Ночные страхи

Оставалось ещё полчаса. Вещи собраны, комната убрана, мозги на месте, душа в пятках. Она всегда там, когда чего-то боишься - или тебе, наивной, кажется, что уже - отбоялась. Иллюзия прошедшего, отработанного, сданного в утиль на веки вечные - в запасники музея о себе самой. Холод в районе солнечного сплетения подтверждает эту простую истину: страх - это озноб, это неуютность от самой себя и невозможность обогрева - ни сексом, ни покупками очередной тряпки, ни лёгким флиртом с тяжёлыми последствиями, ни огнём, ни водкой. Правда, можно заняться экзотическим - а кто знает, что такое - норма? - сексом и попытаться утопить свои страхи в его же - беззащитности. Но это спасает лишь на пять минут, затем - ещё хуже, ещё острее, ещё тошнотворней.
 Как темнота, которую боишься - и которая притягивает, так и я тупо уставилась на стрелки часов в ожидании полночи. Эти явления начали происходить где-то с месяц тому назад. Нет, нет! - тень отца Гамлета мне явно не по плечу. В этом плане - всё спокойно. Никто от меня не требовал мести за отобранную на скорую руку жизнь, никто меня не поучал из потусторонних соизмерений и вездесущего нынче зазеркалья, и даже никто ледяными губами вечности не прикасался к моему выпуклому, огромному лбу. Но ровно в полночь мой слух начинал улавливать переливчатый, иногда - сиплый колокольный звон - слабый, ели уловимый, но постепенно нарастающий. Затем к этому звуку подключался скрип половых досок и скрежет бьющегося стекла. Когда страх заползал пупырышками за ночную, расшитую девственными незабудками рубаху, и волосы на голове шевелились, как у Горгоны - прикормленные, стильно уложенные в перманент, змеи, наступала долгожданная кульминация: раздавался женский хрипловато-осипший, волнующий крик! Скорее, это был даже вопль. Так орут самки, когда у них отбирают новорожденных детёнышей, или опытные и порочные любовницы, когда их кинжалом в сердце закалывают юные - ещё не разобравшиеся, что к чему, сластолюбцы, ничего не понимающие в правилах игры полов ночною порой. Возможно, с таким звуком падала бы с неба зелёная или оранжевая - кому что по вкусу - звезда. Последний, прощальный крик ужаса небесного тела: и стоило из-за этого столько лететь? Но те обугленные метеориты, которые долетали таки до моего взора, беззвучно растворялись в чёрном бархате придыханий тьмы и оставляли в сознании только лёгкую дымку быстро завершенного - и уже далёкого от правды и рассудка - флирта.
- Надо задумать желание - говорю я сама себе - не дай Бог, исполнится!
Но было уже слишком поздно -  все желания ночи были разобраны, а мне оставались лишь всхлипы вдов или розовый бред неудовлетворённых ничем или никем девственниц - познание жизни затянулось в неизвестном направлении, а перспективы не радовали своей пресностью и вседозволенностью.
 Почему-то чаще вспоминалось родное и облизанное до клеточки прошлое, чем - с усилием и надрывом скалолаза - возводились замки на песке будущего.
Сахара обнищала - песка для воображения всё меньше и меньше. Да и звёзды не позволяли выйти из рамок сиюминутного, очертив вокруг меня временной круг.
Или - точнее будет сказать - временной квадрат Малевича. Замкнутость в собственной черноте - занятие для отважных. Или безумных. Я не из таких. Я часто боюсь саму себя. За непредсказуемость. А как у вас с этим?
Страхи, страхи, трахи, трахи, ахи-ахи, ахи, хи-хи, хи… Всё, выдохлась!
Но сейчас я стала большим и многострадальным ухом. Всё во мне напряглось, всё было готово к волновому восприятию пространства. Колокольный звон мощно и отлажено, как поезд, приходящий на вокзал по графику своего кошмара, нарастал. Маленькие колокольчики с серебряным, невинным звучанием оттенялись густым, насыщенным тоном более крупных и породистых особей. И всю эту ассиметричную какофонию прорезывал басистый гул бархатного колокола. Всё это было негромким, но отчётливо-выпуклым, и тиранило меня сверху донизу. Дрожь судного дня. Я готовилась к худшему.
 - Я схожу с ума - подумалось тихо и жалобно к себе самой - а ведь могла бы когда-нибудь встретить старость бойкой старушкой, знающей, как надо жить и раздающей за так всем подряд никому не нужные и примитивные советы. На эту животрепещущую и загадочную тему - как побороть собственные страхи. Особенно тем, кому вообще не суждено дожить до старости.
Планы на старушку рассеялись окончательно, когда ко всему этому безобразию подключился разрывающий внутренности, безобразный скрип.
- Наверное, так скрипит гроб, когда из него пытаешься выбраться. Чтобы перепугать всех недолюбленных родственников, которые давно поверили в твоё бессмертие. А тема наследства уплывала бы у них на глазах в заоблачные дали.
- Под небом голубым есть явно что-то там…- подумалось мне опять о грустном.
У меня есть одна дальняя родственница, которая очень боялась, что её похоронят заживо во сне. Лавры Н.В.Гоголя ей не давали покоя. Она где-то прочла, что великий мифотворец при жизни боялся этого же - и когда вскрыли - как-то по случаю - его могилу, то останки лежали в вынужденной позе, как бы пытаясь приоткрыть крышку гроба: на волю бы, на волю! Ан, нет - время истекло. Поэтому в её завещании было настойчивое указание - кремировать! - а затем приступать к благородному разделу вилок-ложек, анонимок, любовных писем к несуществующему любовнику, фамильных чашек, промокашек. Я так и не знаю, какова судьба загробной жизни этой родственницы, ибо её перевезли в богатую на эмигрантов с чужим прошлым - Америку. А там ей зажилось так хорошо, что вопрос о погребении отпал сам собой - до лучших времён. Сейчас ей уже за сто. Она выглядит молодцом, бегает по утрам десять километров трусцой, сделала массу косметических операций и собирается стать мужчиной. Так как всю жизнь её интересовал только один вопрос: интересно, а что они чувствуют?
Я напрягла слух и попробовала определить, откуда движется на меня этот звук - он шёл отовсюду. Но сверху его было больше. Когда в прошлом году меня затопили - и ночью я проснулась оттого, что на меня сверху капали крупные холодные капли, а по стенам водопадом лилось проклятие Ноя - прозрачное, текучее и живое, то я подумала, что здорово, когда конец света встречаешь - или провожаешь? - в своей любимой кровати. И без посторонних.
- Всё-таки она деревянная - сквозь дрёму мечталось мне - и понесёт меня по волнам мирового потопа к берегам Эдема. И я уцелею, потому что не боялась никогда воды и всегда верила в судьбу, особенно, удачную.
Когда я сжалась в комок и настроилась всем естеством на крик дикого существа, которому терять нечего - ибо оно уже всё потеряло - вместо крика раздалась чётко выраженная, примитивная, легко узнаваемая, человеческая икота.
Мой страх меня не хотел отпускать за так. А смех во мне ещё не созрел.
Я была в переходном состоянии. Состояние безвременья, душевной смуты.
- Что же это могло быть? - терзала я своё сознание, подсознание и надсознание - всё то - из-за чего бедный З. Фрейд чуть сам не свихнулся, но не успел, ибо вывел прекрасную формулу, как не сойти с ума: нужно довести до помешательства других. Причём, чем больше этих других, тем лучше и надёжнее. Тогда либидо наступает - объёмнее, обширнее, продолжительнее и ярче - салютом или бразильским карнавалом в русском феврале. Умирал Зигмунд Ф. в тяжких муках - от рака горла. Видно, он всё-таки, бедняга, заврался на нет. Психоанализ или, попросту, грузиловка - никогда и никому не шли на пользу. Зато сейчас - чуть что не ясно - ссылаются на великого психоаналитика: основной инстинкт - и все мы из него вышли, как жизнь появилась из воды. Значит, все там будем и все туда уйдём. Чушь с элементами сладострастной безысходности. Зато весело!
Икота нарастала. Я прикрывала лаошкой рот, что б мой хохот не заглушил этот синхронный звук, исходящий из самого чрева досель неизвестного, тайного чревовещателя. Потом всё стихло - также внезапно, как и началось. Страх перешёл в разряд любопытства - сообщающиеся сосуды.
 - Нет, пойду завтра к соседям, и всё узнаю сама - решила я.
Я попробовала заснуть. Сон не приходил. Я ворочалась, смотрела на потолок, считала баранов, вспоминала всех, кто бросил меня, и кого бросила я - всё-таки веселее, чем просто баранов считать - хотя?.. что-то общее в этом было.
Ничего утешительного - тишина, а сна - не в одном глазу.
- Что делать? Может, сейчас зайти к ним? - такая мысль у меня возникла потому, что после потопа мы познакомились поближе - и без отчётливой неприязни. Соседи были достаточно милыми, полными молодецкого задора, людьми со здоровой психикой. Хотя и доставляли массу неудобств - врождённой забывчивостью,  приобретённой безалаберностью и волнообразным непостоянством творческих планов на вялотекущий столетний ремонт. Они пробовали работать в каком-то молодёжном театре, жили этим театром - во всех смыслах.  А в доме они иногда перекочёвывали периоды похмелья или творческого штиля, что почти - одно и тоже.
Их любили далеко не все. Но без них наш дом вообще превратился бы в камеры для заключённых с пожизненным сроком. Их самодеятельность была бурной, но не частой. Кстати, ремонт они мне сделали клёвый - дизайнерский шик с полным отсутствием вкуса, чувства меры и денег. Зато не было глямурненького.
Когда любопытство похоронило мой сон окончательно, я встала и поднялась на верхний этаж. Дверь мне открыли сразу, без лишних вопросов.
- Ольга, милая, это не у вас звучали колокола и скрипели половицы? - спросила я у соседки, услышав её голос - ты прости, что так поздно, но спать при этом невозможно! Какой тут сон, когда вихри враждебные веют над нами!
- Привет! - промолвила она бодрым голосом - извини, что мы тебя разбудили - думали, что ничего не слышно. Заходи, коль не спишь!
- А что это было? - не унималась я - это ведь уже месяц длится. В одно и тоже время, как по заказу! Привидение заказывали? Эскорт - услуги.
- Понимаешь, мы ставим новую пьесу в театре. Всё время о ней думаем.
- А что вы ставите? - я сама стала любопытством - неужели «Вия» Гоголя?
- Да что ты! До этого мы ещё не доросли. Джером К. Джером. Помнишь,
«Трое в лодке, не считая собаки»? Смешная вещица, с юмором!
- Ну, а при чём здесь - этот визгливый вой? Собака - из К. Дойля? Я острила.
- Это не вой. Мы достали настоящую шотландскую волынку. И уже почти освоили игру на ней. Удивительный инструмент - такой нежный, обволакивающий и гордый. От него веет свободой и силой горцев.
- Какой-какой? Вы что - с ума сошли? А почему бы - это не делать днём?
А ещё лучше - в театре, чтобы никого не запугивать? Спать под это - нельзя!
- А мы к полуночи только возвращаемся домой. К тому же рядом с театром - отделение милиции. А они завыли первыми - от этого звука у них сосёт под ложечкой, бросает в холодный пот. А правонарушители во всех смертных грехах сознаются лет на десять вперёд. И даже вспоминают то, чего они вообще никогда не совершали, рассказывают, как они хорошо учились в школе и любили кошек. Удивительный инструмент. Такие скрытые возможности. А мы этого не ценим. Надо уважать культуру других народов и приспосабливать к нашим условиям.
- Слушай - попросила я её, как можно вежливей - помню, в этом бессмертном произведении была ещё ситуации с сильно ароматным сыром, который завонял весь город. Когда вы начнёте и здесь творческий поиск, предупреди! Я уеду куда-нибудь в отпуск. Вы ребята хорошие, но пару седых волос мне эта народная музыка детей гор из Шотландии наверняка прибавила.
- Приходи на премьеру - сказала Оля, не чувствуя никакой неловкости.
- А как же! Обязательно приду! - с восторгом выпалила я - в юбке-шотландке.
Когда я уже почти уснула, мне мерещилось зрелище в дымке тумана, что трое коренастых мужчин в коротких юбках, в безумно яркую клетку, с рыжими, густыми и жёсткими волосами настойчиво тянут меня куда-то на своих могучих руках. Среди них был и З.Фрейд. Он лукаво смотрел на меня, подмигивая - с намёком на близкие отношения, и лез целоваться. А потом, чтобы завершить как-то мой вещий сон, сказал на чистом русском, даже с южным, кавказским акцентом, тривиальную белиберду, испортив полностью впечатление о себе:
- Я же говорил, что всё дело в основном инстинкте. Тебе же не тень отца Гамлета сейчас снится, а полноценные шотландские парни, которые умеют с женщинами делать то, чего тебе, милая и непорочная, как голос волынки, никогда и не снилось. А знаешь, почему они изобрели эту самую волынку? И дуют в неё с утра до ночи? Во-первых, этот звук очень притягивает изголодавшихся самок - любого сословия и возраста, хотя они об этом могут и не догадываться. А, во-вторых, их женщины на всё согласны - с утра до утра, чтобы только не слышать этот вой.
Потом опытный ловелас Зигмунд положил мне свои старческие руки на грудь, нежно поцеловал в пухлые губы и ещё раз совершил акт вандализма. Более страстно и мощно. До потери реальности, если такая присутствует во сне. Благо - губы и прочие органы - у него были натренированы волынкой до посинения.