю тебя, понимаешь ты это или нет?! Наивный глупец, ты думаешь только о своем счастье, а на счастье любимой тебе наплевать! Люди любимым желают лучшего… а ты!.. ты хочешь меня уничтожить! Ненавижу!!
   Он первый раз видел ее такой раздражительной, в истерике, изнемогающей от слез, мгновенно сменяющих друг друга. И он уже боялся дальнейших событий, дальнейших ее действий. Ведь не так-то просто обороняться от ярости женщины.
- Это трагедия для меня… это внезапная трагедия. Я не выживу, не перенесу… - говорил он, будто сам себе, уставившись в одну точку, и, почти не обращая внимания на ее ярость.
Вскоре, когда обида утихла, она спокойно произнесла:
- Я ухожу сейчас…
- Нет. Прошу тебя, останься…- умолял он,- я никуда не пущу тебя ночью одну. Я не смогу без тебя. Ты мне очень дорога. Не уходи!..- он со страстью крепко схватил ее за руку:
- Прости, прости меня, умоляю! Давай проведем хотя бы нашу последнюю ночь вместе…
-  Как жил до меня, так и дальше будешь,- равнодушно ответила она, не обращая внимания на его попытки ее остановить,- Отпусти… Мне больно…
   Она подошла к столу и торопливо взяла пачку сигарет, достав оттуда одну.
- Нет!! – воскликнул он,- ты же не куришь! Не надо…
- Не подходи ко мне, не приближайся!! – вскрикнула она, и он сразу отошел. Она закурила и тут же закашлялась, - половину вещей я уже перенесла. Осталась другая половина.
- Когда ты успела? – спросил он подавлено.
- Ты был на работе. Неважно. – она подошла к телефону и набрала чей-то номер. Он стоял рядом с опущенными вниз руками, весь истерзанный мыслями, и больше не препятствовал ее действиям, с горечью понимая, что это бесполезно.
- Милый, приезжай к подъезду сейчас,- заговорила она,- Да, срочно!.. Я вещи соберу и поедем к тебе… А завтра в аэропорт… Я ему все сказала… Это не имеет значения… Потом скажу… Да, целую, жду, пока…- она положила трубку и начала складывать оставшиеся вещи,- видишь, как все просто! А ты и не думал!.. – он всюду ходил за ней, точно тень, но она даже не реагировала на его присутствие, будто была совсем одна.
- Не уезжай, родная…,- он начал целовать ее,- останься, побудь со мной… Прости за то, что погорячился…
- Поздно,- ответила она, коварно усмехнувшись и оттолкнув его – ей, видимо, нравилось видеть, как он мучается, изнывает от боли! – все кончено. Я все сказала.
   Она взглянула на него холодно, равнодушным, невидящим взором, точно на пустое место, и торопливо прошла в коридор.
- Ты ведь будешь жалеть, - сказал он безнадежно и совсем тихо.
- Никогда,- ответила она по-прежнему холодно,- оставь меня и не ходи за мной.
- Я только провожу,- его голос уже дрожал так, что слезы невольно наворачивались на глаза, как он не пытался их удерживать,- так легко потерять и так тяжело заново обрести… Не уходи… Ты не должна уезжать отсюда…
   Она ничего не отвечала и даже, казалось, не слушала его.
- Прощай,- сказала она напоследок, не предоставив ему ни малейшей возможности себя поцеловать, и вышла за порог. Теперь воцарилась минута молчания. Она прямо и серьезно посмотрела на него, как будто отражая в своих глазах его глаза. Ему даже показалось на миг, что она передумала и хочет вернуться.
- В твоем ящике,- сказала она поспешно и, спускаясь вниз по лестнице, добавила,- Я беременна. Ребенок твой.- и скрылась за лестничной площадкой первого этажа. Он кинулся бежать за ней, но она уже спустилась и вышла на улицу. Машина темного цвета поджидала у подъезда. Он смотрел на силуэт, вырисовывавшийся рядом с машиной, и ненавидел его, и ненавидел мир вокруг, и эту проклятую машину. Он только смотрел ей вслед и ничего не мог сделать. Она исчезла, приняв цветы от этого странного человека, и машина скрылась в ночной тьме.
- Все,- произнес он вслух, обращаясь к самому себе,- на этом моя жизнь остановилась, закончилась. И продолжения не будет…
Он не спал всю ночь. В первом ящике письменного стола лежала записка… Торопливым неровным почерком в ней было написано:
«Я никогда раньше не писала стихи. Ты знаешь, я не поэтесса, хоть и прирожденный романтик, такой же, как и ты. В этом мы сошлись. Я боялась поверить в то, что жизнь пуста и безынтересна. Мне было хорошо с тобой сначала. Потом я стала скрывать свою печаль и горечь. Я поняла, что мы разные, что моя половинка – совсем другой человек, но не ты. (прости). И вот я забеременела…от тебя. Не думай, что я захочу избавиться от ребенка, это не в моих правилах. О нет, никогда! Ни за что на свете! Я знаю, он будет похож на тебя, и я буду любить его. Но, жаль, ты не смог бы стать образцовым отцом и заботливым мужем. Ты слишком привык к свободе и безответственности. Ведь последние полгода я тебя даже редко заставала дома. Может, и любовь твоя была только на словах? Так обычно бывает у большинства мужчин. Ты часто возвращался поздно, почти ночью, почти утром…
      Поначалу я даже хотела уйти незаметно, но этого не получилось. К тому же, это было бы низко и подло с моей стороны по отношению к тебе. И я нашла в себе силы во всем признаться. Ну, вот, собственно, и все. Я желаю тебе счастья. Обо мне не беспокойся. Я с надежным человеком, и мне с ним по-настоящему хорошо. Нет этой наигранной фальши. Он позаботиться о твоем ребенке…
Так вот, я, кажется, о стихотворении говорила. Оно – твое…
Погас огонь… Я не сдержалась.
Сгорело прошлое дотла.
Как будто горькая усталость
Внезапно сердце заняла.
Промчались годы безвозвратно.
Я благодарна за любовь.
Но мне уж боле не отрадно
Так жить, когда остыла кровь…
И пустота мешает верить.
Ты здесь – печальный, неродной.
Я настежь раскрываю двери.
Ты не иди вослед за мной.
Хочу, чтоб боль легко забылась,
Как сон, но только наяву.
Я, не позволив сердцу милость,
Себя коварной назову.
О, тяжелы мои желанья!
Устала слезы я скрывать.
Вот ухожу, и на прощанье
Молчу в бессилии опять.
                Живи, мой друг. Когда-нибудь увидимся.
                Целую, Твоя, М***»
    Он смял листок от боли, желая дать волю чувствам обиды, ревности и выбросить его прочь, подальше от глаз. Но что-то остановило его… Память о ней, сокровенная память, оставшаяся в его сердце от былого, и мысль о ребенке, которого он, возможно, никогда не увидит… Он закурил, выпил кофе и, глубоко вздохнув, как неживой, упал на кровать.
    Утром он позвонил в аэропорт и спросил, какой самолет отправляется в *** и во сколько. Узнав название и время, он тотчас почувствовал свою беспомощность. Она улетела… И ничего уже не изменить. Жизнь кончена. Навеки обеспечено одиночество, потому что второй такой не будет. Какое-то странное беспокойство и плохое предчувствие почему-то поселилось в его душе в те минуты размышлений. И это странное состояние, как дежавю, не покидало его весь день.
   Вечером шли новости. Он случайно включил телевизор на любом первом попавшемся канале, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, навевавших тоску, и все, не переставая курил. В новостях объявили, что какой-то самолет разбился, взорвавшись в воздухе. И тут он соскочил и понесся в бешенстве к телефону.
- Какой самолет разбился?! Скажите маршрут, черт возьми! – кричал он кому-то по телефону.
- ….мне очень жаль… Там, вероятно, были ваши близкие. Простите, но мы бессильны вам помочь,- услышал он. И в это мгновенье он медленно, трясущейся рукой положил трубку и упал на постель без сознания. Пробудился он вскоре, от звонка в дверь. Едва слышными шагами он подошел к двери он подошел к двери, заглянул в глазок, но не увидел там никого.
- Кто? – спросил он, но ответа не последовало. Он лишь увидел мельком оранжевый цвет платья, мелькнувшего за дверью, и понял, что это была она, его юная подруга, молоденькая бывшая его девушка. При мысли об этом он сразу же отошел от двери и побрел в комнату. «Я не открою, - подумал он,- никто, никто не нужен мне теперь. И она уйдет, постоит и уйдет. И, надеюсь, больше не придет. Никогда». В этот момент, не обращая внимания на настойчивые звонки в дверь, он снова упал на кровать  и забылся…
    Дни проходили своей чередой. И она больше не приходила. А он только однажды обнаружил записку в двери, на которой ровным, аккуратным почерком было написано: «Я все еще люблю тебя и желаю тебе счастья. Если ты позовешь, я приду; если прогонишь – исчезну… Да я уже и так исчезла… Прощай, любимый!». В бешенстве он разорвал записку в клочья. Одни слова о счастье – стали для него самыми мучительными словами, какие только можно было слышать тогда. Он теперь не мог простить себе того, что ударил ее в ту последнюю ночь их непредвиденного расставания. «Если бы только она была жива, о, я бы искупил свою вину! Но ее нет… Нет. Как же это страшно!». Его утешала одна мысль о том, что он все же попросил у нее прощенья; но ужаснула иная мысль, что он не смог остановить ее в то мгновенье холодного прощания.
      Теперь он остался один. И с этих пор непроизвольно начал дичиться общества и людей. Несколько раз даже собирался покончить с собой, но не решался, останавливался в самый неподходящий момент. Ему когда-то до боли дороги были ее нежные, тонкие руки, бархатная кожа, жемчужные глаза, слегка вздернутый носик и почти правильной формы губы. Казалось, что тогда он отдал бы все, да и жизнь свою, лишь бы вновь, еще раз увидеть ее, почувствовать дыхание, энергию, тепло… А ведь она была бы матерью его ребенка, она бы жила…и дала бы жизнь другому человеку, тоже родному ему. Пусть далеко, пусть даже с другим, но жизнь озарила бы ее лучами света, ее, такую еще совсем молодую, яркую, страстную… Он не верил произошедшему, и не мог смириться с мыслью о ее гибели. Он уже простил ее, и знал с точностью, что бросился бы к ее ногам, если бы только появилась возможность! А теперь, отныне – пустота, оборванная навеки жизнь, бессмысленность существования. Он спал с ее фотографиями в руках и видел ее во снах каждую ночь, и бессильно бредил, а порою и выпивал наедине с самим собою…
- Никогда! Вы понимаете, что значит, никогда?! – обращался он к проходящим мимо людям на улице,- Это значит вечная обреченность, безысходность, тупик!!!
   В такие минуты, когда глаза его горели безумным, сумасшедшим блеском и, вместе с тем, вспыхивали двумя наполовину погасшими, безнадежными огнями, в которых больше не было ни былой яркости, ни света, а был лишь мрак, люди, с испугом глядя на него, говорили:
- Перепил ты, дружище!
- Не пробовал обратиться в психиатрическую клинику?
- Проспись! Что блуждаешь пьяный, как придурок?
- Бред – тоже диагноз…
   Кто-то просто смеялся в спину. И он, ничего не отвечая, уходил, понимая о том, что ненавидит этих людей. Все ему опротивело.
   Во сне однажды он вдруг услышал ее голос, как наяву.
- Люди расстаются. И это естественно. Также как и между знакомствами и расставаниями, между началом жизни и ее концом существуют самые счастливые мгновенья. Для кого-то из нас это счастье – желанное и необходимое; для кого-то – оно мука и наказание. Жизнь – это дар, береги ее. И свыкнись с тем, что все счастливое проходит, как и все несчастливое. Страсть исчезает, и от нее остается лишь пепел. Живи. Не помни часто… Я просто твое видение – легкое, полузабытое…- ему казалось, он держал ее  за руки и ясно чувствовал тепло и мягкость этих родных, любимых рук.
   Самым странным было утро после этого магического сна: проснулся он с иным ощущением, с ощущением того, что жизнь – это действительно дар, какой бы тяжелой она ни была. В течение всего дня он вспоминал их знакомство, встречи и совместную жизнь. Однако последние воспоминания брали верх над предыдущими, и он снова как будто невольно услышал ее жестокие слова напоследок, болезненно колющие сердце…
- Мы хотим казаться влюбленными самим себе и окружающим только тогда, когда это выгодно нам, когда сердце переполнено лишь бессознательной корыстью и самолюбием. Разум подсказывает нам, что это не любовь, а снова очередная иллюзия, самообман. На подлинное чувство способен не каждый. И я ценю твой порыв,- она задумчиво глядела на него, как-то исподлобья и даже несколько недоверчиво, точно она знакома с ним совсем недавно. И говорила, как с чужим.
- Я не идеал женщины,- повторила она,- и я не умею любить по-настоящему. Это потому лишь, что я ценю свою независимость. Нет ничего и никого дороже того, что мне необходимо в жизни для счастья – просто быть свободной и независимой ни от одного мужчины, даже душой.
     Она была немного старше его, и поэтому судила о жизни мудрее, по-философски, но как-то холодно и неприступно, почти по-мужски.
- Так рассуждает мужчина,- ответил он ей,- для женщины свобода не должна быть необходимостью. Но ты прости меня. Это не упрек, не замечание. Это лишь мое субъективное мнение. Разве со мною ты не была свободна?
- Я не хотела, чтобы так получилось, -поначалу она не отвечала прямо,- я не любила сама и поэтому не ожидала любви! Меня лишь влекло к тебе, понимаешь?! – в эту минуту глаза ее сверкнули гневом и презрением,- а те разговоры об искусстве, литературе, музыке, в которых мы обнаружили наши общие интересы, были лишь отвлечением от всего остального, заполняли пустоту, заменяли молчание… Но ты се же был неотразим, как любовник! И я любила тебя за это не обыкновение! – он больше не слышал ее слов. Погрузившись в размышления о безнадежности и своей неспособности что-либо изменить, он окончательно пал духом. Тогда он тяжело вздохнул, подумав, что эта опытная, бесчувственная, дерзкая женщина не была еще на его месте… А кто же был? Кто до этого испытал подобную боль, к кому бы он мог теперь обратиться за  советом помощью? Куда идти?..
     Она осталась в прошлом. Ее образ сразу и навеки укоренился в его сознании. И позже, через несколько лет, когда боль утихла, хоть и рана еще не зажила, она стала самым лучшим и самым дорогим воспоминанием для него.
      Время шло. Он нечасто вспоминал  о нежной, наивной особе, все еще любившей его. Однако, если вспоминал, то тщетно задумывался о том, стала ли она другой в жизненном опыте, мировоззрении, во внешности. Он не мог ее представить иначе чем, юную девушку, задающую неуместные детские вопросы, меж тем, как она уже жила своей жизнью, частично освободившись от оков любви, но мысленно все еще покоряясь плену.
     Всякий раз, возвращаясь к реальности, он понимал, что воспоминание о любимой так тяжело и болезненно, что порою наворачиваются слезы на глаза, и обессиленная, отчаявшееся душа еще ждет чего-то и снова начинает надеяться, не веря бессмысленности своих надежд.
       Путь продолжался. И это был не просто путь одинокого странника, потерявшего смысл жизни, а путь долгих размышлений о непростительных ошибках неопытной молодости. Он шел по улице, раздумывая о своей нелепой судьбе. В течение остальных лет его жизни он встречался с другими женщинами, но ни одна из них не была так желанна и родна… А, может быть, вот сейчас эта прекрасная девушка, случайно встретившаяся ему на пути, и была его последней надеждой на потерянное счастье, предвестником какой-то иной судьбы?.. Он собирался искать ее вновь и вновь, уже будучи уверенным в том, что это В***. Утро было холодным, туманным и мглистым.
- Эй! – услышал он мужской голос неподалеку и поднял глаза от земли, чтобы взглянуть по сторонам. Голос доносился от ближайшего дома. У подъезда стоял невысокий мужчина, в насквозь промокшем пальто,- приятель, ты чего там ходишь? Дождь ведь хлещет, как из ведра! – он ничего не ответил, а лишь поднял глаза к небу. Мрачные тучи повисли над городом. Странно… Только сейчас он ощутил, что промок до ниточки. Полностью погруженный в свои мысли, до этого он совершенно не обращал внимания на ливень. И как только он не мог заметить холодных капель, рассыпавшихся из бесконечной серой бездны и звеневших по крышам домов и по тротуару?! Видимо, он настолько потерял чувствительность, что даже дождь, почти осенний, нетеплый, стал абсолютно неощутим?..
- Ты чего там как присох? – услышал он снова этот же голос,- Курить хочешь?
«Вот привязался!»- подумал он с негодованием, однако закурить был бы не прочь. Это хоть как-то отвлекало от тяжелых мыслей, расслабляло, давало возможность снять напряжение на несколько минут…
- Да,- наконец, ответил он, и, неуклюже повернувшись в сторону дома, уставшей походкой, побрел к незнакомцу. Он взял сигарету из его пачки и нервно закурил.
- Только без вопросов,- сказал он парню вдруг,- спасибо за сигару.
- Без вопросов, так без вопросов,- ответил этот болтливый, надоедливый человек,- жизнь, видно у нас, друг, такая...несправедливая. Меня вот тоже любимая девушка на порог выставила недавно. За что, не объяснила. Ну и черт с ней! Проживу без нее, не погибну, – он беззаботно махнул рукой,- А парень ты чуткий, сразу видно!.. Да ладно, плюнь на все! Жизнь на этом не закончена. Никогда не поздно начать все с нуля…
«Откуда он знает? Возможно, этот мой несчастный вид выдает всю мою угнетенность!» - промелькнуло у него в голове сразу, но он предпочел и дальше молчать. Жизнь научила его скрытности и немногословности.
- Бывают, брат, и хуже ситуации. Ладно, если она бросила, а если погибла… Прости, наверное, тебе неприятно об этом говорить…- он уже не слышал его, и, нахмуренный, задумчивый продолжал молчать. Из разговора с посторонним он вдруг понял, что не одна она была такая грубая, бесчеловечная и небрежная в своих чувствах. Есть и множество других, жестоких, похожих на нее! Как же при этом питать уважение к женщинам, если они, попользовавшись деньгами, положением, какими-то удобствами, просто способны легко вычеркнуть из своей жизни?! Ни о каком уважении к таким и речи быть не может! Найдется ли в его жизни хоть одна, которая решится на ответственный шаг навстречу чувствам и полностью растворится в своей любви к нему? Наверное, поздно ждать ее. Ах, гордые эти женщины! И что в них только такого необыкновенного, гармоничного, доброго, чему можно было бы поверить?.. Ничего!..
      И тут он снова вспомнил милую девочку. Вот, кто умел любить! Вот, кто ради любви никогда не жалел ни потери гордости, ни сил! Вот, кто не щадил себя для любимого и готов был на любой отчаянный поступок ради счастья! И вот, кто не был поистине достоин такого жестокого ответа на свои нежные, теплые, искренние чувства! Значит, все-таки бывают исключения! И разочарования лишь в очередной раз учат нас не доверять никому, кроме себя и не верить ничьим чувствам, кроме своих. А верить лишь в том случае, когда они доказаны. Эта мысль, как стрела, болезненно пронзила ему грудь. «Что же я натворил? -  подумал он не то с упреком к самому себе, не то уже с презрением и отвращением к сложившейся ситуации,- вот в чем моя вина! Вот за что мстит мне жизнь, за что прежде я был брошен не раз и после, поистине полюбив, снова стал не нужен и непригоден!». Ее добрые, понимающие глаза внимательно смотрели на него из прошлого, как будто заглядывая в каждую частичку его души, и он знал, что они уже стали другими – разочаровавшимися в жизни, поблекшими с годами и не такими пылкими, как раньше…
Где же она теперь? Что с ней сталось? Как она живет? Сколько ей лет сейчас? Да и вообще, сколько лет минуло с их разлуки? Неужто тринадцать?! Да, именно! Тринадцать!
     Он больше не верил самому себе. И точно был уверен, что в данный момент она даже изредка не вспоминает о нем! От этого какая-то странная неведомая грусть посетила его, и дрожь пронзила тело насквозь. Тринадцать лет – это такой огромный срок, чтобы что-то вернуть, изменить и искупить свои ошибки. За этот срок человек не только меняется, но и перестает любить… Теперь ему уже не было важно, кто именно невсерьез любит его. Он лишь хотел, чтобы хотя б кто-то один любил его так, как не умеет он сам… И он до ужаса боялся, что это неосуществимо теперь… А ведь подумать только – еще недавно он смеялся над таким чувством, как любовь, и считал его самым незначительным и ненужным на земле! Так меняет человека время…
       Он, точно обезумевший, искал в толпе ее глаза, или такие, в которых он сумеет прочитать истинную способность любить преданно и беззаветно… Помнится, будто недавно эти глаза были для него дорогой в неизведанный мир чувств, которых он не стремился познать, пока они напрямую не коснулись его самого. Те светлые, любящие глаза, в тайну которых он не может с легкостью проникнуть. А он, конечно же, был уверен, что прочитал этот взгляд наизусть, что сердце ее было у него на ладони, а он мог лишь властвовать над ним. Но глаза ее перестали гореть, как прежде, тем юным огоньком, и образ его в них не отражался. И до каменной души, какая стала у нее теперь, уже нельзя было достучаться… А ведь, если поразмыслить над причиною охлаждения ее души, - то, кто как не он был виноват в том, что она такою стала? Кажется, лишь сейчас, полюбив женщину по-настоящему и открыв для себя иной мир эмоций, он стал осознавать то, что прежде было для него неясно и неинтересно, что ничуть не затрагивало его душу, а лишь подавало лишний повод для насмешек! О страданиях других людей, нелюбимых нами, мы не беспокоимся; однако, если это наше страдание, мы ждем и хотим, чтобы все понимали нас, сочувствовали, жалели, чтобы других волновала причина, по которой нам тяжело и горестно жить. Но для того, чтобы так было, мы сами должны понимать людей, искренне сочувствовать их несчастью, искренне радоваться за их благополучие, не отвергать, не прогонять и не говорить грубостей в ответ! Легко ранить чужую душу безразличьем, тяжело ее излечить, вернуть к жизни и дать понять, что верить можно, хоть и не всегда, но доверять нельзя. Мы не просто должны, мы обязаны уважать людей, любящих нас, ценить их чувства и отдавать взамен пусть не любовь, но хотя бы тепло и признательность…
        А он опять шел назад, по той же дороге, где еще некоторое время спустя, слушал монолог незнакомца. Ему казалось, эта дорога вела в никуда. Он шел, не видя вокруг себя ничего, и только размышляя о своей никчемности в жизни, о своей бездеятельности. Все было как-то неправильно, нелепо и глупо. Но он, к вашему сожалению, читатели, ничего не мог изменить.
      Одухотворенный вид; живой обольстительный блеск невинных шаловливых глаз, еще не ведавших боли; дрожь предвкушения; учащенный пульс; горячее дыхание; раскрасневшиеся щеки и дрожащие в смятении губы перед жаждою первого поцелуя, снова вспомнились ему. Она горела перед ним, смущение окутывало ее всю, когда он лишь нечаянно касался ее руки и просто загадочно улыбался ей в ответ… И ему незнакома была эта юность, эта наивная чистота души, эта милая расцветающая красота.
Она притягивала его, манила за собой. Устоять было почти невозможно перед этими волшебными чарами искренности и тепла. Она цвела перед ним, точно весенний молодой цветок, только что подпитанный влагой в жаркий до безумия день.
        Он хранил все ее письма, когда-то написанные старательным, но поспешным почерком. На некоторых даже одна буква не успевала за другой, и все эти буквы были неровными, разных размеров. Возможно, это была просто нервная дрожь или слезы, от которых пожелтевшая с годами бумага, сжималась и становилась как бы слегка мятой.
        Он ненавидел возвращение домой. Сама обстановка напоминала ему об обыденности жизни и невыносимом одиночестве, продолжавшимся уже долгие годы. Как же так? Прежде он даже не разглядывал эти письма и не замечал в них таких подробностей. Чтобы временно отвлечься от тягостных мыслей, он принял холодный душ и, наконец, взглянул на себя в зеркало. Перед собою он увидел зрелого мужчину, небритого, значительно похудевшего на лицо и изнуренного, однако выглядящего намного моложе своих лет, высокого и крепкого. Но у него был абсолютно нездоровый вид, и болезненный взгляд, казалось, выражал внутреннее голодное одиночество волка, и был действительно похож на отрешенный. А когда-то глаза его загорались таким неестественным огнем, таким одухотворенным и довольным. И то, что он увидел перед собою в те минуты, дало ему понять, что годы взяли свое, и уже нечем было замаскировать свою лютую, душераздирающую боль…  Он даже на мгновение подумал, что в отражении этого ненавистного, кривого зеркала увидел чужого, незнакомого ему человека. Наспех побрившись, он вернулся в свою комнату, задвинул шторы, и снова схватил письма, углубившись в чтение без памяти: «Я никогда прежде не задумывалась о том, от чего так часто бьется сердце при одном твоем появлении, при одном пламенном взгляде и ровном дыхании. Я дрожу, и полнота чувств, испытываемых мною к тебе, охватывает меня в такие мгновенья! Я больна тобой, твоим неизведанным миром, скрытым от меня? Но ты отвергнешь меня?.. Я предчувствую это, хоть и умоляю твоего спасения! Загляни в ночное небо, усыпанное звездами, и найди там самую яркую звезду. Она укажет тебе путь, если ты почувствуешь, что заблудился. Ты тихо улыбнись и просто посмотри на меня. Я буду твоею, я буду птицей в твоих руках, раненой, почти неподвижной… О, этот твой взгляд, который я встречаю так часто – тревожный, жадный, раздевающий и вместе с тем, отчаянно-ревнивый, таинственный, обволакивающий, взгляд неподдельного собственника. Он не может не задеть ни одну женщину! Взгляд, мельком скользнувший по моей фигуре, по моему полураздетому телу. Он соблазняет меня, увлекает… И я иду, чувствуя твой аромат. Взгляд останавливается на моих руках, и я послушно подаю их тебе… Я медленно покоряюсь твоей невидимой власти… Я навеки твоя… Небеса – свидетели!» - строки вскоре начали расплываться перед его глазами. Подействовала уже трехдневная бессонница, с тех пор, как он расстался с еще одной девушкой, опять же по ее желанию. Это несносно унизило его… С мыслями о нелюбимой, но самой лучшей и прекрасной женщине в его жизни, он не заметил, как погрузился в дремоту от усталости и переутомления. Ведь это было очередное томительное бессонное утро…
               
                ***********************
       Так он проспал весь день. Ему снилась робкая, тихая девушка, готовая на любой безумный поступок и отдававшаяся ему всем существом. Она стояла около его окон – и тоскливым взглядом смотрела на темно-бежевые, наполовину задвинутые шторы. Она долго могла так простоять, без слез, с тяжелым камнем на сердце… Но, рано или поздно, камень разрушался, и сердце наполнялось горем и безнадежностью, а глаза – мучительными слезами отчаяния. Он видел ее так четко, точно она была здесь, рядом с ним, словно это было совсем недавно. И он помнит каждый взгляд, каждое легкое, плавное грациозное движение, каждый шаг, вздох, слово и действие…
       Предчувствие, странное и неведомое, овладело им во сне. И он, взлохмаченный с полуоткрытыми заспанными глазами, автоматически подошел к окну, и увидел ее! Она действительно была там, совершенно другая… И это уже был не сон, а какая-то слепая реальность, в которую очень трудно поверить. Неужели эта случайная мимолетная встреча после тринадцатилетней разлуки задела ее сердце до самых сокровенных глубин, и она пришла?.. Зачем она здесь сейчас? Чтобы увидеть его или снова, как в юности, напрасно простоять напротив наглухо закрытых окон?.. Нет, это было бы явно глупо. Наверное, она все-таки хотела увидеть его. И ради этого проделала длинный путь, чтобы добраться до его дома. Просто удивительно. Он ощутил, как пульс его сердца застучал бешенным ритмом. Ведь ему запомнилась пылкая, нежная, глупенькая девочка, следующая за ним, дышавшая им, и до боли беззащитная, безоружная перед ним! А тут была красивая степенная двадцати-семи летняя женщина с очень умным, преданным и теплым взглядом. Он бы уже не узнал ее! О, Боже, как он счастлив, что напомнил ей о себе!
       Страстный порыв захлестнул его внезапно. И он бросился вниз по ступенькам, чтобы открыть ей дверь; ей – женщине, пришедшей из его прошлого, когда-то нелюбимой им, перед которой он боле не хотел сдерживать раскаяния. Он был безмерно рад ее видеть. И не мог этого скрывать.
       Она стояла одна, грациозно выпрями в спину и пристально глядя в его окна, как будто в никуда. Ветер беспорядочно раздувал ее волосы, и она была задумчива и бледна…
   Когда он вышел к ней навстречу, она даже не вздрогнула и не задрожала от изумления, радости или волнения, как это непроизвольно получалось у нее прежде. Теперь у нее был холодный, неприступный вид, совершенно новый и непривычный для него.
   Она лишь спокойно и непринужденно оглядела его снова и отвернулась. Он не знал, с чего начать разговор: мысли путались в его голове. Ему стало даже как-то неловко, точно это их первое свидание, и прежде никогда их ничего не связывало. Это вводило его в заблуждение. Тайна, еще не постигнутая им, тайна ее разума и желаний, была ему далека. Но он уже хотел знать ее, хотел немедленно, непременно разгадать все, во что бы то ни стало.
- Девушка,- попытался заговорить он, и почувствовал, как нелепо звучит его собственный голос,- В***!.. милая… Прости меня…
     Он прижал ее к себе, и она не сопротивлялась объятьям. Она тих о и послушно положила голову ему на плечо и молчала.
- Не нужно слов. Теперь поздно,- лишь ответила она вкрадчиво, и сжала его так крепко в своих объятьях, что он невольно подумал: «Откуда у такой хрупкой женщины подобная сила?»
     Они стояли так еще некоторое время, и ему было тепло и уютно с ней. Он нежно поцеловал ее, и она продолжала поддаваться, точно так и должно было быть…
- Ответь только на один вопрос,- попросил он, пылко дыша ей в затылок. И горячее дыхание его пробегало волной по ее телу, но и это не вызывало у нее прежних эмоций.
- Говори,- довольно холодно ответила она, и этот тон совершенно не сочетался с тем порывом страсти, с которым она его обняла. Ему даже показалось, что она лицемерит, будто, тем самым делая ему одолжение. И с удивлением он почувствовал, что она больше не дрожит в его объятьях. Но вопрос, как назло, застрял у него где-то в горле, и он не мог его произнести. Определив это его смятение, она сразу догадалась, в чем заключалась суть еще не заданного вопроса.
- Нет, -ответила она так уверенно и легко, будто вопрос уже давно был произнесен вслух,- наша связь невозможна теперь.
    В недоумении и даже некой растерянности он посмотрел в ее действительно погасшие и не выражающие эмоций глаза.
- Нет,- повторила она спокойно,- я уже не люблю тебя…
     Она уже не любила его. И это была правда. Она была немногословна,  отличие от своей прежней привычки болтать беспрестанно и о пустяках. Она уже была не она. И потому он всецело был поглощен ею, ее новым, магическим, неприступным образом, когда запоздалые чувства уже ничего не решали. «Лучше лесть, обман, притворство! – думал он в отчаянии,- лучше позор и презрение, чем эта ледяная улыбка, этот остывший смиренный взгляд равнодушных глаз! Это горькое разочарование!»
- Но ведь…- она не дала ему договорить, заметив его шокированный вид, а лишь кокетливо прикрыла ему губы своей горячей маленькой ладонью. Ее облик был нов, загадочен для него в этот таинственный миг.
- Молчи!- шепотом ответила она,- если мы будем говорить сейчас, то все испортим! Просто слушай ветер… Будь со мной! Одно мгновенье, большего не нужно… Ты ведь тоже романтик. И это нас сближает…- она была такой странной впервые за все годы, что он знал ее, такой непредсказуемой и притягательной. Он остро ощущал ее могущество и превосходство, и, почему-то, боялся какой-то непонятной силы магнетизма, исходившей от нее. Аромат ее волос вводил его в состояние блаженства и беспамятства: его тянуло. Влекло к ней неистово, страстно, безумно… Эта странная власть, которою она покорила его, была необъяснима и звучала в каждом ее слове, была заметна в каждом ее движении.
- И все-таки ты простишь?.. Я…- начал он неуверенно, но она снова его прервала:
- Время помогает людям прощать,- сказала она со счастливой улыбкой на беспечном лице. Ему вдруг показалось на миг, что она нарисована для него, что она ненастоящая, и этот рисунок принадлежит какому-то неизвестному художнику..- Время не способно лишь возрождать утраченное. – это был косвенный намек на скорую и неизбежную разлуку, и он все понял, почувствовал.
- Я жалею,- произнес он.
- Это необязательно,- прошептала она в ответ.
- Мы можем еще раз увидеться?.. – он гладил ее волосы рукой и прижимал к себе, точно самого родного и близкого ему человека. Но она была неподвижна, и почти не откликалась на ласку, хотя в глубине души знала еще, что любит эти руки, и никогда не будет противиться им…
- В этом нет необходимости,- ответила она тихо,- прошлое невозвратимо, а будущее сложится так, как это задумано свыше. И мы не властны ничего изменить. Ты – мое прошлое, он – мое будущее, а я – всего лишь мимолетный призрак настоящего для тебя.- она сказала это с некоторой долей иронии.
- Я прошу тебя, скажи мне только одно: могу ли я надеяться на то, что…
- Нет, -поспешно ответила она, вновь не позволив ему договорить, и при этом, как ему показалось, издевательски улыбнулась. Он не требовал объяснения ее краткому ответу. Ее непривычно леденящий тон был чужд ему. Он даже первое время думал, что обознался и разговаривает с незнакомой женщиной, но это была она: такая изменившаяся внутренне, побледневшая на глазах, и, возможно, притворно нежная с ним. Теперь он ощутил, что самолюбие его было не только задето, но и полностью подавлено.
- Твои письма до сих пор у меня,- он выпустил ее из своих объятий, оставив лишь неподвижную, уже холодную руку согреваться в его ладони.
- Очень хорошо. Я рада,- только и ответила она.
- Я их часто перечитываю…и жалею… Они такие искренние, нежные, наполненные чувственной, девической любовью, грустью, преданностью, теплом,- говорил он, мечтательно глядя в пустоту ее глаз и с горечью понимая, что сейчас ей уже незнакомо романтическое, неземное, светлое чувство любви, впрочем, как и ему. Все убила обыденность. И чувство утерялось, развеялось, исчезло бесследно. Осталась лишь память о той невинной чувственности. И рана, почему-то, зажила мгновенно, оставив рубец на сердце. Он ждал по привычке ее одухотворения и слез. Интуитивно он ощущал, что она не настолько мраморная, какой хочет показаться ему. Видеть ее такой жестокой – он явно не привык.
- Главное, обнаружить в себе совесть, которая не хотела просыпаться столь длительное время. И в часы размышления винить в произошедшем не только себя, но и судьбу, сведшую нас не вовремя и не при тех обстоятельствах,- она прищурилась и как-то странно усмехнулась.- Да и, впрочем, что может заметить зрелый, рассудительный мужчина в наивной пятнадцатилетней девочке, во всем идеализировавшей его? Это было довольно  глупо и неправильно. Да и сама ситуация изначально была предопределена этой тяжелой разлукой и болью разочарования. Я не была виновата в том, что полюбила тебя, даже сильнее за твою жестокость, как бы странно сейчас это ни звучало. Давай забудем об этом…
- Я бы хотел, чтобы ты осталась… Нам нечего больше терять! Я осознал, а ты простила, так ведь? Ты охладела, а я полюбил. Ты растаешь, снова полюбишь… И все у нас будет хорошо. Мы будем счастливы! Верь мне… Вернись…- он снова обнял ее. Она невольно покорилась его объятьям и внезапно поцеловала его не страстно, но ласково. Ему показалось, она пожалела его, проявив чувство снисходительности ко всему его отчаянному виду. В этом жестоком мире она действительно была одною, кто хоть как-то жалел его. И он это чувствовал каждой клеточкой своего тела…
- Как часто я рисовала себе эту картину раскаяния после того, как ты оставил меня замерзать от одиночества. В какие-то моменты я презирала тебя, в какие-то любила до помрачения. И как сильно я желала услышать эти слова! Как хотела, чтобы жизнь расставила все на свои мечта, и эти слова прозвучали их твоих уст, после аналогичной ситуации в твоей жизни! И вот я дождалась. Но теперь мне не стало важным это. От моей любви к тебе остались лишь хорошие чувства. Поверь, я не настолько холодна, какой ты видишь меня теперь, и, знаю, считаешь… - она прижалась к нему, как когда-то давно, и волнение охватило ее лишь теперь. Она больше не могла скрывать. И он почувствовал это, когда неизбежно близились минуты расставания,- поверь, я только сейчас не хочу снова тебя полюбить. Страдать о тебе я больше не смогу, не перенесу, не выдержу. Ведь ты, я знаю, ненадежен. Я не сумею ожидать от тебя стопроцентной гарантии в том, что мы останемся вместе. Человек, однажды совершивший подлость по отношению к другому, способен совершить ее вновь. Он будет помнить, что его простят, и он не остановится. И, к тому же, милый (слово «милый» она произнесла с явным сарказмом), я замужем…
Его будто обдало электрическим током.
- Давно? – спросил он разочарованно, не скрывая тоски и горечи в голосе.
- Да.
- А дети?..
- Дочка есть маленькая. Три года,- она гладила ему волосы и шею мягкими, нежными ладонями заботливой женщины, которая познала, что такое материнство. Он терялся от таких порывов, но держал себя в руках, хоть и с трудом. Особенно, когда ароматный запах ее волос ощущался при очередном объятии,- А ты?
- Нет,- кратко ответил он.
- И так и не был?!..
   В его глазах вспыхнула печаль, он потупил взгляд, и затруднялся ответить сразу.
- Нет,- наконец, проговорил он и с усилием добавил,- она ушла от меня, а наутро произошла авиакатастрофа… Это было давно…
- Прости, я не знала,- ответила она, с сочувствием взглянув на него. Он смотрел на нее внимательно и сосредоточенно, и потому не мог не заметить в выражении ее лица снисходительности и сострадания по отношению к нему. Это его окончательно расстроило, сбило с колеи. Он хотел сорваться с места и побежать прочь, спрятаться от самого себя. Но это было бы не лучшим выходом из ситуации.
- Я не хочу, чтобы тебе было плохо,- вдруг сказала она. Речь ее была уже проста и искренна, как когда-то давно… Ах, наконец, добрые слова исходили из ее сердца! Как он этого ждал! – я желаю тебе только добра, ты же знаешь… Но ведь не нужно было так разбивать душу маленькой девочки, еще не осмыслившей жизнь! – она говорила о себе от третьего лица, чтобы показать, как выглядело это со стороны,- ты дал ей познать счастье, страсть, любовь, гармонию, и исчез, как ангел, на мгновение озаривший мир своим сиянием, и трусливо спрятавшийся за тучей, безвозвратно, навсегда, не оставив надежды на свет…- она больше не говорила.
- Ты вернула мечту,- ответил он, грустно улыбнувшись,- я знаю, не все женщины жестоки. Они просто утратили веру в романтиков. Они реалистки, и, пройдя через боль, которую наносили им мужчины, они научились от них жестокости. А в наше время все основано на материальном положении мужчины, на его душевной слабости, которую он тщательно пытается скрывать под своей внешней силой. Я все же очень благодарен тебе! – воскликнул он,- не молить прощенья не могу, не любить не в силах!.. Приходи, не покидай насовсем! Хоть изредка… Я всегда буду рад тебе!..- она ничего не ответила на это, а лишь взглянула на него серьезно, с упреком, точно он сказал нечто сверхъестественное, обманчивой, не имеющее право на то, чтобы быть произнесенным вслух. Но взгляд ее ярких глаз быстро сменился на нежный и пленяще-обволакивающий.
- Я ведь пришла, чтобы вернуть книгу,- наконец, она выдала ему цель своего внезапного визита,- я живу теперь здесь, недалеко от тебя. Неужели ты думаешь, что я бы решилась поехать так далеко, чтобы увидеться с тобой, если бы я жила еще там же, где прошло мое детство и моя юность?! Это брошюра являлась моим подарком тебе, и поэтому мне она ни к чему…- она вытащила из сумки ту самую брошюру, выпавшую из его кармана по пути прошлым ранним, туманным утром.
- И это была единственная причина твоего прихода? – разочарованно спросил он. Она молчала. Глаза ее сделались какими-то грустными и нерешительными, словно она боялась покидать его, и делала это против своего желания.
- Это была моя любимая новелла Стефана Цвейга «Письмо незнакомки», помнишь? – она делала все, чтобы уйти от темы разговора об их отношениях.
- Да,- потерянно сказал он.
- Кстати, вот, возьми,- она подала ему книгу.
- Ах, да! – торопливо воскликнул он,- спасибо…
    Все происходило само собой. Все двигалось к развязке. Они расставались спокойно, легко, без лишних эмоций и объяснений. Он даже не спросил ее о том, почему она сделала вид, что не узнала его при встрече, зачем пришла на самом деле и почему не поднялась к нему на этаж сразу и не позвонила в дверь. Ведь не одна же книга поспособствовала ее приходу, если столь долгие годы она находила в себе силы не появляться в этих местах. И пылко внезапно она снова обхватила его могучие плечи, воскликнув со страстью:
- Ах, зачем ты раздразнил мне душу?! Ты же знаешь, что только с тобой я чувствовала себя настоящей женщиной – любящей, гармоничной, безумной, отважной и жадной к ласкам; женщиной, знающей свою сущность, способной поражать своей необыкновенностью! Я теперь тоже стала верить в случайности… О, я буду приходить к тебе!... Буду, непременно! Только оставь прошлое забытым отзвуком…- с этими словами она крепко сжала его и, поцеловав на прощанье, скрылась за углом так мгновенно и легко, как бабочка, вспорхнувшая с цветка в выси лазурного неба. Он верил, что видел ее не в последний раз, и потому не бежал вслед за нею. Он не искал ее боле, не смотря на то, что все-таки вышел за угол дома и задумчиво провожал взглядом стройную фигуру миловидной блондинки, удаляющуюся постепенно вглубь города… После он лишь нежно посмотрел на книгу, в которую мертвой хваткой вцепились его руки, и тихо, тайно ото всех, размышлял о том, как она прекрасна и какою должна быть по своей природе Женщина. Не просто куклой, позволяющей играться собою, не просто жестоким человеком, с мужским самолюбием и безразличностью, не просто гордым, капризным неприступным существом, ценящим свою независимость и беспечность, а именно женщиной – раскрывающейся в руках любимого, растворяющейся в его глазах и сердце, верною ему душою до конца. Он был, как будто абсолютно уверен, что она, противоречила себе, говоря о нелюбви к нему, а при этом обнимая так ласково, пылко, нежно, как можно обнимать только любимых людей, после долгой разлуки с ними. И при этом она ведь желала ему счастья!
       Не одинокие раздумья осчастливили его, нет! Осчастливило то, что он ощутил, как тяжелый груз вины перед нею почти спал с его плеч! И он готов был бесконечно следовать за ее тенью, повторять ее имя, идти назад в прошлое, где осталась священная, незабываемая память о ней. Он постиг Любовь, и назвал ее воздухом, а не отравой; волей, а не пленом; надеждой, а не отчаянием! И пусть он был одинок, но он был человеком, познавшим подлинную суть чувства земного, отпустившим муку на волю, мерно возвышающимся в чистое пространство небес, перерождающимся заново. Он сумел понять и прочувствовать ее жизнь, состояние души ее, поставить себя на ее место, осознать свою непростительную ошибку по отношению к доверчивому, доброму существу. И гораздо страшнее вечной смертельной умиротворенности, ему теперь стала казаться жизнь, в которой он бы вновь испытал равнодушие, презрение или предательство глубоко любимой им женщины.
    Он шел за ней, давно скрывшейся в дали шумной улицы; он шел, завороженный волшебными чарами последних летних дней остывающего августа, слушая шепот ветра… И просто был влюблен – не в нее; в мир, в небо, в Высший разум, давший ему смелость и силы, снова обрести желание жить и верить, освободивший его от оков страданий, внушивший ему надежду, и так легко, так внезапно научивший его понимать предназначение человека на Земле, на грешной нашей планете, где вся жизнь, однако ж, основана на том, на чем не бывает основана спровоцированная телесная или душевная гибель – на любви и понимании к ближнему…
                ____________________
     Сумерки… Мечта… Забытье… Тихие шаги, шорох платья и легкий стук каблуков.
 Она придет…
               
               
                Эпилог

        Если однажды, беспечно шагая по улице, и, не глядя по сторонам, вы случайно заметите одинокого, задумчивого мужчину, на вид угнетенного и отчаявшегося, не подумайте о нем неправильно и не сочтите за сумасшедшего. Он просто заблудился в себе, но он обязательно выберется и найдет выход из темного таинственного лабиринта печалей. Он еще будет счастлив. Многозначное слово, право же, счастье человеческое…