Третий - лишний?

Она рвалась на части его профессиональной нелюбовью - отточено-садистской и проверенной на сотнях таких же, как и она сама. Она ждала его тепла или хотя бы отблеска того лучезарного сияния, которое когда-то обрушивалось на неё потоками - бурными, многоводными, всёпоглощающими. Она тонула в них. Привыкла тонуть. Думала, что так будет всегда. Не будет. Наступила великая засуха нелюбви. Внезапно, без предупреждения и под дых.
Ей - Соломее, или просто Соле - было с утра тридцать три года. Её бросил - или кинул? - её верный и любящий этот подлунный мир и всех женщин в этом мире любовник Дима сорока семи лет отроду. Она погибала - от неожиданности и похмельного синдрома былого. Как погибают многие в таких ситуациях.  Сам на сам - с пошлой и закономерной очевидностью. Былого не вернёшь, сколько не дёргайся. Судорожная агония - и только.
Они уже давно гребли ложками их завершившихся отношений со дна пустого бидона. Но им двоим хотелось верить, что это - временный кризис, что всё наладится, что нужно воспитывать в себе отточенное терпение и всепрощение. Христианство в джазовой композиции - «Алилуя лунному свету» - или что-то в этом роде. Как хорошо заблуждаться, зная всё о собственных заблуждениях.
Сознание всё понимало, хотя и не всё принимало, но чувства - не отпускали. Ей хотелось вернуть прошлое - правда, бред? Ей хотелось тех же отношений - лёгкого понимания друг друга с полуслова, милого флирта у всех на виду, жарких объятий и холодного мартини после всего, гуляния под тёплым июньским дождём, поцелуев - слегка-слегка или до глубины, до истоков, до полного лунного растворения от обморочного счастья. Ей хотелось переродиться назад - вопреки всем законам природы, потому что она не верила умной и трезвой формуле Димы: впереди обязательно что-то будет ещё - не может не быть. И каждый раз - всё лучше и лучше.
Он бросил её первым. На горизонте замаячила новая перспектива сладостного, амурно-упоительного, добротного романчика - с новыми правилами, но в старую, как мир игру: третий лишний. Третьей судьба назначила её - Соломею.
Когда она сообразила, какая у неё на данном этапе роль, было слишком поздно.
Солина агония была ужасной - не для слабых девичьих нервов. Она падала всё ниже и ниже. Даже в собственных глазах, в которых, как правило, не видишь и бревна. Она приняла от судьбы этот вызов. Роль брошенной женщины.
Соля обрывала телефон ночью, когда знала, что её любимый и нежный Дима только что оторвался от нового, ещё потного, женского тела. Она хорошо знала его голос после всего - он был именно таким. И такая блаженная ярость охватывала её, когда она понимала, что ничего не может поделать - поезд ушёл. Дима ей лгал - зачем? Он вошёл во вкус игры - выигрывает тот, кто сделает больнее другому: « Ты всё придумала - никого нет». И все методы были хороши. Чтобы новые чувства засияли ярче, расчлени их в той, кто осталась в прошлом. Выброс энергии будет таким, что его хватит не на одну интрижку.
Дима не похоронил Соломею окончательно. Он часто эксгумировал её эмоции, чувственность, боль, преобразовывая всё это в новый любовный коктейль.
Его натянутый поводок не рвался полностью. Он умело жонглировал прошлым. Он даже давал Соломее слабенькую перспективу ложного будущего.
- Приходи сегодня к семи на наше старое место, хорошо? - бросал он неожиданно, как будто бы между ними ничего и не происходило - ты ведь всё ещё меня любишь по-прежнему? Светло и радужно, как в Голливуде.
Соля летела к семи на встречу - вновь влюблённая и эйфорично-радостная - в маленькое, уютно-домашнее кафе с ароматно-вязким и горячим кофе - только их кофе - в центре города, чтобы увидеть через огромное, чистое стекло, что её Дима уже мило болтает там с кем-то. Тем голосом, когда понимаешь - они близки. Были близки и ещё будут много-много раз. У него этот голос был и с ней. Но давно - когда-то. В другой жизни. Без третьего лишнего, которым судьба назначила на сей раз - именно её, Соломею.
- Да что ты! Это наша новая сотрудница - Дима даже обиделся - ничего серьёзного. Так, кофе выпили вместе. Я просто раньше освободился.
И Соля понимала, что - «ничего серьёзного» - это она, Соля, а не та, другая. Это с Солей он остался, но при этом - не хочет обсуждать ту, другую. А с ней он будет совсем иным - ответит ей на все её вопросы. У них - только начало.
А иногда Дима просил Соломею что-то прочесть из интересующего его, чтобы потом вместе поговорить о книге. Соля была умна и любила хорошую литературу. Раньше они так часто делали. И в книге Соля находила случайно оставленную записку, с душещипательной просьбой кого-то посетить по очень важному делу - вечером, цветами и с шампанским. Без подписи. Значит, Диме этот почерк и адрес - хорошо знакомы. А с «шампанским» - как пароль: муж в командировке, останемся на ночь. Всё бы ничего, но Дима записку оставил для Соли - страдай, дурочка, на всю катушку! Новое тело без твоих страданий не такое уж и сладкое, милая идиотка! И Соломея страдала, как по роли режиссёра Дмитрия, упивающегося своей властью над двумя женщинами одновременно.
Однажды он позвал задёрганную Солю для выбора простого подарка - что-то из дорогого, французского, утончённого, почти прозрачного, нижнего белья. Отдел поручил именно ему - для той сотрудницы, которую Соля видела в кафе, сделать это. Чтобы со вкусом и обворожительно. Хороший подарок одной женщине может сделать только другая незаурядная женщина.
- У тебя прекрасный вкус - Дима был в ударе - а я один не справлюсь, помоги!
И Соля помогла, выбрав бельё в дремучем секс-шопе, с садо-мазохистским, порнографическим уклоном. Много пряжечек, заклёпочек, ремешков. И мало - кружавчиков и бантиков. Реакции не последовало - подарок понравился. Дама оказалась на высоте. Многослойный скандал и полный разрыв отношений - хоть с кем-нибудь, на которые так рассчитывала Соломея, не состоялись.
Соля, перепробовав всё, написала длинную повесть об их отношениях с Димой. Под разным углом зрения, в разных интонациях, с разным настроением. И стало легче. Вернее, тема Димы как-то сама по себе растворилась. Её не стало.
Солина месть оказалась глубже и выпуклей. Книгу читали все - кто знал Диму, кто знал Солю, кто знал его новую, мгновенно ставшей старой - так как книга была уже более новой формой жизни, юную и уже объезженную пассию. Один экземпляр книги Соля, как в магическом ритуале, даже сожгла. Чтобы очистить себя от прошлого. Но рукописи, как известно, не горят. А прошлое сгорело, как и положено прошлому, дотла. Третий лишним не бывает. Жизнь - мудрее нас.
А потом случилось непоправимое - книга переросла своих героев до такой степени, что жизнь - реальная и обыденная - перестала в них нуждаться. И они исчезли. Вначале - просто обезличились. Как многие, у кого не было прошлого. Или они сами стёрли резинкой своё собственное прошлое, чтобы оно не мешало будущему. А потом - исчезли. Из друг друга - а это преступление, достойное смертной казни утерянной памяти. Из общих знакомых, прошлых дат, сплетен, узнаваний. Их забыл город. Их забыл дождь. Снег шёл прямо через них, не обтекая по их незамысловатым силуэтам. Они стали частью снега, выпотрошив себя. Их изнанка приравнивалась к их лицу.
Смерть их долго обходила - не хотела влезать в иное соизмерение. Она любили живых и румяных, толстых и довольных. Ей скучно было с тенями забытых ощущений, коими они стали. Книга переросла их любовь, их страдания, их уловки не любить, их боль, их неуклюжесть быть.
Дмитрия сбила машина, когда он переходил улицу на красный свет. Он лежал в морге холодным и никому не нужным телом около месяца. Все решили, что он уехал в отпуск. Время отдыхать пришло. А время умирать - в сознание не укладывалось. Наверное, большинство из нас думает, что будет жить вечно.
Соломея захлебнулась ложечкой горячего кофе - жидкость попала «не в то горло». Её тоже хватились только через неделю. Соседи почуяли странный запах. Она была в том же морге, что и Дмитрий - ненужная и убитая нелюбовью. Ей было холодно - ей давно было холодно. Ещё при жизни.
Жизнь - мудрее нас. Соля забыла, что сжигать чувства - в книге, в огне, в страсти соперницы - нельзя. Можно сжечь и жизнь.
Смерть тоже не особенно глупа. И с нею надо быть вежливой, корректной и предусмотрительной. Соля забыла и об этом. Кто берётся за перо, тот обязан жить иначе. Отвечая за каждую строчку. Слово требует к себе уважения.
Дмитрия кремировали родственники, занявшие его квадратные метры. Солю благословили на сожжение её друзья и почитатели её таланта.
Милая сотрудница выскочила скоропостижно замуж, родила сына от мёртвого Дмитрия, сказав новому мужу, что мальчик - семимесячный, поэтому от него, а не от кого-то там. Сын Димы - тоже Дима - был с детства похож на своего отца. Такой же мёртвый и такой же холодный. Он не плакал. И не сосал молока из груди матери. Он впивался в её соски голодным и страстным волком, тут же захлёбывался, синел и задыхался. Он чуял ту ложечку кофе, которая убила Солю. Он сам был той ложечкой горячего и жгучего яда, с тёрпким вкусом кофейного напитка, который так любили те двое - Дмитрий и Соломея.
- Какой странный ребёнок - говорили педиатры - у нас такого случая не было.
Может, его кормить из соски? Сцеживать, а потом - поить? Или вообще лучше перейти на искусственное кормление?
Мальчик Дима смотрел на мир злобно-увядшим, недетским взглядом. Он родился старым. Но не мудрым. Его отец - настоящий - был моложе его в свои сорок семь. Дмитрий-старший не мог и представить, что за всё придётся платить. Даже после жизни. И не только ему, но и его детям.
А его сыну теперь всю жизнь нужно расхлёбывать убийство чужой любви. Дети отвечают за поступки своих родителей? Кто знает, кто знает…