Подруга

               
У меня завелась подруга. Я знала её давно - и не с лучшей стороны. Фраза такая бредовая, что сама себе удивляюсь, как я на неё способна. Ну, раз вырвалась, значит, имеет право на существование, на свободное плавание в стихии моего повествования.
И так, у меня завелась подруга. Сплетни, разговоры, намёки всегда окружали её образ. Но сближение - какая-то незримая искорка пробежала между нами неожиданно и стремительно - произошло только сейчас.
Я стала узнавать её по звуку шагов. Не видя, как она расчёсывается, я могла быть абсолютно уверенной, что это её рука скользит щёткой по её же волосам - длинным, с рыжеватым отливом лисьего хвоста, слегка закрученным вопросительным знаком на кончике. Её глаза были грустными снаружи и всегда искорками улыбались внутри - очень глубоко.
Там, где они уже были никому не доступными для восприятия, кроме меня. Сеточка морщинок веером расходилась от наружного угла её глаз, что характеризовало людей добродушных и весёлых. Об этом я где-то вычитала, когда меня ещё интересовала вся эта чушь - хиромантия, психология, астрология и гадание на кофейной гуще. Её мало кто любил. И даже воспринимал всерьёз. Все заняты собой в этом одиноком мире.
- Правила хорошего тона для того и существуют - говорила она мне -  чтобы держать дистанцию. Если не хочешь настоящего сближения. Или просто уже нечем сближаться - слой любви отсутствует, рассосался. Ведь видно сразу, будет у тебя что-то или нет с этим человеком. И зачем общаться с теми, кто тебя никогда не поймёт? Ты будешь всегда говорить о круглом, а он - о зелёном. Свято веря в то, что разговариваете об одном и том же. Мир глухонемых перенасыщен.
Она была права, хоть я и долго с ней спорила. Мне самой часто был нужен переводчик. Или хотелось сбежать от подобных контактов, куда подальше. Но не хватало элементарной смелости. Или я была не достаточно живой?
Мои встречи с ней были выпуклыми, витиеватыми, как тонкое, прозрачное кружево. До дрожи общения, когда фразы насыщены особым драйвом. Мои границы расширялись, замки и рамки исчезали. Я изливалась наружу, наполняя её мир своим - тёрпким, тягучим, не всегда удобоваримым.
Я стала внимательней относиться к своему гардеробу, впустила туда, как тропических птиц, массу новых, ярких красок, много разнокалиберных воланов, вольного кроя декольте. Я сама стала райской, лёгкой птичкой с замашками павлина на случке. Куда-то делось всё консервативное, серое, строгих линий и правил навязанного кем-то поведения. Скука, царившая в одежде, исчезла бесследно. Появился карнавал. Я пела гимн безвкусице и свободе. Мои старые знакомые отдалились от меня на безопасное расстояние - и оттуда вглядывались в мою новую жизнь, по первому зову готовые вернуться, если всё станет по-прежнему под длинные, заунывные разговоры о смысле жизни, в которых было больше неудовлетворённых инстинктов, нежели любви. Почему все люди, обделённые любовью, рано или поздно становятся учебным пособием для психоанализа?
Я не скучала без них. Многих я потеряла навсегда, о чём не жалею. И не оплакиваю эту потерю крокодиловыми слезами. Я вообще перестала плакать. Не то, чтобы у меня прибавилось мужества, просто её детский, заразительный смех поставил жирную точку на моих слезах. Я доверяла ей в выборе настроения. Если сегодня мы впадали в меланхолию, значит, сегодня день великой грусти. Печаль моя светла, не так ли?
Если вчера нас гнала неудержимо эйфория по чьим-то судьбам, постелям, в карусели случайных знакомств без всяких обязательств, значит, так было нужно - время разбрасывать камни, булыжники, кирпичи - у кого, что за душой или за пазухой. С ней мне нравилось и то, и другое.
Любое занятие она оживляла и делала значимым. Хрустя чипсами, мы жадно раздевали мужиков и надругивались над ними, как хотели - хрустели их связками, мышцами, костями, всей железобетонной сутью.
Запивая эти же чипсы пивом, мы втягивали в себя покой и нежность, всепрощение и умиротворение. Всё хорошо на контрастах!
Бегая по магазинам за одеждой, мы готовились к сражению века, поэтому доспехи выбирались тщательно и со вкусом амазонок. Что б при их внезапном исчезновении с наших тел, обнажалось в нужном ракурсе, с подсветкой-западнёй именно то, перед которым устоять уже сил не было.
Как слаб сильный пол в такие минуты! Их по-своему жаль. Игра полов - это всегда необъявленная война. А на войне, как на войне. Свои законы. И пленных не брать! Только капитуляция принималась - и то не всегда.
Выбирая форму очков, мы руководствовались одним: будет ли шок у смотрящих в упор на нас? Если нет, очки того не стоили, что б их носить.
Как две спевшиеся гончие борзые, мы загоняли любого в угол, из которого он уже не мог выбраться - неделю, год, всю оставшуюся жизнь.
- Знаешь, а я утратила девственность из любопытства - как-то сказала ты.
- Подумаешь, открыла Америку! Так поступают почти все девчонки! Мышки попадают в мышеловку по той же причине. А притчу про сыр уже придумали приятели Фрейда - парировала я.
- А про то, что бесплатный сыр - только в мышеловке - кто придумал?
- Это торговцы - опять я рассказывала страшные тайны - что б клевали все на эту чушь. И вообще, а кто назначает цену? Кто знает, что в этом мире и сколько стоит? Почему стихи - дешевле прозы? И уж тем более, автомобиля, который уже стал дороже неба, деревьев, моря?
Я ничего не говорю вам о том - кто она, откуда, как её звали, чем она всецело занималась, во что верила, кого любили. Какая разница! Можно подумать, что что-то изменится, если я назову её Оксаной или Аллой. А может, Верой, Аглаей, Марией, Вероникой, Светланой? Что имена для нас значат, если они не наполнены тем особым свечением звуков, связанных с самим образом? И что толку, если вас зовут Ириной, а не Серафимой? А уж тем более, чем и когда она увлекалась? И всерьёз это было или вскользь? Имя становится именем только тогда, когда нас любят. И набор гласных и согласных звуков - высшая гармония отношений - тогда приобретает оттенки Слова, которое было в начале.
У меня есть знакомая, которая, плохо зная творчество поэта, например, Цветаевой, роется в разных книжках - о её биографическом, грязном белье, не всегда достоверном. Чаще всего - не достоверном - и не надо истин. Клубничка с гнильцой - а что вы можете предложить взамен, если своя родная жизнь - безвкусна и отдаёт душком давным-давно?
- Зачем ты это делаешь? - спрашивала я часто. И не только у неё.
- Чтобы знать лучше душу поэта. Особенно, какие её стихи - с каким периодом связаны - отвечала она. И даже сама верила в это.
- Но так ведь ничего не узнаешь - говорила я - в своей душе нет возможности разобраться. Лучше читай её побольше. Чувства важнее любых притч о морали и нравственности. Стихи - чувства в чистом виде.
Но само чтение никого особенно не волновало. Сплетни сильнее, чем первоисточник, дожили! Хотя шли-то к этому долго, чего греха таить!
И вот наступил тот день, когда я не представляла свою жизнь без неё. Возможно, это психологическая зависимость пошлого потребителя от качественного товара. Кто-то использует нас. Кого-то жуём мы. Вечная тема вампиров и жертв. З.Фрейд, куда вы запропастились? Без вас, как без рук! Каждое моё утро начиналось с того, что я звонила ей ещё до того, как проснусь. Формировалась стойкая зависимость - смотри выше!
- Что-то со мной явно не то - лепетало подсознание мне - а вдруг это - патология, абстиненция, нирвана отношений? Лесбийской тяги не было и в помине. Если б была, то хотя бы что-то объясняла. Возможно. Или нет?
- Надо что-то предпринимать - сделало умозаключение уже сознание. Оно тоже хотело казаться умным, что б не отставать от подсознания. Игры разума - титаны единоборств - с кем? Сам на сам. Или - тихо сам с собою - кому что удобнее: выбирайте! Девочки, налетайте - угощаю пресным самокопанием! Тётка в ударе, в паранойе!
Но, как обычно, жизнь оказалась богаче, и сама всё расставила по местам. Моя подруга исчезла! Её нигде не было. Она перестала мне звонить, с друзьями не виделась, из города выветрилась, как будто бы её вообще никогда не было. Даже тень свою она не оставила этому мегаполису одиночества. Он был не достоин её памяти.
Тишина! Внезапная, резкая, наотмашь, без объяснений! Говорят, что так приходит истинное горе - когда мы и не замечаем, что оно пришло.
И тогда я забыла её имя. До такой степени, что даже в этом рассказе его нет. Я вычеркнула его из всех записных книжек. Я жгла её фотографии долго и усердно. Я сбрасывала с себя её приросшую к себе кожу, выкарабкиваясь из того, что мне ещё недавно было так дорого. Я рождалась заново. Я училась ходить, дышать самостоятельно - без неё, без отблеска её во мне. Пустое облако, белая доска, выпавший снег без единого следа ночного бега затерявшегося в себе прохожего.
Я себе не нравилась. Но мне необходимо было научиться принимать себя такой, какой я была - без всяких примесей, пусть даже самых, что ни есть - качественных, ультрамодных, удобоваримых и прочных.
- Только б удержать в душе любовь - говорила я себе - что б она не уползала вместе со старой кожей. Только бы не озлобиться!
Я не очень верила, что мне это удастся. Но я старалась. Хуже всего было ночью, когда хотелось завыть на жёлтую глазунью луны, задрав голову и широко открыв помутневшие, заплаканные, красные глаза. А потом утром  тошнило, как после перепоя или случайного секса, с кем-нибудь и куда-нибудь. Такое тоже бывает. До любовника он не дотягивал явно, а мне не хотелось ему в этом помочь. Так и тёрлись вяло друг о друга, оттачивая исступлённость и ненависть к противоположному полу. Чего только не вытворяешь от одиночества полнолуния. Как часто мы подменяем одного иным в надежде - а вдруг? А вдруг - не происходит. Надежды уплывают до лучших времён, то есть, новых подмен. Отрицание отрицания - закон диалектики полов. Только вот - без развития. Чаще - ступор!
Больше всего я боялась, что моя подруга появится вновь. Так же внезапно, больно, неожиданно - под дых. И я не устою.У меня не будет сноровки выдержать удар судьбы ещё раз. И придётся распоряжаться своим телом так же, как в американском триллере о добре и зле. Тогда не избежать кровопролития - придётся вскрывать вены. Так велит жанр! А мы все здесь заложники чьих-то историй, не так ли?
И тогда - тёплая ванная, и постепенно розовеющая вода. Как акварельные краски, что насыщают голубое и прозрачное - стойким алым цветом. А ещё сквозь полудрёму - чьи-то голоса и силуэты. И переход в тёплое и плавное небытие. Где, наверное, так приятно, радостно и спокойно. Где все темы этого спектакля отыграны, актёры разбрелись, испытания пройдены. Но почему-то никто не выходит на поклоны к зрителям, и не кричат: браво!
И только белый, почти прозрачный ангел, с чертами дивного лица моей подруги, нежно, но настойчиво говорит:
- Возвращайся, деточка! Твоё время ещё не наступило! Я не смогла, прости, я тебя бросила одну. Ещё надо жить - изо всех сил, как ты умеешь. Я ведь это знаю. А мы ещё встретимся. Это - не предательство. Мы просто все здесь заложники чьей-то воли - знаем мы об этом или нет. Я люблю тебя, всегда любила. И даже в этом.