Ерундовина

Комната была маленькой, холодной и узкой. Она сидела на полу и смотрела в стену. В ту холодную стену, что преследовала ее еще с начала осени. Осень, как всегда была мокрой. Погода то дышала холодным дыханием февраля, то приносила теплый отголос июля.
 В сентябре всегда так бывает. Когда погода, играясь с нервами и здоровьем жителей, имеет капризность меняться, как в лучшую, так и в худшую сторону.  И солнце, как будто поддерживая сентябрь в его коварных планах, перманентно прячется за тучами. Но этот день был исключением сентября, тем редким исключением, когда куртки и плащи можно оставить дома и идти гулять, ведь солнце настолько хорошо прогревает воздух, что в этом попросту нет потребности. Но она сидела дома.
Сквозь старые, потрепанные, съеденные молью шторы еле пробивался дневной свет. Она не любила свет, не любила день и не любила себя. Она просто сидела на полу, мерзла и смотрела на выемку в стене. Чем быстрее протекало время, тем быстрее наступала осень и тем ближе была эта выемка в стене. Ты можешь потрогать ее, можешь просто смотреть на нее, но как не крути, эта стена все больше приближалась к тебе. Она не была слаба духом и не страдала клаустрофобией, но чувство приближения всегда одолевало ее. Иногда она даже не могла уснуть по ночам от чувства, что стена вот-вот надвинется на ее хрупкое тело и тогда все. Конец страданиям и печалям, что несет этот мир.
  Ей было 25. Она не была замужем, она не имела детей. Да что там говорить! Она даже никогда по-настоящему не любила. По крайней мере, ей так казалось.
 Она сидела… С форточки дуло свежим и в то же время не по осеннему холодным ветерком. Ей было все равно, она просто смотрела на выемку в стене.
  В ее маленькой, темноволосой голове, роились сотни мыслей. Она думала о всем. О том, как жить лучше, как стать на ноги и как наконец-то покинуть эту маленькую комнатку, кроме которой у нее больше ничего не было.
  В ее карих глазах промелькнула искра, она на секунду зажмурилась. Эта безумная искра, которая может быть только в отчаявшихся людей. В ее жилах на какую-то минуту вскипела кровь, она сорвалась и подскочила на ноги.
  - Не хочу! Не хочу! НЕ ХОЧУ! – закричала она и стала разносить все вокруг.
Она сносила все, что было на ее столе. Она сносила диски, она сносила косметику, она сносила книги, она сносила монитор… Все с хрустом сыпалось на пол и разбивалось на маленькие осколки, на маленькие кусочки, на молекулы…
  - Не хочу! – кричала она, и крик переходил в плач.
Ей все надоело, надоела эта комната, надоели разбросанные вещи на столе, надоела эта погода, и стена в которую она была вынуждена смотреть. Ей надоела она сама…
Она подбежала к зеркалу. В темном, давно не мытом и уже в некоторых местах треснутом зеркале отобразилась она. Кареглазая и темноволосая, совсем не накрашенная и с потухшими от жизни глазами. Она схватила стеклянную рамку для фотографий и со всей своей женской силой бросила ее в зеркало. Зеркало дало круглую трещину.
  - Не хочу! – и с ее глаз уже капали гроздьями слезы.
Она упала на пол. Упала на осколки, на кусочки, на молекулы стекла…
 В ней нет ничего идеального, ничего даже близкого к идеальному. В ней нет ничего, она пустая, мерзкая и не красивая. В ней нет ничего… Только грязная комната, стена и выемка….
  Ей стало противно. От себя, от своего собственного дома и от этой жизни. Она подорвалась на ноги и огляделась.
 Как можно? Эта жизнь, эти стены и она… Она сама не знала, что будет делать дальше. 25 не срок, но 25 уже и возраст. Через шесть месяцев 26, а потом… Что потом? Что будет дальше с ней?
  Она прекратила плакать, как-то унялась сама собой и поднялась на ноги. Надо было убраться. Что ж, как всегда. Сначала все разносишь, кидаешь и бьешь, а потом сгребаешь в опрятный комочек и просто ждешь, когда проблема решится сама собою. Она убирала.
Она собирала кусочки, части, молекулы. Просто собирала, ведь ничего больше и не оставалось. Сгребала все и выносила в мусор. На ходу плакала и вспоминала все. Мать, которая ее бросила, отца, который ее никогда не любил и брата, который уже давно ушел, найдя новую, более интересную жизнь. Она вытирала пыль, собирала кусочки с пола, она складывала все на места. Ползала и мыла все в углах, она сметала веником паутину с потолка.
Через каких-то пол часа все идеально блестело.
  Хоть в чем-то я могу быть идеальной – звучало в ее голове. – хоть в чем-то, хоть в чем-то – эхом разнесла комната.
Она стала до блеска натирать столы, стулья, тумбочки, пол. Она терла и терла. Она хотела быть идеально. Натереть до блеска кусочки, части, молекулы…
 Она натерла все идеально, до мельчайших деталей. Но! Оставался всего один маленький скопитель пыли. Эта дурацкая безделушка, ерундовина, чепушинка, которую ей подарил одноклассник на день святого Валентина. Фарфоровое сердечко с отверстием внутри. Маленькая копилка, но большой знак внимания.
 Она взяла носовой платок и брызгала водой и протирала, снова брызгала водой и снова протирала. Она не думала, она просто хотела достичь идеала хоть в чем-то, хоть в какой-то отдельной сфере. Она хотела видеть чистоту… Чистота – идеальность, как похожи эти слова.
  Она сидела и терла, а тем временем солнце предательски заходило и сходило, паучки плели в углах новую паутину, столы вновь покрывались пылью, а она терла.
  Эту красную безделушку, эту ненужную чепушинку, которая так небрежно была подарена на глупый праздник.
  Она худела, истощавшийся организм просил то воды то еды, но она терла и терла. Ей надо быть хоть в чем-то идеальной, а эта злостная пыль садится, как только ее вытираешь.
Она вытирала кусочки пыли, частицы, молекулы…
 Ее нашли на третий день в своей маленькой комнатке, в углу, она сидела и терла носовым платком странный белый предмет.
  При осмотре врачами не сопротивлялась, а просто терла предмет и что-то говорила под нос.
 - Я должна быть хоть в чем-то идеальной…- прошептала она и бросила в стену уже белое сердечко.
 - Нет пыли – нет проблем! – прокричала она, и ее забрали врачи.
Диагноз был прост. Шизофрения…