О друге Лёхе

Был тёплый, умиротворённо-сонный, ленивый вечер. Каких бывает множество за долгую жизнь, если их замечаешь той внутренней радостью, что чутко отзывается на эту тишину и гармонию щемящим блюзом земного бытия. Ничего не хотелось делать. Ни о чём не хотелось думать. Лето всегда инерционно самодостаточно. Оно не навязывает потусторонних иллюзий внезапной весны и не навивает минорных нот уходящей на природный покой осени. Лето - если нет жары - ласково лаконично и по-дружески заботливо. Оно впускает в тёплую и отзывчивую душу эмоции благости. В другое время года даже намёков на это состояние томной невесомости - нет и в помине. Зато летом - всё и сразу - тёплый куриный дождик усиливающий эффект свежести настроений, брызжущей молодости, бодрой, полоумной дури. Лучи уставшего за жаркий день солнца - почти сказочные, паутинно-потусторонние, с намёком на космическое происхождение, где всё - тайна и призыв к любви. И море волнующей зелени - сочной, ярко-наглой, ещё не выжженной страстью жарких желаний природы, незаметно переходящей в незрелые людские души - всё ещё падкие на экзотику отношений полов. Ах, лето красное!..
Звонок раздался внезапной истеричной резкостью, перечеркнув томно-двусмысленную тишину летнего, умиротворённо-нежного вечера.
- Ты в городе? А мне говорили, что ты уехала. Я так позвонил, почти случайно. Видно, соскучился - его голос был застенчив, мил, слегка дрожал от радости и внушал доверие на хороший, дружески-уютный вечер вдвоём.
Это был Лёха. Просто Лёха. Без определённых занятий, с непостоянными заработками, кучей долгов и не пристроенной к домашнему уюту мужской, трудно осмысливаемой противоположным полом, психикой. В свои тридцать с чем-то он оставался мальчишкой, вечным подростком, юношей - и душой, и телом. Когда-то он учился в столичном университете на филологическом факультете, знал неплохо английскую литературу - упорно изучал заумно-метафизическое творчество В.Шекспира, был симпатичным, раскованным в общении. Девушки его любили - преданно и нежно. Он отвечал им взаимностью. Всем сразу. Хотя каждую из своих многочисленных пассий - при всей их однородности - он любил по-своему. Был эстетом и романтиком - с рождения.
Шли годы. Куда-то растерялись все его видимые и скрытые достоинства. Зато появилась масса выпуклых недостатков. Он стал занудой, обтёрся и износился - в плане внешности. Мода его перегоняла лет на десять. Появилась вычурная невнимательность к собеседнику, высокомерность, которой раньше никогда не было. Он не осваивал пространств дикого социума, свойственных мужскому полу. Лёха удовлетворялся малым, усмиряя и обрезая собственные желания власти.
- Лёха, как я рада тебя слышать! - сказала я то, что было правдой. Всю жизнь я учу себя не кривить душой. Иногда получается. С Лёхой, например. Он принимал меня такой, какая есть. Это самый надёжный способ сохранить свою суть - вечно ускользающую субстанцию даже от себя самой. Форма индивидуальности - или просто привычка, которая - как известно - вторая натура. Я его не видела лет пять.
- Так я заеду? - голос в трубке не выдержал бы отрицательного ответа.
- Конечно, через час заезжай. Приведу себя в порядок и попробуем пуститься в загул. Вполне достойное дело для этого вечера. Жду, не задерживайся!
Я с Лёхой когда-то вместе училась в одной бурсе, называемой громким именем - университет. Тогда он называл меня Кляксой. У меня была смешная и любимая юбка - на белом фоне выпячивалась огромная, бесформенная, нагло-фиолетовая клякса. Оборачивались все - незатейливо- бесшабашные студенты и думающие думы преподаватели, голодные собаки и драные кошки, сонные домохозяйки и злобно-надоедливые милиционеры. Юбка - как юбка. Но это было время неоспоримых идей, незапятнанной репутации. А пятно на юбке - это вызов мирному обществу, впавшему в свой собственный застой, как в болото, из которого торчали оглохшие ушки патриотично настроенных граждан.
Меня зовут Корой. А полное имя - Корнелия, что ещё хуже. Так уж вышло с лёгкой руки моего сердобольного, не лишённого фантазии, но лишённого здравого смысла отца, который внушил всем моим милым и доверчивым, как дети, подружкам, что я отзывалась с рождения - ещё в роддоме - только на Кору. Пришлось так и назвать - незатейливо и простенько - Кора. А кому сейчас легко!
Через час я с Лёхой уже направлялись в гости к его другу, который так любил свою жену, что убил её. Чтобы её не истязать и самому не мучиться. Но это был Лёшкин трёп. На самом деле Витя - так звали его друга - жил с ней на две страны. Сейчас так многие живут - в крепком, межгосударственном браке. Она с детьми и родителями торчала в Германии. Даже работала там. Толи декоратором, толи дизайнером выставок. А верный муж Витя - как перелётная птица, окольцованная двоечниками-биологами, описанная во всех энциклопедиях и журналах фривольно-биологического толка, мигрировал между дружественными странами, говоря в шутку, что еврею хорошо только в дороге.
- Витя, а ты - еврей? - спросил Лёха, зная ответ изначально.
- Нет - сказал мудрый Витя, которого на мякине не проведёшь - но очень хочется им быть. Дело чести. Дети - евреи. По матери. А я - нет.
- Тогда будь им, раз хочешь - пробурчал Лёшка, подливая себе в бокал что-то липкое и зелёное, с гордым названием - абсент.
- Скоро все там будем. Все станем евреями, деваться некуда - сказал грустно Витя, который работал журналистом-международником и хорошо знал политическую обстановку в мире. Что б не быть рядом с заумной тёщей и не заниматься домашними проблемами, Витя готов был стать даже космонавтом, если бы его туда - в открытый космос - взяли. Но его не взяли - по состоянию пышущего здоровья и колоссальному притяжению к женскому полу на Земле.
- В мире неспокойно - тарабанил Лёха и размахивал пустым стаканом - мы все неустанно и круглосуточно должны бороться за мир во всём мире.
И Лёшка запел фальцетом интернационал. Под Элвиса Пресли, с теми же манерами и выкрутасами бёдрами. Но голосом - Лучано Поворотти.
Потом приехали ещё какие-то ребята с перезревшими, но богатенькими тётками, молоденькие девушки с дразнящими ногами от ушей, старые кавказцы с юными содержанками, негры, вечно борющиеся за мир.
Витя угощал всех коктейлями собственного изобретения, мятно-приторным абсентом с травкой - как и положено по классическому рецепту, водкой со льдом, сырами из провинции милой Франции, фруктами из темпераментной Испании, вином из солнечной Италии, всё время повторяя, что в мире - так неспокойно. Поэтому съесть и выпить всё - надо именно сейчас, не дожидаясь развязки.
Было очень весело. Вечер был сочным и красочным, почти карнавальным.
Глупо перепила - по неопытности и в знак протеста - какая-то старая анархистка. Назло нудному мужу, агитирующему за военный коммунизм с выраженным оппортунистическим уклоном. Зато молодёжь была на высоте. Они пьют мало - это не их политическое кредо. Пиво - их новый бог. И обкурились до чёртиков. Чтобы медитировать в нирване от самих себя - свежая мысль.
Леха проводил меня домой под утро, поцеловал в щеку на прощание и сказал:
- спасибо за дивный вечер. Ты всегда украшала мою жизнь. Даже кляксами. Жаль, что у нас тогда так ничего и не вышло. А то - агитировали б сейчас вместе кого-нибудь за подпольный буддизм или дианетику с мусульманским уклоном.
- Ну, уж нет! - ответила ему я - пусть сами ищут истину. А на халяву - все готовы гурьбой в рай. Неокрепшие души лучше не трогать. А то из них повеет таким!..
- Ладненько - мирно вымолвил Лёшка - отцу передавай привет. Он у тебя - мужик интересный, с изюминкой. Серьёзный мужчина. Я его любил. И побаивался.
- Спасибо, передам - зевая, промычала я, растворяясь в тумане своей подворотни.
Классный мужик - Лёха, только забывчивый. Забыл передать привет пятилетнему Стёпке, родившемуся у меня семимесячным - после того, как друг Лёха буркнул:
- А от меня девушки вообще не подзалетают. Я проверялся - сперматозоиды мало подвижны, им не хватает жизненной энергии, ленивы, как и я. Даже для зачатия.
Но Стёпка появился. И отца своего так никогда и не видел, считая родным отцом моего надёжного и сильного папу, своего деда. И мама моя правильно решила, что внебрачного ребёнка в доме иметь не прилично, записав Стёпку своим сыном.  А мы с Лёхой - пролетели фанерой над Парижем. Я - потому что была Корой. Собачья кличка - не для честных матерей. А Лёха - потому что в своих привычных комплексах растворился до невозможности, считая себя недостойным - даже для собственного отцовства. Ах, Лёха, Лёха - без тебя так плохо…
Новый день просачивался сквозь окно, готовя к новым потрясениям. Жизнь - всегда мудрее нас. А может, сама жизнь нам только кажется? Как этот солнечный зайчик, случайно заглянувший в моё окно - ловкий, светлый, пугливый и живой!