Ёжк в нирване

Когда мне было лет пять - шесть - не более, я напоминала маленького, взъерошенного, чем-то озабоченного, круглого ёжика. Волосы на голове - пучками и врассыпную - торчали во все стороны. Но ещё больше их было внутри меня - острых, хаотично-непослушных, твердолобых, жёстких, живущих своей отдельной - вполне самостоятельной - жизнью. Они бесцеремонно задевали стучащее чечётку сердце, раздувающиеся парусами лёгкие, въедались в нерасторопную печень, закручивались колючей, змееподобной проволокой на пульсирующих сосудах, расслоившихся от переживаний нервах, провоцируя меня на необдуманные поступки. Я всегда плохо дружила с головой. А в детстве - особенно.  Мне хотелось освободиться от гнёта безжалостных иголок - ещё до того, как я успею умереть от незримой власти их разъедающего нутро и душу кошмара.
Я часами распевала песенку про ёжика с дырочкой в правом боку. Это был гимн мазохистов всех времён и народов. Его сочинили идеологи детского мазохизма - супруги Никитины, преуспевшие в садистско-бардовской, коллективной песне.  Во всём абсолютно - в вещих снах, заговорах, политическом «пиаре» и изобретении русской народной кухни из топора - сибирских пельменей - сквозило что-то садистское, но мало кто это замечал. Не до того - дело надо делать, дело! Взрослый мир погряз в деле.
И потом - я до жгучих слёз расковыривала вилкой правое подреберье, пытаясь высвободить ёжика, который сроднился со мной, и выпустить его на волю. Ёжик упирался, вредничал, молол всякую ересь, обзывался обидными фразами и прибаутками, но не выходил наружу. Ему жилось во мне сносно: тепло, сытно, на голову не капает, и даже песни поют - чего ещё не хватает!
 А мне его явно не хватало. Поэтому, я себя вела не так, как требовал рассудок, а как требовала справедливость: свободу заключённому в мою тюрьму - ёжику!
Меня систематически водили к психологу - а вдруг? Но чудес не бывает. А вдруг? - не оправдалось. Я оставалась такой же колючей - внутри и снаружи.
Контакт со взрослыми не налаживался - они не признавали моего ёжика. А дети шарахались от меня из-за своих доморощенных прихлебателей - у каждого внутри кто-то жил. Просто не все об этом рассказывали - не хватало смелости.
Или не хотелось затевать эти разборки - из-за неискренности старших, которые познали истину и пытались навязать её - кому угодно. А дети для этого - лучший объект. Они - беспомощные, зависимые, маленькие, заблуждающиеся. И не такие, как взрослые - и это их основное отличие от небожителей.
- Деточка, чего тебе, в принципе-то, не хватает? - спрашивала меня утомлённая жизнью тётя с замашками диктатора Муссолини, которая думала, что она - психолог, или просто - очень хорошая женщина.
- Моего ёжика -  с грустью в голосе отвечала ей я после долгого месяца тщательной психологической обработки - и чтобы от меня отстали.
- Они не отстанут, я их знаю - с выстраданной правдой в голосе говорила мне тётя-психолог - и наши встречи затянутся до глубокой старости.
 А мне бы этого не хотелось. А то скоро и у меня свой не желаемый ёжик заведётся внутри. От безысходности. И неизвестно, как он будет себя вести. Конфетку хочешь? Нет? Зря, конечно, сладкое для мозгов - очень помогает! Ну, как хочешь! Лишаешь себя вполне приличного, как у всех, детства.
Она медленно и томно, с особым шиком, разворачивала липкий, ярко розовый, как она сама, леденец. Потом всовывала его за правую щёку. Там вырастал большущий флюс, который к концу нашей встречи бесследно рассасывался. И мой взгляд был прикован к её щеке - как долго это действо будет длиться?
- Интересно, а мой ёжик точно так ел бы конфетки, если бы был на свободе? - это единственная здравая мысль, которая меня посещала в такие минуты.
Или он - не из мира сего? И всё человеческое ему - чуждо?
Мой маленький друг становился всё навязчивее. Я думала о нём всё чаще. О себе - всё меньше. Я его тщательно и полноценно выгуливала, водила в кино, читала про «дикую»  природу, развивала его и просвещала, как опытная мамаша своих трудных, но любимых и родных несмышлёнышей. Я дружила с теми, кто мог бы ему понравиться, если это можно вообще назвать дружбой. Я от него зависела больше, чем он от меня. Это не угнетало: свободу потерять ради своего ёжика я могла - он ведь её ради меня потерял! А, может, он и не догадывался о моём существовании. Я для него - просто среда обитания. Кто знает? Я привыкла задавать себе вопросы, на которые никогда не получала стоящих ответов. Наверное, люди проживают свои жизни только для того, чтобы научиться спрашивать - себя, мир, небо, друг друга или ёжиков внутри. Так бы это всё и продолжалось - до старости, если бы не один случай.
Я подружилась с одной милой, плохо развивающейся - так о ней отзывались взрослые, а они всё знают - рыженькой девочкой семи лет. Её звали Катей. Со двора она редко исчезала - гуляла там под присмотром гувернантки, и была обладательницей белого, пушистого кролика внутри неё. Скорее всего, на эту свежую мысль - у нас у всех внутри без спроса кто-то живёт своей жизнью - натолкнула  именно я. Она догадывалась, что у неё там кто-то есть, но кто? И как он там оказался, где темно, сыро и неуютно, она не знала. Она родителям ничего про своего кролика - его звали Тимошей - не рассказывала. Но однажды всё-таки проболталась. И началось! Психологи с научными трактатами, психиатры с амфитомином и димедролом, облезлые, заговаривающиеся ясновидящие, шаманы в шкурах и с бубнами, травники, называющие себя гомеопатами для пущей солидности, бабки - вещуньи, гипнотизёры - с косыми глазами, лысые и потусторонние даже при еде - повадились к ней мощным потоком. Из кати делали обычного ребёнка с особым усердием. Благо, родители были людьми состоятельными. Видно, они всю жизнь мечтали только о том, чтобы содержать эту языческую свору - в здравии и достатке. Нервы их всё-таки сдали: взрослые нетерпеливы - у них нет, как у нас, будущего. Им вечно некогда! Их будущее уже прошло. Просто они об этом не догадываются - некогда, некогда догадываться! Им нужны результаты - и побыстрее. В спешке они пропускают самое главное. И даже не замечают этого - они так устроены, бедненькие!
- Всё! Завтра меня отведут жить в зоопарк - с горечью и ужасом в голосе поведала она мне вечером - уже оплатили просторную клетку с видом на озеро, теперь я там буду жить. Ты меня хоть проведывай - там, где хищные звери и дикие птицы. Я буду скучать! И Катя расплакалась. Я тоже.
На следующий день её действительно не было во дворе. Я затосковала, ничего не ела и не пила. Мой ёжик рыдал внутри меня горючими слезами. Нас предали - мир оказался жестоким и не справедливым. Ночью я спала плохо. У меня внезапно повысилась температура, я сильно потела - чем-то липким и жгучим, надрывно кашляла, что-то просила, о чём-то жалко и визгливо скулила, как собачонка, впадала в забытье, металась в слезах и боли. Через неделю я пришла в себя. И с ужасом и облегчением - так бывает - обнаружила, что мой лучший друг исчез - навсегда. Вместо него во мне поселилась пустота - холодная и злая, но разрешающая. Она легко впадала вместе со мной в животный страх, затягивая туда и моё естество - целиком. Я не сопротивлялась и сопротивлялась - одновременно. Я долго плескалась в своей невесомости. Моё смятение чувств распространилось во времени на долгие лета - скорее всего, навсегда.
 Катю, как выяснилось позже, отвезли на каникулы в другой город - к бабушке на маленькую и вполне обжитую дачку-картинку - с просторной верандой, обвитой диким виноградом, с кустами сирени у забора и пионами по бокам аллеек. И главное, с правильными детьми. Они играли в пасочки и прятки, ничего не выдумывали и слушались взрослых, хорошо кушали и мыли руки перед едой. Идиллия! А клетку ей там таки соорудили, но не настоящую, а игрушечную - для серых и белых кроликов. Так посоветовали умные психологи. Ребёнок будет постоянно заботиться о кроликах, фантазии исчезнут, девочка превратится в здорового члена общества, со всеми положительными качествами, удобными взрослым и обществу. Она их выращивала целое лето, чтобы потом - взрослые - смогли без всяких внутренних ограничений зажарить её кроликов в сметане, и даже угостить девочку этим блюдом, чтобы была к жизни поближе, а не витала понапрасну в облаках. Теперь Катя мяса не ест. И вообще ничего не хочет есть - исчезло желание питаться. Она стала прозрачной и белой-белой, как ангел. У неё анорексия - трудная патология. Ещё её называют детской шизофренией - для запугивания. Она вообще отказывается от любой еды из рук взрослых. И её кормят через зонд. Иногда я ей что-нибудь приношу съедобное - мне Катя всё ещё доверяет. Она мне сообщила, что только теперь видит моего ёжика. Он дружит с её кроликом. И у них есть маленькие крылышки, как у настоящих ангелов. Наверное, они и были ангелами, но взрослые этого не знали. Они мало знают о том, как мир устроен.
А я замолкла. У меня развился аутизм - тоже неплохо, да? С кем разговаривать? О чём? И куда ушёл мой ёжик? В свою, не принятую и отвергнутую нами, чтобы всё было по правилам, нирвану - для ёжиков? Глупо всё получилось, да?