Дорога, ведущая в никуда

Был тот самый час, когда и без того великолепная в своей простоте и суровости природа Урала становится еще великолепнее. Час был, собственно говоря, закатный. Заходящее солнце окрасило небо во все оттенки красного – от нежно-розового на западе до багрового на востоке. Середина августа – где-то уже по-осеннему холодного и дождливого, а где-то еще по-летнему знойного. Этим вечером на улице было свежо, но не холодно, дул ветерок, но было не ветрено. Погодка была самой подходящей для гуляния. И люди гуляли. Поодиночке, парами, семьями, небольшими группами и целыми компаниями.
Но здесь, на пустынной дороге, разбитой и заросшей травой, которая смело пробивалась через щели в асфальте, никто не гулял. Здесь, на задворках крохотного уральского городка, носящего имя минерала, который добывали в окрестностях, было глухо, как в пустыне. Откуда-то издалека, еле слышимый, доносился шум автомобилей, в траве высотой с человеческий рост стрекотали легионы кузнечиков. С обеих сторон дорогу окружали ряды кустарника, скучные и однообразные, созданные, казалось, лишь для воробьев, которые перелетали с ветки на ветку, днем спасаясь в его густой листве от жары, а ночью – от ночи. Это был обычный пустырь, которых десятки, сотни, тысячи в любом городе – и в златоглавой Москве, и в купающемся в солнечных лучах Сочи, и в далеком Владивостоке. Это был обычный пустырь, но дорога была не обычной. Она вела в никуда.
Разрывая сонную тишину, вдалеке раздалось рокотание или, скорее, дребезжание мотора, и вскоре из-за поворота, шурша колесами и гремя железом, показались старенькие «Жигули» того облупленно-белого цвета, который остался еще с советских времен. На крыше автомобиля торчала оранжевая шашечка в черную шахматную клетку – это было такси. Чихнув пару раз, машина замедлила ход и, содрогнувшись всем корпусом, остановилась. Дальше дороги не было. Вернее, эта самая дорога здесь резко поворачивала налево, но она была гораздо уже главной и выглядела как бы придатком к ней.
– Всё, дальше не проеду, – раздался голос водителя, хриплый от курения и алкоголя.
Из машины вышли двое – подросток лет пятнадцати и мужчина, которому уже давно перевалило за четвертый десяток. Мальчик был стройный, не высокий и не низкий, с длинными светлыми волосами, сзади доходившими до плеч, а по бокам закрывающими уши. Глаза у него были серые, и вид у него был такой серьезный и задумчивый, как будто он в настоящую минуту решал вопросы мирового масштаба. Одет он был в темную куртку и такого же цвета брюки, что очень шло к его волосам и фигуре. Звали его Ильей.
Мужчина же, его отец, был полным или, вернее сказать, грузным, коротко стриженым, но с роскошными усами, глаза карие и веселые. В противоположность сыну куртка его, брюки и даже кроссовки были светлыми.
– Ладно, пешком дойдём, – ответил мужчина. – Здесь недалеко?
– Значит, пройдете метров сто-двести, и смотрите налево. Там будет тропинка. Пройдете по ней до конца и выйдете прямиком к нужному месту.
– Спасибо. Сколько с меня?
– Тридцать, – и, взяв свои деньги, таксист укатил.
В этом месте главная дорога обрывалась, заканчиваясь нешироким и неглубоким оврагом, поросшим травой и заваленным мусором. Впрочем, мусор тут был везде. Мужчина повел сына в сторону, указанную водителем, то есть по придаточной дороге. Под ногами шуршала щебенка, хрустело битое стекло, скрипел песок. Такие разбитые, припорошенные пылью и стеклом дороги можно было увидеть во всех уголках необъятной России – от Подмосковья до Сахалина.
– Ты чем-то недоволен? – внезапно спросил отец.
– М-м-м?
– Что такой молчаливый? Тебе что-то не нравится?
– Все нормально. Я всегда такой.
Отец засмеялся.
– Весь в моего деда, блин. Он тоже был неразговорчив. Умер, так ничего мне и не сказав, что на душе у него было.
Илья молчал.
– И мой отец – твой дедушка – таким же был. И я по характеру такой же, только меня профессия – журналистика – вынуждает быть разговорчивым.
– А почему твоего отца звали Арнольдом? – неожиданно спросил его сын. – Мы же…
– …не евреи, и не немцы. Во время Великой Отечественной войны моего деда раненого вытащил из-под обстрела один латыш. Его, как ты уже, наверное, понял, звали Арнольдом. Деда-то вытащил, а сам погиб. И мой дед поклялся, что первого сына, который у него родится, он назовет Арнольдом – в честь человека, спасшего ему жизнь. О, вот, кажется, и тропинка, которая нам нужна!
И действительно, справа от дороги, рядом с кучей мусора, начиналась узкая, еле заметная, заросшая тропинка. На нее-то и свернули наши искатели неизвестно чего. И эта тропинка вела их в обход оврага через травяные заросли, где приходилось перескакивать через какие-то выбоины и норы, по крутому склону, осыпавшемуся под ногами так, что приходилось прыгать по камням, чтобы не соскользнуть вниз, и наконец вывела на все ту же потрескавшуюся от старости дорогу, по которой они сюда приехали. Обернувшись, Илья увидел, что овраг остался позади, и по другую его сторону виднелись края той же дороги. Они были на другой стороне.
     – Теперь уже немного осталось, – оценил расстояние его отец.
И действительно, примерно через сотню метров неровного асфальта дорога обрывалась резко, как будто срезанная, и внизу, под ее изломанными краями, был отвесный склон. Здесь гулял ветер, и отсюда, с этого обрыва, открывался вид на огромный… да что там огромный – по меркам Ильи, который никогда ничего подобного не видел, гигантский – карьер. От дна карьера, до которого был добрый километр, вверх серпантином шли каменистые дороги, настолько широкие, что по ним могли проехать рядом два «БелАЗа», но казавшиеся совсем узкими с той высоты, на которой находились наши герои. И вся эта яма напоминала гигантских размеров амфитеатр, многоступенчатый, сужающийся книзу и с ровной площадкой на самом дне. Со стороны карьера раздавались стуки и рокотание моторов. По одной из дорог медленно полз «КамАЗ». На другой машина с неизвестным Илье названием грузила что-то в вагонетки. В остальном казалось, что карьер был совершенно пуст и безлюден. 
– Вот, сын, это сердце моего родного города, – глядя на все это, промолвил отец. – Баженовское месторождение. Здесь добывают асбест, и на этом асбесте держится вся экономика города. Что уж там – весь город живет только за счет продажи асбеста.
– То есть, если асбест иссякнет, город вымрет?
– Увы. Без этого минерала Асбест не сможет прокормить своих жителей. Однако не эта опасность грозит городу. Ресурса еще много, пройдет время, прежде чем он будет вычерпан. Беда грозит со стороны рынка. Асбест когда-то был востребованным. У него есть очень важное свойство – он крайне прочен и, самое главное, он огнестойкий, то есть не горит. Поэтому в свое время его широко использовали в различных отраслях. Но сейчас ему на смену пришли полимеры, и асбест перестал пользоваться прежним спросом. Поэтому мой родной город – Асбест – сейчас можно назвать вымирающим.
Илья молча наблюдал, как карабкается по ступенькам-дорожкам тяжелый «КамАЗ».
– Видишь вон те насыпи за карьером? Туда ссыпали всю ненужную породу, которую вывозили из месторождения, – продолжал между тем мужчина. – Теперь там, как видишь, вырос целый лесок. А когда-то это была груда камней и земли.
Мальчик посмотрел в ту сторону. То, что он поначалу принял за естественные холмы, оказалось искусственной насыпью. А за ней, где-то на линии горизонта, виднелись трубы, казавшиеся не толще спичек, и из труб шел дым. Это были фабрики по переработке асбеста, и туда-то и свозился весь добываемый минерал.
– А куда вела эта дорога? – неожиданно спросил Илья, оторвав взгляд от карьера.
– Какая?
– На которой мы стоим.
– А-а… Эта дорога вела прямо. Когда-то все месторождение было разделено на две части: Северную и Южную. И между ними пролегала эта дорога, по которой, как сейчас помню, ходил автобус, и мы на нем ездили на железнодорожный вокзал. А когда асбеста стало не хватать, эту перемычку вместе с дорогой взорвали. Это было где-то в девяностых. Вот так вот подумать только – когда-то здесь ходили машины, ездили автобусы, а сейчас от нее, от той дороги, остался лишь жалкий обломок, на котором мы и стоим. Теперь эта дорога ведет в никуда.
Илья глянул вперед, и перед его мысленным взором словно бы пролегли метры асфальта. Там, где сейчас была пустота, в километре над землей, зависла самая обычная дорога. Никаких изломанных взрывом краев не было и в помине. Призрачная дорога соединила противоположные края карьера, и мальчик скорее увидел, чем представил, как с той стороны на нее въехал старый, разваливающийся на ходу автобус, битком набитый пассажирами.
– Ну что, пойдем? Нам еще до дома добираться, – раздался голос отца.
Бросив последний взгляд вниз, Илья отвернулся и пошел за отцом. Но призрачная дорога не исчезла. И автобус все так же ехал по ней, не издавая при этом ни звука. Неожиданно мальчик обернулся, вытащил из кармана фотоаппарат и один-единственный раз сфотографировал карьер. И после этого пошел, уже не оглядываясь. Наваждение исчезло. Вершина с обломком безжалостно взорванной дороги, куда люди приходили издалека, чтобы с него посмотреть на Баженовское месторождение, снова была пустынна, и лишь ветер выл здесь. Заходящее солнце своими последними лучами осветило окрестности. Осветило оно и изломанные края дороги. Дороги, построенной людьми, верно служившей им, а потом ими же и уничтоженной. Дороги, ведущей в никуда.