Война полов

Мне нравится быть обворожительно сумасшедшей, необузданной, непредсказуемой, незапрограммированной, неуклюже-обольстительной и даже - утончённо неловкой. Иногда - навязчивой и дикой. До исступления и помутнения в запавших от ярости глазах, провоцируя всю мощь быка на запрограммированную смерть - в обличии  маняще-красного и волнующего взор первопроходца. Кровавое так очевидно, развязка так близка. И это притягивает ещё сильнее.
Мне нравится - не нравиться. Не подходить ключом под явные интересы замочной скважины. Заманить в щель - и бросить на произвол судьбы - без возможности провернуть ключ до конца. Не укладываться в ладонь памяти, а вскрывать вены прошлого - беззастенчиво, с диким размахом, легко и беспробудно. Я люблю вызывать шок и смотреть на реакцию того, кому уже не оправиться от него.
Мне нравится провоцировать твои гортанные хрипы на откровение и выплески.
Резь сорвавшегося голоса подобен стремительной и бьющейся о невидимую клетку птице. Впервые вылетевшей из гнезда-западни и  упавшей на бритву острых скал. Навсегда. На веки вечные. На все времена - до скончания  мироздания. Чтобы полёт так и не осуществился и не одушевился. Оставаясь вечной мечтой по небу. Небо научило мечтать многих. Оно затягивает в стройную иллюзию, в ирреальность.
И я хочу оставаться твоей мечтой – горькой, недосягаемой, отравленной невозможностью, противоправной, изнуряющей, извращённой до отвращения, точной до запятой, уводящей в многоточия невысказанности, в нетронутость и невыпитость жаркого дня,  неосквернённого тактильностью реальности.
Я люблю вышибать твои опоры. Люблю, когда земля уходит из-под твоих ног. Люблю твою беззащитность. Люблю растерянность, удивительную детскость, забытую тобою в себе самом давным-давно. Наверное, ещё до рождения.
Мне нравится переводить тебя, как стрелки часов, в иные  временные соизмерения, в иную жизнь – недоступную тебе, неузнаваемую, чужую, но… маняще – притягательную. Ибо в ней  обитаю я. Которая не даёт твоей чувственности реализоваться в полной мере. В открытую. Без окопов и блиндажей. В рукопашном бою. Телом к телу. В вечной круговой монаде-карусели - непоправимо мужского и бесконечно нежного, женского начала.
Я объявила тебе - войну полов. И это самое жестокое действо во Вселенной.  И самое притягательное. Ты изначально сильнее, поэтому ищешь открытых пространств, прямых контактов – без партизанских наскоков, внезапных нападений, без имитаций поражений. Заключая очередной мир. Я готовлюсь к войне. Объявляя войну, я вхожу в фазу перемирия. Истая женщина всегда противоречит сама себе, а заодно - и всему подлунному миру скептиков и циников.
Моё сумасшествие давно перешло к тебе. Но ты не сразу это заметил. Ты перестал принадлежать себе. Исчезла  определённость. Куда-то делась целостность. Пошатнулась шаблонная монументальность - свойство комплексующего, глубоко ущербного, рефлексирующего, боящегося нелюбви и любви одновременно, уставшего от жизни мужчины. В тебе появились беззащитность и боль.
Ты давно хочешь бросить эту игру. Но у тебя уже нет сил. Последние - ушли на негативизмы обо мне. Вяло застывшей в зимнем холоде твоего сонного сознания.
 Не в праве - оттаять и проскочить в метаморфозы мимозных запахов рождающейся заново весны, «эго комплексующего и обречённого» покрывается красными пятнами раздражения. Ожёг бурлящей ярости так быстро вызревает внутри тебя.
Моя неукрощённость - уже не привлекает тебя, как раньше. И это больше, чем поражение. Твоя усталость - очевидна. Твои отречения от боли и любви - налицо!
Это отказ от эволюции отношений. Это ступорный лёд. Из которого удалось выложить только одно мёртвое слово – ВЕЧНОСТЬ. Владения  Ледяной Королевы  сумели превратить твоё сердце во что-то неживое, с острыми краями, вызывающее мелкую, противную дрожь и онемение рук у иных - ещё не застрявших на обнажённости нежелания. Холод вечности перешёл в обморожение души.
Ты так быстро сдался. И почти без боя. А я превратилась в наглую и упорную от вседозволенности партизанку, не рискующую ничем. Разве что – переиграть саму себя. И ты - с царственной, холодной ленью - наблюдаешь все мои попытки тебя расшевелить, реанимировать, сделать достойным противником - уже не любимым.
Моей любви на двоих явно не хватило. Ты не был приучен производить - ответные импульсы душевного тепла, открытость щемящей боли, томление по взаимности - даже без надежды на нее - и густую, насыщенную джазовыми импровизациями, песню любви. Ты умел только потреблять. Прости, я так и не приучила тебя отдавать. А в любви, как и в жизни, всегда выигрывает тот, кто больше отдаёт. Ничего не требуя взамен. Мой джаз кончился. Я капитулирую. Зверь твоих неукротимых желаний загрыз тебя. Каждый раз, когда ты открывал клетку и выпускал своих тигров на ночную охоту без правил и пощады - за новыми, живыми душами, способными любить, твоё сердце всё больше погружалось во мглу уныния, ибо всё дальше было от возможности выжить. Твои эмоции привыкли вампирить - кого угодно. А я резала вены у тебя на глазах - и не давала тебе ни капли, раздразнивая и маня аортальным лакомством женского, вожделенного и живого. Доводя до обмороков глухой ночи, выжигая  тьму из твоей сути - пить горячую, живую кровь, греться чужим теплом, насыщаться чужой болью, доходящих до спазмов, сеять одиночество, расклеивать депрессию старых афиш на заборах, окольцовывающих очередную жертву. Я предала тебя, лишив жертвоприношения - собой, любимой.
Мы играем в разные игры. Я не выйду к тебе - я безоружна. Я слишком лёгкая добыча для тебя. И у меня нет - да и не было - нюха на кровь. И падаль я не признаю. Слишком гурманная еда - мне не под силу. Я могу реагировать только на жизнь. Старо и пошло? Пускай! Но я такая. И моя суть - любить. Даже вопреки. Почти  всегда - вопреки. И ты с этим ничего сделать не сможешь. Никогда не мог…»
- Ты всё написала? Заклеивай быстрее, скоро он вернётся в гримёрную - быстро и раздражённо сказала Оля - подруга Милены - я незаметно подсуну ему твою записку в карман. Может, и прочитает, коль наткнётся случайно. Интересно, почему он тобой, грешной, заинтересовался? А ты - дура набитая, недотёпа. Тут на него - очередь на три года вперёд. Подпевка, балетная подтанцовка, разношерстные фанатки - все тут были, не меряно. Он же - секс-идол поколения юных и активных. А ты - вечно кочевряжешься, выпендриваешься, ломаешься, дура дикая! Жизнь бы свою, может, устроила. А то растишь одна вечно голодного сына Вальку. Гордая! Ольга, работавшая у рок-звезды гримёром-визажистом, явно нервничала.
 Она никак не могла понять свою давнюю подругу Милену в этом  непростом - с точки зрения морали и конкретной выгоды - вопросе.
Ею - невзрачной, стройной девушкой, без постоянной прописки и средств на существование - заинтересовался обожаемый кумир молодёжи, золотой голос рока, когда увидел Милену случайно - как им всем казалось - в зале, во время концерта, прямо со сцены. Она была совсем рядом - протяни руку и наткнёшься на её силуэт.
- Какое удивительное и чистое, абсолютно русское, овальное и спокойное лицо - подумал тогда он - Леонид Крон - и до боли знакомое. Как у сестры милосердия или матери. Где бы её разыскать? Я её часто тут вижу - или мне кажется это? Нужно дать задание Лёхе. Он их всех знает. Неужели я с ней когда-то был близок? Не помню, ничего не помню. Пора завязывать с бабами, не мальчик уже!
Милена не хотела видеться с Леонидом Кроном - раньше он был - Лёня Кронюк, когда он ещё не был золотым голосом и надеждой русского рока. Милена не хотела, чтобы он вспоминал её - долго и неуютно, как и всех рыб-прилипал к большому и грязно-привередливому акульему бизнесу. Милена не хотела рассказывать ему, что у неё растёт их общий, зачатый случайно, но метко - сын Валька, названный в честь отца Леонида, которого она - Милена - так никогда и не видела. Она не хотела прошлое делать настоящим. Это невозможно. Хотя многие и пытаются. Милена не собиралась с протянутой рукой грузить звезду-миллионера финансовыми и морально-нравственными проблемами. У них были разные весовые категории, разная жизнь - слишком разная. Да и то, что она набросала, относилось к прошедшему - больно и безвозвратно - до такой степени, что кажется, что всего этого никогда и не было. Её записка была хаотичной и непонятной постороннему. Всё это относилось больше к теме ощущений, чем реальности. Милена всегда жила ирреальностью.
- Интересно, сколько у него ещё таких детей растёт, как мой Валька? - подумала Милена уже без горечи - и вспомнит ли он меня, столько времени прошло! У мужчин есть одна удивительная особенность - не оглядываться. У мужских чувств нет памяти. Если женщины смотрят на детей, то они глядят на женщин, вернее, на их ноги. Или грудь - кому что по вкусу, минуя глаза и ощущения.
- Муть какая-то! - подумал уставший от жизни Леонид Крон, дочитав до конца неразборчивые строчки - но чей-то почерк напоминают - чей же? Не помню, а жаль…
- Лёха, ты узнал хоть что-то о той девушке в первом ряду, с огромными серыми глазами, на которую я тебе показывал во время концерта? - золотой голос российского рока спросил у своего пажа - или тебе опять ничего нельзя поручить? За что я вам плачу такие деньги, дармоедам? Какую-то муру вечно приводишь, отстой!
- Так, ничего конкретного - Лёха отгавкивался с ленцой - работает у нас, шеф! Вычислим её, обязательно, ты не волнуйся, всё будет в ажуре. Когда это я к тебе в гнёздышко не приводил очередное понравившееся тело? Разобьюсь, а тело достану - из-под земли! Она билетёршей работает, возьмёт недорого. Это ж - не звезда какая-нибудь! А я тебе и звёзды с неба доставал, если ещё помнишь, неблагодарный!
- Помню, помню! - Леонид пропел эти слова с фальцетом - уймись, родимый! А то тут записочки какие-то шизоидные пошли - пора оттянуться по-взрослому!
Милена, забрав свою трудовую книжку в отделе кадров, удалялась навсегда из очага массовой культуры, думая о прошлом и настоящем Лёне: «Бедный мой, ты и не подозреваешь даже, насколько ты сейчас - невосполнимо бедный…»