Русалочка

   «Мы потеряли наш славный фольклор!- возмущался маленький, бородатый профессор Вик-Вик и сильно размахивал  руками,- Где  Баба Яга,  Кощей, русалки? Черти болотные где?»
 Он крутил перед острыми носами студентов свой талмуд, который так и назывался «славный фольклор».  В той книжонке  жила кляча-яга с тремя волосининами на макушке, а во дворе у яги стояла синяя волга, на которой комариной кровью, так сказать, было написано: Яга-дура!
Вик-Вик плакал, ревел от обиды, когда видел наши толстомясые, равнодушные физии.
«Вы как цапли,- говорит,- налопаетесь,  да вперёд одним глазом смотрите, чего бы ещё проглотить, а лап своих и не видите. Корни свои забыли, запамятовали   что-то.  Скудоумные,скудоумные вы!
Встанет Вик-Вик, попляшет у доски танцы водяного и опять загрустит. А иногда как разозлится, пальчиком своим погрозит, а пальчика-то нету наполовину. Раньше, когда химиком был, пальчик себе и схимичил, а сейчас писатель он.
«Нет в вас ни ума, ни совести!»- вопил  Вик-Вик,  и давай нам про бесов городских истории лупить, коль в деревенских не веруем. «Страшно вам, страшно?!- хрюкал от радости Вик-Вик.- Не зря, значит, стою здесь, воздух сотрясаю. И не сойду вот с этого места, ежели корнями народными не напитаетесь!
Мы под парты спрячемся, будто нам страшно, боимся мы, а сами по стопарику там и хлопнем разок-другой.  Шанки такие, распроклятые.
«Ну,-скажет студентик-мальчик, очень похожий на девочку,- тост! За страдальца за нашего, за Вик-Вика.  Чтоб ещё лет сто побасенки свои рассказывал, мифический наш!»
Дербанём ещё по стаканчику и вылезем- довольные, весёлые.
Вик-Вик тоже развесёлый, растеплится весь, раздобрится.
«Педагог я педагогический,- говорит.- Ёксель-моксель, смейтесь, ребятушки, пока я не помер. А когда помру, то уж…»
Вик-Вик хотел было всплакнуть, даже отвернулся от нас. Потом как вскочит со стула: «Всё, хватит нам  растабарывать!»  Он постучал откусанным пальчиком по сломанным часам: «Ну что, писаки, писать  пора».  Вик-Вик откашлялся и гордо объявил: «Этюд на тему Русалочка».
«Эх, русалка, русалка, русалка моя, в саду мамочка, русалка, русалка моя!
Даю вам десять минут. Время пошло. А я пойду пока, потабакурю.»
Вик-Вик только пятку свою показал, как все тут же пёрышки свои  заточили и давай стряпать.  Пишут-пишут, строчат-строчат, да ещё и на скорость, кто быстрее, один другому не уступает, будто их колдун какой к бумаге привязал.
А я сижу себе и  посвистываю.  О чём писать- сама не знаю.  Ничего в головешку не лезет. Русалочек никогда не видала, не зналась с такими, а придумывать-совестно как-то. Не знаешь и надумываешь -   не по-людски это получается.  И тут ко мне кто-то  сзади подошёл и как треснет по голове. Я смекнула:думала Вик-Вик уже вернулся и хвать меня по башке -  может подшутить так захотел, обернулась-никого. Оказывается, это сама муза была.
Я перо в руки и не хуже других затворила. Вспомнила я русалочку, которую наяву видела. А история была такая:
В нашем маленьком институтике, похожем на сарайку, намечался  Новый Год.  Какой-то балда затеял маскарад. Помню, как я отплясывала в костюме петуха, когда мне было семь лет.  Сейчас-то мы уже студентики. Какие медведи, лисички, слон и две косички?!   Благодарствую, что бал снежинок не сделали. А то  пришлось бы скакать с белыми кокошниками на голове. Да ещё и чешки балетные, чтобы легче прыгалось. Людям по двадцать лет – нам бы выпить и подрыгаться под хороший шансончик, а здесь  этот маскарад глупый. Стыдоба.
Отдан приказ -  без масок никого не впускать, никого не выпускать. На входе стоял кудрявый мальчонка- Руслан Ни  и  строго выполнял этот приказ.
Он уже настолько наловчился, что в полной темноте мог точно определить: есть на тебе тот  злополучный намордник, который маской называется или нет. Делать нечего. Мама купила мне на рынке маску зелёного зайчика, которого потом прелестно обозвали зайчик-гуманоид.
Я вошла в институт, сунула Русланчику маску под нос, чтобы тот успокоился, и дальше пошла. Причём маску я не надела. Показала и обратно в сумку засунула. Не люблю я маскарады.  «Маски созданы, чтобы уродовать человечество»,- сказал как-то один очень умный человек.  После жестокой таможни, я села на институтскую скамейку.  Вовсю шли приготовления. В туалетах, раковинах, кабинетах- везде прияталось хмельное. Студентики, как верблюды, грузили на свои спины воду жизни и прятали в потайные, укромные места, о которых, врочем, знали все.  Теперь я начинаю что-то понимать: не такой-то он балбес, человек, задумавший, маскарад.
Всё тихо? Тихо. Чуть что – никто  тебя из преподов не узнает.  Не будут же они говорить: «Какой-то студент в костюме свиньи пронёс в институт горькую.»
Традиции нарушать никому не хотелось – каждый год маскарад. Все так намаскарадятся, что еле волочатся, икая и спотыкаясь.  Вот тебе и наша поросячья личина. Да, студентики бегали и суетились, а я сидела на скамейке. Актовый зал ещё не открыли, что остаётся делать- смиренно сидеть.
Народ потихоньку подтягивался. Вдруг среди всех прочих в институт зашла  женщина лет тридцати, в сером пальто и детской красной шапке с пампоном.
«Смешно  Люська закуталась,-подумала я,- прям бабушка-угадушка вылетая. А костюмчик-то у неё забавный получился.  Эдакая Лукерья вышла.»
 Разные  на свете есть девицы: одни лёгкие, воздушные- вот у них моськи миловидные. Есть девицы шикарные- лица гордые, породистые.  А у этой- страховидное. Что-то жирное и старушечье в нём- очки, пучки, висячий нос. 
Но тут она сняла пальто и  шапку- значит то был не костюм, а только жалкое надкостюмье.  Я смотрела на неё, не отставая.  Волосы жидкие, линялые, а глаза вытаращенные. Она была похожа на клоуна.  Такие смешат людей: большие ботинки, дедовская кофта: у- ха- ха!   Или на пугало.  Нет: или лучше на ворону, что маячит рядом.  Если б её когда-нибудь спросил один любопытный прохожий, что заметил её на улице: «Женщина, а какой у вас цвет волос?»  Она могла бы спокойно ответить с нежным придыханьем: «Цвет вороньего крыла». Да… Если бы он только спросил.
Она повернулась ко мне унылой спиной и зашагала вперёд, к лестнице.  Там, под лестницей,она спряталась, чтоб никто её не заметил, вытащила из пакета какие-то тряпки и ба…  Преобразилась!  Нацепила на голову зелёный парик, а поверх – ярко-сиреневую маску, сделанную из перьев.  При полном параде!  К балу-маскараду-готова! Во всём этом красочном наряде она выглядела уродливо и жалко.
Я вдруг вспомнила музыкалку. Учительницу по фано - мягкую и гутаперчивую женщину.  Элеонора  Владимировна – так её звали.  Кисть руки для неё была  некой загадкой, что-то вроде кисти винограда, а наши толстые пальцы – краниками, из которых текла мелодия. Она кутала себя в любимую шаль: зелёную, шерстяную. Гвоздичный дух её шалевых нитей ходил по классу. И мы, как одурелые, прижавшись носами к клавишам, нюхали этот пряный запах музыки, и играли, играли и с ума сходили. То был сам фетиш.
Элеонора Владимировна – плавная особа, разбивала вдребезги наши носы и таскала за волосы, когда строгий и каноничный Бах получался  у нас  с весельцой и резвинкой.
Я припомнила вот что: одна вещь мне никак не давалась. Гречанинов «Жалоба».  Когда дело доходило до кульминации, я била что есть мочи по клавишам.  Мы сломали два рояля, Элеонора Владимировна выламывала мне пальцы  -  всё без толку.  Жалобы не было. Не было и всё тут.
Какое-то жуткое бренчание по мозгам выходило. А не жалоба! Устав колотить меня по спине, Элеонора Владимировна смирилась и сдалась. Она снова сделалась мягкой и гутаперчивой.
«Вот представь,»- сказала она ( причём сказала таким  тоном, будто объясняла задачку первоклашке: у нас было пять яблок, я съела одно, сколько осталось?). «Представь,-продолжала она,- ну вот сидит с тобой рядом маленький человек, рассказывает что-то, жалуется, плачется.
И вот он говорит, как ему плохо, говорит, жалуется, жалуется и всё! Пф!  Человек срывается. Здесь кульминация. Тут он скулит  от боли, матом благим ревёт! Он жалок в своей беде!   Понимаешь ты это, понимаешь?  Некрасивая Люська  в зелёном парике, наверное, долго готовилась к этому маскараду. Выбирала, какие перья лучше: сиреневые или красные.
«Срочно поставьте  мне рояль!- кричала я про себя,- теперь я знаю, как сыграть жалобу.»
Пока я глазёнками своими хлопала, к залу подскочил  Колька Бубчиков в убранстве  Буратино. Задорный мальчишка, под мышкой книжка. Грузная черепаха, на которой он восседал ( наш толстобрюхий Лёшик) взвывал от тяжкого бремени.  Всё как в сказке: голова деревянная и болтается.  Только ключик вот не у Карабаса Барабаса, а висит у Кольки в носу. Другая нынче мода пошла. Колька ключик  с носа открепил, дверцу  открыл и дальше поскакал. На попойку. Надо было малость хлебнуть. А то несчастная черепаха рисковала не дожить до старости.
Дверка распахнулась – народ помчался, давя друг друга и лягаясь.   И какая на тебе маска- хрюшки или принцессы – никакой  разницы. Пошла гульба.
Пляски-сказки. Музыка нам по ушам  тарабанит: трум-ту-ру-ру, трум-ту-ру-ру.  А нам ещё слаще от этого, только ноги успеваем отбрасывать. 
Мы с девчонками – девицы учёные, пляшем красиво, ножки топают, ручки хлопают, глазки стреляют. Всё чин по чину. Тряхнём гривой шикарной в одну сторону – пареньки  будоражатся, тряхнём в другую – в ноги к нам кидаются от красоты такой невиданной.
Пока мы козы-резвушки отплясывали, в зал вбежала  совсем непривлекательная особа – Люська.  Какая же всё-таки банная кочерга! Нескладна и неуклюжа. Пляшет худо – на смех людям. Ноги в разные стороны, будто матрос разбрасывает,а шею всё вперёд наровит вытянуть. Гусиха-гусихой. Головой болтает туда-сюда, носом дёргает. Курица какая-то. Ни виду, ни лику.
Мы с девчонками стоим и всё на неё поглядываем:
«А давайте-ка её позовём. Поорём-потешимся. Пошуткуем над ней – вот веселье.»  Так сказала Маринка – первая  краса в нашем сарае. Сказано-сделано.
«Эй, Русалочка, Русалочка! Да ты,иди сюда,»- завопили девчонки  с какой-то насмешкой. Снисхождение видите ли к ней проявили. Тьфу, бесстыдные наши рожи!  Русалочка моряцкой походкой подплыла к нам. Она улабалась, как дурочка. Зелёные кудри от парика повисли на носу.  На русалочку она откликнулась сразу.  Как будто и  в самом деле русалка.
-Русалочка, русалочка, а сколько тебе лет?- трунили над ней наши пигалицы.
-А вам никто не говорил, что вы очень красивая. Ой, так вот знайте.  Вас жестоко обманули,- ехидно ляпнул какой-то паренёк в красных очках. Сам-то мужичок-червячок. Маленький, невзрачный, а ещё что-то про других толкует. Русалка-Люська всё так же глупо улыбалась и вытягивала шею.
То ли она не услышала эту гадкую болтовню. Вроде иностранца. Ты  его крепким словцом утюжишь, а он тебе мерсисы кидает, да ещё улыбнётся и раскланится  как следует.
Мне вдруг стало очень жалко – эту  русалочку. Я твёрдо отчеканила: «Её  надо спасать!»  Из милой барышни я превратилась в великодушного смельчака, готового на разные храбрости.  Нет насмешкам и издёвкам! Я резко схватила русалочку за руку и мы завертелись в танце.  Да так закружились, что на силу остановились. Отскочили аж в конец зала. Запыхались как чайники.
-Ой, Насть, какая же ты красивая. Как портретина. Завидую я тебе белой завистью,- сказала Люська, глядя на меня.
Я только рот открыла, хотела что-то промямлить. Успокоить её, мол, ты тоже очень красивая и пригожая. В общем, нелепица всякая. Ну не скажешь же, в самом деле, что благая она с виду и глядеть на такую не хочется. 
Вдруг что-то маленькое и визгливое заиграло в её кармане – ну конечно же мобильный.  Русалочка отошла в сторону. Но я и без того всё слышала. Прославившись в прошлом сплетницей и болтуньей, я все тары-бары ещё за километр чуяла.
«Мама, мама, я на бале-маскараде!- радостно голосила она в трубку.- Да, да. Я говорю, что я на бале-маскараде. Здесь так весело! Буду часа через два. Ага… Не жди меня, ложись спать. Ну давай, Муся, пока.»
Русалочка подошла ко мне.
-Ну что, влюблённые наговорились?- я сделала вид, будто слыхом  и не слыхивала, что это была мама. Под дурочку скосила. И стою себе, в ус не дую.
-Да нет, это мама,-как-то виновато пролепетала Люська,- она просто звонила…
-Ладно, давай танцевать.
И снова пляски, шутки, прибаутки.  Когда уже в боках у нас закололо так, что, казалось, вот-вот на пол ухнемся, мы решили, наконец, передохнуть.
Договорились встретиться через час  в фойе. Оказалось, что нам с ней  по пути. 
Русалочка куда-то ушла, а я  как ни  в чём не бывало, поскакала к своим свистушкам, будто и не устала вовсе.  И судачили с ними, судачили, так и час прошёл незаметно. Чмокнула всех в весёлые щёчки на прощаньице и побежала  в фойе.  Русалки там не было.  И  в раздевалке  её  тоже не было. Я поинтересовалась у наших местных моряков, распластавшихся на скамейке. Васьки и Гаськи. 
Вообще-то они просто Васька с Гаськой, а сегодня нацепили на себя тельняшки и стали отважными мореходцами. И точно: им море по колено, им горы по плечо. Они уже были совсем косыми. Корабль, видно, давно плыл. Укачало-то как на волнах. Горючим они славно запаслись.
-Гаська,- крикнул что есть мочи Васька. А ну-ка давай. Доставай резервы, инче помру вот-вот.
Гаська вытащил из-за гашки  бутылку.
-Мы люди культурные. Не выпивалы,- затянул Гаська. Не… Настён. Это ты зря так думаешь. Васька, Васька. Вынай этого  сюда  … Как его… Редькина. 
Васька вытащил из трюма картину.
-Картина Редькина «Приплыли»,- громко продекламировал Васька. -  Вот нам сказали взять  с собой  на необитаемый остров всего одну вещь. Ну мы и взяли. Картину. Культура-мультура понимаете.
Я поглядела на картонное судёнышко. На нём красными буквами было написано: СЮДА  НЕЛЬЗЯ.  А ещё ниже – БРАЖНИК.  Так, видимо, величался сам корабль.
-Слушайте, Васьки-Гаськи, моряки-алкоголики,- разозлилась я,- вы тут никого не видели? А?  Русалочка здесь случайно не проплывала? Такая, с зелёными волосами.
- О…  Это ты обижаешь. Да мы бы ей не дали мимо проплыть…  Мы же моряки бравые, смелые, отважные,- завыли  Васька  с Гаськой.
Я только рукой на них махнула. Оделась, подождала Русалочку с пол часа, она так и не пришла. Не соло нахлебавши, я ушла одна. Когда я уже была в подземке, мне вдруг кто-то позвонил. Грустная песня на звонке ещё больше удручила и без того серые лица, проплывавшие в метро.  Звонила Русалочка.
-Алло, Настя,  ты где?
- Я в метро.  А ты? Я в девять часов была в раздевалке и тебя искала. Не нашла.
- Я была там. Я в этих пальто запуталась. Такая  куча на меня навалилась. Мне пришлось её разгребать.
Да…  Бедную русалочку поглотило море пальто, и нам с ней, оказывается, не по пути.  На этом я поставила жирную точку в своём рассказе о  Русалочке.
А Вик-Вик как раз тут как тут. Не дремит. Влетел на своей подруге-метле и сидит-посвистывает.
«Научу я вас уму-разуму. Ох как научу. Сказкам настоящим.  Ну что, поросята, приуныли, волк есть хочет!»- Вик-Вик дико расхохотался.
Он ещё немного побалагурил, потом вдруг стал ни на шутку серьёзен и объявил: «Зачитываем!»
Вдоволь он посмеялся. Лихо наши про русалочку закрутили. У одного она по небу летала, у другого – превращалась  в  разлапистую ёлку. 
Я как всегда сижу на краю. Очередь и до меня добралась. Я прочитала свою Русалочку.  Главный сказочник помолчал-помолчал, да и призадумался: «Вот и сказочки конец.»