Все были я

Я очнулся, почувствовав, что за мной кто-то наблюдает. Это ощущение чужого присутствия появляется всегда на затылке, вне зависимости от того, откуда за тобой следят. Сквозь закрытые веки увидел, что уже рассвело. Глаз не открывал, нужно было еще раз проверить на ощупь, наступило ли то самое худшее, чего боялся. Я потрогал свое ложе и вдруг погрузил руки в мягкую, почти воздушную перину. Вздох облегчения, даже стон вырвался из моей груди. Я теперь прижался к перине всем телом, уткнулся в нее носом, как сонный ребенок, нашедший мать…

  В это время ржаво лязгнул дверной засов. Я вздрогнул и открыл глаза. Подо мною были нары, сбитые из необрезных досок, в руках я сжимал подушку, набитую соломой. «Как в гробу…», - безразлично попытался пошутить про себя…

        В дверях стоял молодой лейтенант со связкой ключей в левой руке, которой он нетерпеливо позвякивал по бедру. Правая рука лежала на кобуре. Весь вид его выражал деловитость и, одновременно, некую франтоватость. «Странно», - подумал я, оглядывая его, - «я никогда франтом не был…» Лейтенант был как две  капли воды похож на меня, но это никак не взволновало, я даже еще раз утвердился в мысли: «Я никогда франтом не был….» Это означало большее, нежели просто, внешнее сходство. Лейтенант – это был я, и эта двуединость казалась не только естественной, но и необходимой. Тревожило другое – у офицера не было знаков отличия, а я доподлинно был уверен, что передо мною   - лейтенант. Потом стало понятно, откуда такая уверенность:  ведь лейтенант -  это я сам…. Усмехнувшись, насколько это было возможно в моем положении, такой догадке, я начал медленно одеваться. Лейтенант меня не торопил, он, казалось, ненавязчиво, не встраиваясь в ход моих мыслей, сочувствовал мне…

В коридоре стоял еще один человек  с карабином. Даже не взглянув на него, я понял, что этот человек – тоже я, и тут же увидел себя своими глазами, глазами этого военного человека. Я шел, опустив лицо вниз, радуясь возможности посмотреть на себя со стороны, изучал каждый свой короткий волосок на стриженом затылке, и почему-то в голове копошилась загадка, которую уже не суждено было разрешить: «Где на этом затылке орган, которым я чувствую постороннего?»….

В следующий раз увидел себя на краю обрыва. Я глядел на себя-лейтенанта, который, подняв руку, командовал нескольким людям с винтовками. Эти люди с моими лицами не были ко мне безучастными, как не может человек  быть до конца безучастным к самому себе…

Я поднял винтовку и медленно совместил прорезь прицельной планки с мушкой на своей груди. По своей команде выстрелил в себя, и, пронзенный несколькими пулями, упал с обрыва…

Опустив винтовки, я, как при замедленной съемке, увидел кровь, брызнувшую из моей груди, и невольно отвернулся, дабы не видеть, как я сорвался в пропасть….

Приближаясь ко дну обрыва, я увидел несколько трупов, которые все были я…



Я долго не мог понять, зачем меня разбудили, чтобы загнать в эту нелепую толчею жизни…. Но и возвращаться в сон не хотелось…