Ретроспектива минус 2

АУРЕКИАУР


На днях Гуинплен, как и было сказано, посетил мать-природу, дабы единиться с ней. В т. ч. и речку, на берегу которой грамотнейше раскурился. В плане, вставило нормально. И вот, находясь на берегу, тык скыть, "пырохладного ручья" (уммм, пряникккъъъ:)) в расслабленом, даж немного рассеянном, состоянии Гуинплен наблюдал за группой лошпенов, бодавших калдырку-водовку по ту сторону, тык скыть, зеркальной гылади. Они, лошпены, весьма преуспели в своём занятии, сопровождая его прослушиванием не очень-то членораздельных завываний. "Бла-бла-бла-мла-мла-бла-бла", - надрывно, на одной ноте хрипел у них динамик. Гуинплен даж решил было, что это такая песня без слов, за****ь переговоров рогатого стада у водопоя. Но тут сквозь бомотания продрался следующий дущераздирающий текст: "Аааааауууреекиаааууурекиииаааауууррееккиииииыыыы... " Мля, песня про то, как кто-то, реально, объелся чебуреков? Но нет. Минут через пять (может и больше, все-таки еблан с порватым ртом был укурен), когда к исполнению подключились уж и сами любители водовки, удалось ущучить, в чем тут дело. "А У РЕКИ, А У РЕКИ, А У РЕКИ, А У РЕКИ !!!!", - в синячьевском экстазе, приплясывая и выкидывая такие коленца, что им бы позавидовал самый изощрённый рубероид, блеяли лошпены. "А У РЕКИ А У Р"...
"У реки", АлАр. У реки.

Ваш Эндрю-Гуинплен

СУДЬБА БАРАБАНЩИКА (отклик читателя, в виде которого выступает Гуинплен)

Когда Эндрю находился в одной североафриканской арабской стране, то среди прочих местных наркотов у него был один компаньон по вмазке, для локального уровня весьма просвещённый даж. В своё время он отучился в Риме, где пристрастился к чтению и чистейшему розовому коксу. Среди своих любимых авторов этот деятель декларировал, в том числе, и итальянцев периода Возрождения. Ну, там, "Наш Декамерон" и проч. в том же духе. Кроме того, он мнил себя эстетом, для порошка имел специальный резной с инкрустацией ларец, и даж канша у него была сделана на заказ с дизайном по оригинальному собственному проекту (ебстебственно, с чубуком в виде бабуина, присевшего на закорки несчастному аддикту). Ознакомившись с вышеприведённой эпистолой, Гуинплен немедленно вызвал в памяти образ вот этого араба по имени-кличке Анвар. В частности, сцену, когда Анвар, накурившись коричневого гердоса и на славу зарядив розовым снегом свой гордый нос, теоретизировал в сфере литературной гомосексуальности. Причём, ссылаясь на милых его сердцу итальянцев, утверждал, что самые наилучшие тексты на тему гомосечества всегда выходят из-под женского пера. Под этот тезис подводилась серьёзная доказательная база, и Эндрю оставалось только внимать, пытаясь тем временем отыскать у себя на руке ещё не пройденную дорогу. Откровенно говоря, будущему Гуинплену все эти рассуждения тогда виделись потоком сознания отменно раскумаренного наркома. Предложенный "рассказ", на нынешний гуинпленов взгляд, весьма точно, ёбко даж (уммм, пряникккъъ:)), иллюстрирует Анваровские прогрузы. Более педерастичного гетерофобного текста не измыслил бы, должно быть, самый извращённый гомосек. Поэтому Эндрю-Гуинплен хотел бы принести здесь Анвару (хоть он и двинул впоследствии кони, вдоволь наэкспериментировавшись с "куктейлем" из гердоса, кокса и метода) самые гылубокие извинения за ту снисходительную улыбку и сравнительно рассеянное внимание к его искусствоведческим (уммм, пряникккъъ;)) экзерсисам.

Ваш Эндрю-Гуинплен