Лето

               
Жаркий летний день - стёрто-никакой, как тысячи подобных дней. Без тебя. Без твоих голосовых модуляций, пауз, без лёгкой дрожи обжигающих слух окончаний, доступных подобной близостью только мне, переходящих в минорное подсасывание джаза в саксофонном варианте сонной, как летние мухи, тусклой вечности. Тебя уже давно не стало. Даже тогда, когда ты ещё был. Что-то незримое и великое, отделявшееся от тебя синей, пучеглазой птицей, со звёздными переливами мощных крыльев, подымалось ввысь, что бы уже никогда не вернуться в тебя прежнего. Возможно, так уходит любовь -  плавно и постепенно, без лишних движений. Не желая оставаться там, где её хотели прикормить. Из страха, что рано или поздно всё кончается. И всё действительно заканчивается. И снова ты, как и прежде не готов к этой боли. Ибо что – то новое появляется в её оттенках. Ещё более жёсткое и достоверное. Уходя от боли, ты всю жизнь учишься предавать любовь.
Иные ритмы, накалы, раскаты потустороннего - в нагрянувшей музыкальной и тихой отрешённости лета кроили меня по-новому, на свой дивный лад.
Лето никого не спасает от боли. Пёстрое многообразие весёлой жизни только усугубляет понимание сути явлений - внутри ты, как и все, абсолютно одинок.
Не взирая на ярмарку красок - снаружи, на небесное омовение голубизной  - до такой чистоты, что уже не веришь даже в первородный грех и возможность отречения от Творца. И это одиночество - никому и ничем не заглушить. Только переливы настроений волнами вторгаются в извечно пульсирующее - Господи! До чего же Ты одинок! Элегию этой минорности ничем нельзя стереть или расслоить, перебросить в иное соизмерение. Её нельзя утопить в потоках летних дождей. И ею невозможно управлять. Её можно только слушать. Иногда слышать.
 Но чаще - просто слушать. Как ловишь на слух  щебетание разнокалиберных птиц, раскаты грома, шум обречённости голосов старых и мудрых деревьев. Их порывистые колебания - в неподвижности - на всю жизнь. Изменяется то, что вольно или невольно - течёт. Они опровергают это. Меняясь внутри и снаружи, не сходят с единственного места. Суть их перемен - глубоко внутри. И только очередной круг на стволе возвещает: жизнь движется дальше. С её рождением, бурным расцветом, увяданием и холодной смертью. По заведенному кругу. Мелодия их запрограмированности пробивает внутренний ступор. Как заезженная пластинка на вертушке бытия - по кругу, по кругу, по кругу…
Сабрина, слушая хриплый голос Джо Кокера, всё больше погружаясь в свои мысли, искала точки опоры в себе. Только что она рассталась с Глебом. Навсегда.
Грусть чередовалась с щемящей и радостной - неизвестно почему - болью. Всё получилось, как в плохом и нудном мексиканском сериале. Сабрина встречалась с Глебом два года, чтобы за неделю до их свадьбы возлюбленный сбежал с её подругой Асей - в иное соизмерение, в иную жизнь, в иные чувства. Там, где нет места Сабрине, их с Глебом ребёнку - он должен появиться на свет через полгода, их общему дому, о котором они столько вместе мечтали, их совместным планам, увлечениям, привычкам, ссорам и удачам. Лето выжгло всё. И об этом были её думы. Кокер её пытался понять. Или хотя бы - дать ей что-то для понимания себя.
- Пойми меня, славная, ты ведь всегда это умела делать - что-то пытался объяснить Сабрине Глеб - мужчина занят своим - тяжёлым и изнуряющим делом. Он целиком погружен в это. Когда он возвращается домой, на грешную землю, он вдруг осознаёт, что рядом с ним живут две женщины - его собственная, почти жена, и её подруга. Одну он хорошо знает - до мельчайшей трещинки внутри или снаружи, а вторая, которая тоже почему-то крутится у него перед глазами, ему ещё неизвестна. И тем самым - желанная. Так что ты сама виновата в том, что я ухожу с Асей. Не надо было впускать её в нашу жизнь. У друзей должна быть своя, строго очерченная территория. А ты нарушила этот закон. Не надо так доверять до такой степени судьбе или мне. Это попахивает самоуверенностью. И за это наказывают, я знаю.
Лето так опрометчиво. В нём нет места для сомнений. В нём пародийна тень, ждущей прохлады осени или скрежета зимы, с её вечным напоминанием о смерти.
 И что такое есть смерть? Точка перехода в иную жизнь? Как переход из лета в зиму? С небольшой подготовкой к неизбежному - в осеннем, обшитом золотом куполов деревьев, интервале. Круговая порука времени - всё повторится. Но уже в ином качестве. Видоизменение формы - для усложнения сути. Возможно, для того, чтоб рано или поздно суть вошла в сознание, пропиталась чувствами, улеглась в копилку внутренних ощущений, вытаскиваемых на свет Божий с удивительной точностью. Когда уже и не надеешься, что они - полудетские ощущения - в тебе всё ещё теплятся. Они - такие зыбкие, мелкие, ртутно-бисерные, сирые - чувства одиночества и беспредельной радости - живут отдельной жизнью в тебе, не переплетаясь с тобой, не претендуя на твоё к ним - недолюбленным - участие. Просто живут. Пьют из твоих ладоней, смотрят из глубины твоих глаз, едят твой горький, жесткий хлеб неудавшихся отношений. Ибо любое одиночество - сильнее сближений. Непонимание противостоит сближению. Ибо единство - это растворение в себе или растворение себя в ком-то. Без любви это невозможно. А любовь - вне времени, пространства, материи. Расслоение на клеточки, атомы в чистом виде. Поэтому - столько боли. И столько радости - от сопричастности себя к Творцу.
И столько нового счастья. Тебя нет, но ты есть в пульсации мироздания - в том первом толчке, с которого всё началось. И длится по сей день и час. И будет длиться - пока существует Вселенная, пропитанная болью любви - Его болью и твоей.
Тебя нет, но есть загадка самого лета. Есть насыщенность чем-то значительно большим и зрелым - нас самих. В красках яркого, золотисто-охрового дня, в степенности и неподвижности мыслей, в солнцестоянии над головой.
 Есть и любовь. Ты не смог забрать её вместе с собой. Она не подвластна тебе, твоему разрушению, милый. Она не подвластна мне. И я подчиняюсь её неумолимому потоку, все больше погружаясь в её потусторонне-чистые воды. Оставляя за собой круговорот прошлого. Скользя по течению - в грядущее. Не сопротивляясь её власти, ее воле, её незыблемости и доскональности. Вначале была Любовь. Она была у Бога. И Любовь была Богом. Как слово или сама жизнь».
Сабрина - милая, маленькая и грустная девочка в свои нешуточные тридцать два - дослушала диск великого, взрывного, хриплого звучания Кокера до конца. Лето не давило на неё. Оно её даже примеряло с ситуацией. Жара не любит взрывов и скандалов. Она предпочитает размытые рассуждения. Реакции будут потом, к осени.
- Сколько же он сам смог всего - вынести и выстрадать? За всю свою певческую и мужскую жизнь, полную набором встреч и расставаний, предательств и потерь, огромного счастья с привкусом тёрпкой боли - раз Господь наградил его таким неправдоподобным голосом, переворачивающим всё нутро наизнанку? - думала под музыку знойного лета взрослеющая - удары судьбы нас всех заставляют взрослеть быстро - девушка. Затаив дыхание, вслушиваясь в шорохи своего маленького, упругого чрева, спрятавшего ещё одну жизнь, зачатую любовью.
Ей сказали в женской консультации, что шевеления начнутся с четвёртого месяца - не раньше. Но Сабрина явно и отчётливо слышала то, что у неё в животике пыталось продемонстрировать признаки рождающейся жизни. Она ещё не знала - мальчик или девочка - вырвется на свет божий из её материнской плоти, чтобы оповестить мир: я есть! Он уже был. Пусть - только для Сабрины.
 Ей нравилось её состояние. Она не чувствовала себя брошенной и ненужной. Глеб не хотел ребёнка. Он считал, что гражданский брак не предполагает появление потомства - хлопотно и неустойчиво. Глеб любил целостность и определенность. Он никак не мог сообразить, что дети появляются из хаоса. Как сама любовь. А порядок - только убивает - чувства, детей, отношения. Поэтому, это и был только её выбор - будущее, воплощённое в ребёнка.
Сабрина налила в стакан холодного, с кубиками льда, зелёного, лучистого чая. Ей нравился этот напиток - цветом, вкусом, ощущением бодрости и скрытой энергии. Её не рождённый ребёнок пока любил всё, что нравилось Сабрине. Он был частью Глеба, но уже - такой незначительной и слабой.
- Если будет девочка, назову её Любовью. А если - мальчик, то, скорее всего, Егором. Почему Егором? Не знаю. Просто так! - размышляла женщина - какое это счастье - давать детям имена! И не от кого не зависеть в их выборе! Не от кого.
Чай возвращал её к реальности - без боли и надлома. Она опять становилась сильной при всей своей слабости, любимой - пускай тем существом, которое жило в ней и желанной - для этого лета и музыки Джо Кокера.
- И как это многим мужчинам удаётся - ускользать от главного, разменивая себя на детали и суету вокруг того, что вообще не стоит должного внимания? - думала мама Сабрина - почему у них сдвинут фокус - в сторону непрерывных удовольствий от жизни, а не ощущений - самой жизни? Кто им всё это, что так важно - бесшабашно и жёстко перемешал? Переиграл в подкидного дурака или без правил и шансов выигрыша - детскую лапту? Бессмысленно и навсегда перепутал, чтобы уже - никогда не оправиться от потерь? Куда делось их чутьё? Как им теперь выживать - посреди насыщенного и пряного лета, превращённого в холодную и чужую зиму?
Джо Кокер пел что-то о лете - с дрожью в жарком и насыщенном голосе…